Прошло уже несколько часов после того, как разгоряченное успехом солнце, раскланиваясь и путаясь в косматых одеждах и кулисах, покинуло небесную сцену.
Померкли сияющие лица внимавших его пылу облаков, потухли краски, озарявшие аркады его гримерной. Почерневшее пространство поглотило образы и звуки дня, заменив их россыпью молчаливых огней. Звездочки, весь день в досаде ожидавшие свой звездный час, завладели небосводом и оживили его безмолвным щебетанием. На землю опустилась ночная мгла и пролила свет на устройство мира.
В темноте кулис незаметно родилось осторожное движение, легкая рябь тронула горизонт и, вспучив его экономным свечением, сообщила о появлении нового персонажа. Взволнованные звезды, возбужденно перемигиваясь и торопливо приводя себя в порядок, выстроились в созвездия и приготовились к встрече. Над землей повисла томительная пауза, наполнив доверчивых зрителей почтительным любопытством. В сгустившемся воздухе воцарилось напряженное ожидание, и лишь развязные соловьи не стеснялись нарушать вселенскую тишину, пробуя виртуозными трелями акустику ночи.
Но вот из глубины сосредоточенных небес донеслись не сдерживаемые более откинутым пологом дня протяжные, похожие на извилистую мелодию бесстрастного факира звуки небесного механизма и, подчиняясь им, над засыпающим горизонтом тихо поднялась змеиная голова полулуны. Оглядев мутным взглядом притаившийся мир, она неторопливо извлекла из-за кулис круглое тело в дымящемся неглиже и выставила его напоказ. Тусклое, сонное свечение делало ее похожей на красно-малиновую дыру в черном небе, через которую на Землю из своего волшебного убежища проникают сущности всех мастей. Излучая космическое безразличие, она разлеглась на краю Земли, словно лучезарный масштаб, дарующий небесной карте меру и обличие, после чего, следуя надоевшему за многие годы ритуалу и превозмогая багровую лень, нехотя оторвалась от горизонта.
По ее лику услужливо забегали ватки-облака, стирая с него остатки сна. Туманы далеких лугов торопливо расступились и пали ниц, выказывая нижайшее почтение. Лунный диск приобрел очертания, его поверхность просветлела, и на нем проступили всем знакомые, но никем не разгаданные знаки. Луна благосклонно улыбнулась, и слабое сияние впервые озарило подлунный мир. Застыв над горизонтом, словно модель в начале подиума, луна демонстрировала обновленные прелести, прислушиваясь к беззвучным аплодисментам звезд. Любимица небесных бриллиантов, не мешающая их тонкому сиянию, бессменная фаворитка солнца, обласканная его лучистым вниманием, луна готовилась оживить царство теней, чьей повелительницей на самом деле она была.
Вначале она околдовала леса и поля. Пепельный полусвет отделил от темноты верхушки оцепеневших деревьев, пригладил коврами послушную траву, и среди покорных пейзажей, как среди декораций, замерло мелкое зверье, боясь обнаружить дрожащее присутствие.
Потом поманила океан. Воды океана послушно дрогнули и потянулись к ней, забыв о берегах, которым они весь день клялись в любви, облизывая и лаская. Из раздавленного мрака глубин на поклон к ней устремились диковинные, похожие на исчадия ада обитатели.
После этого поднялась и розовым ломтем легла на неровные, черные зубы городских домов. Расплющив круглое лицо, луна прижалась к окнам и заглянула внутрь, пробуждая на мгновение у тех, кто ее видел реликтовое чувство ужаса и покорности.
Под ее невыносимо-пристальным взором заблеяли застигнутые врасплох влюбленные.
Бородатый художник при виде нее опрокинул в себя стакан, крякнул и почесал голову.
Бессильно уронил руки молодой поэт, в чье лицо, искаженное творческой мукой, она мимоходом взглянула.
Разгладил натруженный лоб философ, переводя собранный возле носа взгляд от абстрактного к конкретному.
В кресле у окна впала в историческое забытье тихая белая старушка, уносясь в далекие времена своего беспечного новолуния.
Огромная, румяная, величавая - луна ступила на темно-синий бархат небес, и торжественное восхождение началось. Ее холодное сияние охватило половину неба и неудержимым потоком хлынуло на землю. Лунные кисти принялись наносить повсюду серый блеск серебра, будь то развалины или дворцы, болотная коряга или клавиши рояля, рекламный щит или могильная плита.
Бледные, как перед обмороком дома послушно подставляли бока, пряча за спиной прозрачные тени.
Деревья, словно темные цыганки укрылись мешковатой одеждой, расшитой блестящими нитями и перламутровыми пуговицами.
Безвольные поля и луга, как обессилевшие пловцы, погружались в призрачный свет, широко открыв неподвижные глаза.
На невозмутимо-черной поверхности вод заплясали серебряные лодочки.
Мерцающий океан синего серебра поглотил околдованные ландшафты и сомкнулся над вершинами самых высоких гор, осыпав их молчаливые снежные покровы сверкающими искрами. Остывающий воздух купался в нем, как в чудесном бальзаме, торопясь залечить раны, нанесенные злыми лучами солнца.
Луна поднималась все выше, теряя в размерах, но приобретая в блеске. Наступил час теней. Луна подала знак, и миллиарды призраков вырвались из тьмы подземелий, вознося хвалу милостям повелительницы. Подставляя черные тени под водопад серебряных струй, они стремительно наполнялись магическим светом, становясь невидимыми среди буйства лунной стихии. За короткое время они завладели пространством, и от этого просветлели тени домов, деревьев и гор. Без роду и племени, без пола и возраста, они наполнили лунный эфир гвалтом и толчеей и устремились к назначенным целям.
Врываясь в жилища живых, они напрасно сводили невидимые запястья на их сонном горле, не в силах причинить им зло. Разъяренным пятном торопились они обратно под лунные стрелы в надежде довести освобожденную ненависть до твердости веревки.
Другие невесомыми лучами бродили по спящим фигурам, норовя попасть на лицо и через закрытые веки прорваться кошмаром в их сны.
Третьи висли на крыльях летучих мышей, чтобы освещать место на теле сонной жертвы, куда те вонзали трясущиеся мелкие зубки.
Четвертые неслись впереди рыскающих ночных хищников, наполняя их зрачки возбужденным свечением.
Пятые сливались в прозрачные смутные формы и бесшумными стаями скользили над землей.
Были и такие, что поднимались в небеса и проводили время в созерцании и беседах.
Незатихающий хоровод, словно свора гончих псов, переливался под снисходительным взглядом ночной хозяйки, торопясь воспользоваться колдовской силой ее пронзительных лучей. Бессильное бешенство, злобная радость, бесстрастное соучастие, тихое наслаждение - все слилось в беззвучном карнавале полнолуния. Из всех обитателей подлунного мира только цикады - ночные сороки - были единственные, кто чувствовал их присутствие. Съежившись от ужаса, они отчаянным треском оглашали воздух, пытаясь таким образом изгнать страх из своих крошечных сердец.
Луна в окружении звезд уже давно взошла на престол и оттуда молча взирала на просторы сияющего великолепия. Все, что было на земле вертикального и продолговатого подобрало, как подолы, свои и без того негустые тени, освобождая место для новых хранилищ лунного серебра. От умопомрачительного зрелища некоторые звезды теряли сознание и падали вниз, сгорая в любовных объятиях очарованного воздуха.
Белый диск, будто немигающий взгляд одноглазого гипнотизера, изливал на околдованный мир волны серебряного своеволия, не давая ему возможности очнуться. Казалось, небо и земля погрузились в летаргический сон, и само время превратилось в лунатика. Покорная природа коченела под порывами лунного ветра, и только городские фонари изо всех сил противились бесплотному нашествию с небес, окружив себя дрожащими желтыми пятнами - порождением раскаленного усердия, да невменяемые соловьи, закатив безумные глаза, без устали делились птичьим восторгом.
Между тем лунное колесо катилось по ночному небу, увлекая за собой тех, над кем сова в час их рождения распростерла мягкие крылья и на кого взглянула круглыми, как луна глазами; кто по-настоящему просыпается только ночью и кто, гоняясь по ночам за добычей и удовольствиями, чаще находит разочарование и страдания.
В лесах, саваннах и джунглях ночные хищники, вытянув вверх морды с остатками лунной крови, воем возблагодарили ее за успешную охоту.
В городах делили награбленное воры, отгородившись занавеской от ее понимающего взгляда.
Возвращались домой удачливые игроки, радуя глаз цветом денег, устилающих путь. Не замечая лунных красот, брели проигравшие.
Вываливались на улицу пьяные гуляки, с изумлением обнаруживая ее совсем не там, где оставили.
Расставались до вечера люди богемы, смешивая на прощание слезы восторга со змеиными поцелуями.
Затихали в предрассветном забытьи измученные больной совестью и лунными шорохами грешники, так и не вспомнив про себя что-то смутное и главное.
На сеновалах и простынях засыпали среди лунных пятен утомленные любовники.
Горизонт на востоке дрогнул: это из театрального буфета на сцену нетерпеливо и бесцеремонно возвращалось солнечное светило, нисколько не заботясь о зрителях, очарованных непостижимой мелодией таинственного факира. Луна начала послушно бледнеть, ее лучи, как перетянутые струны лопались, таяли, стекали с камней, расстраивая и разрушая серебряную музыку ночи.
Первыми это почувствовали бесформенные пузыри-призраки. Съеживаясь и прижимаясь к земле, они один за другим проваливались в подземелья, посылая на ходу проклятья зарождающемуся дню. Улетали, убегали, расползались по норам, щелям и укрытиям те, кто прилетел, прибежал, приполз на ее призыв несколько часов назад. Неуверенно смолкали уставшие цикады. Вдогонку слабеющему лунному колдовству мстительно загалдели смелеющие птицы. Предметы проступали из темноты, обретая плоть и твердь. Природа скидывала призрачные покровы, приходя в себя после ночного беспамятства и обращая взор к светлеющему небу, туда, где в лиловом желе скользил безобидный лунный желток. Самодовольный дневной геоцентризм шел на смену пугающему ночному полиморфизму.
Но перед тем, как растаять словно кусочек сливочного масла на белой квадратной сковородке окна, скромно улыбнется, завершая очередную эволюцию, царица ночи: уж она-то знает, что днем открывают только новые земли, но ночью - новые миры.