Девушка стояла, прислонившись спиной к одной из колонн театра. В руках у нее была книга или толстая тетрадь вишневого цвета. Несмотря на толчею людей, которых вокруг было полным-полно, казалось, что девушка находится в вакууме - людской поток словно обтекал ее со всех сторон; не соприкасался ни взглядами, ни разноголосицей. Я, возле другой колонны, поджидал свою приятельницу Матильду, запаздывающую по обыкновению, и от скуки рассматривал тех, кто спешил на премьеру в театр. Вот тогда и обратил внимание на незнакомку: было очевидно, что она тоже дожидается кого-то, но, в отличие от меня, терпеливо. Спектакль вот-вот должен был начаться, Матильда не появлялась, и я ощутил, как растет внутри раздражение на опаздывающую подругу. На самом деле у Матильды было хорошее домашнее имя Маша, оно мне весьма нравилось, но почему-то не было по душе своей обладательнице. Поэтому, поступив на актерский факультет театрального института, Мария решила придумать себе звучный запоминающийся псевдоним, а посему выкинула домашнее имя Маша из своего настоящего, а заодно и будущего, как выкидывают в урну фантик от конфеты – легко и небрежно. Именно в промежутке между превращением Марии Стрельцовой в Матильду Стерн мы и познакомились, и я сразу влюбился. А иначе и быть не могло, ибо в Матильде столько жизни, что временами она напоминает мне карнавал в Рио-де-Жанейро. Неудивительно, что после знакомства и общения с ней прежняя жизнь показалась мне немым кино. Однако чувство мое оказалось безответным, поскольку не попадал я в кандидаты на звание «идеального мужчины Матильды», ибо ничем не походил на известного танцора фламенко Хоакина Кортеса, которого приятельница буквально боготворила. Впрочем, со временем я как-то перегорел или охладел что ли, и стал относиться к ней, как к доброму другу, с коим, тем не менее, лестно показаться на людях, как с любой другой женщиной, вслед которой долго смотрят проходящие мимо мужчины.
Девушка, завладевшая моим вниманием сейчас, совершенно не походила на Матильду. Никому бы и в голову не пришло сравнить ее с карнавалом в Рио. Но, тем не менее, как будто что-то заставляло меня снова и снова разглядывать ее, скользя взглядом по фигуре ее то сверху вниз: красный шарф, выбившийся одним концом из-под воротника короткого плаща черного цвета, точеные ножки в черных чулках, туфли на высоком каблуке; то снизу вверх: туфли, изумительной красоты ноги, широкий пояс плаща, завязанного наспех, шарф, как развивающийся флаг флибустьерского корабля... Лицо… Шарф… Лицо… На него я смотрел чуть более пристально, чем даже хотел. Оно чем-то напомнило мне фотографию из глянцевого журнала, иллюстрирующую статью об актрисе, которую нарекли Мария Магдалена фон Лош. Наверное, ей тоже не понравилось домашнее имя Мария и она придумала себе другое - Марлен Дитрих.
…На голове у Марлен мужская шляпа, отбрасывающая бледную тень на левую часть ее лица. Непростого лица. Подобное из памяти так просто не выкинешь. Уверенный взгляд глаз цвета льда. Цвет льда - не столько цвет, сколько ощущение: будто лед медленно, шаг за шагом, покрывает собой все твои внутренности - клеточку за клеточкой. Легкий оттенок кокетства в волнах волос, которые выбиваются из-под шляпы. Добавив фотографии красок, я представил, что мужской костюм на Марлен темно-синего цвета, в тонкую белую полоску. В петличке алая роза, наверное, алее только «цинично умные» губы Марлен. В тонких, и как бы изломанных, пальцах мундштук с сигаретой. Неприступность, вызывающая острое желание обладать этой женщиной, ласкать ее до момента, пока не начнет молить о пощаде, пока лед в глазах не растает, уступив место бархатно-серебристой нежности с темными расширенными от желания зрачками. Сосредоточение сексуального магнетизма. И ведь сама прекрасно об этом знала, сводя мужчин с ума: Ремарк, оставивший вечную память о своей изматывающей связи с ней в романе «Триумфальная арка», Хемингуэй, написавший в одном из своих писем к ней: «Я забываю о тебе иногда, как забываю, что бьется мое сердце» и многие, многие другие… На какой-то момент мне показалось, что я услышал голос Марлен, он разрезал пространство вокруг меня, как ножницы бумагу: «Ich bin von Kopf bis Fuesse auf Liebe eingestellt»…
-Вик, очнись, ты замечтался? - даже не заметил, как подошла Матильда. Расцеловались. Она по-хозяйски взяла меня под руку, и мы пошли в театр. Проходя мимо девушки, я не смог удержаться от пристального взгляда на ее лицо. Вблизи она оказалась красивее Марлен Дитрих мягкостью черт и какой-то детскостью, выраженной в чуть припухшей верхней губе.
-Ты о ней мечтал, ожидая меня? – спросила Матильда с притворным ворчанием. Видимо заметила, как я смотрел на незнакомку.
-Меня заинтересовало, что она держит в руках, - спокойно ответил я.
-В руках? Книжку какую-то. А вообще, нужно было подойти и познакомиться. Или ты разучился? – видимо, сегодня приятельница была настроена на то, чтобы услышать от меня уверения если не в пламенной любви, то хотя бы в безграничной симпатии.
-Я и собирался, но твое появление сорвало мои планы.
-Ты серьезно? – насторожилась Матильда.
-Конечно, нет, - пришлось успокоить ее. Матильда не терпела конкуренции.
-А она ничего. Что-то в ней есть. Хотя, не в твоем вкусе. Шарфик у нее - последний писк моды. Я такой видела в коллекции… - тут Матильда произнесла что-то на тарабарском языке, видимо, фамилию дизайнера.
-Да, что-то в ней есть, -согласился я.
-Хочешь, познакомлю вас? - озадачила меня Матильда.
-Нет.
-Почему?
-Потому что с ней у меня будет серьезно. А я не хочу рисковать своим сердцем, -Матильда пристально посмотрела на меня, пришлось добавить. - Во второй раз.
Мы сдали верхнюю одежду в гардероб, нашли свои места. Справа от меня оставалось два пустующих кресла. После второго звонка, к ним подошла девушка, которую я рассматривал, ожидая Матильду. Она присела, оставляя между нами свободное пространство в одно кресло. Очевидно, тот, кого она ждала, передумал идти в театр, его место заняла книга в вишневом переплете.
Погас свет, и началось действо.
Матильда пихала меня в бок и комментировала пьесу. Мне самому начало пьесы не понравилось - кучка артистов в трико бродят по сцене и что-то бормочут. Видимо, я далек от современной интерпретации бессмертного произведения классика. Да и декорации подкачали: бежево - серо-коричневая картонная бурда. Единственное, что мне понравилось - это занавес. Но сейчас он был отдернут.
Поэтому внимание мое переключилось на незнакомку, тонкий едва уловимый аромат духов которой я чувствовал, и в этом было что-то волнующее. Интересно, что она испытывает после долгого ожидания, может, важного в жизни человека, который вдруг не пришел. Волнуется? Огорчается? Сердится? В любом случае, от мыслей дурных паршиво на душе. Захотелось ее утешить. Сказать, хоть что-то… Ободряющее? Разве в таких ситуациях может ободрить слово? Я посмотрел на незнакомку. Матильда права, она совсем не в моем вкусе, но почему же я так чутко чувствую, как веет от девушки тоской и безысходностью, стискивающими мое сердце?
В антракте Матильда оставила меня «на минутку», убежав к каким-то приятельницам, обсудить спектакль. Я снова придумывал слова, которыми смог бы утешить сидящую рядом девушку, смотрящую прямо перед собой отсутствующим взглядом. Я повернулся к ней лицом, совершенно случайно задевая локтем соседнее кресло. Книга провалилась под кресло, упала на пол, и мы одновременно с незнакомкой наклонились, чтобы поднять ее. Я улыбнулся и извинился, держа книгу за один край. Девушка улыбнулась, держа книгу за другой край.
-Кажется, подобный момент был в фильме «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Интересно, вас зовут Лида?
-Нет, меня зовут Аня.
-Очень приятно, Шурик. То есть Виктор.
Она рассмеялась.
-А что вы читаете?
Девушка повернула книгу, и я увидел обложку - Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка».
27сент04г. отред. 22.02.07 г. 3/3А