Общественный инспектор
- Памидоры, памидоры-шмамидоры, покупаем памидоры. Кому памидоры-шмамидоры, зрелые спелые памидоры, бери пакупай!
- Не, пасиба.
- Дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни. Кому дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, Дыни! Кому дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни,? Покупаем вкусные медовые дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни, дыни.
- Памидорчики-шмамидорчики…
- Да, не не надо.
- Купы арбус, красный харощий арбус, очень вкусный арбус. Бэри бэри арбус. Дэвушк, возми, дарагая, вкусный арбус-шмарбус. Вай сматри какой – мммм, сахар, а не арбус, бэри дэвушк арбус-барибус.
- Покупали мы у тебя уже арбус-барибус, дерьмо у тебя арбуз – срали мы с него три дня и две ночи. Сам жри его, казел чуркестанский, чтоб ты срал с него всю жизнь. Чтоб ты подох от диареи.
- Ой, дэвушк, грубый такой, просто нэ дэвушк, а собака какай-т, злой дэвушк, нэ, дэвушк, а шакал. С моих арбусиков срать никто не срал, ты дэвушк просто по жизни засранк, а гаваришь на арбусики мои, нэ дэвушк ты, а шакал злющий и собака-барабака.
- Пошел на ***!!
- Вай вай вай, ща я мылыцыю пазаву-то как, паймешь тада как на честнога бызнысмэна ругатса, ты всо паймешь тада, засранка сраная.
- Ты, гнида, по-русски научись гаварить, сука чернозадая, приехал в Россию, так и говори по-русски, гнида.
- Всо, мой тэрпэние потерялось: мылыцыя, мылыцыя!!!
- Ага, палыцыйяя, палыцыйяя, научите ублюдка гаварить по-русски.
- Кому дыни, дыни, дыни. Кому дыни, дыни, дыни. Кому дыни, дыни, дыни.
- Нет, уж пожалуй хватит уже бахчевых…
- Чурчхелла, чурчхелла, очень вкусная чурчхелла-мурчхелла, очень разная и вкусная чурчхелла. Пахлава медовая с орешком, с грецким орешком, прямо из греции орешек. Пахлава-махлава, чурчхелла.
- Орехи, специи, специи и орехи-марехи, специи разные, орехи разнообразные, орехи и специи-мапеции, кому специи, кому орехи-марехи.
- Памидоры-шмамидоры
- Девушк, ой, не девушк, а персик, купи у меня персик, а то и ты персик и попка у тебя персик, и губки персик и грудки-абрикосики, купи персик…
- Нет, спасибо. *** тебе, а знаешь почему? Потому что ты хуй и в жопе у тебя хуй и на губах у тебя хуй…
- Пошла ты сама на ***, ****а ****ая….
- Пошел на *** и жри свою тухлятину сам, очень рада была послать тебя на хуй. Мудило.
- Дочка, купи у меня персики, тока седня сорвала и не дорого, и свежие, и спелые вот на попробуй кусочек.
- Вот, хорошо, давайте килограмма два.
- Ага, вот и хорошо… вот, ага и вот этот еще и этот, вот как раз два кило и один еще от меня бесплатно, вот этот вот самый красивый…
- Ага, спасибо, вот денежка.
- Спасибо тебе, дочка.
- Вам спасибо.
- Ээ, старая карга, ты что совсем с ума ебнулась – переманивать у меня народ.
- Я ничего, чего я…ты относись к покупателям хорошо и продажи пойдут.
- Ах, вот ты как! Да, я тебе щас! Щас все твои персики-шмерсики-то раскидаю!
- Давай давай, а я Арнольду то все расскажу, посмотрим тогда.
- Ой, напугала, бабка да у нас против твоего Арнольда бандиты, ты, что бабка ебнулась что ль. Хаха, хахаха!!! Вано, а ну, давай-ка этой бабке все перевернем-то на хрен.
- Вай, точно, Иванес, давай.
- Ой, ой памагите, памагите.
- Вот так вот, а-хахаха, о-хохахаха!
- Катись от седова бабка со своими персиками.
- Да, да, катыс бабка, пока пыздулэй не палучыла…хахаха
Хач и молдованин-украинец-хрен паймешь чо за не русская морда повалили тележку бабы Маши. Все вкусные и спелые персики выкатились и покатились по асфальту на проезжую часть дороги, а не спелые персики – они…а впрочем не спелых персиков у Бабы Маши не было. Так и стояла баба Маша и смотрела как раскатываются персики, как красноватые теннисные мячики, по горячему, нагретому долбанным южным солнцем, выбитому асфальту центра всем известного города черноморского побережья России. Только некоторые мячики прокатились через всю дорогу на другую сторону, большая же часть погибла под колесами «камаза», который в принципе и не виноват, што поехал сюда, но кто же знал, что так все случится. Баба Маша стояла и плакала под оглушительный хохот и гогот всей прокоррумпированной части рынка. Ну, а чего плакать то, баба Маш – надо домой идти. Подняла тележку – одно колесо очень сильно расшаталось уже – надо б новую купить - да где ж денег то взять. Баб Маша взялась за ручку тележки и всхлипывая побрела домой. А ведь так хотелось денег немножко заработать – не для роскоши, а чтоб дровишек к зиме подкупить, платочек теплый справить, а то откуда ж еще деньгам взяться-то – пенсия то мизерная, хотя всю жизнь работала – за трудодни, а когда контора то с документами всеми сгорела, то и оказалось, что баба Маша, и еще добрая половина колхоза, и вовсе не работала. Однако, о том стали поговаривать, что это специально так сделали-подожгли контору то, чтоб как будто бы документы уничтожить, а на самом деле только для отвода глаз все это. Документы на самом деле были в сохранности и денежки в район пенсионные шли по полной программе, а пенсионерам платили самый на сколько возможный минимум, меньше которого пенсия уже быть не может, а остальное ушло на строительство трех агромных домов для местных шишек, как раз и распределяющих пенсии – вот сволочи. Вот и хотела баба Маша чуть-чуть денежек заработать, для того чтоб зиму то хотя бы перезимовать нормально. А тут вот тебе какая оказия. Однако, в слезах, баба Маша и забыла о том благородном Арнольде, кем она рыночным бандитам грозила. Арнольд был благородной грозой, цунами, ураганом всех бандитов и врагов. После того как все уже знали, куда уплыли все денежки пенсионные, он просто так, по-простому, не долго думая, взял топор, пошел и разрубил каждого злюку и каждого, кто был связан с ними в этих махинациях пенсионных, на семь кусочков ровных и даже когда по весу сравнивали милиционеры, то разница получилась в десять-пятнадцать граммов, во как! Все хорошие люди знали о том, что это сделал Арнольд. А плохие люди сделать ему ничего не могли, так как бандитам никто не сказал (бандиты-то связаны были с этими чиновниками), что это он сделал, поэтому они и убить-то его и не могли. Да и милиция прокоррумпированная ничем не могла помочь бандитам, так как им тоже никто ничего не сказал. Вот какой народ! Вот и пошла баба Маша к Арнольду, сначала, правда домой заглянула, тележку скрипящую, как скрипка непаганини, поставила в чуланчик, курочек подкормила немножко, курочек-то хоть и мало было, да вот пользу они приносили ого-го какую! Яички каждый день свеженькие, а от них яишенка: глазунья или омлетик – вкусно, а по праздникам большим можно и заколоть одну, побаловать себя. Да вот только летом этим или мор какой нашел на курятинку, либо еще чего, но две молодки-то и подохли. Ну, да не об этом разговор. Котикам: Ваське да Мурзе молочка налила, дверку закрыла в избу-то свою покосившуюся. Да пошла к Арнольду, благо жил неподалеку.
Подошла, значит, к домику его скромному, но опрятному: по двору куры бегают: две рыженьких, три беленьких, да Петя-петушок огненно черно красный такой красавчик. Да козочка под окном пасется травку щиплет – клеверок мягенький. Собаки то у Арнольда не было. А на что ему собака, если плохой люд в домиках рядом с нашими старинными не живет. Остались старики совсем, да вот Арнольд еще -отрада наша. Арнольд парень молодой еще, ну, как молодой – годков под тридцать, не большой не малый, жилистый правда очень, мышцы ярко выделяются на теле и руках, не большие, но металлом прям налитые. Волосы по-простому стрижены. Рубаха широкая, да штаны черные рабочие в сапоги заправлены, лицо простое, глаза прямые и открытые. И сердце большое и доброе внутри у него, кровинушкой за простой люд обливающееся. Родители-то у Арнольда померли – разбились они на машине – тракторист Венька Ларьков, напился, да и в лоб прямо их жигуленку и влетел, а люди хорошие были родители то Арнольдовы – папа его военный раньше был, а мама библиотекарем работала. А Веньку хоть потом и в тюрьму посадили, да выпустили через пять годков, он то парень был неплохой, да до водки большой охотник дюже. Но не было Веньке счастья с тех пор – еще через пять годков нашли Веньку жена с сынком малым в огороде, страшно говорить, разрубленного просто на кусочки. И ведь изверги-то убийцы - еще кровь слили в лейку, да грядку полили – мол пусть растет овощ, да фрукт. А убийцу тогда так и не нашли, хоть и участковый у нас хороший – дядь Сеня, да еще из района мужики приезжали с собакой, да с инструментами всякими, никаких тебе свидетелей, никто ничего не слыхивал, ни видывал. Жалко Веньку, хоть и пьяница, да не сильно ж пил то и все ж человек свой, никакой-нибудь чужеземец. А Арнольдику то всего три годка отроду было, когда осиротел то он. А и не братьев, ни сестер, ни бабки с дедкой не было. Ну, что вот с ним делать то. Председатель тогда место ему выбил в детдоме хорошем в области. Да что же это мы его отдали б разве. Так Арнольдик и остался, всей деревней его воспитывали: недельку в одном доме поживет, недельку другую в другом, канешна, не дом это родной, да все лучше, чем по детдомам шататься-то. Так его и в школу отправили, кто тетрадочек купил, кто ручек с пеналом, а председатель на свои деньги собственные форму школьную справил. Добрый председатель у нас был, строгий, требовательный, но добрый и справедливый, никогда зазря не обижал никого, ну, а уж если напортачил кто чего, то держись тогда, во многом благодаря только ему, Иван Иванычу нашему, колхоз первое место и держал по всей области! Учился Арнольд прилежно на четверки и пятерки, ну, и троечки проскальзывали канешна, но очень редко, да никто и не ругался – все ж понимали все. Один раз только новая учителка прикрикнула на него и двойку поставила, за то что Арнольд домашнее задание не сделал по математике, а Арнольд и не сказал ничего. А ей потом объяснили, что он как раз вчера в новый домик переезжал, и потому и не успел сделать задание. Она тогда, прям к нему пошла и сказала, чтобы он из-за двойки даже и не переживал, что все будет в порядке. А в журнале она сама двойку зачеркнула и того задания пропущенного не требовала с Арнольда, а он на следующее занятие принес и не сделанное задание, и новое которое уже на этот день задавали, да причем правильно все было и не помогал ему никто с учебой, никто не делал за него. Иные говорили: «Давай, Арнольд, я тебе задачки решу. А ты пойди погуляй немного хоть, отдохни.» А он: «Нет, спасибо, я лучше сам, а то знать потом не буду этой темы, если сам задачку не решу. Мне это еще в институте пригодится.» Вот, значит, как. Тогда учителка-то молодая проверила все и удивилась очень – все правильно было и спросила его, сам ли он это решил. А он сказал, что сам, а она тогда ему пятерку поставила и благодарность всей деревне от себя в дневнике написала и сказала, что такой талант нельзя терять и, что надо будет Арнольду потом в институт обязательно идти. А он не загордился ни сколечко, только сказал, что так и сделает. Так и учился Арнольд, знаниями наполнялся. По выходным они с ребятами на море купаться ходили или игру какую затевали. А если не ходил на море Арнольд, то без дела все равно не просиживал, помогал тем у кого жил, все к тому времени умел, как мужик настоящий: и косил, и плотницкому делу научился, и слесарному, и трактор помогал разбирать, и комбайн водить научился; коз, коров пас, никакого дела не боялся. В деревне мальчишки его уважали: хоть и учился хорошо, но и в обиду себя не давал, мог и отпор дать. И девки уже тогда на него заглядываться стали, а чего ж нет. Завидный муж. И красивый. И умелый. А он особливо никого к себе близко не подпускал. Общаться, разговаривать - давай, а дальше нельзя. Говорил: « Вот, закончу институт, тогда и близиться будем, а сейчас нельзя». Вот какой парень. Со всеми мог общий язык найти, общие интересы со всеми у него были. Вся деревня радовалась. Однако, времечко шло, учеба к концу подходила и подошла. Так и доучился Арнольд и аттестат хороший получился у него. Выпускной-то прошел весело, да интересно, всю ночь молодежь гуляла, ну, выпила немножко конечно, но в такой вечер можно. А костюм Арнольду опять Иван Иваныч справил, хороший костюм, добротный. Арнольд после выпускного сразу в Москву поехал, в институт поступать. Провожали его всей деревней, удачи ему желали и наказали, чтоб сразу позвонил в деревню-то родную, как узнает, что поступил. А никто и не сомневался, что поступит Арнольд в институт – такого парня умного на деревне и припомнить то не мог никто, да и не было никого умнее Арнольда-то. Уехал Арнольд. Волновалась вся деревня – все ж таки сыном всей деревне приходился. Неделю, значит никаких известий от Арнольда не было, другую, уж, волноваться начали, хотели уж к нему посылать кого - узнать что, да как. А тут он и сам на утреннем автобусе вернулся понурый и прямо высохший какой-то, как будто бы погасла в нем искорка какая-то. Все: « Что такое, да что случилось, Арнольд, в чем дело, почему такой понурый вид?» А Арнольд только стоял и молчал. Только и увидели, как у него по щеке маленькая слезка прокатилась, а он ее вытер сразу и сказал: « Я не поступил». И замолчал после этого и не говорил больше ничего. До вечера не говорил ничего. А вечером к нему Иван Иваныч пришел, они заперлись в комнате и говорили долго. А Михайловна все тогда подслушала и стало всем известно, что приехал Арнольд в Москву и жил у родной сестры Иван Иваныча. Все к нему очень хорошо относились, выделили для него комнату, чтоб он заниматься мог и готовиться. Один день потратили на то, чтобы Москву показать, прокатили его по всей столице, все интересное показали. Арнольд тогда еще нервничал очень, что этот день упустит, что можно было бы позаниматься в этот день. Но сестра Иван Иваныча все-таки уговорила Арнольда тогда Москву-то посмотреть. Хотела ему вещи новые купить. На что он сухо сказал, что ни в коем случае не возьмет их, что она для него уже и так очень многое сделала. И ни в какую ведь. А поступать Арнольд решил в университет имени Ломоносова, на физико-математический факультет, говорит, что это самый лучший институт, что самый интересный факультет. Экзамены говорит, были не сложные, он все подобное уже решал еще когда в школе учился. Это он самостоятельно занимался, и по программе успевал и дополнительно. Вот ведь как. Сдал все экзамены, как ему казалось хорошо. Был доволен, что готовился более серьезно, чем понадобилось даже. Но ведь знания, не бывают лишними. И уже не очень расстраивался, что один день потратил на осмотр Москвы. Настал день, когда вывешивают списки с фамилиями тех, кто поступил. Арнольд с утра, еще до открытия приемной комиссии, уже дежурил у входа, так ему не терпелось поскорее увидеть свою фамилию в списке поступивших. Когда, наконец, народ запустили, то Арнольд, три раза вместе с сестрой Ивана Ивановича просмотрели список и не обнаружили его там. Арнольд испугался, но был уверен, что это какая-то несуразная ошибка. Они подошли к мужчине, который консультировал по вопросам различного содержания. Он еще раз перепроверил. Теперь уже по своим бумагам и сказал, что никакой ошибки нет, что все абсолютно правильно. Арнольд не добрал одного балла. Тогда Арнольд попросил представителя приемной комиссии показать в чем его ошибки, он был уверен в своей правоте. Тогда вызвали еще каких-то людей и те принесли его ответы на билеты по всем экзаменам. Арнольд увидел, листы, где стояла его фамилия, но ответы были написаны совсем другим почерком, это был не почерк Арнольда – ровный и гладкий. А какие-то неудобочитаемые каракули, да еще с неверными ответами. Конечно, листы были местами перечеркнуты проверяющим из-за неправильности ответов и в конце стояли вполне заслуженные оценки, но это были не его листы, не его ответы, не его, Арнольда, оценки. Затеялся скандал. Сестра Ивана Ивановича и Арнольд пытались объяснить, что это не Арнольда ответы. На что им сказали: « Раз кто-то писал за вашего сынка экзамены и получилось не так как вы хотели, то и нечего тут теперь скандалить!!» Их попросили либо успокоиться, либо покинуть приемную комиссию, либо их просто выведут отсюда насильно. «Приходите на следующий год и попробуйте еще раз, уже своими силами. Это все, что я могу вам предложить,»- сказал мужчина и собрал все неАрнольдовы бумаги в стопку и завязал их в папку. Тогда сестра Ивана Ивановича отправила расстроенного, поникшего, потухшего Арнольда к себе домой, а сама осталась ждать этого мужчину из приемной комиссии. Когда, он куда-то выходил, может и в туалет, то она подошла к нему и попросила его поговорить с ней. В разговоре она намекнула, что готова заплатить некую сумму, чтобы этого мальчика приняли в институт именно в этом году. Рассказала ему, что мальчик рос без родителей, что его воспитывала вся деревня, что он смог, даже в таких условиях, очень хорошо закончить школу, что ему очень нужен этот институт, что это его мечта и что на первой же сессии он докажет, что его не зря приняли в этот университет. На что мужчина ответил, что на самом деле деньги здесь тоже ничего не решат по той простой причине, что в университете на каждом факультете есть определенное место (или несколько мест) для человека из той или иной области и что Арнольд действительно очень неплохо сдал все экзамены, что это на самом деле не его листы с ответами, а подложенные листы, а на его место определили мальчика из вашего же района – сынка какого-то богатенького чиновника, который что-то когда-то сделал для проректора университета, то ли сделал, то ли друг, то ли друг друзей, короче, чем-то проректор чиновнику задолжал и вот таким вот образом расплатился с должком, а пострадал Арнольд, который в принципе не был виноват в том, что у него не было никаких знакомых влиятельных чиновников. На Арнольде просто отыгрались в футбол – отфутболили его абсолютно незаслуженно. Еще мужчина сказал, что и рад был бы помочь, но если он снимет того парня и поставит Арнольда, то снимут и его самого и поставят кого-нибудь еще. Сказал, что деньги здесь не помогут, да впрочем как и все остальное. Единственное, что могу посоветовать так это не расстраиваться очень сильно, а наследующий год приезжать и попробовать еще раз. «Вот и все, что я вам могу посоветовать. И попрошу вас, чтобы этот разговор остался между нами. А если вы и начнете скандалить, то все равно это ни к чему не приведет, все равно уже ничего не поменяешь». Ну, а что тут поделаешь… Придя домой сестра Ивана Ивановича рассказала все Арнольду, тот спокойно и молча все выслушал. Сказал, что все понятно, ничего тут не поделаешь. Сестра Ивана Ивановича предложила подать документы еще в какой-нибудь институт. « С такими мозгами, как у тебя, Арнольд, ты сможешь поступить в любой институт. Только выбирай!» Он улыбнулся, но сказал, что хотел бы учиться только в этом институте и больше нигде, сказал, что вещи он уже собрал и ближайшим поездом он поедет домой. Полночи сестра Ивана Ивановича пыталась переубедить Арнольда, в том что надо поступать в другой институт, но в итоге в три часа ночи потушила свет и они легли спать. Утром она поехала на вокзал и взяла обратный билет для Арнольда. Вот так вот получилось, вернее, не получилось. А осенью пришла в деревню повестка на имя Арнольда, что мол явится такого-то во столько-то туда-то для отбытия к месту службы в рядах нашей славной армии. Отправили его служить. Иван Иванович сам провожал Арнольда до военкомата. Наказал ему служить хорошо, не позорить свою родную деревню. Они поцеловались на прощание по мужски и разъехались. Арнольд писал письма регулярно, что мол, все у него хорошо, что старается, выполняет все приказы командиров, что всем большой привет, что всех он любит и целует. Он ни разу не жаловался на суровый армейский быт. «Совсем мужчиной стал,»- говорили мужики перечитывая его письма. «Скорей бы домой возвращался,»- перешептывались девки. «Лишь бы не ранили где, на учениях каких,»- переживали бабы. А через год после того как ушел Арнольд на службу, началась афганская кампания... «Не бойтесь ничего. Не переживайте, возможно долго не буду писать письма, не известно же как там почта работает…при первой же возможности сразу дам вам о себе знать. Я вас всех очень люблю и надеюсь, что скоро увидимся – всего год остался, а в отпуск теперь я уж не приеду. А то получится, что все ребята мои поедут, а я в отпуск сбегу, нет, я так не могу. Счастливо мои дорогие!»- так он написал в своем последнем письме. Следующей весточкой о нем было заказное письмо с большой объемной печатью о том, что такой-то такой-то, уроженец того-то того-то геройски погиб при выполнении воинского приказа. Соболезнования и прочее…в деревне был траур. Приспустили даже государственный флаг на здании колхозного правления. Когда начали узнавать, где можно забрать тело или то, что от него осталось, для захоронения на его малой родине начала какая-то кутерьма. Военные инстанции начали отсылать по разным адресам. Еще через неделю звонков и телеграмм пересылание по адресам сделало круг. Тогда Иван Иванович сам собрался и отправился в Москву. О, чудо! Выяснилось, что Арнольда не убили, а тяжело ранили, очень тяжело, но главное то, что он жив. Лежит он в одном из московских военных госпиталей. Состояние стабильное, тяжелое. Находится он в коме. Когда выйдет из нее, если вообще выйдет, было не известно. Иван Иванович пробыл у Арнольда две недели, а потом уехал обратно домой, а что тут поделаешь. Перевезти Арнольда поближе к дому не было никакой возможности. «Это может ухудшить его состояние, а в его случае ухудшить что-либо уже трудно»,-говорил главврач. А годы шли. Если кто-то из деревенских ехал в Москву по делам или еще зачем, то обязательно заезжали к Арнольду. Узнать как он там. Медсестры все удивлялись: «И откуда у этого парня столько родни!?» Все тот же главврач говорил, что состояние у Арнольда вроде как улучшается, но из комы он не выходил ни разу и выйдет ли вообще, не известно. Тяжелые слова для всех его деревенских родственников. Но одним ясным июльским утром Арнольд просто взял и открыл глаза. Как будто-то бы он просто дремал лежал, а тут вдруг проснулся. Сначала понять не мог как он сюда попал. Потом потихонечку вспомнил атаку, град огня и свинца, несколько горьких укусов в грудь и еще куда-то. Помнил яркие фонари больничных ламп, а потом он проснулся здесь. Сколько хоть времени прошло-то? Интересно. Он посмотрел в окошко – лето, солнечно и тепло, птицы поют и летают – хорошо! Потом он позвал сестру, та влетела с не понимающими, почти обезумевшими глазами. Задержалась на пороге на секунду. А затем бросилась к нему на шею со слезами и начала целовать в шею, в нос, в лоб, в губ, в щеки. «Ты вернулся, ты проснулся, ты вышел, милый, милый мой солдатик…»- она разрыдалась окончательно, потом встала и убежала за врачом. Немного погодя, в палату вбежал растрепанный и заспанный врач. « Проснулся значит? Молодец! Молодец, солдат!!!»- и он взял в свою руку ослабевшую ладонь Арнольда. С тех пор выздоровление пошло гораздо быстрее. К нему приезжал Иван Иванович, рассказывал, что все очень обрадовались, когда узнали эту весть, еще то, что колхоз разваливается и что он очень ждет когда вернется Арнольд, чтобы помогать родному колхозу. Через пол года Арнольда выписали. Он вернулся домой, в родное село. Ему устроили торжественную встречу с пирогами, да с квасом, да с водкой, да с вином. Все очень радовались и поздравляли Арнольда с возвращением и выздоровлением. В тот вечер Арнольд пожал все мужские руки и перецеловался со всем селом. Односельчане сделали Арнольду подарок – правление отдало ему в пользование дом, старенький конечно, но чуть подремонтировав его, получилось очень даже хорошо. И Арнольд начал опять осваиваться на своем старом родном месте. Про институт он уже не хотел вспоминать, мол забыл я все, да и ладно, шут с ним с институтом. Он начал вспоминать потихоньку все, что знал и умел в детстве, походил с месяц в автопарк, и стал водителем трактора и комбайна в колхозе – Иван Иванович помог устроиться. И началась у Арнольда теперь новая жизнь. Жениться он так и не женился (ранение сделало его абсолютно недееспособным, в плане амурных дел). Так и жил один. Курочек себе завел, козу – молочко он всегда любил. А водку совсем не пил, квас разве что. Так и жил. Ничего особо примечательного. Помогал всем: кому дровишек подвезет, кому машину починит, а когда правление что-то с пенсиями запортачило (Иван Иваныча то через год после того как Арнольд работать пошел, сняли. Официально: за хищение собственности. Но Иван Иваныч не крал. Он был честным, а вот кто пришел, те и воровать начали), так помог односельчанам – чай, не чужие люди.
Арнольд сильными быстрыми движениями распиливал бревнышко двуручной пилой. Опилки быстро и радостно разлетались во все стороны, как конфетти из хлопушек на новый год. Рубаха на спине у Арнольда взмокла широкой полосой. Поленце отвалилось. Одной рукой Арнольд подтащил по козлам остаток еще большого бревна, начал намечать место распила. «Эх, была б я молода, да лицом опять светла, я бы парня бы такого не упустила б никогда!»- пропела про себя баба Маша и пошла к нему поближе.
- Здравствуй, Арнольд.
- Здравствуй, баба Маша. С чем пожаловала ко мне, что хотела, может помощь тебе какая нужна? Иль обидел кто, иль денежку занять, что хотела?
- Арнольд, дорогой, защиту у тебя пришла искать.
- Так. Что такое случилось-приключилось? Пойдем, баба Маша, в дом, там и поговорим.
Арнольд отложил пилу, вытер руки о края рубахи и они пошли в дом Арнольда. По-простому, по-мужски, по-холостяцки обставленная комнатка: стол перед окном, покрытый чуть подвытертой клеенкой, на нем чугунок с кашей – видно завтракал, луковица, надкушенная, крошки черного хлеба. Кровать железная с огромной периной – любит когда мягко бокам-то. Подушки две, накрытые занавесочкой расшитой, ее баба Маша подарила Арнольду, когда он вернулся в село после больницы – на новоселье. Стул, старенький, но подбитый по бокам железными пластинками – теперь еще лет сто прослужит. Пол тщательно выскоблен и вымыт – баба Маша, даже калоши сняла при входе, у себя в доме она такого не делала. Печка в углу русская с удобной лежанкой – вот наверное хорошо зимой-то. Лежишь на печи и книжку читаешь или телевизор смотришь, или просто спишь – тепло, благодать. Русская печка – это тебе не отопление какое там трубное - это не то. Березовыми дровишками натопишь, а от них еще запах чудесный просто и лежи бока себе грей. Телевизор старенький, но видно, что рабочий, стоит, причем так стоит, что и с печи и с кровати видно. Вот тебе и весь интерьер. А в доме свежо и прохладно, хотя на улице жара тридцатиградусная. Арнольд усадил бабу Машу на стул, сам пошел на кухню и через минуту принес две уже запотевших кружки ледяного кваса.
- Бери, баб Маш, отведуй кваску моего – сам делаю.
- Спасибо, Арнольд, спасибо милчеловек.
- Помнишь, баб Маш, ты мне на подушечки занавесочку-то подарила, до сих пор мне служит.
- Я –то помню и ты помнишь? Приятно, Арнольд, приятно. Вижу. Что добрую службу доброму человеку служит – это хорошо, когда так.
- Ладно, баба Маш, не в комплиментах, я вижу ты пришла ко мне рассыпаться. Давай к делу, рассказывай что там у тебя такое.
- Да, знаешь, ведь ты, Арнольд, что садик у меня есть небольшой: виноградика немного, персиков пару деревец, инжирик, да грушек два деревца. Так вот, перски-то щас созревать уж стали, да вот я и деньжат захотела немного заработать, так, дровишек подкупить к зиме-то, платочек тоже к холодам, ну, тележку может новую купить, а то у той уже колесики почти отвалились все, хорошая тележка, да старенькая уже, а без тележки-то я сейчас уже не могу. Это раньше сумки носила и ничего, а сейчас руки уже не те, чуть пронесешь что и все – весь вечер руки, как будто в шипах все или как будто тянет их что. Ну, дак вот. Нарвала я персиков хороших, спелых, вкусных, а у меня персики хорошие – еще когда молодая была, то из колхоза два деревца маленьких принесла, мне тогда, Лидия Николаевна, царство ей небесное, добрая женщина была, сама предложила, мол, возьми Маша, два деревца, а то что ж все тащат и ничего, наглости хватает, а ты честная, а я правда, в жизни ничего не украла ни разу ни у кого, а садик у тебя совсем маленький, возьми посади. Ну, я и взяла, посадила, спасибо Лидии Николаевне, царство ей небесное. И вот с тех пор эти два деревца и растут и такие на них персики вкусные! Так вот, нарвала я персиков тележку и пошла на рынок. А мне много ж не надо, я потому и цену-то небольшую назначила. А народ-то видит, что у меня персики лучше, а как попробуют, так говорят, что и вкусно еще очень, так у меня и берут, а у торговцев постояных, которые в два раза дороже продают, у них и не берут, а им же это убыток выходит. Ну. Они стояли сначала просто косились, мол, что это за бабка такая. А потом девка по рынку шла молоденькая какая-то, да и крыла их на чем свет стоит. С арбузами одного кавказца обругала сильно, что мол арбузы у него плохие. А ругалась хуже сапожника, так и мужикам-то стыдно должно быть ругаться, а тут молодка так кроет, ну, дак может и за дело. Может она и человек хороший. И все, но обругала, она этого с арбузами. А потом дальше идет. А рядом со мной какой-то молдован стоял иль украинец иль еще какой кто не русский, так он к ней стал приставать всякие пошлости говорить. Так она, его прости за выражение прям ***ми в лицо и покрыла, а он тоже персиками торговал, а потом я стою. А она посмотрела на меня и говорит. Мне два килограмма, пожалуйста. Ну, я взвесила и даже сверху еще один персик дала. А она говорит, что мол спасибо и ушла. И вот мне она никакого слова злого или матного не сказала даже, а наоборот только. А те наверное, разозлились, что молодка их обругала-то, да еще у меня персики купила. Так эти двое кого она прости пожалуйста хуями-то, так они ко мне, да взяли и перевернули мою тележку и персики –то все мои пропали – грузовиком их все пораздавило. А я заплакала да домой пошла. А потом вот к тебе, Арнольд, пришла, помощи просить. Помоги, пожалуйста, Арнольд, помоги, защити, а то ведь никакой справедливости…
И баба Маша расплакалась. Арнольд обнял ее.
- Ну, все, все тихо, мать, тихо. Успокойся. Конечно, я тебе помогу, конечно. Все, тихо, успокойся пожалуйста, баба Маша. Щас, посиди тут немножко, а я мигом.
Арнольд, вышел из комнаты, а баба Маша утерла слезки и успокоилась совсем. Минуты через три вошел Арнольд. Надел рубаху другую, а штаны с сапогами оставил, в правой руке он держал огромный топор, наподобие тех, с которыми мясники работают. Нет, вот баба Маша смотрела кино как-то по телевизору, так там казнили одного на плахе, так у мужика в колпаке черном топор был, почти такой же как у Арнольда, такой – лезвие полукругом и топорище сантиметров семьдесят наверное. Баба Маша испугалась сначала даже, а потом успокоилась. Арнольд же добрый, он бабу Машу не тронет.
- Все, пойдем, баба Маша, на рынок. Покажешь мне этих двух.
- Как же ш прям щас? да?
- Ну, а когда ж. Я их припугну хоть, чтоб не трогали добрых людей, а то что ж за беспредел такой устроили.
- Ну, пойдем, сынок, пойдем.
Они вышли из дому. Арнольд закрыл дверь. И они пошли по улице в направлении рынка.
- Привет, Арнольд! Привет, баба Маша!
- Здравствуй, дядь Миша. Как здоровье? Внуки как.
- Здравствуй, здравствуй, Михаил.
- Спасибо, здравствую, а пострелы бегают где-то. А ты куда собрался-то, да с топором еще?
- Да, вот, бабу Машу, обидели - пойду припугну.
- Эт пральна, может с тобой?
- Да нет, спасиба.
- Здравствуй, Арнольд, привет Маш.
- Здравия желаем.
По пути они здоровались со всеми: кто мимо шел, кто на крылечке сидел чинил чего. А чего ж родная деревня, все знакомы, все почти родня, а Арнольду так и подавно.
- Здравствуй Лешка. Чего чумазый такой?
- Да, Ленка меня измазала чем-то, дядя Арнольд.
- Вот, я этой Ленке! Так и передай ей.
И Арнольд шутливо помотал топором. Затем потрепал Лешку по голове и улыбнулся.
- Ну, давай беги домой к мамке, да умыться не забудь.
- Ладно, дядь Арнольд.
Они шли рядом и Арнольд думал, что все-таки как хорошо, что он родился здесь, где его окружают одни только родные и дорогие ему люди. Где он всех знает и где его все знают, где он всех уважает и где его все уважают, где он всех любит и где его все любят. А может и хорошо, что я в институт не поступил тогда, а то закончил бы его, остался бы в городе жить – привык бы за пять лет к городской суете. А сюда приезжал бы только в отпуск. Жил бы в многомиллионном городе, где знал бы, ну, сто, ну, тысячу человек, но не всех же – скучно. А тут, что ни дом, так с этим домом и с людьми живущими в нем у меня что-то связано, что ни хата, так добрая память и благодарность за добро, которое я получил от живущих в этой хате. Арнольд шел рядом с бабой Машей и улыбался своим мыслям.
Пока он думал обо всем об этом, то и не заметил, что уже и рынок со своей суетой и толкотней появился.
- Ну, веди, баба Маша, показывай где обидчики твои. Только ты мне издалека их покажи, чтоб тебя потом не обидели еще сильнее. А уж я подойду к ним и поговорю, объясню им, что не правильно они сделали.
- Ага, так они прям около входа стоят.
Баба Маша думала, о том, что сегодня же нарвет сумку самых лучших персиков и принесет их Арнольду в благодарность, а завтра опять пойдет на рынок. А Арнольд шел и ничего не думал, только топор пятнадцати килограммовый качался у него в руке.
- Арнольд, вон второй лоток от входа справа, вон где мужик стоит улыбается. Вот это один, а второй через лоток тоже с правой по ходу стороны, усатый такой нерусский, голый по пояс – это второй. Звать их Вано и Иванес, чтоб на всякий случай.
- Ага, все понял, баба Маша. Все тогда, иди домой, а завтра приходи на рынок и торгуй себе, на тележку зарабатывай, да на платок, а дровишек я тебе сам справлю.
- Спасибо тебе, сыночек, спасибо, милчеловек. Спасибо, Арнольд.
- Да, ладно тебе, баба Маша, ты ж мне, за место матери была, а неужели я свою мать в обиду дам.
Ну, баба Маша, растрогалась от слов таких добрых и искренних. А Арнольд погладил ее головку седенькую, развернулся и пошел ко входу на рынок. Баба Маша тоже развернулась и пошла домой – курочек покормить надо щас будет, стала строить она планы, да персиков еще нарвать.
Арнольд бодро и уверенно вышагивал, покрепче обхватив удобное гладкое топорище. Подошел ко второму лотку справа.
- Привет, Иванес, а где Вано?
- Вон стоит, через лоток…А ты кто такой, парень?
- Да, я от братвы, обговорить надо кой чего, пойдем, отойдем в сторонку.
- А чо-та я тебя раньше не видел, новенький што ли?
- Ага, новенький.
- Вано, тут от Азиза, чой-то переговорить надо, падем отойдем. Миша, присмотри тут за лотком, я скоро.
- От Азыза? Пайдом, пайдом.
Иванес обошел лоток приблизился к Арнольду. Вано, вышел из-за прилавка, подошел к Иванесу. Напротив них стоял Арнольд: в сапогах начищенных, в штанах с прилипшими опилками, рубаха красная на выпуск, лицо такое простое, да в правой руке топор качается. Разговор так у прилавка Иванеса и начался.
- Ну, у тэба и прыкид, парень. Ты бы сказал Азызу, чтоб он тэбэ, дэнег што ль дал на одэжду, а то выгладышь, как Стэпан, этот как его, Разын, гыгыгы.
- Ага, как Стенька! Хахахаха!
- Ладно, передам.
- Хаха, ну, ладно, чего хотел Азиз? Мы уже платили в этом месяце. У нас все в порядке с проплатой или проблемы какие?
- Да, нет проблем, ребятишки.
Топор раскачивался подобно маятнику все с нарастающей силой.
- А в чом дэло тогда?
- Да, ни в чем.
- Ты чо ****утый што ли, парень?
- Не надо обзываться…не люблю мат…
Топор качался, делая в воздухе дугу сто восемьдесят градусов. Иванес с Вано начали с опаской смотреть на парня.
- Да, ладно, извини. Если обиделся.
- Да, ладно, ничего.
Правая рука Арнольда, в которой уютно лежало топорище, резко вздернулась вверх, одновременно вправо и быстро так, легко влево вниз. Так легко будто он ракеткой для бадминтона махал. Как будто бабочек сачком ловил. Топор в пятнадцать килограмм чистого веса с лекгостью прошил воздух, создавая мгновенное разряжение за собой. Арнольд не стал отрубать головы – не по-русски все это. Топор встретил левое плечо Вано, прорвал загорелую потную южную кожу, та аж затрещала, как старая тряпка, лезвие попало в слой жира, топор искупался в нем, скользко и мягко – и уже кровью пахнет, ах, топор заерзал на дряблых, не отягощенных нагрузками мышцах, кровь не успевала выбрызгивать наружу, волокна рвались, как струны на арфе – много и с перезвонами – топор уже слышал раньше эту песенку, кость – хрум-хрум, ой, сломалась кость, топор весело побежал дальше – опять ткани, ткани, жир, мышцы, ребрышки, вот вот, аах, глоток свежего воздуха из легких, из одного, буль, тыд, тыд – все, сердечко пополам, вот это удар, Арнольд, просто молодец, пополам сердце – хахаха, прикол, позвоночник разрубился тоже, хаха, и вот из другого легкого глоток, и опять мышцы, хщ, хрщ – рвутся волокна, жир – буль, и кожа трещит опять, вот она свобода, топор отплевывался на лету от крови и гадких внутренних выделений Вано. Пара свежих глотков и треск кожи Иванеса где-то примерно на уровне желудка, опять жир, песенка из волокон, кровушка, кровинушка, кровищщща!!! Кишки! Фу, блин, и что ты тока ел, Иванес, – бе, фу, желч, водочка – во, то что надо, тока губы намочить и успел, так что там у нас дальше. Опять кишки. Опять. Опять кишки. Позвоночник – хрясь. Опять кишки. Опять кишки. Все кончились кишки, зацепив уголок тазобедренной кости, кость треснула и вылетела вместе с топором и ошметком кровавой кожи, на которой висел тонкий пластик жира. Уф. Уф, натерпелся я, натерпелся, повторял топорик сам себе. А Арнольд сделал в воздухе полукруг топором и отправил его вновь наискось, только теперь он прошел через правое плечо Иванеса, потом вышел, вошел на уровне желудка Вано в Вано, распорол ему его вонючие кишки и также с куском тазобедренной кости топор вылетел на воздух. Все это произошло столь молниеносно, что глаза Вано и Иванеса все еще, может быть полуинтутивно, но наблюдали за направлением полета топора. Арнольд отошел, чтоб посмотреть на проделанную работу. С рабочего места Иванеса это выглядело так: парень качал топором, резкий взмах, необычайная дуга, дикая тень пробежавшая в глазах Вано-Иванеса одновременно, но с первым касанием она исчезает, топор резко, как лазер легко, прошивает Вано насквозь, с ничуть не замедлившейся скоростью, прошивает и Иванеса. Глаза обоих «бизнэсмэнов» простые и даже детские какие-то не испугавшиеся, а какие-то виноватые. Резкая дуга и абсолютно симметричное рассечение обратно. Парень отходит на пару шагов и два тела стоят как ни в чем не бывало, как будто их сейчас и не порезали чуть-чуть, хаха, но через мгновение два куска, те которые оказались вырублены по бокам, из тела Вано, наверное, потому что Вано пожирнее, у него и заскользили куски полегче, хихи, расползаются по сторонам и падают на грязный, в раздавленных фруктах асфальт, с сочным таким причмоком упали кусочки, кровища брызжет, хаха, а потом и верхняя часть тела, сначала накренилась вправо, а потом, поскользнувшись, упала вниз, ударившись об жесткий, надо думать, асфальт башкой, глаза Вано моргнули последний раз и изо рта хлынула кровища. Потом и ноги, сделав пол шага вперед упали, полилась кровь. Когда начала накренятся верхняя часть тела Вано, у Иванеса тоже отвалились два куска по бокам и так забавно было, когда стоит человек, по бокам у него двух кусков тела не хватает, а он стоит на ногах и начинает махать руками, назад, как будто бы плывет на спине, ну, это он наверно, упасть не хотел, но, верхняя часть тела Иванеса упала назад, а ноги с тазом повалились вперед и опять кровища лупит. У Вано из разрубленного сердца кровь мощными толчками выплевывалась на асфальт. Легкие - два мешочка, свисали, как паруса модельного суденышка, из кишков у Вано, из тех которые были ниже в теле вывалилось два куска говна, еще не совсем оформившегося, но это было говно.
А вокруг торговцы стоят рты разинули и…молчат, у всех такой ужас, что я даже описать не могу, так вот:…могут сказать очень многое, но язык абсолютно не ворочается. Потом какая-то баба заверещала и народ как будто бы проснулся все побежали в разные стороны, но только не в ту, где стоял Арнольд. Крики, переворачиваемые на бегу лотки. Женщина какая-то упала, по ней побежал народ, ей наступил кто-то на голову, кто-то на спине оставил отпечаток ботинка. Через десять секунд рынок был почти пуст. Арнольд подошел к лежавшей женщине, помог ей подняться. Та заорала и пыталась вызвать у себя разрыв сердца только лишь для того, чтобы не умереть так же как умерли эти два мужика.
- С вами все в порядке?
- Ааааааааа!!!!аааа…….
- Успокойтесь пожалуйста, а то я не смогу понять в порядке ли все с вами.
- Ааааааааа!!!!аааа…….
- А, я понял: вы меня боитесь, правильно? Не бойтесь я вам ничего не сделаю.
- Аааааааааа!!!!аааа……
- Я ничего не могу понять, успокойтесь.
- Аааааааааа!!!!аааа……
Наконец, женщина кое-как собралась сам не знаю с чем, но рванула от Арнольда с увеличенной скоростью, хоть была немолода, да еще по-моему и ногу сломала, когда упала в толпе – уж, очень неестественно нога гнулась то в лево, то в право, то в лево, то в право.
- Подождите, куда вы? Я вам могу помочь, у вас нога по-моему поломана. Стойте.
Женщина бежала без оглядки и вряд ли она бегала в жизни быстрее. Арнольд пожал плечами, развернулся и пошел к разрубкам, к тому что называлось еще пару минут назад Вано и Иванес. По ряду навстречу Арнольду шла девушка. Он не удивился. Девушка была лет двадцати на вид, светловолоса или может крашеная, стройная, среднего роста, с маленькой бойкой грудью, было в ней что-то очень привлекательное, что именно, Арнольд сказать не мог, но она ему понравилась. Шла она легко, глаза задорно смотрели на трупы и на парня с топором.
- У-ух, ****ь в рот вот, это да!!! Ну, ты даешь, вот это да!!! Ебануться!!!
- Не ругайся матом пожалуйста. Не люблю, да тебе и не идет.
- Извини, но это просто ****уться!!! Бля, я до сих пор еще не отойду, вот это да!!! Эти мудаки, которых ты разрубил, сегодня, с утра, прикинь, ко мне доебывались оба. Но я их обоих покрыла ***ми и была такова, а еще они сегодня бабульке какой-то тележку с персиками перевернули как раз после того, как я их у нее купила, вкусные персики, вот я и пришла, думала, может она еще вернется, я б еще персиков взяла, а тут подхожу к рынку, а народ орет и бегом отсюдова, я сначала даже испугалась, что меня раздавят, а потом просто ради интереса заглянула, а тут ебать в рот!!! Только по головам этих ублюдков и узнала, ну, ты, просто супер!! Ну, это просто ****ец всему!!! Я в шоке, ну, в смысле в ****атом шоке, как ты их, этих гнид!!!
- Не ругайся матом пожалуйста, я этого не люблю.
- А да, извини, пожалуйста. Полный улет.
- Помоги мне тогда, только не ругайся.
- Ага, давай. Чо делать.
- Ты только бери то, что поднять сможешь. То что осталось от Вано неси и ложи на его место, на его лоток и раскладывай по арбузам, только чтобы не скатывалось, а что от Иванеса, раскладывай по иванесовским персикам , а я пока ноги им отрублю, чтоб не убежали.
Арнольд улыбнулся и потащил нижнюю часть тела Вано на себя, раскинул его ноги пошире, один взмах, хщ, правая нога отдельно, второй взмах, хщ, левая нога отдельно. То же самое и с Иванесом. Девушка тем временем уже отнесла башку и плечевой пояс Вано к его лотку и вывалив внутренние органы на прилавок, смешно одела каркас Вано с головой Вано на большой арбуз сверху. Получилось забавно.
- Ух, заебись, Вано, ты такой красивый!!!
И она потрепала Вано за щеку. Туда же она перенесла две его боковишки, уложив их по бокам арбуз-каркаса, таз принес уже сам Арнольд, потом они принесли по одной ноге и поставили их у прилавка спереди. Получился укороченный Вано, хаха. То же самое они проделали с Иванесом , тока верх они поставили на кучку персиков – получилось хорошо. Весь рынок как будто вымер, пустые лотки, полные фруктов-овощей, да вкусностей всяких, рынок пустой, только два продавца как будто бы остались на своих местах, да два покупателя ходят-топчутся на одном месте. Оба в крови почти с ног до головы, кровь капает, запах крови висит, кровь на асфальте, даже как-то неестественно все это выглядит, как в дешевом фильме ужасов. Арнольд подошел к лотку Иванеса. Открыл ему рот и попытался вставить туда сочный персик. Сначала персик не входил, персик это ж не абрикос. Арнольд поднатужился. Раздался хруст ломающейся кости.
- Вот теперь кажется нормально, теперь ты полакомишься персиком.
Девушка хихикнула. Арнольд рассмеялся.
- Мне пожалуйста, один килограмм персиков, будьте добры.
- …
- Мне, я говорю один килограмм персиков.
- …
- Не культурный вы продавец, вы так совсем ничего не продадите, если не будете обращать внимание на клиентов.
- Хахахаха. Ахахахахах, хахаха.
Арнольд согнулся пополам от смеха. Иванес смотрел на него стеклянными глазами, персик во рту выглядел очень смешно. Арнольд еще раз взглянул на Иванеса и с новым приступом смеха упал в лужу крови того самого продавца, у которого он и хотел купить килограмм персиков.
- Он, …он, наверное, ахахаха, он, наверное решил, ахахахахахаха, решил сам съесть все свои персики, ахахахахахахахахахахахахахахахахахаха, аааааааахахахахахахахахахахахахахахахахах, ооой, ахахахахах, уморааахахахахахахахахахахахаха.
Девушка сидела на корточках тоже в приступе смеха, слезы текли из глаз.
- Сам персики решил съесть! Ахахахахахахахахахахахахахахахахахахахахаха…
Прошло минут пять. Арнольд впитал почти всю лужу крови, девушка сидела уже попой на асфальте и не могла успокоиться от смеха. Два продавца просто смотрели на все это и даже не улыбнулись…
Арнольд встал, взял топор, помог девушке тоже подняться. Выглядели они, как мастера спорта по плаванию в бассейнах с кровью, причем сразу после заплыва. Нет, даже, как заслуженные мастера спорта. Измотавшиеся от бешеного хохота и все в запекшейся крови.
- Слушай, парень ты просто, ты просто пииздец всему, ты просто улет, бля.
- Не ругайся матом пожалуйста. Я этого не люблю.
- Да, извини. Но это просто, это просто ваще, у меня нет слов. Это просто охуенно!!!
Топор просвистел небольшую дугу и отрубил девушке ступню, звонко звякнув об асфальт. Девушка стояла ошалевшая и казалось не чувствовала боли. Она подняла ногу и ступня осталась стоять на земле. Она отвела ногу в сторону, кровь не текла, на срезе ступни были видны кружочки кожи, тоненький кружок жира, красный кружок, вернее тор, мяса и ярко белый круг кости. Она рассмотрела все это с небольшим любопытством, кровь все еще не шла.
- Я тебе говорил, чтобы ты не ругалась матом? Говорил. Просто мне это не нравится, а тем более тебе это еще и не идет. Ты симпатичная, а матершина отводит на второй план твою красоту. Сейчас бери ступню в руку, лови такси, езжай домой, а там прислонишь ногу к ступне и она, пока еще теплая, схватится и прирастет обратно, никаких проблем у тебя с ногой не будет, если все сделаешь быстро. Это тебе небольшой урок, чтобы не ругалась матом, а то, ну, поверь мне, выглядит все это со стороны очень некрасиво. Ты потом мне еще благодарна будешь за то, что отучил тебя, если конечно отучил.
- Точно прирастет? Нога-то, а то может в больницу надо.
- Не, не надо, я тебе точно говорю. Приедешь домой прислонишь ногу к ступне, надавишь чуток и подожди минут десять пятнадцать и через сутки все будет как было.
- Ну, ладно. Я тогда, наверное поехала.
- Давай, пока. Я тоже домой пойду, помыться надо.
- Ага, пока.
Девушка упрыгала на одной ноге. Арнольд знал что у нее все будет в порядке. Он закинул топор к себе на плечо и пошел домой.
А вечером к нему пришла баба Маша и принесла, вернее привезла на тележке, большую сумку с персиками, мол, в благодарность за помощь. Арнольд сначала не соглашался брать, а потом взял. А чего же не полакомится, тем более когда от чистого сердца, от родных, можно сказать людей подарки такие. Он поблагодарил бабу Машу. Персики эти он и так поел и вареья наварил три банки, а потом зимой ел и вспоминал бабу Машу добрыми словами.
А баба Маша на следующий день на рынок пошла, а рынок закрыт был, милиция понаехала. Говорят, что убили двух торговцев, а кто да как не знает никто, мол, не запомнил никто лица впопыхах. А через день рынок работал и баба Маша продавала персики и торговля у нее хорошо шла. Девушка опять та за персиками приходила, которая обругала тех, двух кто персики ее раскидал. А по осени справила баба Маша себе тележку новую и платок теплый, а дровишки Арнольд привез, как и обещал.
Сидоров А.М. 22-24 сентября 2004г.