- Здравствуй! Я пришел позвать тебя в другой мир.
- Кто ты?
- Я – это ты. Я – улыбка.
Откуда солнце узнает, что утро уже наступило? Что нужно заглянуть в окошко, пощекотать за ухом, заставить сладко потянуться. Каким будет новый день? Счастливым?
Глаза открылись сами собой. Улыбка сошла с лица. Темное пятно на обоях сегодня приняло облик грязной старухи, которая недалеко от общежития устраивала себе ночлег между двумя мусорными баками, накрывая межмусоробачное пространство неистово пропахшими рыбой досками. Все проходившие мимо старухи обитатели общаги, которую на студенческом сленге именовали «Вавилон», старались прошмыгнуть поскорей, и тогда комната с четырьмя видавшими виды скрипучими кроватями казалась королевской опочивальней, а отсутствие горячей воды компенсировалось изобилием холодной, и поскольку душевые были похожи на уголок дикой природы, немного воображения - и ты уже плещешься в горном ручье, впитывая с каждой каплей журчащую энергию чистой воды.
Рука скользнула по груди, невольно задержавшись. И что он находит в ней красивого? Разве это грудь? Неразвитая, с острыми сосками, больше похожая на грудь подростка, а не на грудь взрослой женщины. Скоро двадцать, и так не хочется взрослеть.
Странная боль внизу живота пронзила все тело. Нужно заканчивать эти дикие купания, так и заболеть недолго. Два-три резких движения полотенцем и по раскрасневшейся спине разлилось тепло. Боль стала утихать, хотя осталось ощущение, что кто-то скотчем прикрепил к паху молоток. Больно было еще ночью, но он был так трогателен и нежен, что не хотелось лишать его удовольствия. Иногда мне не нравится, что он резко притягивает меня к себе, настойчиво ищет губы, покусывает их, прижимает зубами мочку. Иногда мне кажется, что, даже находясь во мне, ему хочется еще больше любви, еще и еще близости. Где он научился любить с таким азартом? Его игра увлекает, я отдаюсь чувству, иду за ним, в него, на него, и теплая волна, сотрясающая резкими толчками тело - награда за готовность идти до конца, я обмякаю с расслабленностью игрока, сорвавшего джек-пот с верой, что завтра приз будет еще больше. Скорей бы наступала ночь. Скорей бы проходила боль.
Вечером «Вавилон» напоминает пчелиный улей. Суточный ритм любого общежития имеет три фазы: утренне-дневную с растревоженными трудягами, спешащими втиснуть себя в жерло аудиторий, чертежей, дипломных проектов и компьютерных программ и досыпающими сибаритами, которые давно забили на учебу и живут в свое удовольствие; вечерне-ночную, когда редкие супертрудяги готовятся к завтрашней битве, а остальные растрачивают накопленную за день энергию, и ночную, когда меньшинство испытывает на прочность скрипучие кровати, а большинство пытается под громкий скрип, вздохи и всхлипывания выспаться и не видеть при этом эротические сны.
Много любви, еще больше секса, мало закуски, еще меньше учебников, и только когда прижмет коллоквиум или дифзачет – коллективное нечто вокруг чертежной доски и загадочный вопрос чертящего: «Где рейсфедер?» Так командир космоплана возмущенно обращается к экипажу, отрываясь от приборов: «Кто, черт возьми, знает, где Альдебаран?» И повисает космическая тишина. Какая ночь, какие звезды! Какой тут, к черту, рейсфедер с Альдебараном?!
Почти всегда сначала появлялась улыбка. Казалось, заходит ребенок, только что в одиночку съевший большой шоколадный торт, довольный своим состоянием сытости и маленькой обжорской тайной. Потом появлялись сияющие глаза («Я так по тебе соскучился, мы не виделись целый день, целую вечность!»), полуармейские ботинки, вихрастая голова и вся эта светлая энергия, завернутая в черные джинсы и черно-белый теплый свитер крупной вязки с повешенным поверх залихватским рюкзаком. Влажные губы и поволока, застилающая глаза при поцелуе.
- Что с тобой, Малыш, что это за слезы?
- Извини, просто очень болит низ живота.
- Аппендикс.
- Нет, ниже и с другой стороны.
- А что это может быть?
- Не знаю, нужно сходить к гинекологу.
- Тогда давай я просто лягу возле тебя рядышком, свернусь калачиком, а ты положишь мне ладошку на лоб, как мама, и я расскажу тебе сказку. В некотором царстве, в некотором государстве жила была принцесса. Все думали, что она была обычной принцессой, только носила очки, но однажды проезжавший мимо принц увидел ее и понял, что она красавица. Он слез с коня, обнял ее, поцеловал и решил на ней жениться. И у них родился сын.
- Слушай, Сказочник, у тебя трусы не порвутся. Ты же не уснешь теперь.
- А я их сниму.
- Тогда повернись ко мне.
- Но тебе же больно.
- А ты поцелуешь меня, и я потерплю. Только старайся не скрипеть, девчонки спят.
ХХХ
- Это ваша жена.
- Нет, доктор, подруга. Просто утром было большое пятно крови на простыне, а она боялась идти одна, и я привел ее к вам на прием.
- Ладно, юноша. Но если отец ребенка вы, то вот перечень необходимых препаратов…
- Какого ребенка?
- Молодой человек, а вы что не догадывались, что от этого рождаются дети? Ваша, как вы изволите называть, подруга, беременна, было кровотечение, существует угроза срыва, а аборт ей делать нежелательно. Я не буду читать вам лекцию по анатомии, но именно для нее последствия аборта будут крайне негативными – скорей всего, она потеряет возможность иметь когда-либо детей. А пока полежит в стационаре: покой, усиленное питание, витамины…
Доигрались. Игра в жизнь, наполненную любовью, во внезапную встречу на перекрестке, в единственность и судьбу слепо уткнулась в реалии быта – нужны деньги на препараты, на витамины, а потом на коляску, кроватку, памперсы. Прощай плавание, компакт-диски, капуччино с яблочным штруделем и многие другие маленькие материальные составляющие счастья. Прощай учеба, аспирантура и мечта встретить новый год в Дисней-ленде. Здравствуй стрижка за пятерку, залатанные джинсы и давно вышедшие из моды галстуки при безнадежных походах на собеседование. Нужно срочно искать работу. Срочно.
- Доктор сказал, что все не так плохо.
- Да, они укололи мне что-то, и боль прошла.
- Умница. Тебе нужно будет немного здесь полежать.
- Я не хочу здесь. Здесь кровать скрипит болью, а я люблю другую музыку. Я хочу в «Вавилон». Попроси, чтобы, как только пройдет кровотечение, меня отпустили.
- Не думаю, что меня послушают, но попрошу.
- А что родителям скажем?
- Не знаю. Боюсь об этом даже думать.
- А где будем брать на все это деньги?
- Не знаю, не думал еще.
- А, может, пока повременим с ребенком?
- Не знаю, сама решай… Нет, не плачь, извини, я не это хотел сказать. Ну, не плачь ты, хочешь, оставляй ребенка, как-нибудь выкормим.
- Знаешь, у меня в голове как кадры кинохроники бабушкины рассказы: первые советские пятилетки, нищета, грязь и замерзающие в дощатых вагончиках плоды комсомольской любви, рожденные вопреки здравому смыслу и с детства обреченные на борьбу с жизнью. Несколько поколений, рожденных не для счастья, а для борьбы. Бред! Я всегда мечтала, что мой ребенок…
- Перестань плакать. У тебя глаза просто на мокром месте. Мы же любим друг друга.
- Любим, но нас – трое, и с этим нужно что-то делать. А в «Вавилоне» почти не топят и не разрешают включать обогреватель.
- Зачем ты все это говоришь? Мне и так плохо. Какой-то паршивый телесериал получается. Ладно, отдыхай. Я завтра заскочу.
Белая дверь захлопнулась, молоток застучал сильнее. Дети должны рождаться для счастья, а он растерялся, испугался что ли? Прячет глаза, целует, как бы извиняясь, сжался в комок. Конечно, я пришла к нему сама, помогала расстегивать лифчик, стеснялась своей неопытности, но ведь он говорил о любви, значит, он должен любить и моего ребенка. Почему моего? Нашего. Он ведь сделан из нас, из его капельки, которую я приняла собой, всем телом, всем сердцем, а теперь плачу кровью. Должен, плачу… Какие-то несовершенные дурацкие слова. Нужно попросить снотворное, иначе я не усну. И перестать плакать.
ХХХ
- Бабушка, ты пришла, ты знаешь, что мне плохо.
- Ну чому тобі негаразд? Все буде добре. Бог дає діти та надіти.
ХХХ
- Малыш, тебе лучше? Я так перепугался, когда узнал, что ты спишь после наркоза. Молчи , тебе нельзя говорить, а у меня есть радостные новости – я получил стипендию имени Бенджамина Франклина и смогу с начала декабря уже приступить к учебе в Калифорнии, а когда я там немного освоюсь, ты приедешь ко мне и мы будем жить вместе долго и счастливо. Ну, я побежал, мне нужно подписать в деканате рекомендательные письма. Целую тебя, даже через эту дурацкую маску, у них эпидемия гриппа и меня пустили на несколько минут, я очаровал медсестру.
Что случилось с его улыбкой? Ничего. Случилось со мной. Радикальная операция. Эх, девчонки... Аборт как насморк. А у меня – как смерть. Неужели я обречена всю жизнь с завистью смотреть на проезжающие мимо коляски? Ненавидеть детский смех? Бояться предательства мужчин? Предательства мужчин? Нет, я не хочу, не могу перекладывать на кого-либо ответственность. Я, я одна во всем виновата. Бабушка, бабушка родная, ты воспитывала, выкармливала меня, пока родители бегали в институт, я так плакала на твоих похоронах, а ты пришла ко мне, чтобы сказать: «Бог дает детей», а я пренебрегла его даром, не хотела, чтобы ребенок видел маму между зачетами и экзаменами, а папу на фотографиях. Я не люблю свою маму, детство прошло без нее: институт, распределение, карьера. А что теперь – инженер без профессии, просиживающий штаны, точнее, юбку, на умирающем без заказов заводе. И отец, который ушел, не выдержав ее постоянные истерики: «Нет денег, нет денег», и я, которая сбежала из дома в общагу, едва закончив школу, чтобы жить не так как они, чтобы родить ребенка для счастья и не выпускать его из рук. Дар Божий – под нож. А впереди – одиночество, холодное, пустое, унылое одиночество, которое не растопит даже калифорнийское солнце. Хотя, он тоже уйдет, заблудится в американском раю и найдет себе другую Еву. Бог отнимет у меня все, что мне дорого в этой жизни. А зачем такая жизнь, зачем, зачем!!!
- Сестра, сделайте ей укол успокоительного, это реакция на наркоз и на операцию. Пришлось сказать, что мы удалили матку.
- Боже, она ведь совсем еще дитя.
- Хороша дитя. Головой нужно было думать, а не…
- Зачем Вы так, доктор, у Вас у самого дочь.
- К счастью, она еще маленькая.
- Доктор, можно дать ей почитать Вашу Библию?
- Можно. Да, и не пускайте к ней пару дней этого несостоявшегося папашу, у нас эпидемия гриппа, а ей лучше какое-то время его не видеть.
ХХХ
- Бабушка, ты принесла мне книгу? Сказки? А хочешь, я расскажу тебе сказку? Жила-была влюбленная принцесса и у нее должен был родиться сын. Но пришел злой дракон, а принц уехал за моря-океаны.
Девочка, девочка! Зачем ты сделала свою сказку былью? И болью. Где был твой Оле-Лукойе, которому поручено, чтобы Золушка нашла своего принца, а Коту в сапогах не жали сапоги? Кто отпустил тебя в этот мир – маленькую и беззащитную? Кто вернет тебе веру, что сказки бывают добрыми?
- Бабушка, позови Оле-Лукойе, пусть расскажет добрую сказку.
- Добре, доню. Зараз він прийде. А ти повертайся на бік, затуляй очі та спи. Завтра буде важкий день, дуже важкий. Спи, донечко, спи.