Вечер. Пытаюсь остановить такси. Очень холодно, и ветер. Ветер дует так, что еще один порыв, меня сдует к чертям, и такси, мне уже не понадобится. Для такой погоды, хороши были бы башмаки на присосках. Но таких у меня пока нет. Надо остановить такси.
Делаю движение руки над дорогой – тормозит машина.
- ???
- Полтинник!
- Отлично! – Сажусь.
- Только не курите у меня в салоне, я недавно убирался.
- ???! …чем, ….., ты убирался? (это я не вслух)) – вслух – Тогда тормози. – Водитель, послушно упирает в пол педаль тормоза. При этом, в движении рук он был похож на механизм, реагирующий на звуковые команды. Хотя в выражении его лица, было некоторое недоумение, что ли? Он удивлен, - я тоже. Но удивляет нас разное. Он никак не может понять, почему я не могу потерпеть и не курить в дороге (он ведь бережет мое здоровье)? Я – категорически отказываюсь ехать в салоне для некурящих.
Снова выхожу в ветер и стужу… Холодно, очень…
Вот …!, …!, …!, … … .!
Ветер. Дует так, что я могу поднять ноги и меня унесет... Унесет. Он сдувает с моей головы капюшон и нагло распахивает полы короткого пальто. Я без перчаток - руки мгновенно обмерзают. Опять движение руки над дорогой.
….
Мимо!
Опять...
Мимо!
И-и-и!
О-о-п-п-п!
- ???
- !!!
- ??? – Если бы таксисты меньше просили за свои услуги, у них бы резко увеличились рабочие обороты. Пожалуй еще померзну, зато сэкономлю.
Машины куда-то пропали.
Едет. Торможу.
- ???
- Садитесь.
Очень симпатичный дедушка.
Села. В салоне тепло, аккуратно и спокойно. Дорога свободная, блестит – слегка покрыта инеем (на носу зима) - ехать одно удовольствие.
- Вот пепельница, курите. – Все это время я держала сигарету в руке.
- Большое спасибо. – Я улыбаюсь ему. Закуриваю.
Только что дорога была свободной, теперь впереди скопление машин. Авария.
Жертв среди людей нет. Техника, вроде бы тоже цела, правда, эти две машины перегородили собою пол дороги. И это совсем не похоже на рекламный ролик, в котором два водителя обсуждают футбол, дожидаясь приезда страхового агента и авто-дорожного инспектора. Эти парни, иначе настроены. Может быть у них другая страховая компания? Они спорят. Машины вокруг гудят.
- Ну что они там? – волнуется и мой водитель – Ударились? Невидно. Теперь будем стоять, вот ведь…, … вы торопитесь?
- Не особенно. Можно подождать, не на улице же.
- Да. Сегодня холодно.
- Ладно, холодно, - ветрено. Я думала, обморожение получу.
- Долго стояли?
- Пришлось, предыдущий таксист попросил оплатить ему еще и гололед. Для меня – дороговато.
- Зимний тариф?
- Ага, а еще только конец октября. Послушали бы вы, сколько они просят в снегопад.
- А я, в снегопад вообще машину из гаража не выгоняю, всех денег не заработаешь. Мне и не надо… Ну что, они разъезжаться-то собираются?
- Похоже.
Еще постояли. Помолчали. Спорные водители не полюбовно, но все же разошлись по машинам.
Поехали. И мы поехали.
Светофор. Дорогу переходят парень и девушка. Воркуют, щебечут. И он и она – влюбленные, оба красивые. А мне в голову попсовая песенка пришла - «все, что тебя касается, все, что меня касается,…». Хорошо, - когда бывает так хорошо.
Да.
Водитель, как будто слышал мои мысли:
- Молодые, как хорошо…. Это хорошо, хорошо, когда молодые целуются.
- Многие это осуждают. – говорю я и закуриваю следующую сигарету. - Особенно люди вашего возраста.
- Ну и зря. Это лучше чем новости по телевизору. И потом, приятно видеть, скажу вам одну стариковскую чушь, - он посмотрел на меня, хитро прищуренным глазом и продолжил - что мир не перевернулся с ног на голову и мальчишки по прежнему целуют девчонок. В этом и есть, мне кажется, связь поколений. – Он сказал это, и беззвучно рассмеялся.
Смешной старик.
Мы остановились, на каком то очередном светофоре. Зеленый – мы снова тронулись.
Теперь я разглядела лицо старика. Оно круглое и морщинистое; нос; большой, мясистый и блестит. Доброе лицо, очень приятное; такое – идеальное лицо старика. Светлые глаза; немного печальные, но спокойные, мало подвижные. У него очень смешные; большие и волосатые уши. Он аккуратно следит за дорогой, но, иногда поглядывая на меня, улыбается и пытается затеять разговор:
- Вот вам извините, сколько лет?
- Двадцать пять.
- Я уж, извините старика, приличиями, до некоторой степени могу пренебрегать.
- Ничего страшного.
- Вы замужем?
- Нет, пока не довелось.
- Вот-те на! Такая красота и на свободе.
- Да, с таким богатством и на воле….. - Это кажется фраза из фильма, не помню, правда из какого.
- А молодой человек есть? – не унимается старик.
- Был. – Вроде бы безучастно ответила я, вроде бы мне говорить об этом не хотелось. То есть хотелось,,, но, не хотелось. Ну да, был. Сейчас мне снова грустно. Да, был, но как-то все пошло не так. Нет, сначала все было хорошо, а потом.., короче, короче.., короче: здрасьте, я жду новых разрядов. Хотя, похоже, в этот раз оно и занято не было. Это к лучшему – так проще. Хотя, вот подумала о нем, и снова грустно стало. Ладно, ерунда. Это даже не похмелье.
- Расстались? Если не хотите – не отвечайте. Вы уж извините… - не унимался дед.
- Да.., мы оказались разными.., ха-ха. Бывает.
- Ничего. Моя бабушка говорила: - не торопитесь девки замуж, это первый шаг на тот свет.
- Ей не повезло в браке?
- Нет, что вы. Они с дедом очень любили друг друга. Просто ей пришлось посвятить себя семье. А она в молодости была творческой такой. Стихи писала, даже печаталась. Потом дети, а помогать не кому. Писание стихов, пришлось оставить. Гражданская война, трое ртов – корми, чем хочешь. Пока дед воевал, она всем была и за мамку и за папку. Он когда уходил, сказал ей «Жди Пашка. Вернусь, на руках носить буду!». Вернулся после тяжелого ранения, немного подлечился, ему еще в лазарете лежать надо было, а он на утек. Домой вернулся, к бабушке и детям. Целую неделю на руках носил – не обманул. А возле сердца осколок сидел, вот только неделю и дал деду моему пожить. Он когда умирал, он у бабушки на руках умирал, ей говорит – «Больше всего, боялся - говорит - умереть от тебя далеко.» Хороший мужик был. Бабушка его надолго пережила. Замуж больше не вышла.
- Я думала такое только в кино бывает.
- Ну что вы. Такое бывает, - киношникам и не снилось. А вы не грустите, все еще будет. Вот увидите.
Такой тип людей, всегда был мне интересен.
Вот эта степень открытости, это что? Попытка понять человека, за пятнадцать - двадцать минут? Способ высказаться самому? Просто, занятие в дороге? Или: - я так стар, мне есть, что сказать тебе - молодому, здоровому, глупому, тупому, самонадеянному…
Какие мы, в нашем возрасте? Каким был он? Какой я буду в его возрасте? Он посмотрел на меня и снова, прищурив один глаз, улыбнулся.
- Да это я так, знаете – девичьи грезы.
- А как же, девичьи грезы. Обязательно.
- Да только не сбываются никак. Кажется вот, вот, оно... Потом это так,…, смотришь – О! Боже!
Я немного путалась в словах, а несколько минут назад и вовсе говорить не хотела. Тут язык начал развязываться. Купилась я, короче.
- Это как, это так?
- Просто как-то все это не честно… просто странно… Извините, я.., ничего, что мы с вами тут так откровенничаем?
- Будьте любезны, к тому же я сам это предложил. Так что вы говорите: нечестно?
- Да так, одним словом не скажешь. Сама до сих пор не могу понять,… Как такое может быть, просто наступает момент; день, час, минута, когда ты смотришь на человека и понимаешь, что это не тот человек.
Я не могу сказать, что б уж очень любила со стариками болтать. Но встречаются вот такие персонажи, и до старости дожить - хочется. Дедуля посмотрел на меня – ласково, будто по голове потрепал, улыбнулся:
- Это жизнь.
«Очень глубокомысленно.» - подумала я – «А главное – аргументировано. Не подкопаешься.»
- Расплывчато как-то… - сказала я.
- А вы хотите, что бы все точно, все обосновано? Так это только у этих, модных теперь докторов.., эа-а-а.., как их? …
- Психоаналитиков? Они не любят когда их докторами называют.
- Да и пусть не любят. Вот они все ловко объясняют. Правда на деле все часто наоборот выходит. А объяснение, это знаете, как, гм-гм – нарочито кашлянул дед, - не скажу что, но у всякого найдется.
- И где же смысл?
- А, я не знаю. Вот вопрос! Да нигде!, и везде... Раньше думал - знаю… - он помолчал немного и добавил - Мы с вами вот едем, и сейчас - в этом весь смысл.
- Так просто?
- Я знаете… Если вы позволите, раз уж мы так разговорились.
- Конечно, - дорога текла за окном, словно бутафорский край разговора.
- Молодым был, были идеалы. Все наверх, стремился. Как-то прошло время, - «устаканилось». Встретил Надю: семья, заботы… Многих это убивает, знаю – бывало. А мне нравилось. Я должен, от меня ждут, от меня зависят. Слава Богу, всегда был мужиком крепким; иначе рассуждать не мог. Всю жизнь работал, была семья.
- Была?
- Я, был женат. Ну да всякий старик моего возраста был женат … И жили мы хорошо. Ну конечно и споры были, иногда и скандалили, но всегда мирились, очень тепло. Не могли мы враждовать. Я думал, то есть, нет, у нас была хорошая семья. Мы любили нашу семью… И мне не приходило в голову что моим смыслом, смыслом для меня – может быть что то еще кроме них. Нет, вы не подумайте что я такой весь хороший. Бывало всякое, бывало и стыдно. По-молодости страсти кипели – будь здоров!
- Ну вот, а то я уж подумала, …
- Боже упаси! По–молодости, такое выкаблучивал, потом, правда, все тише, тише. Надя много терпела от меня. А я все просил – прости. Знаете, накуролесиш бывало. Стыдно потом. Но что сделано, то сделано. Дальше жить надо, но раскаянье бывало, больным, мучительым... Хотя странно; только прошло, а ты уже во что-то новое вляпался. Да, так и жили... А теперь, вот, знаете, она пять лет назад...., жена умерла. То есть не умерла, а погибла в аварии. То есть не в аварии…, ее машина сбила… - Машина остановилась и дедуля заглушил двигатель.
- Извините.., - Сказала я, когда стало совсем неловко молчать
- Ничего… - Мой собеседник нервничал. Старики очень сентиментальны; чуть нерв - тут же слеза.
Машина стояла. Тихо. За окном была уже почти ночь.
-…Так все быстро произошло... Я даже не успел…. Мы по магазинам ходили, вместе. – Он то и дело сбивался с мысли, временами останавливался. И после короткой паузы продолжал. - То есть не всегда. Когда молодыми были, я, в основном сам, а вместе только в выходные. В будни ей некогда было, знаете – дети – воспитание; уборка, готовка. А я старался помогать, ну и по хозяйству тоже, конечно. Ну и то, что-то не то купишь, то перепутаешь, она не ругалась, конечно, нет. Я все обещал, что на пенсии, когда времени свободного будет куча… Все, хотел научиться готовить. А то времени ведь не было.– Дед вздохнул, - Ну вот, мы в магазин ходили. Я в одном, в очереди остался, а она пошла в соседний. Дорогу как раз переходила. Это не далеко. Потом я услышал скрип тормозов, женщина, какая то закричала, но не Надя… - тут он стал говорить медленно, с большой отдышкой, - Я к дороге, а ноги как ватные. Вот прямо как будто спишь, ей Богу. Подошел, увидел ее, она лежала лицом вниз... Я проверил пульс, то есть… - его не было, я его не услышал. Вот так.
Эти слова, заключила в себя тишина. Я не могла ее нарушить.
- Ее больше не стало... я, сел рядом, и пока не пришла машина, так и сидел возле Нади. Потом, из морга, на следующий день забрал ее домой. Сам обмывал, сам одевал. Она всегда так хотела. Деталей не помню никаких; что, как, что за чем; не помню. Вернулись с кладбища - был пустой дом. Понимаете? Прошло уже пять лет, а там все, так. Сквозит… Я, почти на одиннадцать лет был ее старше и всегда считал, что это ей придется меня хоронить…. Теперь я просто одинокий старик…
Опять повисла пауза. Я снова закурила, потом спросила его:
- А дети… Вы говорили, что у вас есть дети?
- Да, дочка – двадцать семь лет и сын – тридцать два. Дочка в Гамбурге живет, на похороны приезжала, конечно, она была в большом горе. Она тогда была беременной В течение следующих месяцев шести или семи, она звонила чуть не каждый день. Ее звонки, очень спасали меня. А потом она родила, и я запретил звонить мне так часто – это и время отнимает и очень дорого. У них с мужем стало слишком мало времени, ребенок ведь, отнимает все время, но они с мужем очень дружны. И мне они очень помогают, не забывают.
- А ваш сын?
- Для сына это был очень серьезный удар. Он очень мать любил, просто бешено! Он считает ее совершенной женщиной, кстати, он, до сих пор не женился, - мать для него была идеалом. Но она ведь действительно была редкой породы женщиной. Он очень переживал, его таким - я никогда не видел. Он постарел на несколько лет, буквально за неделю. Но после похорон, сорока дней, его как подменили. Он по судам мотался сам, добивался самого максимального срока для того водителя, а со стороны подсудимого, люди были при деньгах, видно; все купили. Сережа пошел дальше. Сначала в суд на обвиняемого, потом на судейских всех этих, пытался уличить их во взяточничестве. Ему ведь дали-то год, да и то условно, ну как так? Человека угробил, грубо нарушил правила, он ведь на зеленый пешеходный ехал, и на тебе – год условно! Потом компенсации добивался, я же инвалид, третьей группы, вроде как кормильца у меня отняли. Они с нами пытались договориться без суда. Они, то есть родственники подсудимого. О чем тут разговаривать?
- Вы живете с детьми?
- А мне теперь все равно где жить. Сын, серьезно настроен опекать меня. Не хочет что бы я жил отдельно.
- А вы, в судах участвовали?
- Вы понимаете,… Я ведь тоже сначала был озлоблен. Встреть я его на улице – убил бы. А, потом какая то апатия наступила,… Зачем? Ну, посадят его на положенный срок. Ну, будут ему родственники передачи носить. Станет мне государство к пенсии доплачивать. И что? Все это мне ее не вернет. Конечно, виновный должен быть наказан. Но что мне-то, от этой мести? Торжество справедливости? Плевал я на эту справедливость. Понимаете? – Его взгляд стал таким нездешним, таким бродячим; бродячее - собачим,… Я бы и вой услышала. – Ее больше нет. Все теперь не важно. Все это, уже ничего не стоит, и…, ее…, теперь, я просто жду смерти. Понимаете?...
Понимаю?...
Мы молчали.
Странно.
Я больше вопросов не задавала. Как-то все и так было ясно. Тишина была спокойной, умиротворенной и теперь совсем не угнетала.
Пошел снег. И мы смотрели из-за окон машины, на него. Первый в этом году – крупные мокрые хлопья.
Загремел мотор машины, - снова поехали. Тут было не далеко. Старик довез меня до дома.
- Спасибо вам, огромное, вот возьмите. – И я протянула ему деньги.
- Что вы, это вам спасибо,… - сказал он, а мне, вдруг очень захотелось его спросить:
- Как вас зовут?
Он, наверное, не расслышал:
- Да, да, все верно, спасибо вам еще раз, простите старика. Всего вам доброго!
Он закрыл дверь, но не уезжал, я тоже, не сразу пошла. Закурила еще сигарету, сделала пару шагов и снова остановилась. Хотела еще раз увидеть его лицо. И тут он посигналил, я обернулась, он помахал мне рукой из-за лобового стекла. Я улыбнулась ему и тоже помахала, еще сделала такой знак над головой, знаете, скрепленные в рукопожатии руки над головой... Поймала себя на том, что лицо мое имеет настолько дружественное выражение, что это уже и не прилично.
Развернулась, вошла в подъезд. Лифт. Дверь. Открываю и мне в нос – прохладный воздух – форточка в комнате открыта, от ветра ее болтает в разные стороны. С дивана слезает собака и идет ко мне на встречу. Она долго спала, теперь потягивается и звучно зевает. Она виляет хвостом, я глажу ее – она порыкивает, болтает. Я разделась и прошла в комнату, что бы включить телевизор и усесться на диване, который еще теплый после собаки. Собака умостилась возле меня, немного полежала, потом, встала и пошла на кухню. Там она долго и громко пила воду из своей миски, потом наматывала круги, выбирая удобную точку посадки. Перед тем как лечь она всегда сначала кружит, цокая при этом когтями по паркету, и только потом с грохотом опускается на пол. Она завалилась на кухне, и я поняла, что это надолго, только в этот момент ко мне снова вернулось ощущение свежего, холодного воздуха в квартире, форточка снова хлопнула. Я поднялась с дивана, что бы закрыть ее. Сквозняк, просто невыносимый.