Жестокость

               

        Жили мы вдвоем с матерью в старом маленьком домике, который просто утопал в громадных тополях, кленах, березах, посаженных вокруг него давно. Наверное, деревья эти привезли тогда, когда закладывали фундамент. Росли здесь еще и дубок с елками, пышные кусты розы, жасмина. В палисаднике цвели георгины, ночные фиалки, еще какие-то цветы, летними вечерами от которых кружилась голова. За домиком был сад. Чего там тоже только не было. Вишни, сливы, яблони, груши, малина, смородина. В общем, не сад, а ботанический разгул. Между деревьями мы сажали картошку и другие овощи. Сколько было скандалов с соседями, которые, каждый со своей стороны, подчистую обирали росшие возле их заборов фруктовые деревья, вспоминать больно. В ответ на укоризненное материно замечание только и слышно было – куркули. А для нас это было все. Мать пенсии не получала, несмотря на то, что ей перевалило за шестьдесят. Такой был человек. Мужа убили на фронте, где-то в Прибалтике. Но сначала в революцию шагала по Москве с красными флагами – работала там на текстильной фабрике. Вышла замуж за народного судью. Вскоре его направили на Кубань. Судил попов, бандитов, кулаков, пока пуля не оборвала его жизнь. И мать приехала в этот городок, вторично вышла замуж за военного комиссара. Недолго пожили, как началась война. В сорок четвертом пришла похоронка: "Погиб смертью храбрых в боях за Родину". И уже после войны привезла в дом безногого старика, бывшего попа. А потом забрала из лагеря для политических и меня, своего внука. В революцию все перемешалось так, что самого себя бы не потерять. О том, что у меня есть настоящая мать, а дед не безногий, а тот геройский судья, я узнал, когда исполнилось лет десять. От соседей. Настоящая мать жила недалеко, но с другой семьей. До этого часто видел фотографии окруженной детьми молодой женщины. Никто не говорил, что они мои младшие братья и сестры. Когда узнал правду, взорвался. Я хотел туда, к ним. Я спал и видел, как играюсь с ними. Мать плакала.
      Вскоре дед умер. Пчелы, которых он держал, умерли тоже. Пенсия его кончилась, и мы стали жить только садом. Поэтому к деньгам отношение было самое бережное. Если мать давала рубль на кино, вместе с другими ребятами я всегда старался пробраться с черного хода, или через чердак. А рубль приносил обратно. Благо, кинотеатры тогда располагались в старых зданиях. Не как сейчас, ни с какого бока не подберешься.
      В тринадцать лет закончил семилетку, стал готовить документы для поступления в ремесленное училище. И тут подвернулся случай заработать. Недалеко от речки, от того места, где мы всегда купались, работали геодезисты. Однажды один подошел к нам и спросил:
      - Ребята, кто хочет заработать?
      Мы молча смотрели на него. Тогда он повернулся ко мне:
      - Ты хочешь? Работа несложная, планку переставлять, куда я покажу.
      Я пожал плечами и пошел. Выдали высокую планку с цифрами. Полмесяца носился с ней по лугу, а потом получил расчет – двести рублей по старому. Как бежал домой, как сжимал в кулаке эти деньги. И как обрадовалась мать.
      А вечером на столе появились колбаса, конфеты, печенье. И торт. Все это я уплетал за обе щеки, и не терпелось взглянуть на мой заработок. Потом, когда не получилось поступить в ремесленное – туда брали с четырнадцати лет – я получал зарпалату ежемесячно, до копейки отдавая матери. Дело стало привычным. Но тогда… До сих пор не пойму, почему не подумал, что богатства куплены на мои рубли. Я подошел к вазе, куда мать их положила, но там купюр не было. Обернулся к ней:
       - Ма, а где двести рублей?
       Она улыбнулась:
        - Да вот же, на столе.
        Я тупо уставился на стол. Непонятная злость сдавила грудь:
         - И это все деньги?..
         Мать удивленно посмотрела на меня. А я уже кричал, яростно махал руками:
         - Я работал, работал, а ты их спрятала. Схоронила от меня. Ты мне не мать. Я уйду от тебя к своей матери.
         У матери задрожало лицо. Тяжело опершись о стол, она поднялась, подошла к сундуку, открыла его. Я видел, как тряслись руки, но в этот момент ее ненавидел. Она вытащила новую рубашку, протянула мне. По морщинам текли слезы. Рубашка выпала из рук на пол. А я продолжал зло смотреть на нее.
         Никогда не прощу себе этой жестокости.