Много дорог пришлось мне исколесить по стране. А сколько людей видел – не сосчитать. Одни просто приходили и уходили,другие оставляли неизгладимый след. Словом, на каждой дороге был свой попутчик, в каждой профессии – учитель. Но мне больше всех запомнились двое. По разному относились они к жизни. По разному учили меня глядеть на мир.
Четырнадцать лет прошло с той поры, когда, окончив курсы шоферов, стал я работать в автобазе небольшого городка. Меня поставили на стажировку к коренастому средних лет шоферу по фамилии Поляков. Впрочем, стажировка – не совсем точное выражение. Здесь лучше подходило – поставили на службу. Приходилось мыть машину Полякова, крутить гайки, бегать в магазин за водкой, а потом часами ждать, когда он вернется с "левака". Он жадно подсчитывал прибыль, и изредка оглядываясь на меня, повторял:
- Учись жить, парень.
За все это время мне ни разу не пришлось сесть за руль. Через месяц такой стажировки нас вызвал к себе начальник автобазы:
- Ну как? – пытливо посмотрел он на меня. – Научился чему-нибудь?
Я смущенно потупил глаза. Что сказать? Что научился прыгать через забор с водкой за пазухой, да ящерицей проскальзывать мимо механика?
- Да уж стараемся, - заюлил Поляков, - Правда, чуток туповатый малый попался, но у меня и медведь запляшет. Я же обещал, что научу. Вот и научил.
От неожиданности язык мой присох к горлу. А Поляков преданно заглядывал в глаза начальнику, не обращая на меня ни малейшего внимания.
- Завтра поедете в дальний рейс вместе. Полторы тысячи километров туда и обратно. Будете друг друга сменять, - сказал начальник. – Ты, Поляков, повнимательнее смотри за ним. Ну все, идите. - И углубился в бумаги
Рассказать бы начальнику, как проходила стажировка. Ведь автобаза большая, за всеми он не уследит. Но я не мог произнести ни слова.
А рано утром машина уже мчалась по прямой стрелке шоссе. Но чем дальше отъезжали от дома, тем больше усиливалась необъяснимая тревога. Вдруг на перекрестке увидели женщину с двумя корзинами. Она подняла руку, Поляков резко притормозил:
- На базар едешь? – спросил он.
- На базар, на базар. Подбросишь?
- Десяток яиц и пару улыбок, - определил плату Поляков
- Помилуй Бог, на тебе креста нету, - запротестовала было женщина.
- Все есть, не беспокойся. Ты лучше быстрее решай, согласна или нет?
- Согласна, - женщина мигом подхватила корзины.
- Полезай и ты в кузов, - глядя на меня, сказал Поляков. – Будешь корзины держать.
- Не полезу, - вырвалось у меня.
- Что? – бесцветные глаза учителя совсем побелели.
Я полез в кузов. Часа через четыре показался город. Оставив меня возле столовой, Поляков вместе с женщиной уехал. Появился поздно вечером,заметно под хмельком. Покачиваясь, он вышел из кабины, подошел, похлопал по плечу:
- Машину поведешь ты. Я буду отдыхать. И слушайся Полякова. С ним не пропадешь. Меня тоже когда-то так учили и, как видишь, я стал человеком.
Мы поехали. Всю ночь Поляков храпел в углу кабины, а у меня с непривычки дрожали колени. Под утро он проснулся, приказал остановить машину, налил стакан водки и выпил. Затем налил полстакана и дал мне. Я выпил, думал, что успокоюсь. А на рассвете наша машина лежала в кювете, и Поляков почем свет стоит клял меня. Я заснул за рулем
Вот такой наставник был у меня. Но жизнь свела и с другим человеком. Это Николай Андреевич Яковлев, кавалер ордена Ленина, старший мастер формовочного отдела цеха серого чугуна завода Ростсельмаш. До этого приходилось мне видеть гиганты заводы, но на таком еще не работал. На заводе огромные цеха. Самое же главное – комбайны. Здесь их собирали. Но устроился я все-таки не на сборку комбайнов, а в литейный цех формовщиком. Поначалу боялся расплавленного чугуна, грохота машин, летающих над головой кранов.
По первости показалось, что на меня никто не обращает внимания, каждый был занят своим делом. Только потом я понял, что просто давали время освоиться. В конце первой смены подошел мастер. Он дал вводный инстуктаж, вновь рассказал, для чего каждая деталь предназначается и спросил, какое впечатление произвела работа формовщика. А потом неожиданно стал расспрашивать, как я устроился, чем буду заниматься в свободное время. Посоветовал сразу стать на квартирный учет, потом спросил обедал ли я и есть ли у меня деньги. Такого внимания, признаться, еще не встречал. И первое боязливое ощущение мгновенгно растаяло.
Цех показался не таким страшным, а все люди в нем добрыми и отзывчивыми. И все семь лет, в течении которых я работаю в цехе, чувствую эту доброту и внимание, хотя давно уже не новичок. Всякое в жизни случается. Вот и у меня произошла непонятность. Вышло так, что споткнулся, как говорится, на ровной дороге. И первый, кто оказался возле меня – это Николай Андреевич Яковлев. Даже закадычные друзья не сразу пришли на помощь, некоторые и совсем отвернулись, а он был рядом. Как сейчас помню тот августовский душный день, когда впервые пришел на работу навеселе. Не было ни ругани, ни угроз, хотя мастер отстранил меня от работы. Был спокойный разговор, который подействовал сильнее, чем любые строгости. Мастер взял меня за руку и просто спросил:
- Ну что, брат, плохие дела?
И мне нечего было ответить. Злость кипела в душе на всех, но ни одного резкого слова не вырвалось. Просто не мог я огрызнуться. Опустив голову, рассказал все без утайки. Не скоро справился со своей бедой, но все время чувствовал рядом локоть старшего товарища. Он не говорил громких слов, что выведет меня в люди. Спокойно и молча делал свое доброе дело, считая, что обязан это исполнять. Добился того, что я опять стал человеком. А ведь таких, как я, у него сотни. Какую же нужно иметь силу доброты, чтобы вот так с каждым возиться? Как должен быть признателен человек за такую помощь.
На собраниях Николай Андреевич никогда не заявляет о своих успехах, никогда и не обещает того, в чем сомневается. Он привык делать дело, а не произносить громкие фразы. Потому из года в год формовочный отдел лучший в цехе. План постоянно первыполняется, и люди не уходят с формовки, какой бы тяжелой эта профессия не была. Трудятся годами, целыми династиями и довольны своей работой.
До сих пор за советами я бегаю к своему наставнику как к родному отцу, хотя сам уже давно взрослый человек. И ни разу он не отказал. А ведь случалось, что мы крепко ссорились.
Вот два человека, которые оставили в моей душе след, одинаково глубокий. Только один действительно натоптал в душе грязными сапогами, а второй посеял семена доброты. Ничего не забывается в жизни: ни хорошее, ни плохое. Только хорошее всегда сильнее. Думается о нем чаще. И тогда мир становится светлым и радостным.