Был январь, мы с семьей ехали с какой-то художественной выставки в ЦДХ и по пути решили заскочить к маминой подруге тете Любе, у которой накануне ощенилась немецкая овчарка Аселька. Щенков было девять, все они одной слепой подвижной массой копошились в разодранной коробке из-под телевизора, рядом лежала родительница этой массы.
Уж не знаю, как было на самом деле, но с годами из множества наших рассказов сложилась теория о том, что Данка была выделена нами сразу как самый активный и целеустремленный щенок, который, кряхтя, бубня и попискивая, «локтями» прокладывал дорогу через остальных, ничем не примечательных щенков, к вожделенной мамкиной сиське. Вопреки нашим уговорам, взять мохнатого "Сусанина" папа категорически отказался, так как порода была неподходящей для квартиры, в силу своих размеров, и по множеству других, озвученных папой причин. Кроме того, к тому времени у нас уже жила беспородная кошка Дуська. Мы с сестрой еще немного поканючили для верности, да и забыли.
Спустя месяц мама привезла в спортивной сумке двух изрядно подросших, преимущественно в ширь, щенков: одного - для вяло сопротивлявшейся подруги, другого - для нас. Для папы же была заранее продумана уважительная причина, основанная на любви к ближнему, в лице тети Любы.
Щенки недовольно кряхтели на дне сумки; от них пахло особым щенячьим запахом.
Теперь передо мной встала серьезная дилемма: как поделить пополнившуюся домашнюю живность с сестрой. Я долго взвешивала все "за" и "против", оценивала возможные выгоды и риски и в результате пришла к следующему: с Данкой надо 3 раза в день гулять и право собственности на собаку автоматически возлагает эту обязанность на хозяина, а за кошкой достаточно время от времени мыть лоточек, да и то, иногда можно дождаться пока это сделает кто-то другой, обладающий более мощными обонятельными рецепторами. Таким образом, вопрос был решен в пользу кошки Дуськи, как наиболее рентабельный вариант. Мой выбор был представлен в благозвучной форме, как порыв верности старым друзьям, сестра же обвинялась в непостоянстве привязанностей и назначалась хозяйкой Данки, к всеобщей радости.
У животных же миролюбивые отношения сложились не сразу. Первый день сожительства Дуська провела, балансируя на краю тумбочки, положенной на пол плашмя, и пытаясь когтистой лапой поддеть сопящий в отделении тумбы комочек. Данка иногда просыпалась, но никакого внимания на кошку не обращала. Она, сонно бухтя, ставила на бортик сначала передние лапы, потом с трудом переваливала через него увесистое пузцо и, переведя дух, перетаскивла вниз оставшиеся конечности. Проделывала она все это истошно вереща, так что создавалась впечатление что она бранит всех по матери. Далее собака подходила к миске, чавкала ее содержимым, разворачивалась, с визгом перекувыркивалась через бортик и тут же засыпала.
Собака росла доброй. Быстрее всего росли уши и к четырем месяцам они достигли таких размеров, что вполне подошли бы взрослой собаке.
Удачно избегнув хозяйских обязанностей, я не отказывала себе в удовольствии гордо выйти из дома, держа на поводке настоящую (!!!) овчарку. Правда далеко не всегда это получалось так торжественно и чинно, как то было задумано: однажды вот так выйдя из подъезда мы увидели маму, возвращающуюся из магазина, а Данка всегда очень радовалась маме. Поскольку массы тела у нас с собакой на тот момент различались незначительно, мне пришлось пару недель ходить с коленками, густо намазанными жизнеутверждающей зеленкой.
Следует отметить, что собакина мама-Асель особой породистостью не отличалась: она была «продана в добрые руки» на птичьем рынке за символические 3 рубля; зато Данкин папа, как говорили, считался лучшим производителем Москвы. Что это значит, я на тот момент не понимала, но звучало это гордо, поэтому я не упускала случая упомянуть об именитом папе-Данае. Как бы там ни было, все семь «породистых бородавок» у Данки имелись в наличие, а продавщицы из соседнего продовольственного магазина величали ее «самой красивой собакой». Особенно красива она была в колбасном отделе, сидя перед прилавком в позе образцовой собаки с исключительно умным видом (здесь с трудом удерживаюсь, чтобы не сказать «с умным лицом») и заискивающе поглядывала на продавщицу.
Сестра шутливо прозвала собаку Дыней – так за ней и закрепилось.
Когда Данке исполнился год, мы стали водить ее на собачью площадку. К тому времени она уже знала основные команды, с исправным усердием выполняла их на кухне, когда семья садилась за стол и обнадеживающе пахло вкусной едой. На площадке же были лесенки, барьеры и прочие примочки для дрессировки собак. Данка, хотя и с воплями, все же забиралась на ненавистную ей лестницу, с еще большим возмущением с нее спускалась; барьеры брала хорошо. Учить Дыню на злость мы отказались, и на этом собакины «университеты» закончились.
Среди любимых Данкиных занятий была ловля, точнее выкапывание мышей на поле за речкой; кошек она гоняла только из спортивного интереса и, зачастую, загнав какого-нибудь кота в угол и не найдя ему дальнейшего применения, оставляла его стоять ощетиненным, обескураженным и непонятым.
Зато особое удовольствие ей доставляло выбежать из дома на прогулку, громким лаем оповестив всех соседей о своем появлении, обежать подъезд кругом и оглушительно гавкнуть в подвальную дырку, где обычно проводят свой досуг городские коты.
Вот так было. И было здорово.
Спустя примерно 11 лет, я стояла в углу кухни, осознавая ужас происходящего, изливая потоки слез и одновременно представляя, как, должно быть, эффектно я смотрюсь вот так, забившись в угол «сраженная горем», ненавидела себя, еще какой-то извилиной додумывая, что наверное сестре сейчас гораздо хуже чем мне, и завидовала ей в этом.
Медик объяснял по телефону невидимой Леночке, что задержится к ужину.
В коридоре зашуршал целлофан, хрустнула разрываемая простыня.
В тот день папа читал нам «», я не помню точно о чем там говорилось, но основная мысль, что все собаки попадают в рай. Я искренне в это верю.