Пятое время года.
Что сегодня я увижу, то завтра опишу.
1. Осень.
Тонкие и длинные вишневые палки, воткнутые в землю наивным дворником еще прошлой весной, покорно шатались из стороны в сторону и изредка неловко бились о котельцовый, небеленый забор. Дул, подвывая, ноябрьский ветер, уже хранящий в себе едва уловимый запах наступающего декабря.
Все звуки тонули в неспешном шорохе невидимого, моросящего дождя. Вместе со звуками тонул безмолвно мир.
Дождь шел вечность. Утром облака прижались к земле, и в них плутали машины, подслеповато щурясь желтыми фарами. Ближе к полудню туману надоело мокнуть и он рассеялся, оставив дождь тоскливо моросить в одиночестве. До вечера его капли настойчиво размывали придорожную грязь.
Без зонтов у железных мусорных контейнеров стояло две женщины. Одна держала за руку девочку лет шести, вторая облезшего и безухого зайца, с которого стекала дождевая вода.
- Сколько за него хочешь? - говорила который раз та, что стояла с ребенком.
Девочка тянула свободную ручку к игрушке, но вторая женщина выше поднимала ее. Девочка в маленьком, мокром пальто коричнево-зеленого цвета и красных теплых колготах начинала ныть. И женщина-мать в очередной раз повторяла:
- Сколько за него хочешь? Пять пойдет? Отдай зайца.
Продавщица зайца криво улыбнулась гнилыми зубами и прошипела: восемь.
- Отдай зайца. За пять.
Дождь тихо позвякивал, ударяясь о поверхность мусорных контейнеров. Толпа, шастающая по расположенному рядом рынку, мерно гудела, чавкая ботинками. Кого-то постоянно задевали зонтом, и раздавалось гневное:
- Я вас предупреждала, не капайте на меня!
Кто-то попадал в незамеченную лужу и от души матерился.
Наступила осень, наступал вечер, ждала своей очереди зима.
Маленькая ручка прижимала к коричнево-зеленому пальто зайца без одного уха. А женщина с гнилыми зубами вытирала губы рукавом, протягивая пустой стакан полной женщине, походившей на платяной шкаф.
- Задолжала, - сказала басом женщина-шкаф.
Обнажились в виноватой улыбке гнилые зубы, подобрели мутного цвета глаза.
- Держи шесть, - грязные пальцы протянули две бумажки, - и налей еще. Завтра принесу остальное. Ты же знаешь!
Зашуршали кульки, заскрипела пластмассовая бутылка из-под минеральной воды, наполненная темно-бордовым вином.
Шумел дождь, капли которого ударялись о поверхности луж и рек, текших с верхних районов. Звук наливаемого вина был едва различим.
Она вышла из маршрутки и поняла, что забыла там зонт. Она сделала несколько шагов и увидела, что оказалась в серой реке дождевой воды. Она стремительно побежала домой. Мимо базара, металлических контейнеров, рядом с которыми виднелась чья-то нагнувшаяся спина, мимо женщины, похожей на шкаф, и другой, которая, шатаясь, хохотала хриплым, шипящим смехом.
Ее зовут Маргарита, и ей кажется, что у нее есть свой мастер.
Точно одно - у нее безумно мокрые ботинки, и ей отчаянно холодно. Самый теплый свитер, шерстяные носки и два одеяла. Может быть, согреется.
Может быть, скоро дадут отопление.
Громкий писк мобильного, пришла смс.
Kak u tebya dela detka.
Это ее мастер, который, как ей кажется, у нее есть. И который нужен ей, потому что у каждой Маргариты в наше время должен быть свой мастер.
Мастер дает о себе знать каждый день одной смс-кой. Он просто очень занят. Работает по утрам и учится во вторую смену. Он не любит говорить по телефону. И посылает ей смс-ки, чтобы узнать, как ее дела. Вот, ими вся память ее телефона забита.
moei malishki tsem
detka zahodi v icq pogovorim
Она искренне верит в то, что если отношения достаточно давние, то совсем не обязательно каждый день видеться. Достаточно хотя бы смс-ок. Так считает мастер, и она в это искренне верит.
2. Зима.
Морозный воздух первого снега, осыпавшего этой ночью спящий мир, прокатился крошечными осколками по лицу и равнодушно отправился странствовать далее, ловко избежав столкновения с теплыми клубами сахарно-белого пара, вырывавшегося из приоткрытого канализационного люка. Ноги слегка поразъезжались в разные стороны, но, решив, что им будет достаточно скучно друг без друга на расстоянии, привели себя в чувство и смирно, медленно стали семенить по блестяще-желтому льду. Губы тоже разъезжались и без видимых причин беспрестанно улыбались. Счастье заменяло оставленный дома второй свитер ("Какая-то я в нем чересчур круглая!") и грело не хуже автономного отопления, но лучше комнатных батарей. При виде шапкообразного сугроба губы вновь разъехались в широкой улыбке, а недавно проснувшийся ум быстро-быстро зашевелил шестеренками и в памяти неспешно, как титры последнего в ночном блоке фильма, явилась фраза: "Для тебя хоть розы из-под снега!". К сожалению, проверять есть ли розы в данном сугробе, либо их уже забрал кто-то другой ради какой-то другой времени не было.
Стремительный, эгоистичный запах вина растолкал свежесть зимнего утра, привел своего друга - кисло-сладкий запах пота, а затем ветер донес до уха обрывок некой фразы:
- .. а тут дадут тебе 200 лей на жизнь, и живи, как знаешь!
Глаза нашли источник винного запаха. Это женщина, размером с платяной шкаф, в грязно-серой куртке и в повязанном вокруг поясницы цыганском платке. В одной руке она держала хрустящую сумку с фиолетовыми полосами, откуда игриво выглядывали разноцветные уголки дешевых, маленьких кульков. Другой же успешно наливала вино в пятидесятиграммовую рюмку, которая дрожала в руке с тонкими, синими от мороза пальцами.
- А мой муж по инвалидности получает вообще только 100 лей, - сказала басом женщина-шкаф, забирая рюмку обратно, но шорох кульков, в которые рюмку стали заворачивать, укрыл остаток разговора.
Стало как-то нестерпимо холодно среди скользящей туда-сюда, промерзшей насквозь толпы.
У дороги возвышались полуметровые сугробы снега, счищенного с проезжей части. Но внутри что-то колебалось, затем сжалось и неотвратимо рухнуло, оставив одну только уверенность - в этих сугробах точно нет никаких роз.
Маргарита плотнее запахнула куртку, пожалела об оставленном свитере и почувствовала легкую вибрацию телефона.
kak u tebya dela detka.
Она остановилась у дороги. Осторожно, по оледеневшей проезжей части крались маршрутки, за ними пешеходы.
Наступила зима.
Мир замерз. Теперь окончательно.
Маргарита долго шла по тротуару, потому что быстро идти по льду, не посыпанному ни песком, ни солью, невозможно. Она не села на нужную ей маршрутку, а пошла дальше.
Вернувшись домой, она вытащила из ящика письменного стола аккуратно сложенную рукопись.
Свой фантастический роман о принцессах, живущих на разных планетах, читала тщательно, будто и не она писала его одинокими вечерами после очередной смс-ки мастера.
К ночи у нее поднялась температура.
Теперь в ближайшие две недели она получала такие смс-ки:
kak tvoio zdorovie detka.
3. Весна.
Хлопнула входная дверь, пришла мама. Маргарита вышла ей на встречу, забрала кульки с едой.
- Нам свежее мясо привезли в мясной отдел, сейчас его разгрузят, и я пойду, что-нибудь куплю. Приготовлю нам отбивные, ага?
Маргарита кивнула, раскладывая продукты. Мама вновь умчалась, а она села перед окном за письменный стол, заваленный исписанной бумагой.
За окном возвышался невысокий, небеленый забор из котельца, утопающий в липкой грязи, перемешанной с выброшенными из окон окурков и разодранными собаками кульками. Забор отделял территорию торгового рынка. Выстроен он был по заказу хозяина рынка, но поскольку выходил на черные входы, складские помещения, то имел неприглядный и неухоженный вид. Побелить его, казалось бы, должны были жильцы дома, или хотя бы жильцы тех квартир, чьи окна упирались в серо-желтый котелец, отчего создавалось какое-то казарменное, тюремное ощущение замкнутости и тоскливости каждый раз при взгляде на него, но даже те, вероятно, свыклись с этими ощущениями, когда курили у этих окон.
Каждое утро после того, как распахивались ворота облезшего, зеленого цвета, на ржавой, невыносимо скрипящей повозке в мясной отдел завозили кровоточащие морды коров с содранной с них кожей и обнаженными зубами, тяжелые свиные туши, с боков которых волочилось за повозкой необрезанное сало, иногда даже застревающее в колесах. Все они были скинуты в общую кучу, разбирать которую приходилось простодушному грузчику, всегда приходившему раньше, чем появлялась повозка, отчего он долгое время ласково трепал слипшуюся, вываленную в грязи и пыли шерсть уличных собак, которых всегда так много возле мясных отделов, в особенности в часы завоза мяса. Грузчика нетерпеливо звал всегда опаздывающий и всегда злой на весь белый свет мясник, и тогда грузчик оставлял собак, хватал свиные туши, нежно прижимая их, будто ребенка, к своему клеенчатому фартуку, запачканному кровью давно съеденных животных, и нес их внутрь склада.
Маргарита увидела это. Сначала услышала невыносимый скрип повозки, а потом увидела и грузчика, и собак, которых отгоняли палками. И даже пустые глазницы свиной головы с жирной шеей. И самым последним вдруг увидела забор, в который упирались ее окна, у которых она и сидела.
Хлопнула входная дверь, пришла мама.
- Я купила очень свежий кусок, сейчас начну готовить отбивные.
Маргарита впервые за долгое время позвонила ему, своему смс-ному мастеру.
- Привет.
- Привет.
- Я хочу перетащить компьютер в другую комнату. Но боюсь, что запутаюсь в этом огромном количестве проводов.
Тихий смех.
- Не переживай, я тоже этого в первый раз боялся. Но все просто на самом деле. Над каждым проемом нарисовано то, за что отвечают подключенные провода.
Маргарита молча ждала.
- А почему ты его перетащить хочешь?
- Понимаешь... У меня окна на забор выходят, не могу больше на него смотреть.
- Дурашка, - смеялся он, - что тебе с этого забора? У меня окна выходят на тюремное ограждение, но я же квартиру не меняю.
Маргарита закусила губу, но продолжала ждать.
- Что-нибудь еще? - спросил он нетерпеливо, слыша ее молчание.
- Нет, - ответила она. - Разве только то, что дела у меня идут прекрасно.
Она ждала от него предложение о помощи перенести тяжелый системный блок. А, бросив трубку, вдруг вспомнила, что ни он, ни она никогда не были друг у друга в гостях.
Смс-ки с тех пор больше не приходили.
4. Лето.
Ее творчество постепенно шло на убыль. Она не могла больше писать свой фантастический роман. Начало казаться, что связь с творчеством и музой навсегда потеряна.
Каждое слово, которое печатало или выводило ее рука, было ей противно. От него веяло фальшью.
Ее любовь спала. Мертвым сном.
Маргарита прислушалась. Наступившая тишина говорила о том, что стиральная машина прекратила свою работу. Она вытащила белье на балкон, развешивать. И замерла.
У дома напротив под балконом первого этажа лежал кто-то. Неясно было, мужчина это или женщина.
Голова его была покрыта жесткими (даже с виду) серыми комками. Издалека создавалось впечатление, будто имеется и борода. Существо лежало навзничь, прижавшись одним боком к стене дома, подергивалось, будто пыталось сесть. Кругом него было разбросано уйма разноцветных кульков, набитых до отказа, но непонятно, чем. Валялись банки из-под консервов, пакеты молока, кофе и йогурта.
Некоторые кульки были для него подушкой. Одеяло заменяло нечто серое, похожее на изнанку какого-то пальто или фуфайки. Оно было узким и коротким, поэтому, лежа, человек сжимался и держал все время ноги согнутыми.
Наконец, он сумел сесть. Долгое время что-то искал в своих шуршащих кульках. Нашел, видимо, и отложил. С неимоверным усилием стащил с себя несколько пар порванных штанов одну за другой, обнажив белую, тонкую икру.
Сколько Маргарита не напрягала зрения, понять, что же именно делал дальше этот человек, у нее не получалось. Со стороны выглядело, что он энергичными, злыми движениями водил по своей ноге рукой, очевидно, что-то сжимающей.
И тут она подумала, бритва? Значит, это женщина? ...
- Маргарита, обед стынет! Развешивай белье быстрее, - раздался мамин голос.
Стиранное, влажное белье выпало из ее рук.
Она наблюдала за этим существом, напоминавшим издали человека. Она косилась на него, когда шла к подъезду мимо дома напротив. Она жадно ловила каждую деталь его обстановки, когда закрывали жалюзи на балконе.
Она смутно осознавала, что настало время для какого-то решительного поступка. Но думала, что ее поднимут на смех.
Она чувствовала, что должна отнести существу еды. Даже бродячих собак кормили ее соседи, выставляя миску с остатками ужина во двор на ступенях.
Но дать еду незнакомому человеку, который выбрал жизнь под балконом среди склада кульков и старых тряпок... Нет.
Однажды осталось немного супа со вчерашнего дня. Ночью выключили свет, и холодильник разморозился. Мама долго нюхала суп и решила его все-таки не есть.
- Иди. Вылей его.
Да, думала Маргарита. Я вижу то, чего не видят другие. Я замечаю то, мимо чего большая часть населения проходит, не замедляя шага. Я острее чувствую то, на что другие даже не способны. Но я часть этого слепого и невнимательного общества. Я часть этой страны, в которой выживает сильнейший, в которой каждый за себя. Те, кто не смог, пьют вино на разлив за углом из стаканов, которые моются раз в сутки. Те, кто и этого не выдержал, ложатся под чьим-то балконом.
Я, к сожалению, человек этого общества. И я не могу переступить через то, что заставляет людей ускорить свой шаг, когда они проходят мимо жителей улицы. И во мне это есть. И не могу я от этого избавиться. Поэтому этот суп я выливаю в канализацию, а не отдаю, возможно, тому, кто находится от меня на расстоянии двухсот шагов. И кто в нем нуждается больше, чем я.
Я не знаю, кто это. Мужчина или женщина.
Но я прощу прощения у него за этот поступок.
Я знаю то, о чем теперь нужно писать. Потому что, надеюсь, когда-нибудь кто-то за четыре времени года увидит то, что окружает всех нас. Но, я так же надеюсь, что когда-нибудь настанет и пятое время года. Когда, увидев и осознав это, люди начнут действовать.
Все сказанное - забудется, все подуманное - сто раз переменится. Но все написанное сохранится, потому что, возможно, однажды кто-то прочтет это.
И, может быть, что-то изменит.