Уважаемые авторы и читатели сайта "Проза.ру"
В № 19 (356) от 15 сентября 2004г. русско-американского журнала "Вестник" была опубликована моя статья "О чём пишет Вечный Русский?", ранее размещённая мною на сайте:
http://www.proza.ru/2004/09/06-24
Статья эта вызвала интерес не только у читательской аудитории "Прозы", но и у аудитории "Вестника", поскольку в том же самом номере проживающий ныне в США поэт, а также мой коллега по первой профессии математика профессор Питтсбургского университета Борис Абрамович Кушнер дал обширный комментарий к ней. Я не счёл приличным отмалчиваться и записал свои соображения по поводу высказанных Кушнером мыслей, и сейчас хочу предложить Вам как текст очерка Кушнера, так и текст своего, написанного буквально пару часов назад ответа. Буду очень признателен, если Вы примете участие в начавшейся дискуссии.
С наилучшими пожеланиями,
Ваш Слава Фурта.
Борис Кушнер (Pittsburgh)
Вернётся ли маятник?
Замечания к статье С.Д. Фурты "О чём пишет Вечный Русский?"
С большим интересом прочёл я статью моего коллеги, российского профессора-математика и прозаика Станислава Дмитриевича Фурты, с которой ещё до публикации меня любезно познакомила редакция журнала. По необходимости неполный (нельзя объять необъятное) обзор прозы "дальнего зарубежья", помимо конкретных содержащихся в нём оценок, существенен ещё и тем, что позволяет в какой-то степени почувствовать, как нас видят из России, какие надежды с нами там могут связывать.
В этом аспекте вступительная часть статьи имеет значение, далеко выходящее за рамки собственно литературного обзора.
Соображение о пользе формирующейся российской диаспоры для метрополии — вполне здравое и напрашивается само собой. За примерами подобного рода далеко ходить не нужно. Я был бы рад, если бы такие надежды в случае России полностью осуществились. Получится ли — другой вопрос. Ведь не случайно сам же Фурта пишет об этнических китайцах. Здесь и зарыта собака. Скажу несколько слов об американской части еврейской российской эмиграции. В моём еврейском окружении практически все являются либо детьми, либо внуками эмигрантов из России (в имперском смысле слова). Никто не сохранил никаких особенных эмоций по отношению к стране, откуда исторически недавно совершили исход ближайшие предки. Россия для этих людей нечто далёкое, экзотическое и ничуть не интереснее того же Китая. Выбранный наугад собеседник скажет, уморительно выговаривая трудные для иностранца имена собственные, что-нибудь вроде, "Ах, Достоевский, ах, Чайковский! Ах, "Щелкунчик", ах, увертюра "1812"! Как прекрасно!".
Некоторые увлекаются изучением генеалогии, ездят даже на места бывших своих местечек. Но и это никакой связи с Россией, с языком, культурой не выражает. Мой сын, приехавший в США в 16 лет, вполне сохранил русский язык (по крайней мере, разговорный), но Россия для него никакого специального значения не имеет. Для внучки — русский язык уже полностью иностранный, о России и говорить не приходится. Язык, с которым приезжают, утрачивается за одно-два поколения. Для формирования именно диаспоры необходимо что-то ещё, связывающее со страною исхода. Национальное чувство, голос крови. При всех ассимиляционных тенденциях этот голос слышен гораздо дольше, чем язык. В Питтсбурге, например, есть польские, итальянские, еврейские районы. И хотя, скажем, в итальянских районах я не слышал итальянской речи, дух Феллини над ними явно витает. Этнический состав нынешней российской эмиграции мне неизвестен, но на её еврейскую часть всерьёз рассчитывать не приходится. Еврей способен с южной горячностью отказываться от своих кровных корней, объявлять себя русским поэтом, прозаиком, кем угодно, кричать на всех перекрёстках "я вырос в России, мой родной язык русский, моя культура русская и что же во мне еврейского, да ничего!". В самОм настойчивом повторении слова "русский" я порою чувствую элемент уговаривания и ещё более самоуговаривания. Но всё это — ровно на одну жизнь кричащего. Еврей может раствориться в американском плавильном котле, но Вечным Русским он не станет.
Проблема соотношения национального самоощущения и языка обсуждалась бесконечно. Меня немного удивило привлечение в качестве своего рода авторитета Владимира Познера*, "решение" которого отнюдь не представляется новым. Я хорошо его помню по моим последним советским месяцам, когда стали появляться телемосты и т.д. Человек он, несомненно, способный, и абсолютно циничный. Кому он служил в те времена, вспоминать сегодня не обязательно, но, видимо, атмосфера в России сейчас такая, что ведущие talk-show, шоумены (кажется, так теперь выражаются по-русски) воспринимаются, как серьёзные фигуры даже в интеллигентных кругах. Не очередной ли признак вестернизации сказывается в этом? Вспоминается здешний полуанекдот, дошедший до меня в пересказах. Лет 15-20 назад некая сеть закусочных выпустила агрессивную рекламу против конкурента, Макдоналдса. На экране пожилая дама откусывала кусок соответствующего гамбургера и с изумлением говорила "Where is the beaf?". Это "где же мясо?" молниеносно распространилось по стране, стало присказкой, а дама, в свою очередь, стала знаменитостью. У неё брали интервью, спрашивали мнение о политике, кинофильмах и т.д. Думаю, мнения Познера лишь очень немногим более весомы.
Не исключаю, правда, что в случае с Познером я поддаюсь инерции эмоций далёкого прошлого. Всё-таки гораздо важнее, что человек делает сейчас. Я не смотрю российское телевидение и не знаком с программами, которые ведёт Владимир Познер. Сами по себе подобные постоянные передачи — важный элемент общественной жизни. Вдобавок, я только что обнаружил имя Познера в компании вполне достойных людей (в частности, моей однокурсницы Светланы Ганнушкиной). Имею в виду список "недрузей русского народа", опубликованный небезызвестным Александром Севастьяновым:
http://www.ndpr.ru/news/?nid=321
Севастьянов публично одобрил недавнее убийство Николая Гиренко в Санкт-Петербурге и называет это преступление "казнью". Трудно оценить публикацию на Интернете подобного списка иначе, как подстрекательство к новым расправам. Тревожно за всех этих людей.
Мне самому термин "русскоязычный" кажется вполне точным. К сожалению, он скомпрометирован известной публикой. Нет сомнения, что язык, в котором человек вырастает, имеет огромное значение. Я бы сравнил это с инструментом, на котором музыканта учили играть с раннего детства. Конечно, музыкальное мироощущение скрипача несколько иное, чем у пианиста. И всё-таки, речь идёт только об инструменте, и есть вещи, значением этот выбор (в случае языка всегда невольный) превосходящие. На той же скрипке можно играть музыку русскую, итальянскую, еврейскую и т.д., и т.п. Всё это, взятое вместе, становится просто музыкой. Но сколь же драгоценен, сколь неповторим каждый цветок в этом букете. То же и с языком. Все развитые языки — великолепные инструменты человеческого самовыражения. Их художественные возможности, при всех различиях в подробностях, в итоге равновелики. Тот же русский язык прекрасно передаёт Шекспира и Гёте, на него перекладываются и волшебство Песни Песней, и Псалмы царя Давида, сладостного певца Израилева, и Плач Иеремии. Так же и я, в меру сил моих, могу выражать своё еврейское мироощущение на доставшемся мне волшебно прекрасном языковом инструменте. Выбор его был не моим и пути Б-жьи неисповедимы. Кровное чувство действительно трансцендентно, но трансцендентные вещи имеют огромную силу в этом мире. История моего Народа — вечное свидетельство тому. И даже колоссальная сила языка перед этой начальной мощью меркнет.
Кстати, в русской литературе можно найти немало вдохновенных страниц о таком кровном чувстве. Сейчас мне вспоминается знаменитый эпизод с танцем Наташи Ростовой.
Конечно, я не рассматриваю национальные различия как барьеры, скорее, как разные грани нашей общей культуры. Классификация по языку вполне допустима и осмысленна, но при этом надо соблюдать осторожность — эмоции, связанные с национальными чувствами, как мы знаем, не шуточны. Заключённая здесь энергия огромна и может высвобождаться, к несчастью, в форме взрывов.
Познер Познером, но ссылка — притом шрифтовым выделением акцентированная ("ВПЕРВЫЕ Бродский назван великим РУССКИМ поэтом") — на Владимира Бондаренко из газеты "Завтра" меня изумила. Критик этот, как и его газета, достаточно известны, чтобы не принимать всерьёз их попытки приватизировать Бродского. "Литературная Россия" не имеет доступной публике интернетовской версии, но я нашёл две "бродсковедческие" (уже ведь и "бродсковедение" на белом свете объявилось!) публикации Бондаренко, обе более чем выразительные. Одна в "Международной Еврейской Газете", другая в газете "Завтра". Вот адреса:
http://www.jig.ru/culture/021.html
http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/denlit/088/11.html
В обоих случаях автор просто упивается отказом (кстати, в данном случае, сильно преувеличенным) Бродского от своего еврейства. Более внимательный исследователь мог бы заметить, что такой, подчас горячий отказ, к сожалению, является именно специфической еврейской чертой, национальной болезнью. Истоки невроза объяснять нет необходимости. При всей индивидуальности мироощущения, особенностях творчески одарённых людей и т.д., красоты в подобном публичном отказе от своих родителей немного. Моральная несостоятельность здесь, по-моему, кричаще очевидна.
Замечу кстати, что о проявлении еврейских черт в творчестве таких отстранявшихся от еврейства поэтов как Мандельштам и Пастернак, говорится в интересной статье Михаила Эпштейна:
http://magazines.russ.ru/zvezda/2000/4/epsht.html
Полагаю, что в версификационной манере Бродского, в самой протяжённости, предметной и рассудительной обстоятельности его стихов можно при желании услышать талмудическую интонацию. Оставляя углубление этого наблюдения людям, более увлечённым творчеством поэта, оговорюсь только, что никоим образом не посягаю на Бродского как национальное достояние господ Бондаренко, Проханова и иже с ними.
Вся аргументация г-на Бондаренко — низкого уровня. Попытки превратить Бродского в чуть ли не крестьянского русского поэта, вроде Есенина (но без первобытной мощи непосредственного красочного дарования последнего) смехотворны. "Северные" стихи Бродского действительно хороши, — он на мгновенье сбрасывает маску, в конце концов, просто приросшую к его творческому лицу, и говорит словами простыми, из сердца идущими. Из этого "действительно хороши" я бы исключил, несмотря на эмоционально-восторженную реакцию Ахматовой, как раз стихотворение "Народ", декларативное и общеместное**. Насколько я понимаю Льва Лосева***, Бродский сам отказался от этого произведения. Утверждения Бондаренко о каком-то "либерально-местечковом" всемирном еврейском заговоре, направленном на подавление "русско-крестьянских" стихов Бродского, — из серии ночных кошмаров на еврейскую тему. Такие кошмары — специфический невроз некоторых русских интеллектуалов. Возвращаясь к "Народу", процитирую Бондаренко:
"Без всякой злобы думаю, что если бы это стихотворение было посвящено не русскому, а отнюдь не чуждому для поэта еврейскому народу, оно бы уже вошло во все хрестоматии Израиля…"
Насчёт израильских хрестоматий сильно сомневаюсь, а вот оговорка критика выразительна. Стихотворение Бродского действительно вполне можно отнести к еврейскому народу, можно отнести к финскому (раз уж северные камни упомянуты), американскому, да, в сущности, почти к любому народу под этим Солнцем. Такова особенность декларативных одообразных сочинений, состоящих в перечислении более-менее стандартного списка общих мест. Такие сочинения говорят обо всём и ни о чём специально.
Изыскания Бондаренко в частной жизни покойного поэта попросту непристойны.
В публикации в "МЕГ" критик упивается, просто сладострастно упивается отказом Бродского выступать в синагогах. Что тут сказать. Я неплохо знаком с еврейским мещанством. Полагаю, что мещанство русское ничуть не привлекательнее. Просто с нас, евреев, во всём спрос особенный, нам уж точно — каждое лыко в строку. Я сталкивался в синагогах с бестактностью, чудовищным безвкусием в искусстве. И опять: не только, отнюдь не только в синагогах можно такое наблюдать. Бродскому, очевидно, недостало великодушия, широты души, чтобы подняться над мелким раздражением. Ведь и отрицательные ассоциации, окружающие сам термин "мещанство", сильно преувеличены. В польском языке глагол "мешкачь", сколько я помню, означает "жить", "проживать" (в русском языке, помимо мещанства, мещанина и т.д., от этого корня осталось ещё "замешкаться"). Вот люди и живут себе, — и дай им Б-г. В каждом — Душа Человеческая. Звёзд с неба не хватают, но и в крайности, свойственные некоторым интеллектуалам, не впадают со скоростью света тоже. Одним словом — необходимая часть общества, питательная среда, из которой тоже вырастают таланты. Не из мещан ли сам Бродский?
Неприязнь, презрение Владимира Бондаренко ко всему еврейскому очевидны. Это его право. Не сомневаюсь, что Станиславу Дмитриевичу с ним не по пути. В ссылке, которую я обсуждаю, видимо, сказывается какая-то российская специфика, от меня ускользающая.
Зачем редактор "Международной Еврейской Газеты" г-н Голенпольский заигрывает (и не в первый раз!****) с г-ном Бондаренко, я не знаю. Может быть, по вечной еврейской слабости, надежде, что волка можно уговорить стать вегетарианцем. Может быть по тактическим соображениям нынешних российских политических реалий. Ведь, если не ошибаюсь, даже такой историк как Владлен Сироткин принял недавно определённое участие в издании сочинений Шафаревича на всё ту же неувядающую тему. Воистину, в сегодняшней бурной российской жизни есть множество подробностей, которых мне знать и чувствовать не дано. Правда, и взгляд издалека — географического и национального — имеет свои преимущества.
Вопрос о литературном размере Иосифа Бродского я оставляю сейчас в стороне. Это установит время, а не г-н Бондаренко.
Всё, что я пишу, отнюдь не против обзора Фурты — это просто мысли вслух, точнее, на страницах журнала, вызванные статьёю. Хорошая статья и должна вызывать такого рода отклики.
Спасибо Станиславу Дмитриевичу за то, что он поделился с нами своими мыслями и взглядами.
Август 2004 г.
__________________________________
* Интересное интервью с Владимиром Познером опубликовано в №15 (352) "Вестника" July 21, 2004.
** Стихотворение целиком воспроизведено в цитированной статье Бондаренко. О реакции Ахматовой можно прочесть у Бондаренко и в обстоятельной статье Льва Лосева
*** Лев Лосев, цит. соч.
**** См. беседу Голенпольского с Бондаренко в редакции газеты "Завтра"
и комментарий к этой беседе в статье С. Глейзера
http://berkovich-zametki.com/Nomer45/Glejzer1.htm
Бродсковед из газеты "Завтра" высказывает довольно свежую мысль, что Израиль должен выплачивать репарации России за участие евреев в революции и ряд других изящных соображений на русско-еврейскую тему.
Публикую продолжение статьи о Вечном Русском, возникшее, как "комментарии к комментариям" Бориса Абрамовича Кушнера.
Станислав Фурта
И снова о Вечном Русском…
Начиная разговор о прозе Русского Зарубежья, я никак не ожидал, что тема эта встретит столь живой отклик, причём, как отметил в комментарии к моей статье "О чём пишет Вечный Русский?" поэт Борис Кушнер (см. "Вестник", №19 (356), 15 сентября 2004г.), "далеко выходящий за рамки собственно литературного обзора". Но для меня самого "собственно литературный обзор" имел первоочередное значение, и вот почему. Здесь мне необходимо сделать перед читателями "Вестника" одно признание. Опубликованная статья представляет собой текст лекции, прочитанной в июле этого года в г. Гданьске на конференции "Русская культура на пороге XX-го и XXI-го вв. в диалоге с Европой и миром". Дело в том, что более половины списочного состава участников конференции являлись деятелями культуры от метрополии, то есть, по крайней мере, имели российское гражданство. А раз так, то и расчёт был на то, что слова мои будут услышаны, прежде всего, на исторической Родине.
На ней, на Родине, ещё в пору безраздельного коммунистического диктата человек, выехавший за рубеж на ПМЖ, автоматически становился предателем. Затем, в эпоху горбачёвской перестройки, эмиграция на короткое время приобрела в глазах соотечественников некий ореол значительности – "отъезжантов" начали уважать: кого-то за проявление гражданского мужества, большинство же – за умение устроиться в жизни. В этот же период многие "рванули за бугор", сломя голову. Время шло, и новая эмигрантская волна вернулась эхом разочарования: и ценности-то там другие, не НАШИ, коль скоро бывший главный инженер завода вынужден таксистом работать, и пиво де баночное металлом отдаёт, и в огурцах маринованных уксусу чересчур… Общество отрезвлялось. Выяснилось к тому же, что ТАМ МЫ, такие трудолюбивые и талантливые, особо никому не нужны. Процесс отрезвления всегда болезнен, причём, как правило, трезвеющему становится легче, если удаётся переложить ответственность за своё нынешнее состояние на кого-нибудь другого, например, на того, кто намедни напоил. Так и складывался в обществе новый водораздел между теми, кто уехал, и теми, кто остался. Снова произошло пресловутое деление на "своих" и "чужих". В умах многих моих соотечественников, то ли оправдывающих внутренне свой "невыезд", то ли утверждающих самоценность за счёт уехавших, сложился своеобразный миф об эмигранте, как о человеке второго сорта, во всяком случае, в плане культурном. Основные постулаты этого мифа таковы: эмигрант оторван от своих национальных корней (что совершенно правильно), а потому безмерно страдает (что вовсе неочевидно), эмигрант вынужден в ущерб прежним духовным ценностям (разумеется, впитанным на Родине с молоком матери в эпоху всех войн, чисток и застоев) переориентироваться на ценности сугубо материальные, и, следовательно, никакого серьёзного вклада в мировую культуру сделать не в состоянии. Читательской аудитории "Вестника" эти рассуждения могут показаться дикими и не заслуживающими внимания, однако, всё это было бы действительно смешно, когда бы ни было так грустно. Одновременно с публикацией в "Вестнике" моя статья была размещена в интерактивном Интернет-журнале "Проза.ру", и я мог получить достаточно оперативно читательские отклики. Привожу ряд выдержек:
"Вы можете представить себе роман, созданный "наднациональным" писателем? Чья почва и чья судьба будут дышать в этом произведении? Судьба и почва "человека мира"? Типа brekfest namber one (орфография оригинала сохранена – С.Ф.) в закусочной, что на углу Бродвея и Пятой авеню? Так ведь безвкусно, сударь!"
"…Какой Бог у тех, кто живет на Западе - думаю, известно Вам гораздо лучше, чем мне."
"…у поэтов-эмигрантов (вероятно, прозаиков тоже) вместе с ностальгией появляется ощущение некоторой неправомочности писать о сегодняшней России "оттуда" - утеряно моральное право."
"…пока на память при мысли о современной русской зарубежной литературе, кроме Солженицына, никто не приходит."
"Зарубежная русская литература является, в большинстве своём, частью деловой культуры Запада. Всё чаще мотивацией художественного сообщения служит принудительно высокий жизненный стандарт."
и так далее… Справедливости ради надо отметить, что были и другие отклики, но об этом позже.
Увы, и в российских средствах массовой информации культурная жизнь Русского Зарубежья стала отчасти фигурой умолчания. И книгоиздательства, и редакции литературных журналов публикуют русскоязычных авторов "из-за бугра" крайне неохотно. Редкие исключения (упоминавшиеся мною романы Аксёнова и Гладилина, проза Дины Рубиной и т.д.) скорее подтверждают общее правило. Не думаю, что это делается сознательно. Просто срабатывает тривиальный принцип: у нас хватает собственных проблем, чтобы заниматься проблемами чужими. Потому-то и живуч в сознании пусть даже и вполне интеллигентного россиянина стереотип о культурной неполноценности эмиграции.
Я сам – гражданин России, проживаю в этой стране и считаю себя её патриотом. Однако в поисках хлеба насущного провёл за рубежом в общей сложности лет пять, что помогает лучше понимать тех, кто покинул Россию навсегда и отчасти солидаризироваться с ними. Так вот, целью моей статьи было показать, прежде всего, российскому читателю, на примере анализа художественной прозы, что культура Русского Зарубежья СУЩЕСТВУЕТ. Причём культура, удовлетворяющая самым взыскательным требованиям. Список авторов и произведений, упомянутых в моей статье, может показаться хаотическим, однако мне хотелось представить в той или иной степени литературу различных русскоязычных анклавов, а также литераторов "всех эшелонов". Мне казалось, что для реализации этой задачи недостаточно ограничиться произведениями признанных мастеров слова (Аксёнов, Гладилин, Дружников, Рубина). Чрезвычайно важно было показать "тылы и резервы" зарубежной русскоязычной литературы, а потому представить также и не столь громкие имена, и более того, указать на существование помимо всего прочего целого пласта литературы, имеющий в настоящее время статус самодеятельной.
Причём двигало мною при написании этой статьи не только восстановление "исторической справедливости". Я действительно верю в то, что культура Русского Зарубежья чрезвычайно важна для российской интеллигенции. Для доказательства этого положения и замышлялась вступительная часть к статье, которая, как следует из комментариев Бориса Кушнера, не оставила равнодушной аудиторию Русского Зарубежья.
Отвечая на комментарии Бориса Кушнера, я остановлюсь на трёх аспектах.
Аспект первый, заявленный в комментариях Бориса Абрамовича: "Вернётся ли маятник?", который бы я сформулировал так: "Насколько оправданы мои надежды на то, что Русское Зарубежье так или иначе может повлиять на экономическое, культурное и духовное возрождение России?"
Сложный вопрос. Вполне возможно, что в моих высказываниях можно услышать "элемент самоуговаривания" (воспользуюсь выражением Б.А.Кушнера). И снова обращусь к откликам на публикацию моей статьи в Интернет-журнале "Проза.ру":
"…а не выдаёте ли вы желаемое за действительность, не видите ли то, что хотите увидеть?"
Я очень хорошо понимаю, что мои логические построения вокруг фигуры Вечного Русского напоминают проповеди наивного эсперантиста, причём именно "эсперантиста", поскольку речь не идёт о чисто национальном явлении. Отсылка к строкам Некрасова в моей статье неслучайна, и степень своего оптимизма я бы определил, как умеренную. Я было попытался опубликовать этот материал в одном из российских журналов, но его отклонили именно в силу концептуальной спорности. Редактор журнала так и сказал: "Ваш посыл противоречит данным социологических опросов, согласно которым эмигранты из России всеми силами стараются интегрироваться в западное общество, а, стало быть, и дистанцироваться от исторической Родины." Я прекрасно понимаю, что и сам русский язык может исчезнуть в эмигрантской семье через одно-два поколения. Кстати, а как насчёт языка китайского? Мне доводилось встречать во время странствований по Европе этнических китайцев, проживающих в США, говорящих на английском, и которые, по их собственным словам, имеют в настоящее время о родном языке достаточно смутное представление. Недаром Кушнер упоминает о том, что в итальянских районах Питтсбурга не слышал итальянской речи. "Плавильный котёл эмиграции", о котором пишет Борис Абрамович, работает по одним и тем же "законам физики" для всех наций. Готов также принять аргумент Кушнера о том, что в массе своей дети и внуки эмигрантов из России не будут иметь "никаких особенных эмоций" по отношению к "стране исхода". Поразительнее всего, что упомянутый мною критик В.Г.Бондаренко, присутствовавший на моей лекции в Гданьске, повторил аргументацию Бориса Абрамовича почти дословно.
Я, конечно, не социолог, никакими статистическими данными не располагаю и основываюсь лишь на собственных ощущениях, которые мне даёт общение с бывшими соотечественниками по Интернету. ЧТО, скажите, заставляет огромную массу людей, разбросанных по всем уголкам земного шара, часами просиживать у компьютера и общаться на русском языке? Не та ли самая начинающая формироваться особая духовная среда, о которой я писал? Приведу ещё один отклик на своего "Вечного Русского" и на сей раз раскрою его авторство. Татьяна Сопина, вдова поэта Михаила Сопина, увы, не очень широко известного в России, написала:
"…исход, о котором Вы пишете, создает мировое духовное пространство, помогающее пишущим дышать свободнее."
и далее привела слова самого Михаила, которые он перед смертью попросил вывесить для своих друзей в Интернете:
"Приближаясь к концу жизненного пути, благодарю мировую мысль (компьютер) и Родину - компьютеризация обеспечила мне возможность встретиться с мировоззренчески близкими мне друзьями (выйти из глухой блокады неизвестности), а государство терпело, не добило меня раньше времени"
И вот ещё один поразительный отклик на идею о "попятном движении маятника":
"… подумала о процветании Китая и пожелала это Родине. Если бы слова того публициста (имеется в виду Леонид Жуховицкий – С.Ф.) вдруг стали реальностью... Мы согласны торчать в… (умышленно не указываю анклав – С.Ф.) ради этого – в конце концов, надо же найти оправдание собственному существованию и образу жизни."
Конечно, не стоит рассматривать читательские отклики, как основу серьёзной аргументации, но определённый ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ настрой они создают. Говоря о готовности Русскоязычного Зарубежья к помощи исторической Родине, надо, конечно, иметь в виду, что русскоязычная среда чрезвычайно неоднородна. Ситуация отличается коренным образом от нации к нации, от анклава к анклаву. Надежда на "попятное движение маятника" тем обоснованнее, чем менее эффективен "плавильный котёл". Исторически Соединённые Штаты Америки – страна переселенцев, поэтому интеграция эмигрантов в американское общество происходит относительно безболезненно. Но вот, прожив около трёх лет в Германии, я могу с уверенностью утверждать, что ассимиляционные процессы протекают там крайне трудно, вне зависимости от того, идёт ли речь о русских, евреях или даже этнических немцах. И те, и другие, и третьи остаются "ауслендерами", по крайней мере, в течение жизни одного поколения.
Что касается "еврейского вопроса", то это материя чрезвычайно сложная. Процитирую писателя-сатирика Марка Азова, у которого я и позаимствовал термин "Вечный Русский":
"…самое забавное, что и в Израиле мы Вечные Русские, иначе, как русскими, нас здесь не считают. Такая вот, и правда, появилась на Земле третья после евреев и цыган вечно кочующая нация."
У меня вообще есть ощущение, что русскоязычные евреи Израиля в большей степени склонны считать себя русскими, нежели те, кто проживает в какой-либо другой стране. Почему? На мой взгляд, еврейский народ отличает одна черта, не присущая никакому другому. Будучи рассеянными в незапамятные времена по всему свету, евреи оказались перед выбором: либо ассимилироваться и исчезнуть с лица земли, как нация, либо вопреки всем и вся сохранять традиции в условиях диаспоры. Евреи выбрали второй путь. Насколько это получилось – вопрос другой. Разумеется, евреи диаспоры и "евреи храма" – не одно и тоже. Но стремление к обязательной национальной самоидентификации на чужой земле у евреев в крови. Это как инстинкт самосохранения. В глубине души еврей всегда знал, что не сегодня, так завтра "злые ветры истории" могут закинуть и его, и родных и близких совершенно в иные края, поэтому сохранение национального и религиозного самосознания – вопрос существования нации, как таковой. У евреев же, оказавшихся в Израиле, на своей земле, нет нужды к национальному обособлению, нет необходимости отстаивать своё еврейство. И тогда влияние, которое оказывает на мировосприятие этих людей русский язык, становится куда более сильным.
Но для того, чтобы о влиянии в будущем русскоязычной диаспоры на экономическую, культурную и духовную жизнь в России и других странах, образовавшихся на развалинах СССР, можно было говорить всерьёз, необходимо соблюдение двух условий, причём, отчасти противоречащих друг другу. С одной стороны, для того, чтобы русскоязычная среда не исчезла, не растворилась в западном обществе, необходимо её пополнение "неофитами". С другой – в этой среде должно появиться желание оказывать исторической Родине содействие в той или иной форме, а это означает, что на Родине должен в лучшую сторону измениться "климат". Политические события в России последнего времени говорят о том, что российские политики в очередной раз пошли "своим непутёвым путём". И конечно, то, что российское руководство медленно, но верно (остаётся лишь надеяться, что не навсегда) возвращается к авторитарной системе правления, отнюдь не способствует, например, притоку инвестиций из-за рубежа, в том числе, и от бывших соотечественников. Однако очевидные "проколы" в российской внутренней и внешней политике никак не могут изменить современного геополитического расклада, в котором западные страны и страны, образовавшиеся после распада Советского Союза, хотя бы минимально ориентированные на демократические ценности, неизбежно должны прийти к стратегическому партнёрству. Сейчас же, скорее, наступило время культурного диалога метрополии с Русским Зарубежьем, и надеюсь, что моя статья каким-то образом вписывается в этот процесс.
И в этом, культурном разрезе я хотел бы упомянуть очень показательный пример "попятного движения маятника". В октябре этого года в рамках IV Форума молодых писателей России, организуемого Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ С.А.Филатова в первый раз состоится вручение Литературной премии Бориса Соколова. Премия Бориса Соколова учреждена для российских молодых писателей в возрасте до 35 лет за оригинальное литературное произведение. Борис Соколов (1887-1979) - известный ученый, доктор биологических и медицинских наук, писатель, общественный деятель. Борис Соколов был вынужден эмигрировать из России в 1919 году. Долгие годы работал во Франции, а затем в США, автор 27 книг – научных, научно-популярных и художественных произведений. Учредителем премии стал его сын, Кирилл Борисович Соколов, гражданин США, бизнесмен, Президент Фонда "13D Research, Inc.", крупный специалист в области исследования мирового Фондового рынка и инвестиционных программ. Осенью 2003г., когда было объявлено об учреждении премии, я брал у Кирилла Соколова интервью для российского образовательного журнала "Дидакт". Разговор шёл на английском языке, поскольку русским языком Кирилл Борисович не владеет. Вполне понятно желание сына увековечить память своего отца, но я спросил у господина Соколова, почему премия учреждена не в области медицины или биологии, где Борис Соколов был более известен, а именно в литературе. Ответ был следующим:
"Литература – это тот локомотив, который способен вытянуть из кризиса российскую культуру в целом, а вслед за ней и экономику".
Основываясь на этом частном примере, выскажу осторожное предположение, что, по крайней мере, культурное содействие развитию России со стороны наиболее масштабно мыслящих представителей Русского Зарубежья будет оказываться независимо от наличия ностальгических чувств, независимо от степени интеграции в западное общество, независимо от включённости в русскоязычную духовную среду и даже независимо от сохранения языка, а просто в силу новой геополитической ситуации, в силу возникновения принципиально новых угроз в лице международного терроризма, подталкивающих Россию и Запад к сближению. В силу того, что неразвитая в экономическом, политическом и, в какой-то мере, в культурном плане, но обладающая колоссальным разрушительным потенциалом страна оказалась волею судеб в роли союзника Запада. Такова нынешняя объективная реальность, которая будет доминировать в ближайшие десятилетия, и шараханья российского руководства к авторитаризму процесс сближения с Западом могут лишь замедлить, но никак не остановить. Поэтому вполне логично предположить, что Русское Зарубежье в этот процесс активно включится, как только он приобретёт осязаемые масштабы.
Второй аспект, который я хотел бы затронуть, можно также сформулировать в виде вопроса: "Так кто же он, Вечный Русский?" Здесь я не столько вступаю в полемику с Борисом Кушнером, написавшим, что
"…еврей может раствориться в американском плавильном котле, но Вечным Русским он не станет",
сколько пытаюсь разъяснить свою собственную позицию по данной проблеме.
Упаси Б-г трактовать мою статью как попытку загнать представителей Русского Зарубежья, невзирая на национальную принадлежность, в некое общее "культурное стойло". Такая попытка a priori утопична, поскольку еврей в любом случае остаётся евреем, немец – немцем, а финн – финном. Борис Абрамович абсолютно прав, говоря о мистическом значении "голоса крови". Такое явление бесспорно существует. Однако и преувеличивать его значение не стоит – вспомним хотя бы, что у большинства народов то самое чувство "национального самосознания" появилось в исторических масштабах относительно недавно. Например, все европейские войны раннего средневековья были войнами за сюзерена, а не за нацию или территорию. Первые проявления патриотизма, как такового, многие историки относят лишь ко временам Столетней войны. Ещё в меньшей степени имеет значение "мистическое значение места". Ностальгия по "бескрайним полям и плакучим ивам" в эмигрантской литературе давно превратилась в расхожий беллетристический штамп. К "месту" привыкают достаточно быстро – знаю это по собственному опыту. Когда, прожив долгое время в Германии, я вернулся назад в Россию, то показ по телевидению очередной демонстрации неонацистов где-нибудь в Нижней Саксонии вызывал у меня весьма неожиданную реакцию: "Опять у НАС творятся безобразия!"
"Вечный Русский" – явление наднациональное, "экстерриториальное", в котором мистическое значение приобретает, прежде всего, язык. И, говоря об этом явлении, мне бы следовало постоянно употреблять термин "русскоязычный", когда последний не был бы столь скомпрометирован в общественном сознании. Если вести разговор о национальных культурах народов бывшего СССР, то диффузии, диссоциации подверглась в первую очередь именно русская культура. Парадокс заключался в том, что, несмотря на всю трескотню о национальном равноправии, русский народ являлся государствообразующим. При этом государствообразующий народ в советской системе был лишён большинства государственных атрибутов, присущих другим национальным образованиям. Выставляя напоказ достижения национальных культур "братских республик", связанных жёсткими цензурными рамками, коммунистическая пропаганда крайне небрежно относилась к собственно русской культуре. Не следует, конечно, забывать, что, например, современное почвенническое, сугубо национальное направление в литературе также зародилось в советские времена, но можно ли ограничить чисто национальными рамками творчество как уехавших Аксёнова и Гладилина, так и оставшихся Гранина, Есина или Орлова? Навряд ли. Я совершенно умышленно перечислил здесь совершенно разных писателей. Настоящие же почвенники: Распутин, Астафьев, Белов, Абрамов хотя открыто и не преследовались, но власть относилась к ним с большой настороженностью, поскольку пуще огня ещё со времён Ленина боялась обвинений в "великодержавном шовинизме".
Это обстоятельство привело к появлению наднационального феномена в русскоязычной культуре советского времени и к тому, что эта культура достаточно легко адаптировалась представителями самых разных национальностей. Конечно, зачастую сам масштаб того или иного явления выводит его за национальные границы. Произведения Толстого и Достоевского принадлежат уже не только русской, но и мировой культуре. Однако, тот культурный слой, о котором я пишу, был наднациональным по сути своей, в силу исторически сложившихся обстоятельств. Так вот, представители эмиграции второй половины ХХ-го века формировались именно под воздействием этого культурного явления, и потому являются его носителями и хранителями. Основу, фундамент русскоязычной культуры прошлого столетия составляет, в первую очередь, язык. Язык ведь – не просто инструментарий для передачи мыслей, он также имеет некую сверхъестественную функцию. Перевод шекспировского Гамлета Бориса Пастернака является литературным шедевром, а не простой транскрипцией строф великого англичанина. Сохранится ли русскоязычная наднациональная культура, разовьётся, обогатится или же исчезнет вместе с её создателями и носителями, будет зависеть от того, насколько окажется плодотворным процесс взаимной духовной подпитки между Русским Зарубежьем и метрополией.
Наконец, третий аспект моих "комментариев к комментариям" Бориса Кушнера связан упоминанием в моей статье некоторых имён в качестве "авторитетов" по рассматриваемому вопросу. Слово "авторитет" здесь мною намеренно взято в кавычки, поскольку ни Познер, ни Бондаренко авторитетами в области национальных проблем никак являться не могут. Это две принципиально разные фигуры и поводом для упоминания их фамилий была не деятельность г-на Познера или г-на Бондаренко в общем и целом, а два события, связанные с их именами, которые я посчитал в какой-то мере знаковыми. Что касается talk-show Познера, то меня поразила отнюдь не озвученная им "формула причастности к русской нации". Принципиально то, что сам вопрос этот был поставлен перед многомиллионной телевизионной аудиторией и то, какой перед этой аудиторий прозвучал ответ. А поскольку в современной России СМИ лишь весьма условно можно считать независимыми, предложенное решение в той или иной степени отражает взгляд на проблему российской политической элиты. И в этом я тоже усматриваю потенциал для возможного диалога между метрополией и многонациональным Русским Зарубежьем.
Намного сложнее обстоит дело с упоминанием в моей статье фамилии Бондаренко. Разумеется, я в курсе, что представляют из себя такие издания, как "Завтра" и "День литературы", редакционную политику которых В.Г.Бондаренко во многом определяет. Я не берусь здесь ни анализировать, ни критиковать ультрапатриотические воззрения г-на Бондаренко, поскольку в этом случае следовало бы, по крайней мере, определить их место в современном спектре помыслов и чаяний российской интеллигенции. А для разговора, начавшегося (не будем об этом забывать) с критического обзора прозы Русского Зарубежья это означало бы "уход в дурную бесконечность". Тем не менее, серия публикаций Бондаренко о творчестве Бродского весьма показательна. Личности Нобелевских лауреатов в области литературы традиционно служили полигоном для выяснения отношений между представителями различных партий российской интеллигенции, но самые яростные баталии разгорелись по поводу определения мест в мировой литературной табели о рангах Бродского и Солженицына.
Увы, случилось так, что, как и во второй половине XIX-го века, так и в конце века XX-го российское общество оказалось расколотым. Собственно говоря, в том, что по поводу путей развития страны в обществе существуют разные точки зрения, нет ничего плохого. Но тот разрушительный энтузиазм, с которым представители того или иного лагеря набрасываются на своих противников, вместо того, чтобы вести взвешенный диалог, достоин сожаления. Российские интеллектуалы снова наступают на старые грабли, а было бы не грех вспомнить, что на фоне непримиримых идеологических войн прошлого между славянофилами и западниками возникла "третья сила", вовсе лишённая каких бы то ни было идейных ориентиров, кроме одного – стремления к абсолютной власти любыми средствами. Возьму на себя смелость предположить, что кое-какие наиболее одиозные, экстремистские заявления и с той, и с другой стороны порою продиктованы не столько позицией, сколько желанием "побольнее лягнуть соперника". Всё культурное наследие России подверглось варварскому, беспардонному дележу на "своё" и "чужое". "Своё", родное неизменно превозносится, а "чужое" подвергается поношению с той или иной степенью "изящества" аргументации. Не мудрено, что для представителей патриотического крыла Бродский оказался персоной non-grata. Не стану приводить примеров плясок на могиле покойного поэта, непристойных хотя бы уже потому, что ответить на нападки он не в состоянии. Можно как угодно относиться к исходным посылам работ Бондаренко о Бродском, но то, что они идут вразрез с вакханалией хулы в его адрес, бесспорно, и, так или иначе, служат восстановлению справедливости. И всё же, и здесь Борис Абрамович Кушнер абсолютно прав, приписывать творчество Бродского к достижениям русской национальной культуры неправомерно, также как и игнорировать определённые черты культуры еврейской, время от времени в его поэзии явственно проступающей. Позволю себе привести маленький пример. Даже в таком хрестоматийно-космополитическом, философски-космическом произведении, как "Литовский ноктюрн", есть подтверждающие мою мысль строки
Запоздалый еврей
по брусчатке гремит балаголой,
вожжи рвёт
и кричит залихватски: "Герай!"
Как у кого, а у меня это четверостишие порождает однозначный ассоциативный видеоряд – витебский цикл картин Марка Шагала. Но если, например, проза Шолом-Алейхема, вне всякого сомнения – часть еврейской культуры, а поэзия Рубцова – часть культуры русской, то творчество Бродского, притом, что черпало и из того, и из другого источника, лежит вне национальных рамок. Оно принадлежит тому экстерриториальному, вненациональному русскоязычному культурному пространству, о котором я веду речь. И потому, как человек пристрастный, позволяю себе обратить факт признания Бондаренко величины фигуры Бродского в собственную пользу.
В дискуссии о соотношении культуры Русского Зарубежья с культурой современной России, в определении того, насколько эта культура может считаться национальным достоянием, как и в вопросе, насколько можно надеяться на содействие представителей эмиграции в деле возрождения России, точку в нескольких журнальных публикациях поставить невозможно. Да и сам ход истории порою вносит коррективы в любые теоретические построения. Но в противовес пресловутой марксовой формуле: "Бытие определяет сознание" я верю, что исторический процесс подвержен опосредованному влиянию вынашиваемых людьми идей. И в том случае, если представители российской интеллигенции и интеллигенции Русского Зарубежья для начала хотя бы признают необходимость культурного диалога друг с другом, "попятное движение маятника" может стать реальностью не столь уж отдалённого будущего.
Октябрь 2004.