Когда мне грустно - небо покрывается тучами. Когда весело - солнышко светит, лучики острову дарит, деревьям да зверью лесному понежиться в тепле разрешает.
А солнце здесь красивое, чужое, но все-таки красивое, в особенности, когда сквозь тучи серые проглядывает, облака когда лучами-нитями волшебными протыкает, туман небесный всеми цветами радуги разукрашивает.
В последнее время зарядили дожди.
Нет, не так - в последнее время, только дожди и ничего, кроме дождей.
Это все потому, что когда-то было по-другому.
Когда-то нас было двое.
Я работал космонавтом, летчиком-разведчиком, исследователем звездным. Рыскал по чужим мирам, пригодные для жизни планеты искал.
Когда-то, давным-давно, стенку моего кораблика пробил метеорит, скиталец звездный, незнакомец случайный - именно он поставил точку в звездной карьере Артема Иванченко.
Благо, автоматика сработала, как должно, выкинула на огромной скорости в быстрой капсуле к планете ближайшей, незнакомой - даже определила вероятность того, что воздух на ней, жизнь будет.
Вероятность - меньше процента.
Но мне повезло.
Бухнулась капсула здорово, в песок врезалась, аккурат на берег острова тропического, изумрудно-зеленого, упала.
Пробормотал, выбираясь из капсулы, подгоревший, обугленный комбинезон, стягивая:
- Долетался ты, пилот...
Огляделся.
Теплый песочек ласково под ноги ложился, синее море за спиной шумело, а в десяти шагах стояла она.
Ну да, она, девушка красоты неземной, солнечной такой красоты: волосы апельсиново-рыжего цвета, кожа ярко-оранжевая, глаза огненные, жгучие, прекрасные именно необычностью своей нечеловеческой, запредельной.
О, а как она ходила! Слово-то какое грубое, ходила, нет, не ходила она, парила над песочком, взлетала ненадолго, от земли отрывалась и снова к ней возвращалась, но не потому, что полететь по-настоящему не могла, а потому - я так думал - что островок свой любила, обожала просто, надолго покидать не хотела.
Долетался ты пилот, влюбился, зачем, почему - непонятно. Не стал маяк звездный зажигать, сигнал братьям-исследователям посылать, покорили тебя глаза рыжие, солнечные...
- Кей, - девушка представилась, заулыбалась, обняла меня - чужака, что непрошенным на планету ее явился - нежно так обняла, ласково, словно после долгой разлуки, словно не видела меня тысячу лет.
- Артем, - пробормотал я неловко.
Невозможно, не бывает такого - с первого взгляда влюбиться, и у меня не было - влюбился в Кей только после того, как обнялись, прижались друг к дружке крепко.
А, может, раньше всё-таки?
Язык у Кей певучий, как она сама, радостный, веселый, задорный. Говорила-щебетала что-то, за собой тянула, остров показывала - водопады, озера кристально-чистые, прозрачные, деревья огромные, толстокорые, птиц цветных, да зверей пушистых, ручных.
Забыл о Земле, о долге забыл: послушно бежал за Кей, будто щенок безвольный, фигуркой ее изящной любовался, красотой чужеродной. Подумал еще: может, в рай ненароком попал, не заметил как погиб, разбился? Потом плюнул на мысли дурацкие - какая разница?
Солнышко жарило, светило, улыбалось, и мы занимались любовью на вершине холма зеленого, купались в тепле добром, что местная звездочка дарила.
Может, в воздухе что-то местном растворено было? Обо всем забыл... Кей и только Кей.
Вечером желтоглазая красавица привела меня в домик свой, шалаш веточный и познакомила с дочерью.
Да-да, когда-то нас было не двое, а трое.
Не знаю, может, это и не дочь была её, но девочка на Кей сильно походила. Такие же волосы, глаза, походка, манера себя держать. Выглядела девочка лет на одиннадцать-двенадцать.
Звали её Сита, и мы быстро подружились.
Целую неделю я провел вместе с Кей и Ситой. Учился языку чужому, остров потихоньку изучал. Здесь всегда держалась хорошая, теплая погода, звери были дружелюбными, почти любой фрукт - съедобен.
Рай, рай, точно, рай, - думал.
Маяк установить? Увольте, даже и мысли не возникало.
Я любил Кей.
А Кей любила меня и остров. Ну, может, остров - чуточку больше.
И исчезала частенько, гуляла в одиночестве, наедине с Ситой оставляла.
Через месяц я уже знал несколько десятков слов на их диалекте и мог общаться.
Спросил Ситу:
- Сколько вы... на острове?
- Мы были здесь всегда, - засмеялась девочка.
Задорно Сита смеялась, невозможно было устоять перед её улыбкой. Смеялась Сита - смеялся и я. Хохотал, словно анекдот самый смешной в жизни услышал.
В хижину зашла Кей, необычная, изменившаяся Кей.
Печальная.
Впервые я увидел, как она грустит.
- Деревья скучают по дождю, - сказала Кей, а кожа её в это самое время из оранжевой в серую превращалась, прямо на глазах менялась.
- Когда-нибудь дожди пойдут, - пожал плечами я.
- Они должны пойти сейчас.
Сказала и на меня с упреком посмотрела, да нет, не просто с упреком, а еще как-то брезгливо что ли, чуть ли не с ненавистью, будто виноват в чем-то был. Потом также на Ситу поглядела, прожгла взглядом огненным девочку.
- Не получается, - пробормотала та виновато. - Сейчас, Кей, я попытаюсь лучше...
Я сидел на земле между ними и чувствовал себя дурак-дураком. Пропустил что-то, не углядел? О чем разговор?
- Что не получается? - спросил.
- Дурак или прикидываешься? - спросила Кей зло. - Острову дождь нужен. А ты любишь меня до сих пор.
- Чего?
- И ты! - заорала Кей, на Ситу надвигаясь. - Что с тобой такое? Ладно, он чужак, не умеет еще, не научен, но ты-то?!
Девочка улыбнулась, сказала печально, грустно, глаза прикрыв:
- Не знаю. Артем рядом, и я не могу просто... не выходит...
Ветер-ветер, злой колючий ветер дует, обдувает холмик земляной, травой яркой, тропической, заросший, дождем бесконечным избитый. Торчит на вершине холмика того палка-ветка черная, и еще одна к ней привязана, это чтоб палку в крест превратить, место запомнить, в душе отметка для того чтобы осталась, где Сита похоронена, девчонка оранжевокожая, глупая, так некстати в меня влюбившаяся.
Когда-то нас было трое.
Я прожил два месяца на чужой планете, когда, наконец, над островом собрались тучи, и пошел дождь, ливнем хлынул, землю насквозь протыкая, дорожки-тропинки размывая, в грязь-болото превращая.
Я шагал на вершину холма с остро заточенной палкой в руках, а там, на вершине этой, танцевала Кей, в каплях дождевых купалась, в воду небесную с головой погружалась, радовалась. И мокрые, рыжие, грязной водой испачканные, волосы её к голове липли, а глаза - глаза как всегда горели, огнем горели, чужой, непонятной мне правдой, костром погребальным, а, может, свободой?
- Зачем ты убила Ситу? - закричал я, останавливаясь.
- Она разучилась менять чувства! - ответила Кей, не переставая танцевать.
- Зачем?!
- Ненависть - это дождь. Любовь - солнце. Это так просто! Я тебя научу, Артем!
- Зачем ты убила Ситу, тварь?!
Остановилась Кей, глаза прищурила, из потоков небесных на секунду вырвалась:
- Острову не только солнце нужно, но и дождь, Артем. Травам, цветам, деревьям, зверям - всем нужен дождь. Сита молодая, глупая - разучилась ненавидеть. Если б она осталась жить - вы бы вместе погубили остров, иссушили его любовью своей ненужной.
Потом Кей улыбнулась и сказала:
- Но теперь дождь пошел, и остров напился, напоил ты природу ненавистью своей, Артем!
Смеялась Кей, и кожа её вновь золотой, оранжевой становилась.
Я молчал, за небом наблюдая - расходиться тучи начали, солнце огоньком робким сквозь них проглянуло.
Кей сказала:
- Пора и честь знать, звери лесные по свету яркому истосковались. Помоги мне, Артем. Всё очень просто, скажи: я тебя люблю.
Кей и не подозревала, как сильно я ее в тот момент ненавидел.
Когда-то нас было двое.
Прошло недели две с тех пор, а дожди не прекращаются. Постоянные смерчи сносят деревья, мясорубкой проходятся по острову, сметают всё на своем пути. Дорожки-тропинки в болото непроходимое превратились, звери лесные на холмиках, на деревьях уцелевших собираются, от непогоды спасаются, друг дружку походя жрут - и вода в низинах побурела давным-давно, кровью звериной напиталась.
А я жив.
Везет мне, погода милует - сижу на земле в шалашике, на вершине холма, жду, когда смерч очередной перемелет постройку эту ненадежную - и меня вместе с ней.
Иногда выхожу наружу, иногда даже вспоминаю поесть.
Но чаще к кресту - крестам - подхожу, молюсь тихонько. Молитвы на ходу придумываю - все равно ни одной не знаю. С другой стороны, зачем Кей и Сите молитвы мои, боги наши? Была ли у них душа?
Осталась ли душа у меня?
Не знаю... души может и нет, а звездный маяк, вот он, в руке держу - только кнопку нажать надо...
Да, лучше б погиб я, сгорел при входе в атмосферу, ярким фейерверком рассыпался в стратосфере, в звезду падающую, пылающую превратился!
Черт, как же я себя сейчас ненавижу...
Это так просто, оказывается.