После. 1.
Алекс ненавидел чужих. Ну, не то чтобы совсем ненавидел, однако, простреливая очередной тварюге голову, испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие. А какому нормальному человеку будет неприятно смотреть, как бледно-серая жижа выплёскивается из уродливой черепушки, как лопаются выпученные черные или серые глазищи, как кривые ноги бьются в конвульсиях?
Любому будет приятно.
А Алексу, с его берданкой, так тем более.
Особенно после того, как погибла деревня.
В то утро было солнечно и необыкновенно ярко. И мысли в голову Алекса приходили по большому счету хорошие, счастливые, цветные. Яркие-преяркие.
Он встал, потянулся. Сладко-сладко потянулся: так, что захрустели косточки - все и каждая в отдельности.
Поглядел в зеркало и подмигнул небритому отражению.
Думай по-цветному
Потом Алекс чистил зубы и разглядывал гнойную черную ранку на левой щеке.
Подумал: надо что-то с ней делать. Мазь какую-нибудь раздобыть или еще что. А то гангрена начнется.
Впрочем, а где мазь раздобудешь-то?
Деревня мертва и лекарь вместе с ней.
Почистил зубы, с тоской поглядел на старинный одноразовый станок, забитый засохшим мылом. Бриться таким - удовольствие маленькое. А вольные торговцы, когда они теперь придут? Никогда, скорее всего. Не к кому уже приходить.
- Не буду бриться! - вслух, громко сказал Алекс.
Мудрое решение приободрило паренька, в голову вернулись цветные мысли, он даже принялся насвистывать веселую, полузабытую песенку.
Насвистывал ее, пока одевался и обувался, пока чистил верную берданку, пока цеплял на голову тёртую временем каску. Каска давила на уши и превращала Алекса в глухонемого. Чтобы слышать себя, Алекс запел громче.
А потом стал выкрикивать слова песни, чувствуя как цветные мысли расползаются во все стороны, как они уступают место серому, словно цепкая паутина, отчаянию.
Алекс опустился на колени и заплакал.
А почему бы и не поплакать, если всё равно никто не видит?
Почему бы не повыть на бледный потолок, если единственные свидетели твоей слабости - крепкие бетонные стены, металлический шкаф в углу да неработающий радиоприемник на разбитом столе?
Поспешно, словно боялся куда-то опоздать, Алекс стал рыться в карманах. Вытирал проклятые слезы, шмыгал носом и искал.
Шептал:
- Где, где, где, черт возьми?!
Фотокарточка обнаружилась в левом заднем кармане брюк.
Алекс долго ее разглядывал, так долго, что успели высохнуть слезы.
А цвета, они так и не вернулись.
До. 1.
Маринка обняла его, прижалась курносым носиком к щеке - шершавой небритой щеке - прошептала тихонько:
- Алекс, по-моему, я вижу - глаза у тебя голубые.
- Глупенькая, - засмеялся он. - Опять выдумываешь.
Маринка надула губки, чуть отстранилась.
- Нет, правда, вижу, - сказала. - Честное слово, вижу! Люблю тебя и поэтому вижу. Глаза у тебя голубые, как вода в нашем озере. А зрачки - как рыбки, мальки, они у тебя постоянно движутся, когда разглядываешь меня.
Алекс улыбнулся и прошептал, гладя Маринкины волосы, длинные, шелковистые, серые волосы своей любимой.
- Не бывает цветов, - сказал он. - Наслушалась пленника этого...
- Бывают, - заупрямилась Маринка и покрепче, поласковей прижалась к любимому. Обхватила его ручонками крепко-крепко, словно боялась чего-то, будто чувствовала, что расстанутся скоро.
Потом они долго молчали, стояли у обрыва и смотрели на светло-серый закат, а еще - любовались бледно-черной дымкой над озером.
Вода в озере была необычайно сочного черного цвета - так выглядят тополиные листья жарким летом во влажном оазисе.
Нежно-черные, изумрудно-черные цвета.
После. 2.
Пыль забивала нос, проникала за пазуху, в сапоги, везде, куда могла просочиться. Алекс старался не обращать внимания на клятую пыль. Пытался абстрагироваться, представить себя лишь еще одним элементом ландшафта: кустиком, если угодно, или холмиком, кочкой, песчинкой - вдруг получится.
Алекс ждал патруль чужих.
Сегодня, именно сегодня, в патруле будет он!
Борис, бледнокожий парень с татуировкой на левой щеке - с ядовитым скорпионом, жалящим самого себя.
Бывший пленник их деревни.
Да-да, сегодня удача улыбнется Алексу... надо верить в это.
Пыль нагло лезла за шиворот, скрипела на зубах, покрывала, хоронила его в бархане.
Но Алекс плевать хотел на пыль - главное, увидеть Бориса.
Главное, увидеть его сквозь мутное стекло оптического прицела.
Но еще лучше вот что: увидеть, как бледнокожий ублюдок падает, как он падает в песок, разбрызгивая во все стороны гнилые мозги и пустыня хоронит тело чужака, пожирает, прячет его.
Навсегда.
До. 2.
Деревянная клетка, в которой держали Бориса, была наполовину врыта в землю. Три раза в день женщины деревни приносили пленнику питье, два раза - еду. Домашние лепешки и сушеные фрукты в основном. Очень редко - воробьиное мясо.
Поначалу Борис жаловался, кричал на женщин, возмущался, потом свыкся. Вскоре совсем перестал обращать внимание на то, что приходилось есть. Сидел на земле и монотонно жевал фрукты. Мальчишкам, которые любили поглазеть на Бориса, покидать в него камешки, чужак вскоре надоел, и они оставили парня в покое.
Чужак стал неким символом деревни, ее талисманом что ли. Тем, что отличает от других деревень.
Старейшины подумывали поначалу, не убить ли чужака, но потом забыли о нем, завертелись, потонули в сотне мелких разбирательств - много проблем у деревни и без чужих. Торговля с вольниками, запасы воды надо пополнить, охоту в дальнем оазисе организовать - мало ли еще что.
А пленника беззащитного убивать - грех большой. Даже если пленник этот - чужак уродливый, тварь злобная, безбожная.
Однажды вечером к чужому подошла Маринка. Так, без особой причины, из любопытства просто.
Поправила домотканную юбку, уселась перед клеткой Бориса на корточки.
Спросила:
- Как ты?
Чужак выплюнул косточку, медленно положил в рот следующую абрикосину, пробормотал, пережевывая сухофрукт:
- Знаешь, я тут у вас уже с год, наверное. И, кажется, что начинаю видеть, также, как и вы.
- Я тебя не понимаю, - покачала головой Маринка, поправляя прическу.
- Не вижу цветов, - пожаловался чужой. - Все у вас серое, пустое, безмолвное.
Он посмотрел сквозь прутья на небо и прошептал:
- Даже небо ненатуральное, молочно-белое, грязно-серое, а ночью - черное... словно кино плохое, старинное смотрю...
Потом Борис посмотрел на Маринку и сказал:
- А вот ты, ты ведь даже не знаешь, что глаза у тебя красивые. Зеленые, яркие такие, как сочная трава в оазисе.
- Глаза у меня серые, - прошептала Маринка, растерянно моргая.
Чужак вдруг очень внимательно поглядел на нее, оттолкнул в сторону мисочку с абрикосами, прижался к прутьям и зашептал горячо, убедительно, так, словно от его слов, от его правды зависела жизнь ребенка, матери, может быть:
- Помоги мне сбежать, Маринка, пожалуйста, помоги... И я научу тебя видеть цвета, обещаю!
Маринка промолчала.
Конечно, она вовсе не собиралась освобождать чокнутого чужого в тот день.
Но сколько дней было еще впереди, дней, когда она сидела рядом с Борисом, дней, когда она беседовала с чужаком и расспрашивала его о цвете своих глаз.
До. 3.
Ракета взорвалась высоко в темном небе, разбрызгав во все стороны серые и ярко-белые звездочки.
Праздник Урожая, день Деревни - любимейший праздник и старых, и малых.
Народ радостно кричал, мужчины бряцали оружием, женщины подкидывали вверх мелкие монетки. Устроитель фейерверков радостно скалился и готовил к запуску следующую ракету.
Но больше всех, конечно, радовались мальчишки.
Маринка стояла рядышком с Алексом и пыталась перекричать толпу:
- Звездочки эти, они на самом деле красные и зеленые!
Алекс крикнул в ответ:
- Что?!
Очередная ракета вспыхнула ярко-серым цветком, блистательно-белой, с вкраплениями черного, ромашкой, осветила часть оазиса, деревню и пустыню за ней.
Маринка кричала, размахивая руками - втайне надеялась, что несчастный пленник заметит ее в толпе празднующих:
- Борис сказал, что ты хороший человек, но мысли у тебя, серые, блеклые! А я хочу, чтобы у тебя в голове появились цветные, яркие мысли, понимаешь?
Еще одна ракета - на этот раз шар. Все оттенки серого совместило в себе это чудо пиротехники, и Алекс радовался, как ребенок.
Он не слышал, что говорила Маринка, но на всякий случай закричал:
- Я тебя тоже люблю!
- Мысли по-цветному!! - крикнула девушка.
Потом она прошептала:
- Мне, кажется, я начинаю видеть. И вижу: глаза у тебя синие.
Еще Маринка сказала очень тихо, так тихо, что Алекс не расслышал бы ее, даже если б они были наедине:
- А у Бори - карие.
После. 3.
Вот и патруль.
Три бледнокожих парня в камуфляже и респираторах - во время песчаной бури в пустыне чужакам плохо приходится.
Народу Алекса легче - они родились и выросли среди песков.
Чужие двигались медленно, все время оглядывались, нервничали.
Да-да, они уже потеряли три патруля возле оазиса - и теперь осторожничают.
Все три патруля уничтожил он один, Алекс.
И этих ублюдков ждет та же судьба.
Он прицелился и ничуть не удивился, когда увидел на левой щеке патрульного татуировку. Черного скорпиона, что жалил самого себя.
Бог, бог бескрайней серой пустыни жаждал мщения, и он привел Алексу чужака, который убил его деревню.
Убил его Маринку.
До. 4.
Не сказать, что нападение было неожиданным: после того как Маринка и чужак пропали, деревенские не стали тешить себя надеждами глупыми, готовились они к смутному времени, беде грядущей.
Негодница помогла сбежать Борису, и теперь тот наведет своих на деревню.
Готовились деревенские...
Но не рассчитали немножко: не успели собраться, прикупить у вольных торговцев оружие, боеприпасы, не успели подготовить бойцов, обеспечить патрулирование.
Много чего не успели, так, по мелочи.
Много-много мелочей - а когда Алекс вернулся домой из дальнего оазиса, он нашел сожженную землю и деревянную клетку посреди деревни.
В клетке сидела на корточках мертвая Марина.
Его девочка.
Его сероглазая возлюбленная.
После. 4.
Когда из раны брызнула кровь, Алекс поморщился. Неприятна ему была кровь чужаков - вроде и человеческая, но какая-то мерзкая, тухлая что ли.
Мертвая и при жизни...
Но он все-таки довел дело до конца - срезал татуировку с щеки Бориса.
После. 5.
Маленький воробушек сидел на кресте и весело чирикал, пока Алекс аккуратно опускал на могилу кусочек кожи.
Маринка с пришпиленной к кресту фотографии смотрела неодобрительно, и Алекс почувствовал себя жутко неуютно. А лоскут кожи, лежащий на разрытом песке, показался ему неуместной игрушкой, нелепейшей вещицей...
Еще ему показалось, что Маринка не одобрила бы этого поступка.
И тогда Алекс сказал:
- Прости, солнце.
Он опустился на колени перед могилой, отложил берданку в сторону и, сказал, задыхаясь - может, от песка, что забивался в рот, а, может быть, и от подступивших слез:
- Я так и не научился думать по-цветному. В смысле, не смог, не сумел, не захотел, может? Не знаю. Нет во мне чего-то, что было в тебе, Мариш - веры, наверное?
Алекс прошептал:
- Знаешь, я ведь думаю, дело не в этом, правда? И ушла ты от меня не потому, что поверила в цвет, в этот чертов цвет, который выдумали чужие, дело в том, что я тебе чего-то недодал, вот ты и решила сбежать... Уйти, покинуть, оставить меня одного наедине с проклятой серой пустыней... Просто...
Мир перевернулся почти мгновенно, перевернулся одновременно с громким протяжным хлопком - Алекс не успел даже рассказать Маринке всё, что хотел.
Серая кровь текла из раны в спине, а он смотрел в белое небо и ни о чем не думал.
Просто глядел вверх, надеясь заметить хоть что-то...
Зеленый?
Нет.
Красный?
Нет.
Синий?
Нет, черт возьми!
Небо было таким же, молочно-белым, и серые тучи плыли по нему, готовые разродиться прозрачно-черным дождем.
Потом небо загородили тени.
Первая тень злобно прошипела, пиная Алекса в бок:
- Чертов мутант, это он убил Костика, Борьку и остальных!
Вторая тень кивнула:
- Вот сука.
Потом она пробормотала:
- Эй, тут фотка на кресте!
Шорох, треск разрываемой бумаги.
- Симпатичная телочка.
- Глянь, глаза какие, зеленые! А губы сочные такие, красные, яркие, блин, как у шлюхи!
- Отодрать бы ее напоследок...
- Ага. Я б ее схватил за кудри золотистые, загнул бы в позу и...
"Умеют мыслить цветами", - успел еще подумать Алекс.
А уже через секунду в мире для него не осталось красок - совсем-совсем не осталось, даже серой.
Примечание:
Берданка - одноствольное дробовое ружье системы Бердана
Берданка (сленг) - снайперская винтовка.