В первый раз мы пробыли с Борей у Марины Валентиновны недолго. Угощения не было никакого, кроме чая, а плюшки мы принесли с собой. И чай был не настоящий, а из пакетиков и испорченный, с какой-то травой. Тогда меня Боря только познакомил с «бабой Марой», это я так её про себя обозвал - ей уже больше пятидесяти.
Квартирка у неё очень маленькая и кухня не настоящая, так закуток за комнатой. Мебели почти никакой. Диванчик, шкаф, стол с печатной машинкой и по всем стенам полки с книгами и картины. Чай пили на том же столе, где у неё стоит машинка. Где она и стихи сочиняет, и пишет заметки в газеты.
Я всё думал, как мне к ней ещё раз пойти, чтобы спросить книжку Соловьёва почитать со смешными стихами, но ничего придумать не мог. А сегодня Боря позвонил и позвал к ней опять. Я потом понял, зачем я ему был нужен. Но из этого, ему нужного, мне ещё лучше было.
Боря, он тоже не молодой, ему почти 35. Толстый-толстый, как свинья. Его друзья ровесники зовут Борухом, ну почти как Боров. У него и нос ноздри вперёд. Но глаза большие, как у лошади и тёмные. Вообще, он мужик представительный, при деньгах, потому и не жениться, зачем, говорит, мне так дают!
Боря купил бутылку «Гжелки» и «Монастырки», у меня денег нет, но он сказал ты мне больше поможешь. Позвонил с мобильника Марине Валентиновне, сказал, что скоро придём, и велел закуску готовить. Вообще он её просто Мариной зовёт и, на ты с ней.
Пришли, а она стихи сочиняет, о закуске забыла. Стих на неё нашёл. Ну, стали мы салат резать, селёдку чистить, а баба Мара пошла переодеваться в туалет, каких-то ещё гостей нужных ждали. Туалет у неё совмещённый, и окошечко туда из кухни, а вход из прихожей. Переодевается она и вдруг пёрнула. Потом ещё раз, потише. И ещё два раза: громко и потише. Мня смех разбирает, но держусь, потому, как тихо смеяться не умею, а громко неудобно. А Боря и говорит:
- Во, срифмовала!
Я помидор из рук выронил и чуть не порезался. Рот зажимаю и чувствую, сейчас лопну или разоржусь. Боря меня пожалел, сунул полусотню и велел бомбу «Очаковского» из палатки принести, пока поэтесса из уборной не вышла.
Палаток ближних я не знаю от бабы Мары, пошёл в ту, где водку покупали, поэтому ходил с полчаса, немножко успокоился. Прихожу назад, стол посередине комнаты, машинка на подоконнике, а на столе, всё как положено перед выпивкой и беседой. Но гостей, кроме меня с Борей никого ещё нет. Он читает с листа её новые стихи и хвалит их.
- Вот тут у тебя рифма, - говорит, - хорошая! И вот тут рифма...
Он как скажет «рифма» я поэтессы пердёж вспоминаю и опять смеяться хочу. Боря на меня посмотрел и пожалел, о рифмах больше не говорил.
В дверь звонок, пришёл немолодой дядька, как баба Мара возрастом. С ней расцеловался, вручил букет и потребовал разливать.
- Надя не пришла, - пробовал возразить Боря.
- Надю ждать, водка прокиснет, - пошутил дядька, и свернул у «Гжелки» пробку.
Боря откупорил «Монастырку» штопором, хотел налить поэтессе.
- Боря! - сказала чуть не басом поэтесса и укоризненно посмотрела.
- Извини, забыл! – потом обратился ко мне, - А тебе чего?
Мне хотелось только пива, но постеснялся перед поэтессой ударить в грязь лицом, и потребовал тоже водки.
- Молодёжь делает правильный выбор! – одобрил пришедший дядька. – Позвольте представиться: Владимир! – и протянул мне руку.
- Стари Бой, - почему-то представился я ему своим ником.
- Старый кто? - то ли не понял, то ли смеялся надо мной дядька.
Поэтесса пришла мне на помощь.
- Это его литературный псевдоним в Интернете, Звёздный Мальчик, но он Василий. А это, - обращаясь ко мне, - мой друг и соавтор Владимир Некрецкий.
- Не мальчик! Парень, - поправил я, но было поздно.
- Итак, пока Звёздочка! Ну, будем надеяться на расцвет таланта, – и дядька налил мне в рюмку.
Я немножко обиделся.
Но тут зазвенел звонок, меня послали открыть дверь. На пороге стояла женщина. Это и была запоздавшая Надя.
Всё. Я забыл про «рифмы», про обиду. Я, наверное, открыл рот, смотря на неё. Вы бы тоже открыли, когда бы увидели её.
Кроме как рядом со мной сесть ей было некуда.