Меня тошнило, рвало желчью и сердечной любовью, злостью, ненавистью и сентиментальными строками о радости к жизни.
Бумага уже исчерпывала свои ресурсы кристальной белизны и невинности. Мне было плохо, и я рвал, создавая, писал, уничтожая и плясал на углях империй созданных и разрушенных в один миг. Варварскими руками меня все сущего, все видящего императора мира и просто человека вселенной. Пуп земли вот как я подписал мои страдания.
Время? (с вопросительным взглядом). Время моих каяний бежало уже на протяжении пяти – восьми часов, не обращая внимание на окрики и всхлипы о пожарах, помощи дедушке, падения метеоритов и нехватки хлеба.
Писать, выписывать, вырезать на бумаге стамеской слова. Слова по образу и подобию твоему. Я ЛЮБЛЮ! Тебя проходящую каждый раз под моими окнами . Его, бьющего и грабящего. Её, плачущую и молящую за упокой души моей. Себя, в безпаметстве бьющегося в стекло. Бабочка. Вас, тех, кто бывает рядом и не ведает о моём присутствии…
На этом месте моё повествование делает крутой поворот, и все, что было написано до этой строчки, резко исчезает за полосой лесного массива.
А дальше? Туманное будущее, в которое не стоит заглядывать невооружённым глазом пласмасового бинокля. Там. Искажённый ритм моего сердца, отображённый на листе бумаги, жалкой корекатурой жизни переходящей в конечный, и ещё при рождении запрограмированный итог всего, к прямой линии. Беспощадно вычерченной смертью, по линейке времени отпущенной всякому живому на земные грехи, переходящие в небылицы и слухи. Летающие из уст в уста и переваренные беспощадной логикой мысли, выплюнуты на обочины памяти. В архивы загсов, моргов, а в лучшем случае, облезлых переплётов публичных библиотек. Стоящих молча, без ропатно, каменной глыбой и подчиняясь маленьким людишкам, бегающим с задиристым видом, забывших о смерти.