Плохой, хороший, злой Производственная страдальческая

Евгений Гридько
...Эх, и хорошо быть начальником!
Сидишь себе в мягком кожаном кресле, а подчиненные ну так и норовят тебе угодить!
«Начальник прав всегда» – это не горькая ирония, а народная мудрость. Многие хотят дружить с начальником. Тому железо на дачу надо, тому – командировку за границу. И если начальник плох, то горе делу. Он и железо, и командировку, а за это ему – точно такие же, материальные знаки внимания. Коньячок, там. конфетки, если рангом пониже, а выбьется в люди – машины пойдут, взятки разные. Одному плохо – работе. Возвышает-то он тех, кто ему любезен, а не делу, и не просто так, а за материальный эквивалент; ну, или встречные услуги. Пусть работа еле дышит – но коль и наверху стоит такой же прохиндей, то бояться нечего. В 35 – начальник цеха, в 40 – апартаменты и секретарша-любовница и прочая, прочая, прочая...
«– И ведь отдается не просто за деньги. Любит, стерва!..»
В 50 – народный депутат и геморрой...
Если же начальник хорош, то горе ему. Ни путевки на ЮБК, ни презентов от благодарного коллектива. И ведь хотели дать – а не взял! Правда, всеобщее уважение масс. Поддержка и понимание. Генеральный с недавних пор экскурсии исключительно в его цех водит. Чистота, порядок. В 35 – начальник цеха, в 45 – начальник цеха, в 50 – главный инженер и ИБС...
«Зато рабочие его любят!»
Если же начальник зол... Крики, мат-перемат и дым коромыслом. Из распекаемых.
Правда, по непонятной причине особи, занимающиеся промтерроризмом, обладают удивительным даром подстроится к любой метле – и плохой, и хорошей. Ибо терроризируют народ из года в год:), несмотря на грозные указы президента.
Многие хотят дружить с начальником. Безотносительно, каким. Хорошего любят одни, плохого – другие; злого не любит никто – но это не мешает винтикам вертеться, а шоу – продолжаться.

Мне стыдно перед рабочими. Они решили, что это была моя идея – неделю тягать задвижки по 150 кг каждая из одного конца цеха в другой. Хотя я знаю, что это безмозглый Палюх опять занимался самодеятельностью. Армию, сундук, вспомнил. Хрен ему теперь, а не железо для дачи. А свои элитные саженцы он может себе в ж... засадить. Но хуже всего то, что в лицах собравшихся вдруг проступают черты близких. Порывисто вскидываюсь и зачем-то кричу: «Я хороший! Хороший!..»

– Конечно, хороший, хороший ты мой...
Что-то мягкое касается лба. На подшлемник не похоже. Просыпаюсь.
Что-то оказывается ладонью моей жены, которую я, видимо, разбудил своими криками.
– Ну конечно, ты хороший!
– Да уж – с горечью говорю я. Вот именно. Хороший...
За окном ветер гнет в дугу тополя и бросает в окно засохшими листьями. Блаженно вытягиваюсь под одеялом.

Чего там хотел Кирисенко? Списать две тонны уайт-спирита? Нужно будет поторговаться...