Собаки

               

        Незаметно подкатила середина октября. Как везде, осень в южном городе, словно неумолимая смерть, прохладными костлявыми руками прибирала живые краски ушедшего лета. Сорванные жестким ветром латунно-бронзовые листья с негромким тупым стуком падали на асфальтовые аллеи парка. Гремели под ногами, жестяными звуками напоминая о том, что все на этом свете преходяще. Жизнь в том числе. Сбоку выложенного плиткой тротуара с внешней стороны парка, на недавно облицованном разноцветной галькой широком низком кирпичном ограждении, человек пять в сероватых оттенков куртках мужчин и женщин разместили для продажи товар. Обычные наборы значков, монет, поделок рассчитанные на иностранцев, местных или приезжих с периферии коллекционеров. Мимо в обоих направлениях текла нескончаемая, равнодушная,  цветастая людская река. За бордюром тротуара, по центральному проспекту, урчали, взвизгивали тормозами два встречных потока. Тоже разноцветные. Железные. Вечерело. На некоторых машинах загодя засветились габаритные фонари. Над высоким шпилем старинного на углу здания универмага замигали красные маячки. Пришла пора собираться домой. Было еще сравнительно тепло. Можно было бы и постоять. Но продавцы один за другим начали складывать кляссеры, тряпки с приколотыми к ним значками, гуттаперчево-поролоновые куколки в объемные портфели и сумки. Ночная тьма на юге долго не раскачивается. Минут пятнадцать и в неосвещенном пока парке придется ориентироваться только по негромких голосам с осторожным шепотом.
       Мужчина за пятьдесят лет с коротко стриженным седым ежиком под черной фуражкой тоже протянул руки к баулу. Гладко выбритое правильное лицо выражало усталость. Видно было, что ему немного не по себе. Рядом суетился его возраста полноватый хвилипок в такой же черной фуражке и широких штанах. 
       - Говоришь, поругались? – не оборачиваясь, с коротким смешком, спросил он.
       - Да, - с грустью в голосе ответил мужчина.
       - Насовсем? Видел, красивая была, фигуристая. Больше не придет?
       - Не знаю. Не получается у нас.
       - Что не получается? Пообщаться или потрахаться? – снова негромко засмеялся хвилипок.
       - И в постели тоже. Наверное, ресурс выработался полностью.
       - Еще бы! В клубе после тридцати почти всех баб оприходовал. О ресурсах вспомнил… О них надо было думать, пока внуки не вылупились. А теперь куда с таким багажом.
       Занятый делом, мужчина промолчал. Запихав в баул товар, отрешенным взглядом окинул оживленный тротуар. Еще было относительно светло. Сумрак только начал просыпаться на город через мелкое сито электропроводов. В той стороне, где небо не закрывали высотные здания, виднелись высвеченные словно мощными лучами прожекторов белые, как бы пушистые, мазки облаков. Солнце пока старалось пробиться сквозь лохмотья низко присевших на кромку горизонта далеких темных туч.   
       Из боковой аллеи выскочили две серо-желтых с коричневыми подпалинами собаки. Они не походили на вялых бродячих псов, были в меру упитанными, оживленными. Наверное, животные принадлежали рабочим парка. Хвосты торчали вверх зрелыми метелками камышей. Пес покрупнее напористо теснил собаку поменьше. Прижав уши к затылку, он как бы заигрывал с ней. Обежав вокруг нескольких толстых древесных стволов посередине тротуара и не справив нужду ни под одним, собаки закружились в обрамленном бетонными брусками земляном квадрате вокруг корней акации. Неожиданно крупный пес сунулся носом под хвост своего друга. И сразу наложил лапы ему на спину, задвигал поджарым задом. Мужчине почему-то стало неприятно. В голове мелькнула мысль, что и собаки начали брать пример с людей, занимаясь животным сексом невзирая на времена года. Может, и ежедневно. Он уже отвернулся, когда пронзительный визг привлек внимание вновь. Сучка с трудом вывернулась из-под кобеля и теперь пыталась укусить его за задние ноги. Скорее всего, она была молодой. От неожиданно возникшего в груди отвращения мужчину покоробило. Вдруг ясно, почти физически, представил, как кобель с жадностью внюхивается в запахи жесткой шерсти, в резкие выделения сучки, как охватывает его нестерпимое желание. И как при начале спаривания сжимается от боли плоть внутри собачьей девственницы. Позывы к тошноте волнами прокатились по телу. Мужчина еле сдержался, чтобы не срыгнуть на туфли. Растерянно и с удивлением огляделся вокруг. Раньше он смотрел на собачьи свадьбы без раздражения. Но почему в этот раз охватило жуткое отвращение, переходящее в неизведанное до сих пор омерзение. Он сплюнул под кирпичный выступ, полез в карман за носовым платком.
         Забросив дела, хвилипок тоже приглядывался к собакам. Похотливая улыбка заиграла на узких бледноватых губах.   
        - Сейчас он ей всадит, - с дрожью в голосе забормотал он. – Чувствуешь, сучка целка еще! Но кобель настырный.
         Мужчина чертыхнулся, начал закрывать баул на замки. Второй пронзительный визг заставил его вздрогнуть и обернуться вновь. Сучка яростно вырывалась из-под кобеля, опять кусая за задние ноги. Вернее, легонько покусывая. Хвост по прежнему торчал вверх. Мужчина понял, это она заводит его, она жаждет спаривания. Но с какой стати приспичило вязаться глубокой осенью! Что у нее – у них – поменялось! Очередная волна едкой желчи подкатила к горлу, застряла возле кадыка. Проводив ненавидящим взглядом побежавшую по аллее вглубь парка сучку и по прежнему настойчивого почти на ней кобеля, он взялся за ручки баула.
         - Оприходует, - уверенно и с затаенной завистью сказал хвилипок. Взглянув на мужчину, добавил. – Так не придет, говоришь? Жалко. А то бы ты впер. По самые уши... .