Как мне хочется этот «Киев» восстановить! У него всего-то шторки заело, объектив чистейший. Подёргать пинцетом если… или потерплю, пока не найду мастера на халяву.
Лежу я как-то на платформе. Хорошо не на краю и не вдоль. То есть в безопасности от скатывания на рельсы. Глаза разлепил, напротив лавочка и бабьи тапочки, чуть выше коленки. Но не до них.
Лежу на правом боку и под ним мокро, а платформа сухая. Вот, нельзя мне много пива после водки! Пока не поднимаюсь, ощупываю себя, и обнаруживаю в кармане пиджака, который ближе к земле бутылку. Достаю её. Недопитая наполовину «бормортень», туго заткнута пластмассовой пробкой. Вот и надо было мне тогда подняться! А то я зубами за пробку, рукой потянул и… пробка в зубах, а бутылкой с размаху по платформе. Дзынь, и вместо спасительных глотков, лужица на асфальте. Немного жидкости не растеклось широко, а собралось в углублении. Я раком кое-как встал и из углубления того два глоточка высосал.
Поднялся. Чистая публика меня обходит, а баба, чьи тапочки первыми, мои глаза увидели, на меня глядит. И вроде как меня жалеет.
- Чего, - говорю, - тётка? Не видишь, подыхаю!
Тётка в кошёлку нагнулась, что-то там прошуршала, и, показалось мне, булькает там у нее чего-то. Точно, булькало! Протягивает мне тётка эмалированную кружку. Бля! Пол кружки самогона свекольного, да такого вонючего, не выпить мне его, а выпить, сразу тётку обрызгать. А тётка всё понимает. Достаёт ещё из кошёлки половину луковицы с солью.
Влил я в себя зараз всё, что в кружке было, и сразу в луковицу зубами. Прижилось. Тогда выдохнуть осмелился. Пол лавочки, как ветром снесло, а тётке хоть бы хны.
- Садись, - говорит, - рядышком. Разговор есть.
Ну, я сел, в животе теплота, в голове ясность временная. Пока тётка разговор не начала, её разглядываю. Типичная тетка с юга. Белый платочек с сереньким узорчиком по краям, кофточка светлая, юбка тёмная, слегка задралась, так как тётка глубоко на лавочку уселась, и половину круглых коленок без чулок видно. «Плюшки» ей только не хватает, но погода тёплая. Лет ей, наверное, меньше сорока, потому как живот впереди сисек ещё не торчит. Тем временем она разговор завела.
- Ты мне не поможешь? Семечки надо с платформы на базар перетягнуть. Я тебе заплачу!
Оглядываюсь, но никаких семечек не вижу.
- Да, вон, дочка с ними стоит! – и рукой показывает.
Точно, стоит девочка, лет тринадцати, а рядом с ней шесть мешков (после точно сосчитал) с этими самыми должно быть семечками. А мешки чуть не с девочку ростом.
- А как, - спрашиваю, - вы их сюда допёрли?
Тётка мне объяснила, что привезли они семечки на Курский, оттуда с той же платформы сюда шла электричка (они про электричку знали заранее), там мешки в тамбур покидали, тут выкинули. А почему тут, потому что рынок близко, и не впервые они сюда торговать приехали. Тётка только недавно присела передохнуть, и собиралась на рынок идти, грузчиков искать, а тут я ей подвернулся.
Вот, бля, думаю. Платформа то не моя, хоть места знакомые, но пьянь прибазарную не знаю. А без товарища, мне эти мешки одному сейчас не дотащить. Откуда силы, когда не помню, сколько дней кроме водки и бормотени ничего не жрал! Но тётке сам говорю:
- Плесни ещё малость, и потягали!
Тётка на меня посмотрела подозрительно, но четверть кружки налила, и сальца кусочек с черняшкой и луковицей на закуску приложила.
- Так, - говорю, - По переходу подземному далеко, и вверх-вниз. Давай тут с платформы сбросим, потом от рельс на травку оттащим. А потом потихоньку на базар.
До базара, надо сказать, метров полтораста будет. Как там потихоньку? На полдня работы мне теперешнему.
Начали мы мешки сбрасывать. Сперва с одного края платформы на другой перенесли. Потом, пока красный, на светофор посматриваем, тётка с девкой их мне спускают, а я за рельсы отношу. А в мешках килограмм по двадцать пять - тридцать! По тем годам, по моей силе, я бы их по два таскал. Но не в запое. Последней девчонку с платформы снял, тётка сама ссунулась.
И тут мене идея пришла. Хотя некоторую часть оплаты я потеряю, но мешки на базар одним махом переброшу.
- Тётка, - говорю, - а, сколько ты мне заплатишь? Или самогоном думаешь рассчитаться?
- А сколь бы ты хотел? Ну, пять рублей дам.
- Семь, - прибавила, когда моё выражение увидела.
- Десятку – и через десять минут твои мешки на базаре!
Тётка зажалась.
- Ну, таскай сама, а на базаре уже все опохмелились и напились, раскатают твои семечки по всей улице. И трояк давай сейчас!
Тётка жалась, жалась, на меня уже злится. Девочка, умница, вмешалась.
- Мам, ну дай ему, а то так и простоим до вечера. Я в уборную хочу.
Пока девчонка в уборную вокзальную бегала, тётка решилась. Отвернулась от меня, из-под лифчиков три рубля вытащила. Я их в кулак и пошёл, куда надумал.
- Парень, - кричит тётка, - ты куда?
- Не боись, сей момент вернусь!
А пошёл я во двор ближнего магазина, где грузчики на тележках всякий товар перевозят, и думал за трояк у них тележку на полчаса арендовать. Но грузчиков никого во дворе не оказалась, хотя две тележки пустых стояли. Ну, во мне грамм триста самогонки есть, значит смелый не уму, раздумывать долго не стал, взял одну тележку за ручку и повёз к семечкам.
Нагрузил четыре мешка, пробую, как повезу. Довезу. А больше мне грузить не стоит, хотя и тележку надо быстрей вернуть. Везём с теткой на базар, девка оставшиеся мешки караулит опять.
- А куда мы их на базаре денем, - спрашиваю, - Ты же всё за день не продаж?
- В камеру хранения, я уже сдавала.
Довезли, не перевернулись. Сбросили у камеры этой хранения, и я быстрей, за оставшимися и девчонкой, рванул. Второй рейс, всего два мешка, делать нечего. Все мешки на базаре, а за зад меня из-за тележки пока никто не схватил.
- Всё, тётка, работа сделана, гони ещё семь рублей!
Опять она в лифчиках порылась достала бумажки.
- Счастливой тебе торговли, а у меня уже тележку ждут!
- Спасибо Вам, - сказала девочка. Тётка только что-то буркнула, а я надеялся, ещё нальёт…
Теперь мне самый страшный момент, тележку назад возвращать. А ну как грузчики уже хватились, да что они мне скажут. На всякий случай семь рублей в носки запрятал, а трояк в кулаке, если что, грузчикам в нос сунуть. Можно, конечно, её так бросить. Но разный народ видел, как я её из ворот вывозил, как семечки на ней тягал. А мне ещё, может быть не раз на этой станции спьяну ошиваться.
И повезло же мне. Как был двор пустой, таким и оставался. Я за ворота тележку закатил и поскорей оттуда.
Небольшое лирическое отступление. Мы жили тогда втроём с женой и дочкой, но как я в запой, жена дитё за руку и к мамаше. И не то, чтобы я во хмелю буйный. Наоборот, как всякий хороший человек, добрее, чем трезвый. А вот не хотела она на мою пьяную рожу смотреть и всё. Хоть я с голоду сдохни!
Но домой надо пробираться. Опохмелился я ещё бутылочкой 0,5 бормотухи, как раз моя электричка подошла, и через минут сорок я был уже дома. По пути прихватил бутылочку «Московской», рыбину копчёную и чёрного хлеба полбуханки.
Всё. Решил с пьянкой завязывать. Вот эту водочку выпью, и хорош.
Затопил колонку, вымылся, побрился, одёжку вся сменил. С трудом всё это сделал, вспотел. Зато сижу чистый, налил рюмочку, выпил, как порядочный, рыбкой заел. Сразу же вторую и закурил.
И завязал бы в тот раз. Может быть. Да видения всякие пошли. Воспоминания недавние. Коленки эти тёткины круглые. Сиськи её, от которых пока тележку вместе везли, увернуться некуда было. Выпил ещё две рюмки, рыбку доел.
И понесли меня ноги на тот базар…
Нет, хочется мне этот «Киев» починить. И «пушкарить» с ним. А чего? Боятся-то?