Сегодня конец недели, после нервов и беганий мы стоим с коллегой на балконе и курим, сегодня мы на коне и можно расслабится . Глядя в пылающий над городом пожар заката, я вспоминаю, что сегодня мне опять приснился далекий военный городок, затерянный где-то в пустынях и скалах, в лабиринте прожитых дней. Прошло столько лет, я уже похоронил это свое прошлое, на бетонных проспектах дикая Азия кажется чем-то далеким и призрачным, душа моя во многом тоже обросла бетоном, железом и проводами, так почему после стольких лет, в которых было все, взлеты и падения, пару раз даже был в окружении, почему теперь мне снится тот далекий дом? Да в таких подробностях, что слезы на глазах. "Красиво" - говорит Мишка, тыча пальцем в море городских огней на фоне горизонтного зарева. "А представь, Мишка, живешь ты в своем городе всю жизнь. За окном пара тополей, под окном клумба с питуньями. И вот какой-то трансформер-телепортатор переносит тебя, где огромное синее небо, горы на горизонте, ковер травы и цветов. Бежит по серым камням ручей, играет искрами на солнце.." " Это ты о чем?" " Да жил я в таком месте.."
За окном зимний город и море огней
За окном валит хлопьями снег
Где-то там протекает жизнь
Ускоряя времени бег
И в снеге, который не тает
Как в детстве, а может во сне
Тепло в голове разливая
Привиделась Эмба мне
Тут мне в голову приходит мысль, которая кажется мне безумной и невероятной. Сначала я ее отбрасываю, как бредовую, но после , когда еду домой, задумываюсь всерьез. Эта мысль действует на меня как глоток холодной воды в жаркий полдень, от ее присутствия вырастают крылья. К концу дороги, я понимаю, что не смогу не поехать на Эмбу-5 в этот летний отпуск. Там, всего за каких-то две тысячи километров есть место, где живет мое детство, место, которое я называл своим домом. Да и работу сменить надо бы, а то язва не за горами. Крутишься как черт в табакерке, денег всегда мало, получал столько - было мало, стал больше - снова мало. Пил Балтику, стал пить Пауланер. Я для этого живу? Вот по радио реклама: " На вас безупречные джинсы Черутти, на ней воздушное платье Пио Донна. На вас элегантные туфли работы Марески, на ней босоножки Вичини. И вам не нужны слова. Это судьба! Магазины Арнольд Коллекшн…" Да уж, какие еще слова, не важно, что у тебя в голове, кто ты, как жил, что понял, главное - это туфли работы Марески, вот для этого ты , типа и живешь…
Так где же теперь детства моего чистые глазенки? Обернусь - и смотрит мне вслед загорелый мальчонка, в сандалиях и военно-полевой кепке. Сандалии новые, с рисунком из дырочек, настоящие советские, классика. Говорят, не нужно слишком часто оглядываться назад, мешает двигаться вперед. Не скажите, именно там, в прошлом, и закопаны наши сегодняшние устремления, ведущие нас в будущее. Странная вещь, человеческая память. Например, я строю дом, крыша у него под натуральной черепицей. 50 кг метр кв, как крыши в Ютербоге и Карлхорсте, но не могу же я насыпать под окном кусок эмбенской степи. Да еще чтоб он был до горизонта. И почему немецкий за два месяца без учителя я выучил в объеме сравнимом с моим объемом английского, который я учил в школе и институте около десяти лет ? В чем-то я завидую маленьким детям, для них все впервые. Каждый звук, цвет, запах пишутся в памяти набело. Разница в восприятии взрослого и ребенка примерно такая же, как между зрением человека и попугая - попугай различает в десятки раз больше оттенков. Раньше и год был как эпоха. Не то что сегодня - мелькнул, как один день, каплей упал в водоворот тысячелетия. Конечно, для десятилетнего один год- одна десятая жизни, для меня же сегодня - одна двадцать восьмая. Как-то на работе я заметил: "Ну вот и конец недели.. Даже не заметил, только вчера был понедельник" "Ага, ощутил, как дни мелькают?" - сказала Галина Ивановна. Да, видимо я уже прошел тот рубеж, за которым начинается сумасшедшее мелькание дней, когда время сочится сквозь пальцы и нет возможности его затормозить, разве сделать не зря прожитым. Время прошло – не заметил. Я повзрослел – обернулся. Обернулся на прошлое. Или в прошлое? Завяз в нем по самые плечи. Может, потому и стоит обернуться, чтобы посмотреть, что держит те плечи. Иногда думаешь, а что было бы, если бы поступил в другой институт, если бы жил не в Бауманской общаге с клопами, а у бабушки в Самаре. Слишком много этих если. Но выкинь хоть один факт из жизни и все могло быть по другому. Нарушился бы пространственно временной континиум, как говорят в научной фантастике. Может, где-то есть параллельный мир, где живу я, не знающий, что такое студенческие погрузки и вкус вина, не умеющий выжить в чужом городе, где каждый за себя. Но почему я ничего не хочу поменять в своем прошлом, хоть это все равно не возможно? Что было - все мое, все ошибки, все судьбы, все надежды и желания, сбывшиеся и не очень. Блин, пишу , как старик на смертном одре, отчет перед потомками прямо. Но, шагая через границу жизни, не хочу потерять способность по детски улыбаться своей судьбе, может не очень путевой, но моей и единственной.
Я держу в руках билет, смотрю на него и не верю. Станция назначения - какой-то незнакомый мне Жем. Жем джем, говорят, это где была Эмба. Потом стою в коридоре купейного вагона, смотрю в окно. Вот поезд дернулся и пейзаж, плавно разгоняясь, побежал за стеклом. Ехать мне двое суток, чуть более, учитывая, что в поезде время тянется куда медленнее, чем за бортом, то это уйма времени. Пассажир поезда дальнего следования как бы вырван из реки времени, ее волны катятся мимо, в их шелесте можно спокойно погрузиться в свои мысли, задавленные обычно потоком серой бытовухи.
Соседи по купе, конечно, будут трепаться о политике. Ругать власть, кто-то нажрется чеснока и будет вонять носками, но для меня эти люди мало важны, как занавески на квадрате окна, предмет ландшафта.
- Молодой человек, а куда Вы едете?
Ну вот, начинается… Лезу к себе на верхнюю полку, плеер в уши и смотрю на небо сквозь оконное стекло. Этот поезд везет меня в страну моего детства, воспоминания скользят в памяти и мне хорошо, я делаю то, что должен сделать, как меня позвал кто-то.
Вы не замечали, что если посмотреть на небо в какой угодно точке света, то мысленно можно перенестись в любое место? Там могут быть точно такие же облака. Сейчас смотрю на них, и кажется, что такое же небо висело над тем далеким военным городком. И точно такой же поезд привез меня туда впервые. Помню, как вчера было, и как в другой жизни.
На станции Эмба поезд стоял долго, после летних каникул я приезжал туда в августе. Какие ночи на Эмбе в августе! Небо висит над степью особенно низко, кажется , протяни руку - и звезда скатится тебе на ладонь. Я стою на бетонной плите платформы, рядом с чемоданами и дышу ароматом летней степи, она волнами присылает свое дыхание из-за ближайших холмов. Стою и чувствую каждый оттенок этого воздуха, который можно просто пить и его даже не портит запах шпал и тепловозов. Рядом одноэтажное здание вокзала, комендатура. Через пару минут подкатит защитного цвета машина и увезет нас еще за десяток километров, туда , где всего двадцать - тридцать пятиэтажек, школа, ГДО, площадь, универмаг, детский сад. Рядом воинские части, казармы, за ними ленты шоссе, ведущие к дальним площадкам.
Что поражало сразу по приезде, так это тишина. После больших городов даже казалось, что оглох немного, так тихо. И только потом уши начинают фиксировать отдельные звуки сознательно - вот воробей зачирикал, вот листья шумят на ветру. Пока же стою рядом с чемоданами, пью тот воздух, смотрю на эти глаза далеких и чужих миров и думаю, что все отдал бы, только полететь туда. Мы росли и шли к холмам на горизонте, но всегда я хотел уйти дальше, чем самые далекие горы, куда убегают рельсы и где светятся пушистые глаза далеких миров. В школьной анкете, популярной среди баб в нашем классе, мы с товарищем, Славкой Федотовым на вопрос, кем ты хочешь стать, ответили одинаково - звездолетчиком, хотя прекрасно понимали иллюзорность этой мечты.
А чемоданы и рельсы - это очень символично, признак жизни семьи советского офицера. Прошло так много лет, а в голове до сих пор рельсы и чемоданы. Может там и есть моя Родина, где-то на рельсах? Их так много на этом свете, тех рельс..
Зимой тоже классно приезжать на Эмбу, под порывами ветра снег сверкающим облаком разлетался в свете фонарей. Родители берут чемоданы и мы быстро идем к уазику, ждущему за вокзалом. И вот я снова в тепле, немного пахнет бензином и сигаретами, сижу рядом с солдатом водителем, фары выхватывают из темноты белый участок полотна дороги, мягко гудит мотор. Я еду.. домой? Зимняя не то степь, не то пустыня, разрезанная надвое дорогой до базы, и слева ночь и справа, а над нами большая медведица глядит вниз своими глазами-звездами. Огоньки на приборной панели как в фантастическом космическом катере. Эх, гермошлем бы солдату на голову, было бы полное сходство.. Издали приближается россыпь огней - военный городок Эмба-5, почти спящий в самом сердце ночи. Как я любил этот момент , когда из белого безмолвия машина выезжает на знакомые улицы этого островка жизни и цивилизации. Когда я уже лежу в своей теплой кровати, то долго не могу заснуть. Я дома. Я счастлив? Что есть счастье ? Спросите людей, ответят разное - деньги там, любовь. Но есть же простые моменты вроде того, ввалится в теплый дом с мороза, лыжи в угол и тут чашка горячего чая, ванна с хвойно-солевым раствором. Или ехать с друзьями за город в теплой машине, когда за окном непогода и мокрый снег. Или вернуться домой после долгих лет, как в песне Антонова: "И так приятно возвращаться под крышу дома своего". Счастье. Это как звездный экспресс, проносящийся мимо окон станции нашей обыденности. Таких поездов проносилось мимо меня, но когда вскакиваешь на подножку того экспресса, то через некоторое время он кажется обычной электричкой.
Как можно любить то место, которое, как ты знаешь, потеряешь потом навсегда? Можно. И это, пожалуй, самое грустное и нелепое в этой ситуации. Грусть расставания с местом, которое успел полюбить и которое потом с мясом выдирают из твоей души, когда отца переводят на другое место службы. Это всегда непоправимо. И после такого называть каждое место, где потом приходится жить своим домом, все равно, что говорить каждой женщине, с которой довелось провести ночь, что любишь ее.
А там, на далеком полигоне Эмба-5 мы росли, дети военных. Плюс сорок летом, минус тридцать зимой, чистый воздух пустыни, рев истребителей, рвущих небо на части, военные парады на девятое мая, походы за тюльпанами… Всего и не расскажешь.
"Вот так, загорится и уснет звезда" - звучит в моих ушах. Фаза бурного знакомства внизу закончилась, лежат теперь смирно, читают газеты. Мне не спится, спрыгнув вниз, выхожу из купе проветрится, захватив бутылочку воды. Самое важное в бутылке пива, конечно первый глоток. Делаю его, впечатляет. Лето, жарко и хочется снега, такого же, как пятнадцать лет назад, крупными белыми хлопьями. Последние дни ноября, начинающая промерзать земля, но снега почему-то долго не было. И вот вечером повалил тот первый снег, помню, было девять вечера, началась программа "Время". Я глянул за чем-то за окно и увидел медленно падающие снежинки, выбежал на улицу, не одев даже куртки, пару градусный мороз не ощущался. Я стоял около подъезда и катал снежки из успевшего нападать снега. Наутро, когда я глянул в окно снова, то увидел деревья и дороги, ставшие за одну ночь белыми. "Растает еще" - сказала мать. Но снег растаял только весной. Тот день мне очень запомнился, я узнал, как может резко измениться мир всего за одну ночь и не стать прежним в течение долгой зимы. Та зима не была ядерной, дни стояли пушистые и морозные, больше ясные. Мы катались на санках, ходили в лыжные походы.. Словом, та далекая зима была доброй снежной сказкой с елкой и gartenzwerg-ом, принесшим подарки. И пятнадцать зим с той поры легли белыми пластами на эту самую снежную и яркую, первую зиму на Эмбе, во всех отношениях самую. Тот снег до сих пор не тает в моей душе и мне от этого тепло.
Степь и холмы
Главный холм, конечно, это тот, что за плотиной, справа от дороги за тюльпанами. Зимой весь городок ходил туда на лыжах кататься, по его крутому склону можно было скатиться чуть не на триста метров, можно было выписывать кренделя, как горнолыжники, выпуская сбоку веер снега. На этом холме мы поймали скорпиона и принесли в школу, все были ужас как довольны.
Ходили-то в степь все, но были и завсегдатаи. К таким с гордостью отношу и себя, а еще Федотова, Сидорова, Гладкого и Редиску. Федотов же Славка вообще всячески поддерживал имидж Данди-крокодила, фанатом которого он являлся. У него был полевой бинокль( одна половина) , солдатская самбрера да ботинки с высокой шнуровкой. Все мы умели ловить змей (Лешку Гладкого однажды цапнула весенняя гадюка и он пару дней валялся в госпитале), пауков, ящериц, хорошо ориентироваться. Славка даже готов был на спор, чтобы его завезли с завязанными глазами в любой уголок степи в радиусе двадцатки и он бы сам нашел дорогу. Весной холмы не надолго становятся зелеными, к июню уже все выгорает.
Особую опасность весной представляют даже не змеи, тех хоть видно (если под ноги смотреть), да и сами они до последнего пытаются уйти в сторону, а клещи, которых с мая по июнь множество. Одним апрелем, еще до тюльпанов, все в куртках ходили, гулял я по другому берегу реки в районе огородов. Присел на берегу и гляжу, как река катит свои свободные ото льда волны. И тут вижу боковым зрением на кусте сбоку некое шевеление. Поворачиваюсь - весь куст обвешан гроздями сцепившихся клещей. Я в панике выбежал на открытое место, где еще лежал участок снега и ну клещей из одежды вытряхивать. Штук двадцать собрал, все шмотки до трусов перетряс. После каждого похода за тюльпанами нужно было смотреть их наличие на макушке, энцефалит - это вам не шутки, или умирают или дураками становятся.
Если ездить по степи на велосипеде, то шины лучше немного скачать, во избежание проколов. На велосипедах вообще можно было уехать очень далеко, на сотую площадку катались.
Не могу не сказать о долине тюльпанов отдельно, паломничество туда начиналось после 20 апреля, тюльпаны готовы были со дня на день распуститься, их собирали, ставили в сахарную воду и они распускались на утро. Идеально собирать тюльпаны, когда они уже набрали цвет, но бутоны еще не распустились. Можно было отсортировать разные букеты: белые - самые редкие, красные, желтые и розовые, поставить их в воду вечером, а на утро проснуться в тюльпановом саду.
Справа от долины тюльпанов располагались три пологих холма, вокруг которых валялось море чертовых пальцев, за одним из них был каменный обрыв и небольшой водоем с талой водой, этак метра три на три.
Это место впервые нашел Редиска, долго хранил информацию в тайне, но однажды не выдержал и мне проболтался.
- Знаешь, что находится в той стороне? - показал он в горизонт правее стрельбища.
- Степь, наверное. Там же вроде площадки.
- Пошли, идти полчаса всего, там есть одно интересное место.
И мы пошли. Правее стрельбища, правее дороги на городскую свалку, местность очень плавно поднимается, настолько незаметно, что нет ощущения подъема в гору. Через полчаса пути дорога вдруг стала уходить вниз и с каждым шагом стала появляться пологая вершина холма. Через какие-то сто метров мы стояли перед ним. Еще правее я увидел дорогу на площадки, мост, вдалеке на холмах локаторы. Небольшой холм, крутые склоны, градусов под сорок пять, на склоне, обращенном к площадкам, обнаружился родник, место выхода воды было обозначено небольшой зарослью тростника. С вершины открывался красивый вид на с одной стороны городок, с другой на обширную долину, ограниченную вдали еще одной цепью холмов, еще левее высились Два брата и с этой точки в ясную погоду казались очень близкими. Позже ходили туда все вместе, и Федотов, и Сидоров и Гладкий, при этом Редиска долго не мог забыть мне, что разболтал об этом месте, хотя бы только и друзьям. А по весне, в апреле, в складках склонов не успевал растаять снег и мы катались на балоньевых куртках, прямо на спине, по его белым языкам.
Это было место, куда тянуло по непонятным причинам, просто так. Там было радостно и легко, непонятно легко. Как магия, что ли. Или там космос чем-то влияет. Как-то в школе отменили первых два урока и я, вместо идти домой потопал к тому холму. Сидел на его склоне, держась за поросшие лишайником камни, и ощущал бесконечное спокойствие, полную безмятежность. Никаких мыслей, в голове такой же покой и ветер как вокруг. Сижу, слушаю ветер и мне кажется, что он поет мне какую-то древнюю песню, которой миллионы лет. Когда я сидел там, десять с лишним лет назад, то ощущал нечто, чего не приходилось испытывать потом все эти годы, ощущал себя частью этой планеты.
В принципе, хотите верьте, хотите нет, но думается мне, все это место, вся Эмба, место сосредоточения какой-то силы. Она в реке, в камнях и ископаемых акульих зубах на вершинах холмов, которых у меня было на целое ожерелье, в песне ветра, в облаках, летящих в лазурной вышине бесконечного неба. В пожаре заката и зареве рассвета.
А вот еще один аргумент в пользу выше сказанного. До Эмбы я жил в ПГТ Степной под Державинском в Тургайской области, это место называлось "долина смерти", туда забредали животные, чтобы умирать. На природоведении в третьем классе учительница безуспешно пыталась показать на компасе север с югом, он не работал, ведь там были неподалеку выходы на поверхность месторождения магнитного железняка. Так вот, там я серьезно заболел, за неполные два года жизни в "долине смерти" я заработал предастму с аллергическим компонентом и лекарства не работали. Это помимо прочих "прелестей", которые сыпались там как из рога изобилия. Потом отца перевели на Эмбу-5, я бегал по тем холмам, катался на лыжах, купался в реке, загорал на том солнце и через пару лет выздоровел полностью. С тех пор не болею любыми простудными заболеваниями, как-то стал вспоминать., чем болел за последние десять лет и не вспомнил. На Эмбе переболел желтухой, но, странное дело, в анализе крови никаких следов не обнаруживается. Это же невозможно! К гриппу тот же странный иммунитет, когда здесь, в Москве, все закупают лекарства и боятся ездить в метро, чтобы не заразится, я даже не волнуюсь, знаю - самое большее денек голова поболит и все. А вот как я "болел" корью, когда в Бауманской общаге началась эпидемия, это вообще из ряда вон: днем температура 37, к вечеру 38, ложусь спать, мерею -39,5, думаю утром в больницу идти. А ночью просыпаюсь от того, что мокрый весь, пот горошинами катится со лба. Вытерся насухо и заснул как убитый. Утром просыпаюсь, как после погрузки, но в общем как огурчик, вот и вся корь. Товарища же увезли в « скорую», второго тоже, все красные, в сыпи аж смотреть страшно. Вот и не верь после этого во все россказни о "местах силы".
Горы на горизонте
Про Два брата можно было бы написать книгу. Большую и отдельную, так красивы эти места. Ограничусь здесь малым. Кто был хоть раз в том месте, тот будет помнить всю жизнь. Кто там не был, тот всегда будет помнить две горы на горизонте. Без них для меня нет Эмбы, без Эмбы для меня нет Двух братьев. Когда мы приехали туда на рассвете с классом на автобусе, небо полыхало розовым огнем . Как в песне поется: "от края до края небо в огне сгорает". Это же небо отражалось в поверхности озера. Когда я впервые увидел фильм "Вспомнить все", то не нашел отличий: "Ба, как на Двух братьях!" Скалы, поросшие рыжим лишайником, словно облитые оранжевой краской.
Скажу еще только, когда горы на горизонте, хочется к ним идти. Тогда я и так и этак прикидывал, как пешком пройти полтинник км и вернуться засветло обратно. Пешком туда так и не сходил и вот сегодня не покидает чувство чего-то недоделанного.
Первомай
-Раз, два!
-Три, четыре!
-Три, четыре!
-Раз, два!
-Кто идет?
-Мы идем!
-Кто поет?
-Мы поем!
-Кто шагает дружно в ряд?
-Наш карательный отряд! (мы хором: Я, Федотов, Редиска, Сидоров и другие)
При этом наша классная Галина Васильевна кричала: "Кто начал?! Ты, Сидоров?! Родителей в школу!!" Ведь на самом деле нужно было говорить "пионерский наш отряд". На школьных парадах смотра песни и строя мы были буденовцами в красных шлемаках. Командиром у нас бессменно был Шурыгин Серега. Гоняли нас сначала около школы, а потом участвовали в общем параде с войсками перед ГДО. На трибуне высшие руководители гарнизона и школы.
- Слава советским врачам!
- Ура-а-а!
- Слава работникам торговли!
- Ура-а-а!
- Слава нашим авиаторам!
- Ура-а-а! Ура-а-а!
И все это под лихие марши, воздушные шары, пепси в бутылках 0,33 и тюльпаны. Есть у меня кассета с маршами, бывает, слушаю ее, и скупая мужская слеза, честное слово. А после парада настроение праздничное, подъемное, словами не опишешь. Да и учебный год кончался не за горами, мая двадцатого, что ли.. Торжественная линейка. Последний звонок. Слова то какие!
"В буре той родились мы, ребята. В битвах жарких, как солдаты" - пели мы на уроке пения. Петь всегда заставляли троих: Примакова, Сидорова и Романовскую. Честь школы и все такое. Меня же и Федотова постоянно напрягали рисовать стенгазеты, так как рисовали мы неплохо.
Да и много чего еще есть вспомнить о школе. Про торжественные линейки, к примеру.
-Вчера в нашем городке произошло ЧП, учащимися Попеско и Чибаковым было взорвано самодельное взрывное устройство. Пусть они выйдут на середину и пусть им станет стыдно!
"Блин, кто-то настучал"- думаем мы с Редиской.
А было раз, мы с Редиской по дороге на стрельбище залезли в разбитую будку ваишника на выезде из городка - увидели в ней старую лопату. И нас "повязали"! Внезапно подъехал ВАИшный УАЗ и оттуда выскочили офицеры.
-Поехали, прокатимся до комендатуры.
В комендатуре нас спросили: «Как у вас фамилия одна на двоих?» А Редиска и отвечает: « Бочепеско!» (Чибаков и Попеско). После чего нас передали в милицию, но тетка в погонах оказалась доброй и отпустила нас, отругав слегка, к шумному негодованию капитана, выскочившего следом.
Помнится, меня как-то толкнули в совет дружины, вместе с Объедковым, но вскоре выгнали "за милитаризм" и разгильдяйство.
Как на сборе мукулатуры охотились за "зарубежными военными обозрениями", в которых была одна ценная вещь – цветные вклейки с танками и самолетами, как искали по гаражам металлолом и притащили к школе две чугунных ванны. А на Зарницу, детскую военно-спортивную игру, каждый делал себе деревянный автомат. Помнится, под это дело даже выделялся урок труда и Валерий Иваныч (любивший кидать в нарушителей дисциплины киянку-деревянный молоток) не хотел давать на это ни одной доски, каждый приходил со своей. Я тогда соорудил этакий "штурмгевер", больше чем я сам. Военрук построил у школы наши штурмовые отряды.
- Готовы к бою?!
- Готовы!
- А теперь поднимите свое оружие!
- Ура-а! - и над коробками батальонов взвился разношерстный лес винтовок, автоматов и пулеметов, как в народном ополчении. Потом маршем на окраину военного городка, в сторону огородов. По сигналу "в атаку!" мы по колено в снегу побежали на штурм, впереди раздавались автоматные очереди, со стороны Мушкоты. Вот первые ряды добегают до "противника", солдат с холостыми Калашами и виснут по пять человек на каждом. Потом не торопясь обратно, полевая кухня, гречка там всякая со всеразличным чаем.
Школьная любовь
Для открывания сокровищ памяти есть некие ключи, своего рода базовые координаты. Бывает, ухватишь взглядом кусок чего-то и возникает сильное ощущение дежавю. Или вот запах, к примеру - пройдет мимо девушка, а у нее такие же духи как те, давно когда-то… А классический советский Новый год - это запах мандаринов.
Кроме запаха есть еще один ключ к памяти - это, конечно же музыка. Услышишь где-то песню и вспоминаешь, что именно она звучала, когда был первый поцелуй, к примеру. Или просто в то далекое время эту вещь плясали на дискотеках. Моя первая любовь ассоциируется с Депешем, вторая - с Ромой Рябцевым и Миленой Фармер. А конец восьмидесятых на Эмбе-5 - это Морды Тонки, Сисикейч, Ласковый май с Миражем. Тогда же мне нравилась одна девочка, ее звали Эрика Палайма, это была моя школьная любовь, не высказанная и оттого печальная.
В военном городке все друг друга знали, как -то мать меня спросила: " Максим, ну что тебе эта Эрика, у вас в классе есть гораздо более симпатичные девочки, вот Юля Кораблина к примеру, или Марина Витт" "Да ну, не сказал бы" - ответил я и продолжил пилить "магний", обод колесного диска от самолета с самолетной же свалки, ведь на выходных я должен был запустить носитель VVC-55 с головной частью PZRZ-47A, чтобы Редиска со своими Р-5.6 был бы в пролете. Редиска вообще никого и ничего кроме тараканов в "космос" так и не запустил. Моя же VVC-55 была шедевром - стартуя с наклонной направляющей под углом сорок пять, она пролетала метров сто, после чего срабатывал заряд и отделялась оперенная PZRZ-47A. Она, в свою очередь, летела к земле и, ударившись контактным взрывателем, с грохотом разлеталась на части, поднимая облако пыли. В качестве окислителя я использовал таблетки гидропирита. Смешивал его с молотой серой от спичек и заправлял ракеты. Коробок стоил одну копейку (банка Симилака -1руб 80коп, батон хлеба - 24 коп) , на два рубля можно было купить двести коробков, а это двухсот граммовый стакан топлива. Беда была в том, что существовала некая критическая концентрация гидропирита и если ее превысить, двигатель запускался сам. Иногда даже в квартире. Однажды я еле успел выкинуть в окно алюминиевый цилиндр ракеты шахтного типа (стартовала из шахты, прикрепленной к посылочному ящику), после чего раздался страшный грохот. Потом же еще был магний и марганцовка… Первый свой заряд изготовил в пятом классе, он взорвался неожиданно сильно и после этого началась "эпидемия". Вот эти люди, знайте их по именам, если бы не после перестроечный бардак, из них получились бы великие конструкторы, кующие щит Родины: Федотов В, Чибаков С, Гладкий А. Помнится, особо мощный заряд я притащил в школу и взрывать ходили на плотину всем классом. Потом мы с Редиской переключились плавно на ракеты, Лешка Гладкий тоже, а Славка Федотов стал изготавливать самопалы. Трубки под ствол пилили из маслопроводов, спиленных в нутре кафе "Наташа", затвор из шпингалета и волына готова. Тир был там же, стоя в районе кабины пилотов, Федотов из своего винтаря прошибал навылет алюминиевую двойную дверь в отделение бортового стрелка.
Я в детстве был хозяйственным парнишкой
И все тащил с собою в дом
И под кроватью в моей комнате любимой
Валялся всеразличный важный лом
Там были конденсаторы, патроны.
А кое-где в пыли мелькнет граната
И я сегодня удивляюсь
Каким же был запасливым когда-то
И не забуду никогда, как сделал первый пистолет
Как первый в классе запустил ракету
И как встречал в пустыне я рассвет..
И в старших классах среди ботанства и скуки
Умели мы с друзьями отдыхать
Но в школе как-то нам не приходилось
После уроков вместе побухать.
Мы были смышлеными парнями и быстро отошли от магния с марганцовкой. Чего только не валялось на полигоне после учений! И все это было наше, мы проникали за КПП, голосовали зеленые Уралы и ехали на площадки, где рыбачили, пекли картошку и собирали "запчасти". Однажды нас поймал капитан Валишевский и сказал строгим голосом, подняв палец кверху, многозначительно так: "Там где летают ракеты - детям делать нечего." После мы стали ходить через степь, напрямки. Валишевский был весьма недоволен. Походы на стрельбище в этой связи были невинным занятием. Собирали пули, находили и стрелянные гильзы. Затем они, отполированные до блеска, вставленные в пулеметной ленте вешались веером на стену. Позже, в ПГТ Чаган под Семипалатинском в школе можно было купить снаряд от гаубицы, всего-то за двадцать рублей. Еще пятерку я доплатил за малость - выкрученный из носа снаряда взрыватель, пусть в случае чего не меня на куски разносит. Гильзу отпилили ножовкой и высыпали пол ведра пороха-лапши, а сам снаряд положили в костер и наполнили плавленым толом кучу банок, на целый год хватило.
Впрочем, я же хотел рассказать про школьную любовь. Та девочка приехала на Эмбу в пятом классе. Федотов подходит ко мне и говорит - как тебе новенькая? Да ну, отвечаю, ни то ни се, не в моем вкусе. Прошла неделя, другая. Девушка-тайна все чаще обращала на себя наши с Федотовым взгляды, что-то в ней было такое, космическое. Приходит он как-то ко мне домой и говорит - выйди, базар есть. Вышли в подъезд. И тут он и выдал. Я, говорит, тебя давно знаю, нравится она тебе. И мне нравится. Но мы вот друзья. Так давай не ругаться по этой теме, конкурируем честно, друг другу не мешаем, кого она сама выберет, тот и в дамках. После подходит ко мне Вика Шарипова на перемене и говорит, заговоршицки так - Эрика тебе сообщает, что адрес у нее такой-то, только Федотову не говори. А я то, лошок, все Славке и рассказал, друзья ведь. Но дружба дружбой, а семечки врозь. Через год она уехала, кажется, в Оренбург. Так я с ней и не поговорил серьезно по душам, не поглядел на звезды за холмами. Она так и не узнает, что первые мои стихи (причем написанные много позже) были о ней.
Живу я не считая дней, тоскливо так душе моей ранимой.
Что каждый день я думаю о ней, единственной . желанной и любимой
Ты крепко мне в сердце запала и учеба теперь по нулю
И сейчас я хочу, чтоб ты знала, как безумно тебя я люблю
Я жалею, что нет тебя рядом и тебя не могу я обнять
Ведь каким бы и не был я гадом, только ты меня сможешь понять
Сойду по трапу с роз букетом красных, еще не веря в то , что ты со мною
В глазах твоих, глубоких и прекрасных я утону, забыв про все былое.
И поверь, я еще не устал засыпать для того, чтоб проснуться.
Сколько б звезд я в пути не узнал, пожелай улететь и вернуться.
Думаю сегодня, почему она так меня "цепанула" за душу тогда. Совсем не похожая на других - всегда уравновешенная, по-королевски спокойная. Не было в ней деланного жеманства и показной капризности. Может, я идеализировал ее, так как все же не был с ней близко знаком? "О Эрика Прекрасноликая, дочь короля Хагена Неустрашимого, повелителя Земли Нибелунгов, прими наши дары в знак своего расположения…" И мы с Федотовым подкладывали ей в портфель некие презенты - бусы всякие, красивые безделушки, кто чего достанет. Прямо сага скандинавская. Те чувства, которые я к ней испытывал… Сердце мое становилось больше, когда я видел волну ее длинных темных волос, когда мимолетом глядел в ее глаза, которые, как мне тогда казалось, знают нечто загадочное и таинственное. Другое дело, что я решительно не знал, что с этим делать. Подойти к ней и сказать, что люблю ее? Обнять? Поцеловать в щечку? А что дальше? Нам было то меньше чем по двенадцать лет… И можно долго смотреть друг другу в глаза и никогда не узнать, что живет по ту сторону взгляда. И, хотя плейбоем я никогда не был, но мне хочется верить, что тогда в ее глазах что-то было по отношению ко мне. От этого ведь никому не плохо. И что когда она передавала мне свой адрес, то все-таки отдала предпочтение мне, а не Славке, ведь и после того как весной он догадался подарить ей тюльпаны, его подругой она так и не стала.
Тогда же я читал много фантастики, все, что мог найти и просто фанател от идеи галактических полетов. И Эрика, пожалуй, та единственная, к которой мне хотелось прилететь на мощном звездолете и сказать: "Здравствуй, я за тобой, нас ждет вся Вселенная."
Две звезды скатились с неба и упали в атмосферу
Освещая все вокруг опустились на опушке
Я в корзинку их словил и принес тебе в подарок
Чтоб смогла увидеть ты горсть сокровищей вселенной
Интересно, что после, через годы я пытался представить себе, какой она стала. Наверное, красивой женщиной, конечно давно замужем и, искренне надеюсь, счастлива.
Так и осталась она для меня просто светлым воспоминанием, хоть помню о ней и сегодня. С тех пор я всегда делал шаг на встречу, даже в самых безнадежных ситуациях, чтобы потом не жалеть.
Река
Особое место в жизни нашего городка занимала река с плотиной и прочими атрибутами. Такого загара, как на этой реке у меня нигде потом не было, он мог держаться всю зиму. Сама Эмба речка небольшая, местами до пяти метров шириной. Однако дамба с бетонным шлюзом сотворила чудо света - небольшое водохранилище- озеро. Если ноябрь был морозным и малоснежным, а так и было обычно, то в этом месте река замерзала за пару ночей, образуя идеально ровную стеклянную поверхность. При толщине льда в три- четыре сантиметра по нему можно было осторожно ходить и даже кататься на коньках, что мы и делали. Фарватер, места с наиболее тонким льдом, мы знали наизусть, и потому не особо осторожничали на известных местах. Хотя, было один раз, провалилась девчонка под лед и ее спас какой-то паренек, бывший неподалеку. Ему даже медаль дали за спасение утопающих. Если дул ветер, то можно было катиться через всю реку, не доезжая немного до шлюза, где лед был тонким. Потом реку заваливало снегом и на ней прокладывали лыжную трассу вокруг островов, на которой проводились офицерские соревнования ( в них я даже участвовал, трассу в шесть километров я пробежал за 32 минуты, для своего возраста 13 лет неплохой результат.) Острова тоже укрывало снегом, и тростник прогибался под его тяжестью, но под ним была пустота. Однажды, возвращаясь с холма, мы с Сидоровым Костей решили размяться и согреться. Мороз тогда был минус тридцать, даже не помню, что нас дернуло в тот день на холм. Сняли лыжи и полезли на остров. Тут Костик делает шаг и проваливается с головой в снег. Вот я испугался! Его в дыре не видно, кричу ему, а голос как из шахты. Он вылез из снежной стены сбоку острова, пробил штольню. Оказалось, что тростник образовал что-то вроде крыши и снег держался на его стеблях как на сваях. Согреться тогда не получилось, я еле крепления на лыжах застегнул, а варежку одну так и не одел, хотя зубами натягивал, пальцы уже не двигались.
Весной же, в момент бурного таяния, а это было в конце марта, воды с холмов стекало столько много, что дренажная система городка не справлялась. Однажды было наводнение и бурные воды с ревом пронеслись по улицам городка. Тогда же смыло земляную дамбу, не выдержала старушка. По этой причине тем летом построили бетонную дренажную канаву в парке Победы, а в следующем марте (если не ошибаюсь, это был март 1886) экскаватором вырыли отводной канал - ущелье в обход плотины, куда с ревом устремились весенние воды после подрыва узкой перемычки, отделяющей "отводняк" от основной реки. И если в первый год ширина отводного была не более трех метров (через него просто была перекинута деревянная доска, по которой переправлялись за тюльпанами), то с каждым годом вода его размывала и ширина достигла к 89 году метров двадцати. Каждый год после отхода талых вод отводной надо было закрывать и это была целая проблема. Смывало все - землю, бетонные плиты, один раз грузовик смыло. В 89ом отводной удалось закупорить, только бросив крест накрест три огромные железные бутылки - тару от зенитных ракет. При этом берег постоянно укрепляли взрывчаткой. Когда же наступал момент закрытия, то за несколько минут уровень воды в ущелье падал практически до нуля, можно было прыгать в грязь и набивать мешки живой рыбой - лини, щука, лещи и караси.
Особым шиком считалось сплавиться на пантоне по отводному. Для незнающих скажу, пантон - это не совсем пантон в обычном смысле. Пантон - это какая либо из половинок стеклопластикового контейнера от ракет. Большая половина держала пять взрослых мужиков, но маленькая (крышка) была более маневренной, что было важнее в бурлящем потоке. Первыми (насколько мне известно) этот эксперимент, полный адреналина, провели три человека - я, Федолтов, Чибаков. Пантон был Славкой спрятан заранее в районе огородов в зарослях тростника. Сели мы, гребем лопатами, вдали рев стихии. Пантон был бракованным - зимой через него проехала машина и корма черпала воду, поэтому, когда мы сели на мель при обходе острова перед Ниагарой, пантон развернуло против потока, в носовую пробоину хлынула вода и он стал погружаться. Через пару секунд мы оказались в мартовской воде по пояс и выскочили на берег. Еще через мгновение до нас дошло, как крупно мы влипли, не сидеть же на острове до апреля. Редиска лезть в воду сначала наотрез отказался, но потом собрался с мужеством. Втроем мы вытащили наш челнок на песок и долго прыгали вокруг, пока не согрелись. Дальше был простой выбор - свернуть в спокойное русло в сторону шлюза или поспорить со стихией. Посовещавшись, выбрали второе. Когда по бокам с бешеной скоростью побежали крутые стены обрыва, у нас была только одна мысль, не дать пантону развернуться поперек потока, и нам это удалось, читатель. Иначе я бы тут не трепался. Самое страшное оказалось, когда проплывали рядом с местом, где ущелье поворачивало влево в сторону плотины, и где вода подмывала один берег. Пласты земли с грохотом оседали, и волна долетала до противоположной стены. В такую лотерею мне потом играть не приходилось. Хотя было, после я сплавился по отводному один. Федотов, узнав об этом, повторил подвиг. Вот дураки были! Если б отец узнал, то голову бы открутил. Десять раз ведь утонуть могли.
Кроме отводного были и еще способы проверки "мужской закваски". Вот Федотов, к примеру, умудрился преодолеть страх высоты и прыгнул на землю с крыла АН-18, кафе Наташа. Редиску и меня он взял в свидетели. Долго, где-то полчаса он собирался с духом, а потом прыгнул. И пришлось повторить, при этом сапоги на подошву ушли в мягкую апрельскую землю. Или вот еще, когда проводили линию ЛЭП около плотины, то вышки долго стояли без проводов. Считалось смелым забраться на самый верх и подтянуться на крюке под кабель десять раз. Главное при этом было не смотреть вниз. Вот однажды Славка предложил залезть на трубу котельной. На разной высоте располагались три кольцевые площадки. Долезли до первой, глянули вниз - дух захватывает. Потом вторая, еще выше и страшнее. А на середине подъема к последней площадке меня угораздило обернуться назад и руки как приклеились к лестнице, пошевелиться страшно, еле обратно слез.
Зато летом отводной представлял живописное зрелище, как Колорадский каньон. Как-то я нарисовал маслом ( не сливочным . конечно) марсианский пейзаж, и только когда картина была уже готова, увидел, что сам того не мысля, изобразил марсианский вариант отводняка. Да, из песни слов не выкинешь..
В целом можно заметить, что у каждого, жившего на Эмбе-5, с рекой связаны те или иные воспоминания. Пляж, рыбалка всякая. Вот щуку ловили в маленькой заводи напротив сороковых домов, случалось это дело каждый сентябрь. Стоит толпа, спиннингами крутит над бошками. Как-то одному тройник задел по руке и ходили с ним ребята в госпиталь, тройник из ладони вырезать. Славка же Федотов, ярый рыбак, прознал об озерах за площадками и с той поры мы часто ездили на выходных в сентябре в эти далекие места. Сентябрь, лазурное синее небо, в зеркале воды отражается камыш с тростником. Сижу на берегу и на лице последние теплые перед зимой лучи солнца. Лепота!
Отъезд
Классный все-таки день суббота. В школе четыре урока, в пол первого уже дома. ДЗ можно сделать за час, если умеючи, и свободен на все выходные. А тут еще был май, кое-кто уже подзагорел на солнце ярко горячем, и в эти выходные мы собирались за тюльпанами.
Это великолепно, взять фляги с водой и рвануть через километры по пыльной дороге на велосипедах. По бокам замелькают кустики свежей зелени, ярко выделенные на беловатой, начинающейся уже трескаться почве. Приедешь в заветное место, наберешь букет красных, белых, и желтых.
Я открыл дверь в квартиру, снял ботинки и уже приготовился нырнуть к себе в комнату, чтобы, быстро переодевшись, сказать родителям "до вечера" и исчезнуть, не дав им опомниться. Но разговор на кухне, доносящийся через открытую дверь, насторожил меня. Разобрал только несколько слов - осень, контейнер, Семипалатинск. Но сразу дошло, о чем говорят на кухне, о переводе на новое место службы. Я вышел из коридора и спросил, мне ответили, почему-то у матери были виноватые глаза. Отец же смотрел в окно.
Мир изменился не за один день, а за секунду. "Так надо" - сказала мать: "Вы взрослые и поймете". Я ничего больше не спросил и ушел к себе в комнату, мне было уже не до тюльпанов. Прошло время. Я понял и простил, вернее сказать, смирился. Если ты не в силах помешать потере, то только это и остается. Мне кажется, что двор и улица, дом . в котором ты рос и жил, твоя семья, качели, с которых ты падал, твои друзья - это и есть Родина. Это твое прошлое, настоящее и будущее. Здесь ты живешь и строишь планы. А если нет у тебя здесь прошлого? Значит, это не Родина. Ведь настоящее - оно есть в любом месте. И разве можно меня упрекнуть, когда на вопрос: "откуда ты?" , я отвечаю : "ни откуда".
Мне кажется, в том далеком военном городке осталась какая-то важная часть меня. Да и к чему лукавить, все мы знаем, что это за часть - детство, которое не вернуть ни за что и никогда.
Раньше на этой станции сходили военные, теперь же я вышел один. И вот я еду в такси. Издали приближаются до боли знакомые очертания зданий, только дорога как после начета Ju-87 Stuka, вся в ямах и воронках. Я уже знаю от водителя, что нет там больше никакого военного городка. Есть непонятно что, и мне это нужно увидеть, идти до конца. При въезде сходство со Сталинградом усиливается. Черные провалы окон. Трубы от теплотрассы на дороге, всюду следы непонятного, дикого вандализма, заколоченные фанерой окна. За сто рублей, в общем-то символическую сумму, водитель соглашается покататься по окрестностям и мы кружим по городку. Я показываю дорогу, он удивляется, как подробно я все помню через тринадцать лет. "Куда теперь?" - спрашивает такси. Решаю еще заехать на плотину, с нее видны все те же холмы. Те же и другие, без Эмбы пять они не те.
Я выхожу около своего дома. Вот мои окна, почему-то они заложены кирпичом, только оставлены какие-то бойницы. Что здесь происходило, черт подери?! Война гражданская? Дверь в квартиру сидит не крепко и от моего пинка срывается с петель. Вот, что такое, оказывается, ком в горле, и слез даже нет. Они высохли где-то в глубине души, а у меня там сейчас Хиросима и Нагасаки в придачу. Не знаю куда теперь пойти и что еще сделать, сегодня умерла какая-то часть меня, та самая, воспоминание о детстве.
Так бывает, когда возвращаешься через годы в места из далекого прошлого, которые дороги тебе, и видишь, что старые дома снесли, а на месте детской площадки теперь автосервис. Ничего нельзя удержать. В этой, "взрослой жизни", бывало всякое и разное. Уехав однажды, я мысленно отрубил ту ее часть, зная, что возврата не будет. Но на всех жизненных дорогах и перекрестках жило во мне сознание, что где-то там, за пару тысяч километров есть одно заветное место, которое зовется детством. И что однажды смогу просто закрыть дверь, взять билет на поезд и вернуться не надолго. А теперь оно стерто с лица земли и я как будто осиротел вмиг…
Поезд через Брест
В мае 77го над Берлином гремел русский салют, по Карлхорсту громыхала, ревя дизелями, колонна Т-52. "Смотри, сынок, это едут наши танки!" - говорила мне мать. Я стоял на подоконнике, смотрел вниз и гордился. Мне было два года.
Со скольких лет человек начинает себя помнить? Кажется, помню себя всю жизнь, с того момента как меня положили на весы, это было 17.07.75 в 07.55 утра. Помню все свои детские игрушки тех лет - железную дорогу, форт с индейцами, красную пожарную машину… Помню, как в два года меня ударило током, когда стал вытаскивать вилку из удлинителя. Как было страшно на огромной высоте берлинской башни. Помню зелень Трептоф-парка и берлинский зоопарк, где животные гуляют прямо по дорожкам или на зеленых островах. Помню жаренные сосиски, самые вкусные на свете. Я помню..
Пионеров с голубыми галстуками и черепичные крыши Ютербога, нашу печь в кайзеровском доме, которую надо было топить углем и этот уголь в овальных черных брикетах, гору которого вываливал самосвал во дворе. Помню черные паровозы, шипящие паром за еловым лесом, который начинался сразу за домом. Как собирали каштаны и жарили их. А потом был поезд, осенняя дождливая Польша и ночные огни Бреста. Первый поезд, первый контейнер пятитонник, первые чемоданы и фанерные ящики, в которые отец упаковал немецкую "стенку", которая после так и ездила с нами в этих ящиках, ездила еще шесть раз.
Солнечный город
Из города Усть-Каменогорск до ПГТ Новоахмирово автобус ехал около сорока минут. При этом он проезжал три деревни - русскую, казахскую и немецкую. Мазанки из кизяка вперемешку с глиной в казахской деревне. Затем деревянные русские срубы с покосившимися заборами. А еще дальше игрушечная немецкая деревня, кусочек фатерлянда с белыми аккуратными домиками и клумбами под ровными крашенными одним цветом заборами вдоль асфальтированных улиц. Казалось бы - один и тот же Совок вокруг, одна и та же земля. Казалось бы…
Поезд через Брест доехал только до Москвы, до Белорусского вокзала. После чего мы пересели в другой поезд, который вез нас через Сибирь, в Кургане еще одна пересадка, затем Усть-Каменогорск. Осень 79го года, через год будет Олимпиада-80, через три Песня -82 (и сегодня помню вопрос, заданный на песне 82 "скажите, а будет песня-83?"), через четыре умрет Брежнев и мать будет плакать на кухне. А тогда, в октябре 79го желтое такси ГАЗ-24 остановилось у второго подъезда панельной пятиэтажки на самом краю городка Новоахмирово. "Теперь здесь наш дом" - сказала мама: "Мы приехали в Советский Союз, это наша Родина" И мы стали затаскивать чемоданы на пятый этаж. Эх, сколько еще потом будет этих Родин… На утро я стоял у окна, разглядывая незнакомый пейзаж, желтые от выцветшей травы сопки и высокий металлический шпиль на ближайшей из них. Он метров на тридцать выпирал в небо, постепенно уменьшаясь в своем треугольном сечении. Даже не знаю, что это было - то ли некий абстрактный монумент, установленный на бетонной плите на вершине сопки, то ли громоотвод.
Так начинались первые дни жизни в Новоахмирово, городке, над которым большую часть года светило солнце. Или он запомнился мне таким, солнечным? В Новоахмирово я жил целых четыре года и там много чего было впервые. Первые походы за горизонт, первые друзья. В первый раз в первый класс, в расположении танковой дивизии впервые сидел внутри танка. Родители как-то сразу нашли знакомых по Германии - Сикорских и Гумаровых. Димка Сикорский и Максим Гумаров и стали моими первыми друзьями. После мы подружились еще с ребятами в детском саду "Звездочка" и вместе играли в "войнушку", причем мы неизменно выступали на стороне Вермахта, после разных, у кого каких Ютербогов и Берлинов все нас дразнили немцами, и держаться приходилось вместе.
Городок излазили довольно быстро, после чего стали лазить по воинским частям, на вопросы часовых неизменно отвечая - к папе в лазарет. А вокруг крутосклонные шапки сопок, с вершин которых была видна далекая горная цепь отрогов Тянь-Шаня, до которых было аж триста километров. И когда родители Димки Сикорского купили жигуль шестой модели (до этого пару лет он ходил в рваных сандалиях, родители копили на машину), поехали туда в конце апреля отмечать Димкин день рождения. Серые уступы выпирали прямо из весенней изумрудно-зеленой поверхности короткой, будто подстриженной травки "альпийских лугов", с желтыми и белыми пятнами цветов. Теплый ветер ерошил наши прически, апрельское солнце грело нас и не успевший местами растаять снег, когда мы лазили по скалам. В одном проходе даже нашли какие-то древние рисунки, вроде охотников с копьями. Журчание талого снега и жаворонки в солнечной вышине, ощущение простора и свободы, словно летишь над этими каменными вершинами как птица, и все звуки мира на твоих ладонях, и все краски мира в твоих глазах.
Та весна вспоминается сегодня не иначе как изумрудно-зеленая, с красными букетами диких пионов и сиреневыми букетами диких же ирисов, кольцами растущих у подножия сопок. Наши совковые кеды излазили все вокруг. Вот трое пацанов чешут к дальним сопкам, из под ног шныряют изумрудные ящерицы, каких много в тех местах. Если бы был у городка Новоахмирово флаг города, то на нем, конечно, была бы зеленая ящерица, так много их бегало вокруг. Да и приходил я из этих первых походов домой голодный, усталый и неизменно с ящерицей на голове, отчего мать всякий раз была в ужасе. С той поры походы стали неотъемлемой частью моего военногородкового детства. Из наших сверстников так далеко никто не ходил, а мы, сплоченная команда исследователей, излазили все вокруг. В нас жил дух авантюризма, хоть и было нам всего по шесть лет. Моему же соседу по подъезду, Олегу Павлову, было восемь лет.
Павлов
Жил я на пятом этаже, а на третьем, через этаж под нами жил Олег Павлов, на два года меня старше. Отец Павлова был начальником котельной, по жизни бухал. Мне жалко было Павлова, добрый в принципе мальчишка, а отец подонок. Алкашня, как из журнала "Крокодил" вылез, здоровый, как кабан. И рыло кабанье. Помнится, он пьяным перепутал этаж и стал ломиться в нашу дверь, отец вышел и спустил его с лестницы, разбив ему при этом рыло. Как я батю зауважал! Это сегодня всем друг на друга начихать, убивать будут за стенкой - никто и не проснется. А тогда помню, как мать Павлова приходила к моей поплакать, с очередным синяком от мужа, как ей было стыдно за него перед людьми, она никогда не говорила этого, но это очень чувствовалось и во взгляде и в поведении. Бывало, она просила мать занять денег, я слышал это, когда они разговаривали на кухне. "Опять мой все пропил… А дома есть нечего, вон Олежке ходить не в чем. Лид, займи до моей получки.." И мать всегда давала.
Когда Павлов был во втором классе, ему задали на дом сочинение "про папу". Тогда я зашел к нему в гости, он сидел и думал, что же написать. "Ну что я могу про него сказать?" - ломал он голову. И я ничего не мог посоветовать. В итоге Павлов вышел из положения и написал следующее. Вот полный текст его сочинения, любопытно, что помню его спустя столько лет.
Мой папа в котельной
Начальник, начальник…(два раза)
Учительница Павлова не оценила черного юмора и влепила ему жирную двойку. Но скажите мне, разве он виноват, если про отца только и было что написать или плохо или ничего? Однажды Павлов отомстил своему отцу, и я помогал ему в этом деле. В очередной раз налакавшийся начальник котельной валялся на солнцепеке за домом. Павлов нашел на помойке банку с краской ПФ голубого цвета и кисточкой внутри. Его папаша что-то невразумительно мычал, когда мы с Павловым красили его штаны, куртку и рожу. "Тебе не жалко его?" - спросил я Павлова. "Ему-то меня не жалко"- ответил мой сосед с третьего этажа. Да, вот какая она разная, судьба человека…Кем стал Павлов сегодня? Кажется, жизнь не оставила ему ни одной песперктивы - когда мы с ребятами могли думать о школе, о нормальном детстве, Олег Павлов думал, каким отец придет с работы, будет ли опять бить мать. Когда мы уехали из Новоахмирово, Павлов все еще был не злобным и не забитым. Но уже тогда почти весь двор смеялся над ним и дразнили помоешником. Сегодня я понимаю, что был у Павлова, пожалуй, единственным другом тогда. И часто приходится слышать от казалось бы неглупых людей, что лучше такой, но все же родной отец. А я думаю по другому, ведь у меня был друг - Павлов.
Дети кукурузы
Кукурузные поля были не далеко от городка Новоахмирово, вокруг Усть-Каменогорска располагались разные колхозы и зеленые заросли кукурузы лесом поднимались в паре километров. И еще поля подсолнухов, меня до глубины души поразили необычно огромные цветы, как на картинках из книги "Приключения Незнайки и его друзей". Осенью кукурузу начинали убирать, и мы тоже набивали полные сумки. Главное в этом деле было не попасться в лапы агрономов, пасущих мародеров в густых зарослях. И однажды нам пришлось драпать через все поле. Но при всем этом кочерыжки вареной кукурузы в августе были в каждой детской руке во дворе. Мало мне приходилось в жизни есть более вкусных вещей, чем ворованная кукуруза.
«На скрипочке играет, надежды подает»
Проверка меня на наличие талантов имела место в пять лет. Маме очень нравилось фигурное катание, балеруны выписывали тройные шинели по телевизору во время Олимпиады-80 и все женщины не отрываясь следили за их катанием. В то время как я склеивал модель самолета Ту-2 и рассматривал в детской энциклопедии картинки про космос, маме пришла в голову гениальная идея попытать меня на предмет склонности к ледовому балерунству. До Усть-Каменогорска, где были разные кружки и спорт ячейки на автобусе ехать было сорок минут и , видимо, это укладывалось в представления моих родителей о досягаемости. И вот мы едем в город на смотрины к фигурному тренеру. Ехать я не хотел о чем сразу и сказал. "Ты попробуй, сынок, может тебе понравиться" - утешала меня мама. Когда мы приехали в спорткомплекс, и я вышел с тренершей на стадион, то, видя мою кислую репу, она спросила - а сам-то ты хочешь заниматься фигурным катанием? Я ответил, что думаю по этому поводу и сразу попросил сказать матери, что нет у меня никаких способностей. Тренерша пообещала помочь. "Ну иди, поделай с ребятами разминку, а я пока побеседую с твоей мамой". И пока я пытался разорваться на шпагат, моя мама о чем-то там с ней терла. Вернее, вот о чем: "Ну Вы же видите, у ребенка никакой растяжки, вон он как мучается" И так далее. Тренерша сдержала слово, расписала, как тяжелы у них тренировки, что фигурное катание это дело всей жизни и прочее. В итоге я ехал в автобусе домой спасенным от фигурного рабства, и, несмотря на то, что мама ворчала всю дорогу: "Ну что ж ты, не мог постараться.", был счастлив.
Другая попытка приобщения к высокому искусству состоялась чуть позже и заключалась она в проверке чада на музыкальность. Мы пришли в музыкальную школу, и пианистка стала нажимать клавиши, чтобы я запомнил звучание, а потом подобрал такую же ноту. Но я уже просек фишку и специально нажимал не те клавиши, на тон выше или ниже.
Разочаровавшись найти во мне таланты, мама прекратила их поиски и наконец-то я занялся любимым делом - склеиванием самолетов и космических кораблей. Так я отвоевал свое право на нормальное детство. Каждый способен на многое, беда в том, что мы не знаем , на что способны. К примеру, позже выяснилось, что у меня хорошо получается рисовать и мама больше не упрекала меня в бесталанности. А когда в семь лет я рассказал ей, как устроен ядерный реактор, так и вообще поняла, что таланты следует искать в другой плоскости. (Про реактор мне рассказал отец, используя в качестве пособия все ту же детскую энциклопедию).
Горная Ульбинка
"Солнце и теплый ветер. Так каждый год к нам приходит лето, короткие каникулы, которые нельзя будет вернуть. Лето оставляет в нас след, цветочным вихрем проносясь через наши головы, дарит нам ощущение легкости и радости. Душистый аромат полевых цветов и прохладу речной волны, шашлык под развесистой плакучей ивой с удочками и печеной картошкой. С перепачканными золой рожами мы будем уплетать эту картошку, обжигая пальцы, будем нырять в прохладную глубину горного озера, а потом долго лежать на камнях и смотреть в лазурную вышину земного неба, в облака, парящие над нами, словно белые горы из снега и ваты. Босые ноги опять вспомнят теплоту земли, нагретой солнцем, а уши снова услышат шелест листьев. Твои волосы снова пахнут майской сиренью, а пылающий свет заката делает твои глаза еще глубже и загадочней. За этот короткий миг счастья я пролетел сквозь звездное пламя и бездонные черные пропасти, молчащие в миллиардах лет. И ничего мне сейчас не надо, кроме тебя, спящей сейчас на моем плече под яркими звездами на этой Земле."
В восточном Казахстане вообще множество живописных мест, вот Горная Ульбинка , к примеру. Маленькая, до ужаса холодная и быстрая она текла в горах недалеко от Усть-Каменогорска. Эти горы, покрытые хвойным и обычным лесом, служили приманкой для многочисленных туристов и отдыхающих. Сеть пионерских лагерей располагалась там же.
Автобус ехал по извилистой дороге между скал, нависающих сосновыми корнями, а вдоль дороги росли цветы, такие яркие и большие. Их так много, словно оказался в сказочной стране фей. Летняя жара и ледяная вода горной речки с блеском рыбы на каменных перекатах. Вот такое у меня было раннее детство в ПГТ Новоахмирово под Усть-Каменогорском. Есть такая компьютерная игра - Герои. Так вот, лес, окружающий замки и строения в этой игре очень мне напомнил Горную Ульбинку.
"Полностью я проснулся уже когда последние звезды гасли в чистом безоблачном небе, на фоне розовой полосы рассвета над ближней кромкой леса. В воздухе повисла тишина (тихий предрассветный воздух внезапно взорвался автоматными очередями, пули застучали по броне танка) и утренняя прохлада. Сварил кофе и пил его маленькими глотками, сидя за столом из темных дубовых досок. Первый луч солнца дробился в стеклах и твоих глазах."
Интересно, что двоих персонажей, учащихся со мной в первом классе - Голоскокова Сергея и Лену Ситак я встретил после в других городках, Голоскокова на Эмбе-5, а Ситак в ПГТ Чаган под Семипалатинском.
А после Новоахмирово… После был ПГТ Степной и особых комментариев тут не требуется. После солнечного города мы переехали в место, по местным преданиям называемое "долина смерти"
Долина Смерти
Как-то раз у меня было плохое настроение - мол, денег нет, работы тоже, кругом одни проблемы, не то, что у других… Сидел, заливая свой горестный настрой океанами чая, смотрел телек и, когда пошла идиотская реклама "сникерсни", я этого издевательства не вынес и переключился на кнопку вперед. Там показывали одного парня, являющего разительный контраст с ненормально бодрыми проамериканскими тенейджерами. Ему было двадцать лет, он сидел в кресле каталке и судорожно дергал неестественно вывернутыми руками, мотал головой с перекошенным ртом и при этом, делая неимоверные усилия, отвечал на вопросы. Понять его речь было трудно и мать , стоящая рядом , переводила. Когда он родился, как она рассказала, то сразу вздернул ручки к голове и больше их не опускал, а еще через пару месяцев стало ясно , что у него ц. паралич, причем тяжелая форма, которая не лечится в принципе, это когда человек испытывает постоянную боль, выраженную в непрекращающейся судороге. У кого-нибудь сводило руку или ногу? Так вот, это тоже самое, только всегда и везде. Мать воспитала и вырастила его одна, не бросила и не спихнула одно несчастье на двоих на кого-то другого. И только за это ей надо поставить памятник, она живет ради сына, которому двадцать лет, а выглядит он как старик узник концлагеря. Слышу иногда, как молодые соски своих здоровых детей в мусор выкидывают и автомат взять хочется..
Мало того, что он выучился говорить, вещь сама по себе почти невозможная, так он еще и рисует ногой. Показали по ящику его картины, похоже на рисунки трехлетнего.
И у меня в голове не укладывается, как он находит в себе мужество просто жить и во сколько раз он сильнее любого из нас. В первое мгновение, когда я его увидел, то испугался даже слегка, потом плакал, честное слово, наверное раз в пару лет я плачу. И еще подумалось, что вот я, здоровый, с головой, двумя руками и ногами, парой глаз, сижу тут и ною, что денег нет, а где-то сидит парень в каталке, рисует левой ногой и нет злобы в его глазах на жизнь, так чудовищно с ним поступившую. И ведь есть уроды, которые пройдя мимо такого отворачиваются и делают вид, что нет этого. И если будет однажды так плохо, что захочется встать в проем окна, прежде подумайте о том парне, который каждый день, один на один… Или о слепых детях, которые пол жизни отдали бы, только один день посмотреть на этот мир глазами.
В наше время ( фраза то какая значительная) приходится закрывать глаза на многие вещи, не хотеть знать , не помнить. Может это не безразличие, а скорее самозащита, ведь если загружаться по поводу каждой жизненной драмы, происходящей у тебя на глазах, то крыша съедет. Хотя, бывает, нет-нет, да и резанет ножом по сердцу, значит живой ты еще… Говорят, счастливы все одинаково, несчастливы по разному. Согласен, гораздо больше способов сделать человеку гадость, чем сделать его немного, чуточку счастливее. Я даже загрузился на этих строках. А что до людей, орущих о бездушии и безнравственности нашего поколения, то отвечу - кучка уродов найдется в каждом из поколений, но обо всех зачем?
Все познается в сравнении. И мне кажется, что при всем вышесказанном зла и боли в мире сегодня больше, чем даже несколько лет назад. А может я раньше просто не замечал всего этого? Но когда еще пару лет назад где-нибудь на севиче кто-то поднимал рюмку за то, чтобы не было войны, это воспринимали с оттенком прикола, а сегодня, когда произносишь: "За мирное небо над головой" - никто уже не смеется. Вот! А почему?
В 1984ом году никто не смеялся тоже. Первое, что человек видел, войдя в среднюю школу военного городка Степной, так это огромное изображение черного с бардовым гриба атомного взрыва. Вся стена рядом была увешана плакатами с мерами защиты от ядерного нападения вперемешку со стилизованными ракетами с акульими пастями и буквами N или А посередине. Особенно впечатлял дядя Сэм в звездно-полосатой шляпе и охапками хищных ракет в руках. С соседних плакатов, правда, на Сэма бесстрашно и доблестно смотрели советские воины. Сэм был маленьким и злобным , а солдаты большими и храбрыми. Сделано это было для воспитания в детях уверенности в непобедимости наших, но когда в третьем классе я каждый раз с ужасом смотрел на грибовидное облако, то и в свои девять лет понимал, что победителей не будет.
В то время регулярно, раз в неделю нас тренировали по сигналу ракетной тревоги одевать противогазы и бежать в бомбоубежище под школой. "Класс! Ракетная тревога!" - кричала наша классная руководительница и включала секундомер. Противогаз на голову и бежать по коридору в бомбоубежище. "Так, Василенко опоздал на тридцать секунд и его убила радиация. Из-за него повторяем заново!" Каждый ребенок должен был знать поражающие факторы ядерного взрыва и методы защиты от них наизусть. "Отряд! Вспышка слева!" - кричал командир на детской военно-спортивной игре и отряд третьеклассников падал на землю, прикрывая голову руками. Мы не знали, что такое Сони и Сникерс, но каждый мальчик во дворе знал Першинг-2 что называется в лицо. Наша учительница Нина Степановна говорила о предстоящей войне не в предположительной тоне, а том ключе, что она обязательно будет. Помнится, тогда все думали, что не сегодня, завтра…Это был мой Карибский кризис, воспоминания о котором до сих пор холодной дрожью. Страх перед атомной войной был настолько вбит в детские головы, что она многим снилась по ночам. До сих пор, бывает, снится площадь, сентябрьская прохлада, яркое солнце. Я смотрю в небо и там вижу как три инверсионных следа, что-то летит на меня. Я бегу к домам на горизонте, бегу что есть силы, но вдруг все тонет в белом пламени и меня вжигает в бетон. После просыпаешься и падаешь на пол от того, что кто-то в доме напротив открыл окно и в квартиру блеснуло отраженным солнцем.
В Степном в большинстве своем служили ракетчики, это было видно по их петлицам. Ракеты в шахтах стояли где-то рядом, но никто не знал, где конкретно. А Степной, видимо, был вероятной целью первого удара, потому нас так и натаскивали в школе.
Не смеялся никто и тогда, когда генеральным секретарем ЦК КПСС стал Андропов Ю.В. Все замерли в тревожном ожидании. В школе мы с пацанами играли в мафию, рисовали на клетчатых листах школьной тетради американские доллары. Отец, увидев как-то у меня в руках пачку этих самодельных банкнот, порвал их и строго настрого запретил заниматься подобными художествами, так как это деньги врагов. Словом, сидели все тогда по кухням как тараканы и со страхом ждали Андроповских перемен. Помнится, тогда я хотел стать военным и даже переделал старую школьную форму - пришил лампасы к брюкам, сделал погоны, петлицы, налепив на них знаки "щит и меч" , купленные в военторге. В таком необычном прикиде я ходил на детские тусовки к Вале Медецкой (однокласснице, у которой мать часто работала в ночную смену, а отец постоянно был в командировках), где мы с пацанами и девками из нашего третьего вэ играли в бутылочку и кисс-брысь-мяу, клево это было. Так вот, однажды нежданно пришла мать Вали, мы еле успели сделать вид обычного чаепития, не стала нас ругать и только спросила, глядя на мои петлицы: "Это твоего папы эмблемы?" - и облегченно вздохнула на мой отрицательный ответ. После одна девочка, которую во время бутылочки никто не хотел целовать, настучала про наши оргии Нине Степановне, было беспрецедентное родительское собрание а скандал получился в масштабах городка, резонанс был велик, до этого меня не пороли. Про Нину Степановну хочу сказать отдельно. Эта женщина попала в Казахстан не иначе как на выселение еще при Сталине, так сказать , педагог старой закалки. Суровая, но в целом справедливая, она часто говорила мне, что мой язык как помело и когда-нибудь мне придется за это расплачиваться.
Сегодня как-то забываются события тех лет, мало кто помнит уже как все напачкали в штаны при Юрии Владимировиче. Это потом, при Горбаче все стало проще. Если в 85ом уже в моде была речевка про карательный отряд, то в 84ом на смотре песни и строя никто из детей и пукнуть не смел.
А вот о месте, где располагался Степной, стоит сказать отдельно. О таких местах пишут обычно так - "это зловещее место". На воротах КПП уместно было повесить плакат типа "Оставь надежду всяк сюда входящий". И сегодня могу ткнуть на карте в тот изгиб реки Ишим под Державинском Тургайской области в центральном Казахстане. Место, где не работает компас, долина Смерти, куда забредали умирать животные, заброшенные рудники магнитного железняка и медного колчедана, горы которого валялись у меня под кроватью, думая , что это золото, я таскал его сколько мог унести. Но гораздо ценнее были диоптазы, медные изумруды, которые можно было найти, роясь в грудах щебня за рекой. У меня было несколько темно-зеленых сантиметровых кристаллов, которые я потом куда-то затерял. Эти рудники располагались на другом берегу Ишима, руды в них под завязку, колчедана тоже. Посреди карьера замер навечно остов огромного экскаватора, его ржавое железо как символ безысходности того места. Почему там не ведутся разработки? Не знаю. Но уверен, причины можно назвать только одним словом - "зловещие". Убежден, что были трагические смерти и череда несчастных случаев, не надо было людям копать эту гнилую землю. В проклятом месте ничто не ладилось, у меня там родители постоянно ссорились. Люди в городке как с ума сходили. На Новый год ставили на площади деревянный столб, облитый водой, сверху привешивали всякие шмотки, бутылку водки, что во времена сухого закона было ценностью. И один из конкурсантов, кто лез по ледяному столбу за этой бутылкой сорвался вниз и убился насмерть. У моего одноклассника повесился отец, а однажды у одного офицера крышу сорвало и он давай бегать с топором за своей женой по всему городку, после чего его увезли в дурку. Да и я как-то отличился, когда с другом поперлись в гастроном воровать конфеты. Нас запалили, сдали властям, но тогда скандала не вышло, все замялось на уровне беседы с родителями. Вся история Степного как череда несчастных случаев и трагических совпадений. Сам воздух над огромными ( шириной до километра) тростниковыми зарослями вдоль поймы Ишима ( где как мы считали по детской наивности живет собака Баскервилей, первого в жизни фильма ужасов, вторым был Финист-ясный сокол, после которого я долго боялся спать без света) таил в себе темные тени какого-то зловещего прошлого, жаль, не довелось узнать местной легенды о долине Смерти. Помнится, зашли один раз в эти тростники на пару сотен метров, с кочки на кочку, между ними черная вода, и вдруг прямо из-за поворота выскочил огромный камышовый кот, поглядел мне в глаза пару секунд и прыгнул в камыши. В Степном было одно явление, которое мне не приходилось встречать после ни в одном городке - район на район, детские войны между домами, с цепями , ржавыми трубами и прочими прелестями. Втородомники на пятидомников. Дикая картина - девятилетки вяжут в кустах проволоку на возможном пути отступления противника - таких же девятилеток. Долина - одно название, степь до горизонта, ровная, как поле космодрома, глазу уцепиться не за что. Потому в степь и не тянуло, разве за реку, на заброшенные рудники, да и то только в конце апреля начале мая, когда по берегам Ишима лежали огромные, толщиной до 70см (0,7метра) льдины, зимы были очень суровыми. Все там болели какой-то дрянью - вши, лишаи, глисты, дизентерия и прочие гадости. Мать моя там так сильно посадила сердце, что потом потребовалась длительная терапия. Как после узнал, примерно в тех местах замерз в своем тракторе мой дальний родственник во времена освоения целины. Да, там были и тюльпаны, только желтые и белые, но и они не радовали, так, эпизод.
Два года, долгих два года, второй и третий классы прошли в том городке. Ненавижу то место и все что с ним связано. Нетрудно заметить - если рудники, то заброшенные, если экскаватор, то ржавый, если карусели в парке, то сломанные, если учитель труда, то редкостный придурок. (любопытно, что воспоминания об учителях труда во всех почти школах добротой не блещут, видимо это особая категория людей, вот Негуру Валерия Ивановича на Эмбе-5 из армии за пьянку вышвырнули, вот он и устроился отыгрываться на детях военных) Там если поскользнулся, обязательно сломаешь ногу, если не одел шапку, обязательно простудишься. Когда отец приехал за нами, получив квартиру на Эмбе-5 (этого мы ждали пару месяцев), то его рассказы об уютном городке, окруженном холмами, я слушал как сказку и ожидания меня не обманули.
А Степной… Уезжали из городков по разному - из Новоахмирово под Усть-Каменогорском с сожалением, из Эмбы-5 со слезами на глазах, из Чагана под Семипалатинском вообще без эмоций, из Ленинска-15 со смешанным чувством тревоги за неизвестное будущее после школы. Но только из Степного уезжали мы с облегчением, будто гора с плеч упала. Это было осенью 85го. Мы ехали на новое место службы с легким сердцем, горячий чай в стеклянном стакане, коридор купейного вагона, , поезд стучал колесами, проезжая через мост над Ишимом, огни ПГТ (поселок городского типа) Степного вдали растворялись в ночи и скользили мимо, поезд ехал вперед, оставляя позади двухлетнюю ядерную зиму.
Советская Невада
У Рея Бредбери есть один рассказ, называется "Специфика службы". Человек, родившийся на Марсе, волею судеб оказывается на Земле. Там он работает кем угодно, лишь бы заработать на билет до дома, по ночам ему снятся красные равнины Марса, а днем он ненавидит земную зелень. Ничего у него не получается, но вот случайно попадается объявление о поиске пилота на корабль до Марса. Но прилетев на родную планету, он обнаружил, что теперь затосковал по Земле. Наполовину здесь, на половину там, на планете с зелеными деревьями.
Сколько их, различных ПГТ, городков, точек, разбросанных по просторным просторам Советского Союза? Сколько вас, братья и сестры, дети военных, у кого Родина поломана на куски, только в памяти собираемые в единую мозаику? Специфика нашего детства…
Военный городок – это как крепость. Есть он и его окрестности, замок с прилегающей территорией. Это очень особое чувство, жить в военном городке. Это особое мироощущение и особые отношения.
Перед КПП демонстрация протеста, у ворот городка америкосы из всяких Гринписов с транспарантами и лозунгами. На ломанном русском они скандируют запретить испытания. Катились бы в свою Неваду, там бы орали, дурачье. Мы с Чесноком (Чесноковым Андреем) и Саней Бутаревым тоже пришли поглядеть на этот цирк. "Янки, гоу хоум!" - кричим мы: "Гитлер капут!" Это было незнакомое мне прежде ощущение, американцев я сразу воспринял как врага. Что они , американцы, делают здесь, на моей земле? Ведь тогда, при СССР, мы делили страну на республики лишь условно, все это была наша Родина, огромная, необъятная, не всеми и не везде любимая или любимая по разному, но наша. Не скрою греха, и я тогда смотрел на Америку пусть не с обожанием, но с симпатией. Но американцев у ворот советского военного городка я сразу воспринял как врага и мои друзья были со мной единодушны. Да, не все нам нравилось в советском строе. Вернее, очень много не нравилось. Виктор Цой - вот кто, пожалуй, отразил в своих песнях то, что ощущало наше поколение, поколение тех, кому сегодня, в начале нового века чуть меньше тридцати лет. То мироощущение, те настроения. Именно поэтому его песни воспринимаются как родное. И Цой очень верно подметил еще до того, как его слова стали актуальными со всей очевидностью сегодня: "И мне не нравилось то, что здесь было, и мне не нравится то, что здесь есть". Точнее и не скажешь.
Потом нам надоело и пошли в ГДО, узнавать какой фильм ужасов покажут на вечернем сеансе. Рубль - целое богатство для деревянного мальчишки, и этот рубль мы готовы были отдать за билет на вечернее видео. Ходили мы только на фильмы ужасов, "Вой", "Живые мертвецы", "Фантазм", "Экстро" и так далее. После идем по домам и каждого куста шарахаемся. Это не могло продолжаться бесследно для нервной системы и после того, как я потерял способность засыпать в темноте, отец запретил мне хождения на эти ужастики. Но через пару месяцев мораторий был снят и снова мы понесли свои кровные рублики в кассу видеосалона. А однажды директриса с завучем отправились ловить школьников у видеосалона. Выходим мы после очередного фильма ужасов и тут они выскакивают из за угла: "Ага! Попались!" Построили нас у стенки, записали фамилии. Мы стоим и ржем - знаем, что предки пошлют их подальше, а они бесятся. Мы уже были в десятом классе, предпоследнем то есть и особенно меня рассмешило как директриса выкрикивала слово "секс", она говорила его через мягкое "е", а не через "э". Хотя в любой современной передаче этого дерьма гораздо поболее, чем в фильме "Вой".
Дома в старом Чагане, куда мы приехали после Эмбы-5, из-за близости ядерного полигона, до которого было не более ста километров, выше трех этажей поначалу не строили, это потом наклепали пятиэтажек. Зато в подвале каждого дома было бомбоубежище с дверями как на подводных лодках, запасом кислорода в баллонах, запасом консервов и прочего. В таком доме я и жил. Говорят, до моратория на наземные и воздушные взрывы все залазили на крыши наблюдать разноцветные грибы на горизонте и, бывало, что ударной волной вышибало окна. После какого-то там года стало проще, только детей перед взрывом выводили из школы. Качнется земля и все.
Расположенный на берегу Иртыша ПГТ Чаган в общем был обычным военным городком. После запрета на ядерные испытания он стал совсем обычным. Жил я там всего неполный учебный год, толком познакомится не успел ни с кем, но пару друзей все таки помню. Интересы совпадали редкостно, кусок магния я притащил с собой с Эмбы, рашпиль не успевал заржаветь. А насмотревшись в видеосалоне боевиков, мы придумали интересный эквивалент Зарницы, максимально приближенный к боевым условиям
Коммандос
- так называлась наша новая игра, ставшая хитом сезона. Бомбочки из магния делались очень малой мощности, как хлопушки. Кроме того дымовые шашки и заряженные холостыми самодельные винтари - вот и все нехитрое вооружение. Дольше просто: разделялись на две команды. Одна устраивала засаду, другая наступала. Вдоль берега где-то на километр тянулся лесок, ограниченный с одной стороны Иртышем, с другой стороны обрывом. Через контрольное время мы начинали осторожно наступать. Вот я вижу в кустах кусок синей куртки притаившегося Чеснока и кидаю туда сначала дымовую шашку, затем взрыв пакет. Чеснок кашляя выбегает на открытое пространство, левее гремит выстрел. "Чеснок. Ты убит. Падай!" Чеснок сдается. Дальше по кустам, еще один противник обнаружен в кирпичной будке около водозаборной трубы. Обнаружение обошлось нам дорого - двое наших "убиты". Но на дымовые шашки не реагирует, у него противогаз. Приходится идти в рукопашную, начинается веселая свалка со взятием пленных и прочим. После сидим на берегу и пьем кофе из полевого рациона, довольные до ужаса. Понабравшись опыта Чеснок стал одевать масхалат а шапку утыкивал веточками, так что его не было видно. Тогда же я научился бегать "крабом" и при этом на бегу стрелять. Затянувшееся детство, словом. Все уже по бабам бегали, а мы все ерундой страдали.
Не могу сказать, что все эти фигли-мигли проходили незаметно для местной милиции. Но как ни пытались нас поймать, ничего не выходило. Место для игры в Коммандос мы меняли постоянно, зимой быстрый Иртыш замерзал, вздыбившись поломанными льдинами, и можно было ходить на другой берег, где были такие непролазные чащи леса, сплошные стены из шиповника, что простора для экстремального вида спорта было предостаточно. Винтари же носили с собой многие, в школу в портфеле. В нашем десятом классе на перемене нет-нет да и шмальнет кто-то в пол пулей. Тянуться долго так не могло. Однажды какой-то мужик, которому больше всех надо, погнался за пацаном и поймал его в подъезде. Тот думал через чердак удрать, но чердак оказался заперт. Паренек направил волтрыну на дядьку… "Да ты не выстрелишь, щенок!" "Не подходи! Ногу прострелю!" "Ты не посмеешь!" Звучит выстрел и дядька падает на пол подъезда, держась за простреленную ногу и вопя. А на следующий день в школе был шмон, заходила милиция в каждый класс и вываливали содержимое дипломатов. Только из нашего класса три ствола утащили, дел заводить не стали, но беседа была содержательной и все мы на время затаились, винтари разобрали и в Иртыш повыбрасывали. Но тут пошла новая тема, где-то в воинских частях покупали снаряды от гаубицы за пару пузырей водки и в школе через своих людей можно было договориться о поставке. Скажу сразу - при малейшей попытке использовать написанное здесь в качестве материалов уголовного дела, я пойду в отказ , заявлю что все это выдумал и никто ничего не докажет, все уж быльем поросло и было в стране, которой нет уже. Так что тротил, выплавленный из отпиленных от гильзы снарядов с выкрученным взрывателем, будем считать условным эквивалентом.
После того, как заниматься взрывчаткой стало небезопасно для своего будущего, я перешел в стан моделистов. Первое , что я сотворил - это модель миг-29 в масштабе 1 к 16, около метра длиной, даже фотография осталась.
Над городком постоянно ревели дальние бомбардировщики Ту-95, стратегические ракетоносцы, или проносились реактивные Ту-22. Огромная база была совсем рядом , даже ездили туда с классом на экскурсию. Вот у Чеснока отец регулярно уходил на полеты и пропадал по суткам без посадки со многими дозаправками.
Уехал я из Чагана легко, не оглянувшись ни разу. Наверное, просто привыкнуть не успел. А может, после городка Эмба-5 появился психобарьер, как отрубило называть что-то своим домом. И весь мой "дом" стал просто двумя контейнерами - пять и три тонны, куда влезали все наши не хитрые пожитки.
Ленинск-15 и ракета 8-М
Ракета 8-М - это наше название. Америкосы зовут ее SS-18 сатана и страшно боятся. У них просто нет ничего подобного, даже хваленая Пискипер, МХ, ни в какое сравнение не идет с MIRWами 8-М. На Байконуре их было несколько шахт. А кроме того куча самых разных и разнообразных стартов, кислородных заводов, станций слежения, монтажно испытательных комплексов и прочего.
Что красиво? Красив истребитель на взлете, глаза пробегают по его стремительным очертаниям, красоте, воплощенной в металле. Вот он несется по полосе и вой турбин падает с самой высокой ноты до низкого рева, когда он пробегает мимо тебя. Красивы машины, спортивные, стремительные. Или другие - вот проезжает мимо никелированный капот, окна, двери, еще двери, бассейн, снова окна, багажник. А еще красив ракетный старт в пустыне. Словно ножницами вырезан он черным силуэтом на фоне рассветного неба. С ревом и грохотом рвется из выпускных шлюзов море огня, желтого, красного, синего и белого. На столбах пламени улетают со стартов носители, днем, ночью, на рассвете. Самый памятный старт, тот самый, первый не по телевизору. Старт со второй площадки, откуда Юра в космос улетал , май 90го . Мы с отцом подошли настолько близко, что ударная волна от работающей первой ступени Союза-ТМ чуть навсегда не сделала меня глухим. Ракета ушла в небо, оставив белый след, быстро улетела яркой точкой за горизонт. После были еще старты, Зениты, Протоны, Союзы и Прогрессы. За один ноябрь 90го с космопорта ушло 47 носителей, так что скучать не приходилось, всегда можно было найти знакомого, кто взял бы на пуск. Особенно красив ночной пуск Протона, когда все вокруг тонет в синем пламени его движков. На площадки ездили либо автоколонной, либо в пассажирских вагонах, на мотовозе, который каждое утро отвозил офицеров ВКС на службу к площадкам в паре десятков километров от города.
И утром снова мотовоз
Нас повезет под стук колес
Чернорабочие Земли
Пускаем в космос корабли
" Слова из офицерской песни"
По приезде в Ленинск жили сначала в гостинице, но контейнер пришел довольно быстро и мы оказались в новом седьмом микрорайоне на краю города, в новой девятиэтажке, из окон которой открывался вид на пески за Сырдарьей. Тогда же я пошел в 11 класс в школу №12, международную космическую. Уроки были в две смены - сначала обычная программа с физико математическим уклоном, потом спецкурсы. Теория проведения испытаний, основы теории полета, основы аэродинамики и прочее. Раз в неделю практика на объектах космодрома, у меня где-то даже была корочка "младший специалист двигательных установок". А тема моей первой в жизни курсовой работы была "аэродинамическая схема песперктивного транспортного самолета" Или тема доклада - "сравнительные показатели истребителей F-16 и МИГ-29 по критерию способность самолета вести воздушный бой" . Дрючили нас в школе надо сказать, основательно. Зададут задачи в конце раздела по геометрии. Шестьдесят задач. Мы говорим, что нам эти задачи, их оформлять дольше, чем думать. Надо же вам набить руку - отвечала учительница по математике. И вот сидишь. Две минуты решаешь, пять оформляешь. Другое дело задачи из журнала "Квант". Там над каждой можно целый день думать. А как-то нам принесли образцы экзаменационных билетов из одного штатовского тех вуза, и мы долго смеялись. Ведь вопросы в них как для идиотов или школы Даунов, типа дважды два. Мне вообще непонятно, как в Америке кто-то может что-то придумать, если у них в лучшие тех вузы страны такие экзамены. (Все это вместе - космодром, спецшкола, романтика освоения космоса и определили судьбу большинства моих одноклассников . Половина поступила в академию ВКС (сегодня РКВСН) в Питере, все девки в МАИ, Трубников Олег в физтех в Долгопрудном, мы же с Гариком Макаровым дернули в Бауманский.)Эти поездки на пусковые площадки незабываемы. Ходишь вокруг старта, и представляешь, что недавно тут бушевало пламя, спустишься под старт и видно зелено-серые потеки расплавленного бетона. Не забуду как в МИКе был пожар, мы приехали туда на следующий день и увидели покрытый сажей корпус ракеты Прогресс. "Что же теперь с ракетой?" - спросили мы: "Выбросят?" "Да нет" - ответили нам: "отмоем и запустим" Тот носитель ушел по графику, я горжусь подвигом наших пускачей. Бывало, пускали они ракеты, когда на площадках не было света, подгоняли дизель и запускали. После 93го не было ни горячей воды ни энергии. На несколько этажей под землю сплошь битые экраны мониторов и торчащие провода. И ничего. А однажды за полчаса до запуска пропал сигнал с носителя и оказалось, что командный кабель с серебряными жилами отрубили топором и утащили. Бегает какая-то шишка из ВМФ, матерится, мол, у меня связи с подлодками нет. Что хотите делайте, хоть из рогатки запускайте. И все равно ракета ушла вовремя. После, уже приехав к предкам из института, я ездил с отцом на ночной пуск зимой 94го. Отопления на площадке не было, пили тех спирт, перегнанный два раза для очистки. Офицеры были весьма удивлены, как такой пацан может выпить столько спирта. А наутро со страшной головой пошли смотреть на пуск.
В последнем классе школы меня и застало событие, которое, не побоюсь этого слова, оказалось определяющим всю дальнейшую жизнь для моего поколения, поколения тех, кому сегодня, в начале нового века где-то под тридцать или около того. Это был развал СССР. Это было шоком. И когда появилось СНГ, то все поначалу восприняли его всего лишь как смену названия Союза и страна на время успокоилась. Чуть позже уже пошли те изменения, которые повернули всю нашу жизнь в другое русло.
Ленинск - город довольно большой, в лучшие годы там жило около 90000 жителей, ходили автобусы, несколько школ, универмагов и прочего. Отдельно располагался парк космогородка, где мы с классом ходили на встречу с космонавтами и совместно сажали памятные деревья. У меня даже один автограф остался. В парке было тенисто и прохладно, всюду фонтанчики, бассейн, зелень. А вокруг воздух искривлялся в жарком мареве, как человек к жаре привычный я все же поначалу тяжело переносил жару в 52градуса в тени (обычно было не ниже 45-40) . Однажды на рынке даже взорвался баллончик дезодоранта, несчастный случай, но ведь русским языком сбоку написано - не нагревать выше 52! Конечно, 52 в Ленинске не то же, что 52 в Москве, здесь и при сорока все бы умерли, влажность-то другая. Там же белье можно было снимать через десять минут, такой был сухой воздух. Первое, что пришлось купить по приезде - это кондиционер. Он работал всегда, но охлаждал только одну комнату. За день бетонная коробка накалится на солнце, а ночью стены отдают тепло. Укрываешься мокрой простыней, через час она уже сухая, снова ее в воду и так всю ночь. Ночи, кстати, были тихие, безветренные, звездные. Днем же обычно дул постоянный ветер, поднимая песок на несколько этажей.
Со стороны космодрома и города пустыня имела суглинистое строение. За другим же берегом Сырдарьи начинались волны песчаных дюн до горизонта. Песок и солнце, ослепительное и белое. Зачерпываешь рукой горсть песка с мелкими камешками и он струйками сыпется с ладони. На одном месте нельзя долго стоять, обжигает ноги. А если находиться на солнце в пустыне пару часов, то наблюдается интересное состояние - в глазах на несколько секунд темнеет, зрение сужается, потом все приходит в норму. А однажды мы с Гариком решили так сказать испытать себя на прочность - сходить по жаре в походец. Идем мы через песок, темные очки я отдал Гарику, потом и кепку, и все равно через пару километров он спекся. Пошли , говорит, назад. А у меня и самого уже язык распух от недостатка воды. Вышли мы к реке и прямо в одежде упали в воду. Вот счастье было. У меня остались уникальные фотографии этих мест, экзотика, как в Сахаре. Пустыня, в конце концов, тоже красива. Именно своей дикостью и суровостью. В пустыне жизнь воспринимается как маленькое чудо. А летом 93го мне пришлось ехать в Ленинск в последнем вагоне. Был вечер, когда поезд въезжал в страну скал и песка. Я вышел из купе и открыл дверь в конце вагона. Стучали колеса, поезд оставлял закатное солнце ровно позади и не больно было смотреть глазам на его желто-красный диск, я стоял и смотрел, как две желто-багровые стрелы рельс, в отполированной поверхности металла которых отражалось солнце, убегают прямо к горизонту. И это тоже было красиво. На Ленинске-15, пожалуй и можно поставить жирную точку в конце детства. Оно кончилось сразу, как сел в поезд на Москву поступать в институт. Но это уже другая история.