То, что происходило сейчас с Вероникой, было очень страшным, но почему то не казалось неожиданным. Ощущение, что в голове, в самой черепной коробке, в этой самой естественной таре, что-то неприятно шевелится, шуршит, у нее мимолетно возникало и раньше, но тут же усилием воли прогонялось. Но сейчас оно было настолько сильным и явственным, а краем глаза четко видно в оконном стекле отражение - вот он, кошмар детских сновидений, - змеи, а вернее, толстые голые черви, розовые с темными прожилками, медленно извиваясь, пробиваются, как чрезмерно быстро растущие волосы, прямо из головы.
"Скорее, скорее" - кричит Вероника, -"начинайте же, делайте мне трепанацию черепа!" и тут же видит близко, напротив своего лица озабоченные глаза человека в белой докторской шапочке, и начинает он простукивать чем то холодным по верхней части лба, да, он начнет сейчас вскрывать этот испорченный содержимым сосуд, как консервную банку. "Лишь бы поскорее" - думает Вероника и ... просыпается.
Особого облегчения, что кошмар оказался сном, Вероника не почувствовала, она привыкла в последнее время верить снам, как правило, ждала от них утешения, хоть маленькой надежды и покоя, но и кошмар не сильно ее смутил. "Все правильно" - думает Вероника, -"меня погубит именно то, что шевелится в моей голове, вполне понятный символ, я и без подсказок это знаю.Значит, заслужила, и поделом мне".
Другой мир, другой, все в нем не так, как некогда...
Вставать вроде бы еще рано, будильник зазвенит только через час, но уже не спится.Вероника лежит с открытыми глазами, стараясь ни о чем не думать, а главное, ничего не чувствовать. Солнечный луч пытается пробиться в комнату сквозь давно не мытое окно, его света достаточно, чтобы осветить стену с обилием книжных набитых полок, когда то доставлявших столько тихого удовольствия Веронике. А теперь ничего не хочется - ни читать, ни смотреть фильмы, ни любоваться природой, которую она так всегда любила. Видеть людей и уж тем более разговаривать с ними тоже не хочется.
Одно есть у нее из осмысленного наполнения тянущегося липкой лентой времени - старые фотографии. О, для Вероники они самые значительные свидетели настоящей, то есть, той, что была, жизни. Мысль о фотографиях слегка взбодрила Веронику, она потихоньку выбирается из постели, чтобы не разбудить мужа, который только под утро пришел с работы. Как всегда, программист-трудоголик, упертый, как баран, не переубедишь, что это вредно и вообще...Вместе уже 33 года, как старик со старухой у Пушкина, только без золотой рыбки, а корыто под вопросом, может и есть, может и разбитое, но не до него сейчас. А ведь уверен, сокровище Вероникино, что только так ему и удобно работать, с пользой и в полное свое удовольствие. И сыновей к этому приучил, отцовское воспитание - после окончания МГУ выбрали себе замечательное сочетание аспирантуры с ночным бдением в НИИ в той же лаборатории. Коллеги теперь. И Вероника когда то (давным давно) там же работала. Научным сотрудником. Сейчас это совсем странным кажется, как будто и не про нее.
Умываться не хочется. Зачем? Ведь тут же забудешь об этом, и даже ощущения воды на лице не останется. Все мелочи мимолетны и бесцельны.
Только ли мелочи? Сейчас все для Вероники стало мелким и незначительным, все, что было некогда привычным.
Другой мир, другой уровень - все не так...
В данный момент важно вот что - тихо, тихо пройти в мамину комнату. Чтобы не вспугнуть застывшую зыбкую тишину.
"Бесценное пусть длится бытие - мне так необходимо в это верить!"
Так записала Вероника недавно в своих записках, стихах - не стихах, так, психотерапия, высказаться надо. В пространство. Ведь именно в нем (а где же еще?), только в особом, нереальном,может быть, есть мамочкина Душа. Верила Вероника всем отчаянием смятенного своего существа, что почувствует мамочка ее, Вероникину, острую сиротливую любовь. Ну, не может не почувствовать!
"Ты, разновозрастная, смотришь на меня с тех снимков, что теперь здесь поселились..."
Взять тетрадь. Записать в нее утренний на сегодня разговор.
Пусть были уже эти, или похожие слова в предыдущих записях, пусть, смысл не меняется, ведь это - Смысл!
"Мамочка, любимая моя, как ты нужна мне! Как надо мне поговорить с тобой! Мне так тебя не хватает! Моя милая, бедная моя, старенькая моя девочка, прости меня за все, чем огорчала я тебя!"
Ежедневное заклинание. Становится ли от этого легче - неясно.Ну и что? Потребность - записать! Иногда рассказать о повседневных новостях, тех, что не проходят мимо Вероникиного внимания. Мальчики уехали в командировку в Штаты. Помнишь, мамочка? Ты всегда радовалась за них, интересовалась их "заштатными" успехами и впечатлениями...
Слезы оставляют на странице свой обычный след. Тетрадь уже привыкла.Закрыть ее, спрятать подальше. Теперь медлено, медленно, чтобы не вспугнуть ответный взгляд, посмотреть на фотографии. Их много - за стеклом книжного шкафа, на стене в рамочках, на мамином столике, придвинутом к стене, рядом с иконками и мамиными цветами в вазонах. Мамино лицо рядом с папиным, с бабушкиным, опять с папиным, всей семьей (веселые!), папа один на зеленой полянке, смотрит мудро и пристально. Уже седой, немолодой, но и старым нельзя назвать, хоть за 80 ему там, на полянке, всегда родной и красивый! Мамино прелестное лицо 30-летней женщины, улыбающееся, похожее немного на Любовь Орлову, еще счастливое, еще до гибели старшей дочери. Каждый раз Вероника безмолвно с какой либо фотографией (окошечко в прошлое, в Реальность!) разговаривает. Не очень долго, хоть чуть-чуть.
Цветы мамочкины осмотреть надо. Полить? Каждый росточек с мамой сажали,любовно заботились, разговаривала мамочка с каждым по-свойски. Выросли "зеленые люди", пышными стали, цветут. Нет, нет - несправедливо! Как же так? Прежнего мира нет только для Вероники? Но ведь они, цветы, тоже мамины, почему же они жизни своей радуются? Как предательство!
Почему все вещи те же? И вид за окном? И небо!!
А Вероника все видит по другому.
"Природы акварель растворена слезами,
все полиняло - радуга, цветы.
Прости родная, краски были с нами.
И не нужны теперь.
Ведь их не видишь ты..."
Вероника старается, чтобы ее домашние не видели ее ежедневные ритуалы, неправильно поймут, будут участливо заглядывать в глаза, спрашивать, как она себя чувствует.
Ни к чему это ни ей, ни им (тоже любимым).Пусть будет спокойным их мир, так не хочется своими проблемами их жизнь омрачать.
Вероника в другом мире, рухнувшем, осыпавшемся дважды.
Первый мир они с мамочкой и сестрой вместе потеряли, втроем. В тот страшный год, когда не стало папы. Он уходил от них долго, сорок дней, в почти постояном забытьи, в котором прятал свое, только собственное, оставшееся, еще живое. Иногда он выныривал на поверхность реальности, убеждался, что любящие и любимые рядом, и чудом каким-то находил силы, чтобы сказать им ласковые слова - "я не слишком утомил вас, девочки мои любимые?". Или по-детски трогательно, жалобно сообщал с некоторым удивлением о своих болях, о такой ненужной ему и всем жестокой непонятной болезни, как бы извиняясь, что все так неладно получилось.
Ведь он привык всю жизнь о своей семье заботиться, все трое были его милыми девочками: мамочку всю жизнь, вместе прожитую (более 60 лет!) так называл, а еще нежно - Таточкой. Из своего забытья иногда, не открывая глаз, привычно спрашивал - "надо помочь что-либо? Я чуть-чуть еще отдохну и встану". Они трое ни разу не допустили слез возле папиной постели, уверены были, что и с закрытыми глазами, беспомощный, почувствует все же их неверие в благополучное завершение всего странного, что происходило с ними. Вероника и Регина дежурили у папиной постели по очереди, ни на минуту не оставляя его одного, пока одна с папой, другая старается рядом с мамой быть, занять ее чем то, хоть чуточку пригасить тот страх, в котором она оказалась так безнадежно.
В больницу папочку не отдавали, надежды не было, да и сам он, пока ходил еще, просил в любом случае оставить его дома, в родных стенах.
Вот тогда Вероника поверила в Бога. Рядом с папой, растворяясь в нем, пытаясь всей силой своей любви помочь ему выплыть, свершиться чуду. Когда-то в детстве, мама рассказывала, а Вероника смутно помнила, бросилась она, трехлетняя с обрыва в быструю реку папу спасать. Мама тогда сказала - "смотри, папа плывет". А Вероника думала, что "плыть" и "тонуть" - одно и то же, совсем недавно соседский мальчик, как сказали, утонул - и его не стало, Вероника не могла допустить, чтобы папы не стало, не стало рядом с ней!
Папа тогда с трудом успел налету подхватить Веронику.
Не случайно вспомнилась эта семейная история, вот и сейчас надо бы кинуться следом за папочкой в затягивающий его поток, испугался бы он за нее, да и выплыли бы вместе.
Хотелось чуда. А значит - Бог?
Сон один и тот же снится начал. Только на миг одолеет Веронику дремота на сокровенном ее посту, и видит она, что идет в сумерках с ношей, очень ценной, на руках - несет папочку, почти невесомого, и знает наверняка, что должна спрятать его, спасти, но не может никак найти то единственное, спасительное место.
И поняла Вероника, что не дает ей Господь надежды. Страшное Озарение! И даже дата в голове вдруг прозвучала, когда папочка покинет их. Именно в этот день он перестал дышать, он ушел куда-то в Неведомое, почему-то необычайно красивый, и Горе, захлестнувшее их зазвенело застывшей навечно оборванной на ясном сильном звуке струной...
Нет! Нет больше сил выпускать эти моменты изз памяти, больно, невыносимо. Но вынуждает невольно связь того рухнувшего мира с этим, совсем сиротливым.
Другой теперь мир, совсем другой, совсем, совсем...
А главного простить невозможно - не уберегла Вероника мамочку! Должна была! Привезла к себе в Подмосковье, трепетно, как к своему малому ребенку, приникла, да оступилась где-то в своей заботе и допустила, что мама почти на глазах у нее оступилась. Всегда боялась упасть!
Перелом в таком возрасте! Крик. Муки. Больница.
Операция. Мучения невыносимые - за что, Господи?
Она, Вероника, страшная грешница, мамочка так верила в нее, во всех ее болезнях Вероника на помощь приходила, делала уколы, успокаивала, ласкала, как же Это могло случиться?
Нет ей прощения, нет. И недаром черви-змеи в черепе у нее шевелятся, шуршат, осыпают черный песок страшных воспоминаний. Поделом!
Мамочка, солнышко мое, бедная моя!