ОДНА НОЧЬ
Неожиданно Василий затеял развод с Нюркой. Жили вроде мирно, хорошо. И вдруг развод. Нюрка – баба смирная, для хозяйства – клад. Кругом у нее чистота и порядок. Сама – носик курносенький, глаза – бирюза с грустиночкой. Василий наоборот – огонь. Высокий, худой. Темные глаза играют. До женитьбы был первый гармонист. Девки с ума сходили. Как женился – все.
Трактор долго тарахтел у дома и заглох.
- Уходишь, значит?… - тихо спросила Нюрка и опустила голову.
- Да ну ее к черту, жизнь такую, - отвернулся к окну Василий. – С тобой как в могиле. Скукота.
Нюрка заплакала:
- Куда пойдешь-то? – испуганно вздрогнула. – Отца – матери нету.
- К Хандренку пойду. Хата пустая.
- Пьет он.
- Пускай пьет. Не помеха.
Нюрка опять голову книзу, плечами задрожала:
- Уходишь, значит! –повторила снова.
- А-а, хватит, - кулаком по колену и на улицу. Только пыль хвостом.
А вечером – гармонь за селом. И Хандренок у магазина:
- Любка, две белых давай. Жилец новый у меня.
Любка баба толстая:
- Хы, обрадовал. Сорок лет, а ума ни на грош. Васька, что ли, Нюркин?
- А хоть бы и так.
- Другой бы не пустил, а тебе лишь бы с кем выпить. На, чтоб ты поперхнулся.
- Не поперхнись ты, когда тебя с Кирюхой накроют.
- Ах ты… кобель шелудивый…
Но Хандренок уже далеко.
Темно. Со стороны автопарка еще летят удары молотка. Хлеб только убрали. Пахнет хлебом. Соловьи в посадке. Под копной шорох посильней мышиного. Погодя гармошка выдохнула, вроде как устала. Звезды крупные и месяц серпиком.
- Любый ты мне, Вася. Ох, как любый! Радость ты моя первая.
- Отодвинься… Хандренок скоро придет
- По мне хоть сам черт…
Тамарка красивая. Волосы распушила. Глаза сабельками пых-пых. Но раньше была лучше. Подносилась. А ласкает как! Нюрка ласкаться не умеет. Уткнется в подушку и сопит. Но Нюрка хорошая. А Тамарка красивая. Первая любовь. Все Нюрку побить грозилась. Проходу не давала.
От посадки тень отделилась:
- Вась, где ты?..
Хандренок.
- Здесь мы. – Тамарка соломой зашуршала, поближе приткнулась. – Чего один?
- Отказала Валюха.
Хандренок упыхался. Прет, как от сивушной бочки. И лучной запашок. Заедал.
- Пять лет мозги бабе сушил. – Тамарка стакан взяла и бутылку туда – буль буль, буль, буль…
- На, Васенька.
Водка теплая. Не лезет, отрыгается. Жарко облепила Тамарка, шепчет что-то. Оттолкнуть? А в душе червячок еще копошится. По иному все виделось. Ан нет, надломилось видение. Не так как-то.
- Перестань.
- Ты чего, Вася?..
Отвернулся в солому. Тяжело. Встал. Гармошку под мышку.
- Пойду.
- Вася!..
Не глянул. За посадкой асфальт речкой под луной сбоку села. Дома чернильные, крыши серебрятся. Тихо. Тропа через коровники к пруду. Вода усохла. Осока звякает. Шаги, вроде.
- Вася!!! – Тамарка шею обвила, чуть не в голос. – Люблю тебя. Ждала, ждала. Замуж не выходила. Ва-а-ся!..
Встряхнулся. В голове колокольцы.
- Домой надо. Вставать рано.
- Ушел же ты.
- Не-е, поругались маленько
До дороги дошли. Как в серебро окунулись.
- Здесь буду ждать. Не пустит, ко мне придешь.
Крылечко фонарем облитое. В занавесках свет. Стук - стук. Свет погас. Стук – стук. Дверь скрипнула.
- Кто там? – голос тихий.
- Я это. Открой.
Молчание. Вроде как выдохнула:
- Не, Вася.
- Что так?..
- Не знаю… Потом поговорим.
Брякнул спичками. Закурил.
С крыльца шагнул. Заря занимается. На дороге Тамарка светом оделась. Красивая. И… чужая. Махнул через плетень в кабине трактора рассветы встречать. Пока Нюрка не простит.