Автор в кризисе
Шел, шел как-то раз автор по улице, да как сообразит вдруг, что вокруг как-то все не то. Присмотрелся повнимательнее, да и кризиснулся как есть. Прохожие идут мимо, на автора поглядывают и промеж дружка дружки рассуждают: точно ведь – он же в кризисе находится. Творчество его почему-то жухнет. Рукописи его горят ведь синим пламенем, а сам он уж и не помнит, под каким названием у него какой текст притаился. А недавно-то что учудил: послал в сказочный альманах по ошибке текстик эротический на пятидесяти листах. А эротику-то писать он отродясь не умел – куда ни глянь, везде в тех строчках у автора одно мягкое порно. Так-то.
Автор по такому случаю весь винтом пошел. Криком давится, скорей в метро бежит. Думает: там люди, только там много их. Обомнусь о чужие спины, грусть-тоску в момент развею, выйду с другого конца до ужаса надоевшей мне ветки новым и вкорень готовым к дальнейшей жизненной борьбе и удовольствиям. Ан, хрен – не получается у автора. Обмяться-то получается, чего там, метрополитен вполне это назначение свое исправно исполняет. Только толку от того обмятия – одни пуговицы оторванные с мясом. От так от – не то, что раньше. Затолканность у автора имеется, хорошая вполне, зрелая, а вдохновения – ни хрена.
Пыхтит автор, из метра вылазючи, на прохожих смотрит исподлобья, будто укусить может. А те – хыть бы хны. Лишь каждый только пятый-десятый посторонится, да руку отдернет. Не даются, гадские люди. Раньше, бывалоча, выйдет автор на улицу, да как устроит охоту на типажи. Любо-дорого на него поглядеть, весь подбоченится, прям на ходу в записной талмудик свой черты прямо с лиц людей сдергивает. Кошек-собак в каракули летучие свои заправляет целыми сворами. А уж архитектуру-то - смачно, весело, одним-двумя штрихами шить-шить, и тут она, уж вся в абзацах, запятых и многоточиях. Вуа-ля, как говорится. А в кризисе, оказалось, ничего ему не дается.
Заходит автор в дом свой чернее тучи. Руки как обезьян какой опустил, ноги волочит, язык с плеча чуть не сваливается. Дзынь-дзынь у двери-то, хотя ключи у него завсегда с собой – самостоятельный он очень. Пускают его, правда, дивятся – чего-й то он звонит? Никогда не звонил, а теперь – вот прямо вдруг и нежданно негаданно. Пригляделись - ба, да он же в кризисе! И ну от автора на шаг, да на полшага по стеночкам. Смотрят снова – тихий вроде. Тогда разошлись по своим домашним занятиям. Автор стоит в прихожей, вода с его штиблет и зонта на линолеум струится – дождь на улице пошел – и молчит автор. Замер. Прислушался, да как заорет: а вы последнюю мою вещь про Д`Артаньяна-то прочли??? А не прочли, как он и думал– вот ведь несчастье.
Пуще прежнего автор теряет связь с реальностью. Раздевается едва сопя и покрякивая. Шнурки не смог развязать – порвал почем зря. Забрел в ванную, воду из крана пустил, смотрит. Капли летят, струя под действием ньютоновых сил тяготения ниспадает. Вода лениво играет, нет в ее движении однообразия – смотри хоть до скончания веку. А автору все не то. Не помогает это. Руки вымыл, чистюля, пошел на кухню – там уж тарелка с борщом его ждет. Хлебает автор борщ, а сам все о кризисе думает. Окаянный, думает, этот кризис. Ну чего ты ко мне, ну чего!? Немного борщу из третьей тарелки не доел и пошел дальше горе мыкать.
Лег автор на диван, глаза грустные в потолок серый от заоконной непогоды уставил. Лежит-лежит, лежит-лежит, только и это ему не помогает ничуть. Озлился автор, взял книжку юмористическую с детективным анонсом на пригласительной открытке, которую жена заложила меж страниц закладкой, стал читать. И тут не то – не интересно, хоть плачь.
Стал тогда автор кулаками морду вокруг глаз тереть. Не помогает ему, слезы не вызываются, только глаза чуть на лоб не лезут. Тьфу-ты, думает автор, что за напасть! А сам уж на кровати садится, из перины едва задницу выпрастывает, идет на двор.
Встречается ему мама, ругает автора. Что, мол, это ты на канапэ-козетке разлегся, когда огород некопан? А! Подхватился автор, Кастанеду вспомнил, да и побежал землю копать. Хрен там – сначала лопату искать пришлось. Через время нашел все же. Лишь вонзил штык в землю - ручка сломалась. Растерялся автор. Приплелся в дом, нашел новую ручку, потому как был запасливый, и долго ее в лопату встраивал – неудачно слои березовые на конце деревяшки оказались расположены. Пришлось их по самой маленькой стружечке ножиком снимать. Но справился, хотя весь прямо уже в кризис погружался.
Копал-копал автор землю, уж как копал – мало кто так может. Устал. А кризис вот он – вокруг автора как кокон. Тут жена ему кричит. Милый-дорогой мой, иди скорее, замеси мне тесто и наточи нож в мясорубке. Не понимает дура-баба, что нож внутри мясорубки никак наточить не возможно. Ну никак! Проваландался с этими домашними делами автор чуть не полдня, а кризис только назревает себе, да назревает. Автор прям решил на него ругаться матерно, только – толку-то! То-то.
Взял автор бутылочку. Выпил. Закусил. Повторил без закуски. Пьяный стал в дупель. Потом сутки в себя придти не мог. Что с ним только не делалось: и рвало его и голова от тела откручивалась, а потом становилась мягкой и мелко дрожали липкие руки. И трудно ему было от одежды избавиться, а потом становилось холодно и еще сильней одиноко. А уж башка болела – это как водится. Не метод – резюмировал автор, погружаясь в кризис с новой как будто силой.
Плюнул тогда на все автор, вызвал черта. Тот явился быстренько – этому отродью только дай, они тут же: лай да лай, причем под ихнюю дуду. Присел автор скромненько к своему рабочему столу и стал переговоры слушать. Черт весь на понтах, даже матерком автора обдувает. Щебечет: златые горы, вершина мира, красавицы всех мастей и статей, шахразада в его лично лице, букер-но****ей немеряно, вершина мира и златые горы, по рукам??? Поет в общем. А меж рожков у него сиреневые изумительные молнии в рекламных целях скочут. Глядит на него автор, глядит, все грустит безответно, а потом и высказывается: иди нахер. Вот и черт не справился.
Пошел автор в церковь. Стоит, звуки слушает, на росписи, да иконы, по стенам имеющиеся, поглядывает. Старушкам прицерковным, неслышно мечущимся промеж верующих, пространство места уступает. На свечах многочисленных ресницами засыпает. Да и свалился от духоты в обморок. Очнулся на улице – отмахивают его. Того сильней монологи в авторе кризис закатывает. Автор уж и зубами скрипеть пробовал – все кризису нипочем.
Пошел автор тогда по бабам. Тут рассказывать особо нечего. Дело, вроде, интересное, но непростое и тонкое, требует напряжения всех душевно-физических сил. А уж интимное какое – не описать. Только бабам про кризис как сказать? Не скажешь, потому что на смех поднимут и до тела белого, пока не выздоровеешь от этой гадской болезни, не допустят. Получилось опять: бабы кризису не помощь, а скорее усугубление по причине дальнейшего ободиночивания кризисанта. Загогуля.
Так и находится автор в кризисе до сих пор. Кто б помог, а!?
20.10.04