Лёля приехала в пансионат на море с детьми. У нее еще качалась земля под ногами, и в ушах пульсировал перестук колес, но она собирала сумку с пляжными принадлежностями. Тело, оскорбленное грубостью плацкартного вагона, плакало о ласке моря.
На пляже Лёлины кости, брошенные под субтропическое солнце, попадали в машину времени, которая дарила омоложение и надежду на сказку. Малыши радовались воде, крабикам, ползающим по дну, замкам из песка. Иногда изжаренная Лёля занималась воспитанием, разворачивая головы детям, чтобы они не упирались глазами в красотку-топлесс.
В расположении пансионата было что-то извращенное. Окна Лёлиной комнаты смотрели на живописные холмы с чайными кустами, среди которых потом обнаружилось кладбище. Под окнами бродили лошади, проверяя мусорные баки, и местные ухажеры, снимающие девочек.
Лёля очнулась, когда срок путевки закончился. Она пересчитала деньги, упаковала вещи, обвешала ими детей и съехала в частный сектор еще на недельку. Теперь Лёля варила с кипятильником все, что получалось, например, картошку и сардельки, в тихий час таскала сумки фруктов и овощей с базара.
По ночам ей не давал спать инстинкт сторожа, потому что в открытое окно, несмотря на решетку, запрыгивали тощие коты. Таких котов, наверное, больше нет нигде в мире. Коты ели корки хлеба и огрызки от алычи.
Туалет у хозяев не оправдывал этого иностранного слова, а услуги противогаза не предоставлялись.
Но…Но до моря было две минуты ходу.
Уезжая домой, Лёля за две минуты стоянки поезда погрузила с пышущей зноем платформы в раскаленное нутро вагона малышей и вещи. Два часа поезд шел вдоль берега моря, усыпанного телами отдыхающих. Лёля кормила детей расплавленным сыром, вздыхала от ручья восьмого пота и мечтала: «Скорей бы отпуск и- к морю!»