Отрывок из нового романа о советской армии.
Конец июля 1970 года. Балтика. Остров Сааремаа, самый крупный в Моонзундском архипелаге. Бригада береговой охраны частей морпеха расположилась по побережью по обе стороны от столицы острова, маленького, аккуратненького Кингисеппа.
Служба была так себе, если сравнивать с событиями 1968 года в Чехословакии, в которых бригада морпехов тоже принимала участие. Тогда из транспортных "ИЛов" десантировались над Молдавией – и на БТРах, БМП, сходу, через Румынию и Венгрию, чтобы нагнать побольше страху на вольнодумную Европу, взяли курс на Брно. Впрочем, и там особых боевых действий не велось.
Запечатлелся один случай на улице ближнего к Брно села, где бойцы окопались. Июль, жара нестерпимая, Все колодцы с водой отравлены. Молодые чехи куда-то попрятались, старые зверями косились на советских. Ругались. Они могли выпить из ведра даже отравленную воду, чтобы показать, что ее можно пить. И потом корчились в предсмертных судорогах вместе с оккупантами. Кого-то из парней удавалось спасти. Чешских стариков спасать было некому.
В один из дней группа из трех человек, где Боца был старшим,патрулировала по вечерним путынным улочкам. Навстречу катилась стайка пацанов лет по четырнадцать – пятнадцать. Для острастки пощелкав затворами на АКСах с откидными прикладами, бойцы надавали волосатикам подзатыльников и продолжили путь. Боца немного отстал, один из подростков показался подозрительным. И точно. Вскоре в сочных лопухах за аккуратными изгородями мелькнули взлохмаченные головы. А еще через мгновение увидел летящую в сторону патруля ребристую ручную гранату. Боца успел крикнуть "ложись!". Притянув ноги к животу, ребята вмялись в густую пыль. Взрыва почему-то не было – эдакого своеобразного негромкого хлопка. Но вдруг он почувствовал жжение под левой лопаткой. Позже. В медсанчасти, выяснилось, что большой осколок плашмя вжарился в спину. Защитил толстый зимний тельник, которые перед отправкой в Чехословакию приправили всем.
Вот, собственно, и все. Разгон демонстраций и кулачные разборки с местными не в счет. Основную работу сделали прибывшие раньше ребята из ВДВ и стрелки с танкистами. Последним на улицах Праги досталось больше всего. Танки забрасывали бутылками с зажигательной смесью, ребята сгорали заживо. Стрелков забивали камнями, и они - без приказа – не имели права ответить. Для морпехов же подобного дебилизма не существовало в природе.
Короче, на фоне возведенных еще в царскую эпоху бетонных форпостов, парни занимались тактической подготовкой, проводили рукопашные бои. До тех пор, пока в один из дней конца июля в казармах не прозвучала боевая тревога. Бойцы спешно погрузились на плавсредства и направились на основные базы в Балтийск и дальше, в Калининград. Там и услышали об учении "Океан".
Возле "стенки" стояли готовые к выходу в открытую воду крейсеры Балтийского флота. Отряд снялся с якоря, выстроился в кильватер и через проливы Каттегат со Скагерраком, через Северное море, ПА-де-Кале, Ламанш вышел в Атлантику. В отличие от балтийских, серых, коротких и холодных, волны Атлантического океана были безмерной длины, высоки и теплы. Безмерно пустынны были и просторы. Поздним вечером группа кораблей вошла в пролив Гибралтар, с далекими береговыми огнями по правому борту. Это виднелся африканский континет. Марокко. Огней на испанском берегу по левому борту никто не увидел. А к концу второго дня крейсера уже качались на рейде недалеко от Порт Саида.
В ту пору к власти в Египте пришел Анвар Садат, для поддержки его лояльного к Советскому Союзу режима эскадра и пришла. Затем была выгрузка на берег, беготня по раскаленным пескам за арабами. Резина у БТРов потрекивала, потому что воздух прогревался до 60 градусов, а поверхность барханов струилась маревом под все сто. Обжигало дыхательные пути, кожа на руках и на лицах висела лохмотьями. БМПэшки зарывались гусеницами и садились на пузо. Прячась за боевыми машинами, брйцы вышибали противника с позиций, неспешно продвигаясь для воссоединения с освободительной армией египтян. В одну из атак в составе штурмовой группы Беца заскочил в окоп. Отвернувшись от него, на коленях на дне стоял мусульманин и отбивал земные поклоны. Чуть подальше – брошенный автомат Калашникова. Беца развернул ствол в другую сторону неглубокой траншеи, дал пару очередей вдоль. И вдруг услышал за спиной сухой щелчок затвора. Клацнул боек, видимо, араб нажал на спусковой крючок, но патронов не оказалось. Больше Беца ничего не помнил, очнулся на борту крейсера с пробитой головой.
- Убивать надо было! Убивать, - со скошенным от злобы ртом доказывал ему боевой братишка, стрелок – водитель третьего парашютно – десантного взвода. – Если немец поднимет руки вверх, можно смело ставить АКС на предохранитель, если араб – все равно убивай. Или он тебя. Хорошо, что приклад только скользнул по черепушке. Кость вдавил под левой глазницей. Но кривым не будешь. Короче… считай, проскочил.
Облокотившись о поручни по стальным бортам, парни стояли на надраенной морячками палубе. Скоро сниматься с якоря. И домой. Море было стеклянным. До того спокойным в косых лучах заходящего солнца, что хоть разувайся и скользи по нему босыми ногами до самого горизонта. На пустынном до этого капитанском мостике засуетились. Наверное, снова матросики поскачут по железным палубам с веревочными "тещами". И вдруг от кормы к носу пошла легкая волна.
Бойцы были наслышаны о сейсмическом неспокойствии в этих краях. Когда возникла вторая волна, повернули головы по борту в сторону кормы. И на далеком горизонте – от Гибралтара – заметили темную точку. Она приближалась, раздуваясь в громадную серую глыбу.
Это была авиаматка из шестого американского флота. Сам "Энтерпрайз" пожаловал к устью Нила, под стены вожделенного для парней там, в пекле песков, Порт Саида. Авиаматка закачалась прямо напротив крейсеров, примерно в полумиле. Как пчелы над ульем, над ней жужжали самолеты м вертолеты. Вокруг поднимали волну корабли сопровождения – эсминцы, торпедоносцы, военные транспортники. Парни в бинокль рассмотрели перископ подводной лодки. И все это крутилось, вертелось, ревело, рявкало, как в гигантской карусели. На прямую, как футбольное поле, палубу высыпали американские матросы, летчики, обслуга. Даже женщины в форменных юбках. Когда первое волнение улеглось, ребята стали осыпать друг друга острыми репликами и восклицаниями через мегафоны. Дошло до отборного мата.
- Эй, янки, - кричали бойцы в боцманский рупор. – А не хотите вы в задницу вместо Египта?!
С борта авианосца вверх взвились красные ракеты. Морпехи сразу защелкали затворами АКСов, РПД, ПК. Экипажи кормовых спарок ЗРК поддержали бойцов, поводив стволами вверх-вниз. В этот момент с мостика раздалась громкая, четкая команда:
- Морскую пехоту разоружить. Задраить в кубриках до особого распоряжения.
Только много позже, на базе, парни узнали, чем был вызван такой нелепый приказ. Высокое начальство просто испугалось, что бойцы, неуправляемые, озлобленные военными действиями, "могут допустить в сторону американцев провокационные выстрелы", в результате которых неизбежно бы возник международный конфликт. А в тот момент, сочувственно улыбаясь, матросы предлагали ребятам сдать автоматы и пояса с полными боевыми комплектами. Морпехов затолкали в рассчитанные на четырех матросов – две нижние, две верхние койки возле стен – кубрики по семнадцать – двадцать человек. Во время похода сюда часть пехотинцев располагалась в трюмных подсобных помещениях, часть – прямо на палубах. И наступила долгая тишина. Духота, когда пот градом, несмотря на открытые крохотные иллюминаторы. А в два часа ночи – это время каждый засек подсознательно – авианосец раздраил жерла корабельных орудий и принялся методично расстреливать советские крейсеры. Холостыми выстрелами.
Вода была стеклянная, звук, как резиновый, отскакивал от поверхности и всей мощью обрушивался на железные борта кораблей. Поначалу ребята кричали от ярости, рвали на себе тельники и форменки. Казалось, вода уже переливается через иллюминаторы, стальная громадина тонет и помощи ждать неоткуда. Бойцы изодрали в кровь локти с коленями о гулкие переборки с железными дверями – результата не было. Морпехов просто замуровали. Свои же. И тогда они запели. Неизвестно, как у других национальностей, но у русских именно так. Песня – единственный выход из любого положения. Они пели долго, охрипли, осипли. Выбились из сил. Уж и канонада закончилась. Потом началась снова. Ребята перестали соображать….
Сколько прошло времени после первого выстрела с американского авианосца, никто не знал. Время просто перестало существовать. Кажется, через иллюминатор передавали сухой паек, но к нему не притронулись. Бойцов выпустили из кубриков только в Балтийске. И сразу под конвоем доставили в какие-то казармы. И парни опомнились. Они разломали, развалили, разорвали на части все, что можно было уничтожить. Они подняли бунт, которого Балтийск не видел даже в революцию…
Следствие длилось долго, полгода. После суда часть ребят упрятали в тюрьму, часть – в дисбаты. Бецу направили в отряд сопровождения баллистических ракет стратегического назначения подводного старта. Морпехи доставляли их с полигона в Капустином Яре в ставший ныне печально известным Североморск на базу атомных подводных крейсеров. Учли его ранение и заслуги.
Мать опасалась, что его посадят. А у него развилась боязнь замкнутого пространства. Он вообще стал бояться всего – и трупов, на которые насмотрелся достаточно, и закрытых помещений, и даже захлопывающихся дверей в гражданском пассажирском транспорте. А потом, когда он на заводе попытался добиться справедливости, его и вовсе поставили на учет к психиатру. Сердечко и без того с юности работало как бы с перебоями, в те времена не замеченными ни одним врачом. Теперь страх заточения, страх смерти досаждал чуть не ежедневно. Впрочем, многие боевые братишки так и не вылезли из советских психатричек аж до конца девяностых годов…
/отрывок из романа/.