Все вышло как-то особенно по-дурацки. Он ушел от меня ни с того ни с сего. Нет, конечно, были и слезы, и обиды, и взаимные обвинения, и к этой страшной мысли мы даже пришли одновременно. Однако мне совершенно не хотелось, чтобы он уходил. Но так было лучше для нас обоих. Хотя было ли так лучше для каждого в отдельности?
Зима пронеслась как один туманный сон. Депрессия не желала проходить. Ночами я тихо рыдала. С утра просыпалась с опухшим лицом, тащилась на работу, что-то там делала и мечтала лишь о том, как уткнусь носом в промокшую насквозь подушку и в очередной раз займусь самобичеванием. Ведь могла же, могла! Я могла остановить моего милого! Могла остановить, не дать уйти! Гордость! Эта вечная противная гордыня, которая так некстати накрывает с головой, подобно огромной волне в шторм. И нет сил сопротивляться нахлынувшей спеси, а ведь надо просто уступить, промолчать, придержать язык. Мой Толя, мой ненаглядный Толя… Как же я тебя люблю! Как скучаю по тебе! Мир наполнен только тобой, твоей улыбкой, глазами, сильными руками. Как же я хочу, чтобы ты вернулся…
Весна ворвалась в душу и хватка депрессии чуть-чуть ослабла. Я стала изредка улыбаться. Мир приобрел немного красок, не таких ярких и сочных, как были до этого, но хоть какое-то разнообразие... Я шлепала по мокрой дороге, старательно перепрыгивая лужи. Деревья окутаны фиолетовой дымкой рождающейся листвы. Кое-где на черной земле с редкими мазками зеленоватой травки мать-и-мачеха подмигивала мне желтыми глазками. «Чуить! Чуить!» — пронеслась над головой синичка. Розовато-сиреневая вата облаков пышными клочьями разбрелась по ослепительно яркому голубому небу. И тут я увидела мальчика лет трех. Такой пухленький, щечки как спелый персик, золотистые волосики кудряшками. Он был так красив, что я невольно залюбовалась. И не сразу поняла, что парнишка как-то странно одет для начала апреля: в легкую серебристую тунику и маленькие сандалии… Удивительный мальчик волоком тащил по земле огромный мешок. Но ноша явно не соответствовала ни возрасту, ни силе мальчика. Я подошла к нему:
— Давай помогу, — улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой.
Мальчишка окинул меня лучистым взглядом синих глаз и радостно тряхнул головкой:
— С удовольствием! — Кудряшки смешно подпрыгнули, запереливались в лучах оранжевого солнца.
Я подхватила мешок. Он оказался очень легким, словно внутри прятались шарики.
— Хочешь, я и тебя на руки возьму? А то в такой обувке простудится недолго.
— Неа, — он засмеялся. И смех маленького проказника зазвенел, словно валдайский колокольчик. — Ты правда хочешь мне помочь?
— Да.
— Тогда иди за мной.
Мальчонка побежал вперед. Лужи под его ножками взрывались мириадами брызг. Бриллианты капель зависали в воздухе, превращаясь в маленькие радуги. Казалось, что бегущий ребенок светится. А за ним неслась я, неуклюжая тетка с мешком за плечами.
Мой спутник неожиданно остановился, глядя на милующуюся пару. Полненькие губки со смешным детским изгибом надулись, словно созерцание юноши и девушки его расстроило.
— Это не он, — грустно сказало дитя.
— С чего ты взял?
— Я вижу.
Мы понеслись по лужам дальше. Он останавливался около влюбленных, пристально вглядывался в них и становился все печальнее и печальнее.
Мальчик устало сел на скамеечку.
— Кого ты ищешь?
— Я ищу любовь, — он вздохнул. Так вздыхает ветер на закате. — Все равно какую: птицы ли, собаки, дерева, людскую. Где твоя любовь? Ты прогнала ее… И теперь страдаешь.
Мои глаза тут же наполнились слезами. Я не хотела плакать, но кто меня спрашивал последнее время?
— Тебе больно?
— Очень, — всхлипнула я. Зачем же так резко по больному месту…
— Не плачь, — мальчик дернул плечиком. — Не плачь, я не люблю, когда людям больно.
— Тогда зачем ты делаешь больно? — Опять забыла платок, придется, как в детстве, рукавом вытираться.
Малыш протянул кружевной платочек, пахнущий медом. Я размазала косметику по щекам. Из груди вырвался протяжный вздох. Мальчишка молчал, расстроено поджав губки.
— А что у тебя в мешке? — чтобы как-то поддержать разговор, поинтересовалась я.
— Счастье и любовь, — просто ответило небесное создание.
Я глупо хихикнула.
— И что ты с этим будешь делать?
— Подарю его влюбленным. Только оно действует, если пара любит. Односторонняя любовь любовью не считается.
— А ты этот… как его? Амур!
Мальчишка снова надул губки и совершенно серьезным тоном произнес:
— Амур — мой старший брат, а я Купидон. Амур стрелами пользуется, а я вот пыль должен раздать.
— Пыль?
— Да. Кто ее вдохнет, тот вовеки не расстанется и будет счастлив. Амур иногда в одного промахивается, так другой страдает, убивается. А мне надо, чтобы пара была. Тогда они подышат пылью вдвоем и сразу становятся счастливыми. Открой да посмотри.
Я распахнула мешок и увидела массу, похожую на сахарную пудру, только розового цвета.
— А почему оно такое легкое?
— Так счастье и любовь всегда легкие. Я просто маленький. Мне его таскать неудобно.
Купидон с ногами вскочил на лавку, едва не упав. Радостно хлопнул в ладошки и засмеялся. От его мелодичного смеха, похожего на весеннюю капель, мне вновь стало хорошо и тепло. Он взял горсть розовой пыли, и, презирая все законы гравитации, ловко взмыв вверх и полетел к идущей паре. Ангел завис над влюбленными и осыпал их сверкающей пудрой. Они обнялись и поцеловались. Мужчину и женщину окутал розовый туман, они засветились, заискрились. И я поняла, что это их любовь на секунду стала видимой. Купидон продолжал ликовать.
— Теперь ты видишь, какая она красивая?! Идем искать любовь?
И мы побежали! Через два часа наш мешок почти опустел. Мальчик летал вокруг меня, планировал то так, то этак, иногда просто зависал в воздухе. А я наблюдала за ним, и на душе становилось грустно. Уныние вновь начало сдавливать грудь тисками.
— Ты не расстраивайся, — улыбнулся малыш и сделал в воздухе сальто. — Ты иди, погуляй. Мешок легкий, я и сам теперь справлюсь.
Вредный мальчишка схватил мешок со счастьем и, не прощаясь, скрылся в красных барашках облаков. Я почувствовала себя полной дурой. Даже Купидон от меня удрал… Слезы вновь предательски закапали на плащ. Но теперь я совершенно не стеснялась их. Шла и ревела.
Куда занесли меня ноги, не знаю. Многолюдная улица встретила взрывом разноцветных огней, весело подмигивающих всеми мыслимыми и не мыслимыми цветами. Я продиралась сквозь толпу такая одинокая и несчастная, без любви, без счастья, никому не нужная, никем не любимая. Вслед мне оборачивались люди. Их учтивые и сочувствующие взгляды раздражали. Мне никто не нужен! Я никому не нужна…
Я металась по улицам, словно рыбка, которую течением занесло в чужую акваторию. Вокруг царил какой-то хаос лиц, звуков, света, жизни. Гогочущая молодежь, кричащая тетка, резкий рев клаксона, мужик толкнул так, что я едва не упала, чья-то сильная рука подхватила, прижала к груди. Я рыдала, уткнувшись носом в холодную кожаную куртку. Навзрыд. И никак не могла остановиться. Рука гладила по волосам, голос что-то шептал в ухо, я кивала и пыталась заставить душу заткнуться.
— Кто тебя обидел? Кто? — в который раз спросил голос.
— Купидон! — с третьей попытки выдохнула я и посмотрела на незнакомца.
Толя рассмеялся. Да, наверное размазанные тушь и помада вперемешку со слезами и соплями выглядят на самом деле смешно. Я отпрянула, моментально перестав разводить нюни. Ноги и руки тут же похолодели и принялись трястись, челюсть свело, теперь я буду говорить только заикаясь и обязательно полнейший бред.
— Что случилось? Почему ты плачешь? — в глазах было столько тепла и нежности, что я испытала сильнейшее желание вновь прижаться к его плечу.
Он обнял меня. Разум тут же начал визжать, чтобы я нахамила этому мерзавцу, ушла, гордо задрав нос. А голова уже привычно заняла свое место на груди. Его руки крепко держали меня, пальцы то и дело непроизвольно сжимались, скользили по мягкой коже плаща. Он соскучился. Я чувствовала это всем телом, душой. Казалось, что две банальные половины ореха снова каким-то образом соединились. Моя половинка, моя любовь… Душа наступила разуму на горло, заткнула без сожаления.
Мы шли как в старые добрые времена: с одной ноги, его рука покоилась на моем плече, моя — спряталась в заднем кармане его джинсов. Как два пазла, идеально подходящих друг другу. И улица приветливо освещала нас розовым светом. Он смотрел на меня и не мог налюбоваться, говорил какие-то глупости, как скучал все эти месяцы, как мечтал все вернуть назад… К чему эти слова? Я ведь вижу твою любовь, чувствую ее, ощущаю каждой клеточкой своего тела! Душа смеялась. Впервые за долгие месяцы она смеялась от счастья, наполненная им до краев. Я задыхалась от любви. Лишь разум тихонечко шептал: «Он мерзавец. Он обидел тебя, оскорбил, предал. Он бросил тебя, когда был нужен больше всего на свете. Он поссорил тебя с семьей. Ты до сих пор ни с кем из родных не общаешься. Вспомни, как рыдаешь каждую ночь из-за него. Он не надежный. Он предатель…» Голос разума крепчал. Он начал заполнять сознание. Душа, как неожиданно объевшийся голодный, потеряла бдительность. Стала тучной, неповоротливой и медлительной.
— Это моя жена! — говорил Толик каждому встречному. — Это моя жена! Моя жена! Моя жена!
Я счастливо смеялась. Прохожие шарахались от двух ненормальных. Через некоторое время его приставучесть начала раздражать. Шутка явно затянулась.
— Перестань, — попросила я.
— Это моя жена! — словно не слыша, радостно закричал он.
— Перестань! — рявкнула я.
— Моя жена!!! Пусть об этом знает весь мир!
И тут мой рот выдал то, от чего даже разум присмирел:
— Какая я тебе жена? Где кольцо? Где штамп? Не вижу!
Я резко развернулась и бросилась бежать в ближайший подземный переход. Я так хотела от него удрать, что совершенно не думала о последствиях. Неслась по ночным улицам, словно молодая антилопа по саванне, не разбирая дороги, не смотря под ноги. А когда, наконец, остановилась, то поняла, что душа умерла. Просто умерла и всё.
Даже разум пугливо молчал.
Потом робко предложил поискать хорошенького мальчика с золотыми кудряшками. Но в это время даже боги спят…
Захотелось с горя разрыдаться. Но план по слезам был в этот вечер выполнен на два дня вперед… И глаза остались сухими.
Я стояла посреди темного переулка в полнейшей растерянности, боязливо озираясь по сторонам.
Какой ужасный вечер! Сегодня от меня сбежал Бог Любви и я окончательно потеряла мужа… Боль разорвала сознание. Я закричала…
— Милая моя! Родная, проснись! — Толька тряс меня за плечи. — Проснись!
Я вскочила, в темноте пытаясь понять, что происходит.
— Ну, ты чего? Что тебе приснилось? Ты плакала и кричала! Кто тебя обидел?
— Купидон! И еще… Еще ты ушел.
Он крепко обнял меня, поцеловал в соленые щеки. Увлек за собой. Моя голова тут же нашла свое место на плече. Ноги обхватили его ноги, руки обнялись. Мы стали одним целым. Как два пазла одной картины, как две половины одного орешка… Рука любимого ласкала мое плечо, теребила волосы. В этом блаженном молчании мы прекрасно понимали друг друга. Здесь слова не нужны, здесь важно единство наших душ.
— Я никогда не уйду, ты же знаешь это. Я слишком сильно тебя люблю, — просто и без всякого пафоса сказал муж. Губы милого нежно коснулись моего лба. Я улыбнулась, пряча лицо в шелковых волосках на его груди. Он заботливо укрыл меня одеялом. — Спи, любимая моя, и не тревожься… Я рядом. Я всегда буду рядом с тобой.
Мой взгляд случайно скользнул по окну. Пухленький мальчик с синими глазами и золотыми кудрями сделал в воздухе сальто и вытряхнул остатки розовой пыли из холщевого мешка. Комнату заполнил пурпурный свет любви.