РАССКАЗКА №5
ПРО МАЛЬЧИКА ВОВУ, КОТОРЫЙ НЕ ХОТЕЛ УЧИТЬСЯ
В одной замечательной и благопристойной школе, где о наркотиках и сексе и слыхом не слыхивали, учился мальчик Вова, который, несмотря на все усилия педагогов, на папашин ремень и его же сапоги, был подвержен массе пороков, страшнейшими из которых, вне всякого сомнения, являлись непослушание старшим и упорное нежелание прилежно учиться. Даже его одноклассники, однажды, когда он испортил классу показатели в соревнованиях по успеваемости, проявили сознательность и устроили ему темную, нещадно избив.
Но Вова и не думал исправляться. Вместо учебы, он только и делал, что пил водку или ходил по дискотекам, где целыми вечерами вытанцовывал да тягал – прости, Господи! – девок за сиськи. Больше в жизни его ничего не интересовало. Думается, что, если бы он и взялся за ум, то ничего бы из этого уже и не вышло: мозги у Вовы были к его пятнадцати годкам необратимо атрофированы, и в них, как резцом в граните, были выгравированы лишь девки и водка, и ничто другое Вовина голова была просто не в состоянии воспринять. Но, как его родители, так и однокашники, проигравшие из-за него поездку всем классом в Караганду, отказывались принимать сей факт, и продолжали дальше безрезультатно бороться с его леностью.
Достопочтенный завуч того учебного заведения, которое позорил этот лентяй, Эмма Соломоновна (да продлит Всевышний ее годы на ниве нелегкого обучения подрастающего поколения всяческим премудростям) также, как и прочие учителя, приложила немало усилий к исправлению пороков у Вовы. Как-то раз, после душевного разговора с ней у него даже вроде как проснулась совесть; он совершенно искренне, едва ли не со слезами на глазах пообещал Эмме Соломоновне и самому себе исправиться и встать на путь добродетели.
Но, увы! – истинная натура Вовы взяла верх. Посеянные заботливой рукой завуча в душе отрока семена добродетели не успели дать всходов, будучи в тот же день плотно притоптаны танцами с полуголыми девицами, и окончательно зачахли после третьего косяка. А на их месте вновь взросли выкорчеванные ранее бурьяны безнравственности и глупости. Закончился тот день тем, что Вова, пьяный и совершенно укуренный, переспал с обеими девицами.
Видя, что ее беседы не приносят ожидаемого результата, и все еще надеясь спасти Вову от пропасти, в которую он по собственной воле кубарем катился, Эмма Соломоновна отправилась к нему домой, решив серьезно поговорить с его родителями. Но едва лишь Вовина мать открыла дверь, как завуч сразу же отказалась от всякой мысли воздействовать на него через семью. Мамаша его вдрызг пьяная и, судя по сильнейшему амбре, исходящему от нее, давно немытая, без всяких приветствий и предисловий полезла к Эмме Соломоновне целоваться беззубым ртом, приговаривая:
- Ты принесла анчоусы, котика?
Эмма Соломоновна, воспитанная в интеллигентной среде и являющаяся потомком древнего, хотя и обедневшего, дворянского рода, от такого обращения пришла в ужас и поспешила скрыться, объясняя Вовиной матери, что, видимо, не туда попала. Отдышавшись от перенесенного ужаса, Эмма Соломоновна решила узнать у соседей о деталях повседневного жития Вовы, надеясь, что это поможет ей найти путь к его разуму. Сидевшие же у подъезда соседи, при одном лишь упоминании о Вовином семействе начали плеваться, матюгаться и едва ли не проблевались все вместе.
Если выбросить из разговоров соседей злобные матюги, гневные междометия и пожелания всем членам семьи Вовы скорейшей и мучительнейшей смерти, в целом картина сводилась к следующему:
Мать у Вовы, как и можно было догадаться, была беспробудной пьяницей – то есть совершенно беспробудной и практически непросыхающей. Отец жил то с ней (когда выпить сильно хотелось), то с другой бабой, от которой он тоже наплодил детей. Все педагогические приемы отцы сводились к жестокому избиению детей, при этом целью являлось не исправление, а суровое наказание. Результаты такого «воспитания» его не интересовали: он считал, что это все, что требуется от отца, и на этом свой родительский долг считал выполненным. Брат Вовы был наркоманом и в настоящее время отбывал наказание за воровство в местах лишения свободы. Но больше всех соседи обрушили свои гневные словоизлияния именно на Вову.
- Тварь безмозглая! – решительно заявил мужчина в рваной тельняшке. – Я б такую падлу удушил бы собственными руками, если б сесть не боялся!
Все при этом согласно начали поддакивать и кивать головами.
- Вред ведь один от такой гниды, а пользы ни на грош! – продолжил мужчина. – То бутылками оконные стекла в припадке бешенства бьет, то песни пахабные среди ночи распевает. Постоянно: драки, дебоши, мордобития…
- Этот дегенерат, - прервала мужчину доисторического вида старушка, которой не терпелось вставить свои пять копеек, - всю лестничную площадку облевал! И там же в совершенно голом виде и уснул. Ага! А я значить обходить его, да в евоной блявотине и поскользнулась! Да и упала значить прям на него, на голенького, а встать не могу: старая ужо! А тут и соседи - увидели и Бог знает что подумали! Срамота-то какая на старости лет из-за паскудника!
Все соседи при этом рассказе старушки покатились со смеху, подтверждая: да, мол, был такой цирк. Не смеялась только одна женщина.
- Ничего веселого! Он голяком по подъезду разгуливает, а у меня дочь малая, которой рано еще мужские пиписьки видеть! – строго сказала она.
Народ от этих слов стыдливо смутился, понимая суровую правоту сердитой женщины.
- А ведь верно! – прокашлявшись, произнес посерьезневший мужчина в тельняшке. – Не знал, говорить ли вам: да вот было такое дело, что однажды застал я Вовку, как бы это сказать помягче… - мужчина помолчал раздумывая, и, наконец, осторожно произнес, - лысого он по коридору гонял.
- Эт какого лысого? – встрепенулась старушка. – Никанорыча что ль?
- Да нет! При чем тут Никанорыч?
Но не поняла не только старушка, но и остальные.
- Ну, гномика он душил! Прямо в подъезде! – попытался объяснить мужчина в тельняшке по-другому.
Снова никто ничего не понял.
- Слушай, Степан! – решительно обратился к тельняшке деловитого вида мужчина, до тех пор молчавший. – Что ты народ путаешь? То лысый, хотя и не Никанорыч, то вообще гномик какой-то! Ты говори ясно! Ничего ж не понятно!
Мужчина в тельняшке ударил себя по коленям, досадуя на отсталость лексикона соседей.
- Да дрочил он прямо в подъезде! Дро-чил! – наконец высказался прямым текстом мужчина в тельняшке.
Все женщины при этих словах издали приглушенный вздох ужаса, а старушка перепугано начала креститься, бормоча: «Заступница, царица небесная, спаси нас грешных и сохрани!».
- Ну так бы и сказал – чесал кукурузину! – важно произнес деловитый мужчина, - а то - Никанорыч, гномик…
- Это как же я теперь мою Алинку одну на улицу выпущу! – воскликнула сердитая женщина.
- Безобразие! Распустились! – заверещал тщедушный старичок в очках с огромными линзами, потрясая в воздухе палкой. – Демократы хреновы! Развалили страну! Раньше все только в туалетах дрочили! А сейчас везде, где только приспичит! При Сталине не дрочил бы! При Сталине порядок был! Падлы! Всех бы сук перестрелял!!!
И он с силой опустил палку об асфальт, в сантиметре от мизинца левой ноги Эммы Соломоновны, которая в некотором шоке от всего услышанного, подумала, что на сегодня с нее страшных историй предостаточно и решила распрощаться.
- Ублюдки! – между тем продолжал верещать старичок. – Да я таких в молодости!...
Старичок слишком сильно размахнулся палкой, его подавшееся в гневном порыве вперед немощное тело потеряло равновесие, и он плюхнулся с лавочки вниз, прямо лбом в асфальт. Соседи кинулись помогать старичку, по ходу дела матюгая демократов, делающих таких ужасные лавочки, а также подлого пособника демократии Вову, доведшего несчастного старичка до разбитого лба.
Эмма Соломоновна, воспользовавшись суматохой, поспешила гневающуюся компанию покинуть.
* * *
- Ё-моё! – прервала тут рассказ старушка. – да ведь светает уже! Вам же в школу пора собираться! А то закончите как мальчик Вова! А он закончил плохо – уж поверьте бабушке на слово!
Не дожидаясь возражений внуков, Шахерезада Михайловна тут же впала в глубокий здоровый сон.
- У, дрыхнет! А я думай до самой ночи: что же произошло с Вовой дальше!
Недовольный Акоб слегка пнул бабушку кулаком в скулу. Та в ответ только захрюкала во сне.
Братья сходили в школу, посидели за партами как прилежные ученики, а затем отправились на рынок покупать конину.
Торгаш Азамат по прозвищу Эксплорер был, также как и Акоб с Макобом, приезжим скитальцем. Он с радостью встретил земляков, засыпал их вопросами о житии-бытии и с чувством прочитал стихотворение собственного сочинения о борьбе с оккупантами под названием «Сады нас ждут».
- Нам бы конину, - поспешил вставить Акоб, едва прозвучала последняя строфа.
- Посвежее, - добавил Макоб.
- Так другого не продаю, слушай! – ответил Азамат. – У меня все мясо высшего сорта, понимаешь? У любого спроси!
Азамат достал из-под прилавка кусок мяса.
- Вот, специально для земляков держал, да! – радостно воскликнул он.
- Это что? - С подозрением спросил Акоб.
- Лошадиный нога! Совсем слепой стал, да? – изумился Азамат.
- Похоже на человеческую ногу, - произнес Акоб, осматривая мясо.
- Только без стопы, - добавил Макоб.
- Слушай! Зачем так говоришь?! – обиженно воскликнул Азамат. – Разве я буду обманывать земляков?!
Братья смутились из-за того, что, возможно, обидели безвинного человека и поспешили купить мясо, даже не поторговавшись.
- Спасибо за покупку, слушай, да! – радостно воскликнул Азамат. – Сразу видно: хорошие люди. Приходи завтра в восемь вечера в гости.
Осмотревшись по сторонам, он таинственным шепотом добавил:
- Видеокассеты смотреть будем, да! Не пожалеешь, слушай! Понимаешь, да?
Братья попрощались с добрым торговцем, и пошли домой, по пути рассуждая о том, самим ли приготовить мясо, бабку заставить под строгим присмотром или попросить соседку, уплатив определенным количеством этого мяса. Взвесив все за и против, решили доверить приготовление мяса бабушке. Затем они, смакуя подробности, принялись описывать, кто в каком виде любит есть конину, обильно пуская в предвкушении трапезы слюни.
Но, увы, их мечтам в тот вечер не дано было осуществиться – уже на подходе к дому на них напали пятеро симпатичных спортивного вида бритоголовых молодых людей. Злобно ругаясь, они больно потыкали братьям кулаками в бока и отобрали мясо. Те не смели сопротивляться перед превосходящими силами противника.
- Панаехали тут! – сказал на прощание один из нападавших. – Самим жрать нечева, еще вас карми!
Братья, скрипя зубами, смотрели вслед удалявшемуся мясу…
Денег оставалось совсем немного. Было решено купить на них несколько пачек чипсов и бутылку водки – напиться с горя. После ознакомления дома с содержимым бутылки, братьев разморило и они продрыхли до позднего вечера, пока не были разбужены громким стуком из сундука.
- Ну сколько ж можно стучать! – кряхтя пробурчала старушка, выбравшись из сундука и похрустывая старыми суставами. – Ляжу там, ляжу, а вам, супостатам видать никакого дела нет, что бабушка родная в скорченном состоянии страдает!
- Ешь, бабка, да рассказывай дальше! – кинул ей пакет чипсов Акоб.
- Да я ноги протяну скоро от этих чипсов! – возмутилась старушка.
- Ноги ты все равно протянешь, так что жуй.
Старушка, недовольно бурча, похрумкала чипсами, опрокинула 50 грамм водки, щедро оставленные ей братьями, и приступила, подгоняемая угрозами, к рассказке.
Эмма Соломоновна думала, что визит к Вове домой поможет ей найти способ направить его на путь истинный. Однако, после этого она оказалась в еще более глухом тупике, чем ранее. Даже воздействовать как раньше, – через индивидуальные воспитательные беседы, Эмма Соломоновна уже не могла – едва она порывалась поговорить с ним, как в ее воображении тут же возникал образ мастурбирующего в подъезде, где ходят маленькие девочки, Вовы.
Но случилось так, что у Вовы самого жизнь круто изменила направление.
Одна из бесстыжих девиц, с которыми танцевал Вова в день, когда у него единожды за всю его жизнь зашевелилась совесть после разговора с завучем, забеременела. Бог его знает, как так получилось: раньше Вова всегда был осторожен и вовремя вынимал свой карандаш (если вы понимаете, о чем я говорю), но в этот раз, то ли невероятных размеров сиськи сорвали тормоза, то ли выкуренные косяки… Как бы то ни было, а результат был налицо. «Эх, - подумалось Вове, когда он узнал об этой трагической новости, - послушал бы тогда Эмму, ничего такого и не случилось бы!». Но мысль эта Вове пришла откуда-то издалека, будто и не принадлежа его разуму, повисела в его протухшей от излишеств голове и растаяла подобно утреннему туману.
Вова совсем не желал связывать себя брачными узами в 15 лет, но отец у подзалетевшей невесты был тренером по боксу; он и без того был в ярости из-за случившегося, и злить его лишний раз Вова не рискнул. Так что, сыграли в скором времени свадьбу и зажили молодые у родителей жены. Через определенный природой срок родилась у Вовиной жены целая тройня голосистых Вованычей.
После свадьбы все думали, что уж теперь-то Вова возьмется за ум и будет думать о будущем – своем и своей семьи, окончит школу и попытается получить профессию. Но не тут-то было. Вова всячески пытался избежать как школьных занятий, так и своих родительских обязанностей, дома особо не засиживаясь. Общественность, видя такое положение дел, пыталась воздействовать на него, но, как и прежде, результат был нулевой.
Учителя в школе терпели Вовины выходки и низкую успеваемость, и порой даже завышали оценки по намеку благородной Эммы Соломоновны, чтобы помочь юному отцу семейства нормально окончить школу и получить профессию. Однако, почуяв такое к нему отношение, Вова окончательно обнаглел и уже вытворял, что его душе было угодно. Но всякое терпение небезгранично. Закончилось оно и у педагогов его школы.
Случилось это, когда Вова заявился на урок по этике и психологии семейной жизни в нетрезвом состоянии, небритый и непричесанный, на 21 минуте после звонка. Ввалился, не поздоровавшись шумно прошел на свое место, и уже через несколько минут начал приставать с неприличными и прямо-таки хамскими предложениями к своей соседке по парте Ане Шабановой, приговаривая:
- Чушь какую болтают тут про семейную жизнь! Давай я тебе покажу, как это делается на самом деле. У меня уже большой опыт!
Аня Шабанова была правильной девочкой, отличницей и девственницей, и подобные действия, особенно после того, как Вова пустил в ход руки, ввели ее в состояние прострации, в котором она находилась три дня и три ночи. Тут-то уже и Эмма Соломоновна поняла, что дальше этого пакостника в школе держать нельзя. Однако же и выкидывать его просто так из школы негоже – а как же семья, дети?
Неравнодушная к чужим судьбам, Эмма Соломоновна, хотя и была вынуждена под единодушным давлением всех учителей и родителей изгнать Вову из школу, все же позаботилась и о его будущем. Она сходила в отдел образования при горсовете, где Вову направили учеником к мяснику Якову Поликарпычу, которого, несмотря на его уже достаточно большой возраст, - сорок пять лет, - все называли просто Яша.
Когда они пришли к Яше на скотобойню, тот занимался разделкой туш.
- Здравствуй, Яша. Вот, ученика тебе привела.
Яша только искоса посмотрел на Вову, продолжая махать тесаком.
- Бумаги все оформлены, все формальности соблюдены, учительские будут начисляться как обычно, - продолжала Эмма Соломоновна, несмотря на его молчание.
- А что, небось, опять двоечник? – зло спросил Яша.
Теперь молчала Эмма Соломоновна: она с детства не могла и не умела врать.
- Вот так всегда! – произнес Яша, вбивая тесак в тушу. – Думают: мясо рубить дело плевое, любой идиот сможет работать! А не могут понять, что в любом деле нужно перво-наперво назубок выучить азы мастерства, учиться надо усердно и старательно. Так, чтобы, если ночью тебя разбудят, ты мог бы сразу же, не запинаясь объяснить, на сколько частей делится туша такого-то животного и как каждая из них в отдельности называется. А то ведь придет какой недоучка, и курдюк с кадыком путает.
Он искоса посмотрел на Вову, который, несмотря на попытки сохранять нахальный вид, все же тушевался от вида Яши в окровавленном фартуке и еще более от его слов, произносимых в такт ударам тесака, и так же тяжело и точно как тесак по мясу, били они по Вовиной самоуверенности.
- Да и того, если ты выучишь все наилучшим образом, мало будет, - продолжал Яша. – Все ремесленные навыки, как бы хорошо ты их не изучил до малейших деталей, есть ничто без творческого подхода и любви к своему делу. Любая профессия должна рассматриваться как искусство, тем более, профессия мясника. Потому как здесь, как ни в каком другом деле верно утверждение, что жизнь коротка, а Искусство вечно. Да ведь, если так серьезно подумать, то получается, что, если к делу относишься с любовью, то оно непременно для тебя Искусством станет. Вот, ты, мальчик, что любишь делать больше всего?
Вова молчал. Молчал и мясник, прервав работу и уставившись острым взглядом в Вову. Взгляд Яши создавал напряжение и давил на Вову больше, чем, если бы его силой заставляли отвечать на заданный вопрос. Он все более терял свою самоуверенность и, наконец, желая избавиться от давления Яшиного взгляда, ответил:
- Танцевать.
- А стал ли танец для тебя Искусством? – тут же снова задал вопрос мясник.
Вовины дрыганья на дискотеке было трудно назвать искусством, даже с его собственной точки зрения. Поэтому Вова, как не крепился казаться крепким парнем, смутился и даже покраснел.
- Э-эх! – вздохнул Яша, - Танцор Большого Мариинского…
Яша взялся за другую тушу.
- Ну, так, я пойду, Яша? – Эмма Соломоновна воспользовалась паузой в рассуждениях Яши.
Яша скорбно махнул рукой: мол, идите, чего там, я человеком подневольный, можете делать со мной что хотите – хоть на крюк вешайте.
- Яша… Ты того… Постарайся сделать из него Человека…
Яша снова махнул рукой: иди уже, женщина, не мешай творческому человеку работать.
Начались у Вовы трудовые будни. Работал он более старательно, нежели учился: как-никак - а за посещение школы денег не давали. А здесь, хоть и совсем маленькая, - ученик все-таки, - но зарплата была, на бутылку водки каждые три дня хватало. А водка для Вовы значила не так уж и мало, чтобы он по собственной воле оставался трезвым. Да и Яша был человеком строгим и за прогул или опоздание вычитал деньги из зарплаты, не ленясь из-за этого заполнять всякие бланки в отдел образования.
Круг обязанностей Вовы Яша очертил жестко: возиться с требухой да развешивать на крюки туши. Да и это, по мнению Яши, выходило у Вовы просто отвратительно, и доверял он ему это лишь в силу своей занятости. Сам Яша мастерски, с одного броска, словно играючи, вешал тушу, но при этом висела она надежно, чего нельзя было сказать о Вове: каждый раз ему стоило немалых усилий повесить ее хоть как-нибудь, несколько раз уронив на грязный пол. К топору и прочим режущим и бьющим предметам Яша Вову не подпускал, как тот его ни просил.
- Двоечнику таких струментов доверять нельзя, - говорил он обычно в таких случаях, пробуя острие тесака большим пальцем, жестким, как добротно отштукатуренная стена.
Вова же ненавидел ковыряться в кишках, и на четвертом месяце обучения осмелился сказать Яше, что он мясником пришел работать, а не говно коровье перебирать. Яша так был изумлен этими словами, что даже остановился на середине разделки, что он делал крайне редко. Воткнув нож в деревянный стол, он подошел к Вове и положил свою окровавленную руку ему на плечо.
- Послушай меня, мальчик, - слово «мальчик» Яша всегда произносил с некоторым презрением, - ты еще духовно незрелая личность, говно, – как ты выразился, – в проруби. Плаваешь там, болтаешься, и думаешь, что это и есть жизнь. А жизнь – она вне проруби. Можно б было тебе научно-популярно объяснить это, да только, ежели сам не познаешь себя – ежели сам не захочешь этого – то и помочь тебе никто другой не в силах. Но я все же постараюсь помочь тебе, сынок, - слово «сынок» Яша произнес мягко и по-доброму, не так, как «мальчик», - я подскажу тебе первый шаг к духовному росту и познанию себя. Этот шаг – ковыряние в дерьме. Покуда ты воображаешь о себе, будто бы ты нечто важное и ставишь себя выше всех, расти некуда, а вот когда ты осознаешь, что ты не пуп земли, а скорее грыжа, тогда и начнется духовный рост. А для всего этого, как нельзя лучше подходит близость к дерьму.
С этими словами Яша сильной рукой, без труда преодолев легкое сопротивление, опустил голову Вовы в требуху. На этом бунт был подавлен и более не возникал.
Когда не было много работы, Яша проводил обучение, рассказывая Вове о премудростях мясницкого дела, пока тот драил по его указанию полы. Но частенько его разговоры незаметным образом переходили из области обучения во всякого рода философские размышления о красоте работы мясника.
- Может, вы лучше делу учить меня будете? – прервал как-то Вова Яшу. Спросил он так отнюдь не из жажды учиться, просто он ничего не мог понять в отстраненных рассуждениях Яши, и это его раздражало.
- Скажи мне, сынок, любишь ли ты философию? – спросил в ответ Яша, и не подозревавший о том, что на свете есть люди, не прочитавшие за всю жизнь ни одной книги.
- А на кой она мне? – буркнул Вова.
- Философия – это то, что отличает человека от обезьяны.
- Человека от обезьяны отличает хвост и шерсть, - решил продемонстрировать эрудицию Вова, - и морда мерзкая.
- Хвост у нас у всех рудиментарный имеется, и порой даже большой, - ответил на это Яша. – Волос на теле ровно столько же, как и у шимпанзе. А морды у людей порой похуже, чем у обезьян встречаются. Ты на себя в зеркало при похмелюге глядел? Иногда складывается впечатление, что обезьяны даже думать могут. Но одного они точно не умеют – размышлять. Так что, размышляй, сынок, размышляй! Не будь похож на обезьяну.
Яшу Вова побаивался, но в то же время и уважал, чего не испытывал ни к кому другому ранее. Казалось, каждое движение, каждый поступок и каждое слово Яши имели какой-то особый глубинный смысл, настолько они были основательны и размеренны. Глядя на то, как аккуратен и исполнителен Яша в работе, с какой любовью к делу рубит он мясо, даже такому лентяю, как Вова, хотелось подержать в своих, уже огрубевших от черной работы, руках этот сверкающий в лучах солнца, покрытый багровыми пятнами густеющей крови, с изящно изогнутой ручкой Яшин топор.
Но, как уже говорилось, Яша не доверял ему, да и никому другому, своего инструмента, каждый раз перед уходом запирая его в кладовую.
- Это как меч для самурая, - объяснил он однажды, - он священен, и пользоваться им может только он сам, любая другая рука осквернит меч. В мече заключена душа самурая, и применять его не по назначению или без должного благоговения есть тягчайшее бесчестие. То же и топор для мясника. В нем его душа, и неуважение к нему может вызвать недовольство богов.
Как и всякий безграмотный дуралей, Вова, хотя и не имел ни малейшего понятия о потусторонних силах, тем не менее, свято верил в их существование. Потому слова о богах, охраняющих чистоту и святость топора, к тому же произнесенные Яшей проникновенным и таинственным голосом, воспринял серьезно, и даже не пытался как-либо отпереть кладовую, когда Яша отлучался. Он лишь иногда украдкой посматривал в сторону кладовой, когда Яша открывал ее, чтобы взять или повесить свой топор.
Но все же Вова пытался подражать своему учителю, упражняясь на топоре, снятом с противопожарного щитка. Мясо он рубать им не рисковал, но в воздухе махал вовсю, представляя, как он с одного удара заваливает быка. Само собой, топор этот и размерами, и формой сильно отличался от мясницкого, но Вова был рад помахать и таким. Конечно, делал он это в отсутствие Яши, понимая, что тот бы не одобрил подобной пародии на святое дело мясника.
После более, чем года совместной жизни, жену Вовы достал его образ жизни: он наглел все сильнее, ходил перед тещей в трусах-стрингах, грубил всем родственникам жены и не выполнял абсолютно никаких обязанностей главы семейства. Домой приходил только ночевать, а на законный вопрос о том, где он пропадал - бил себя кулаком в грудь, крича, что он рабочий человек и может немного задержаться после работы в пивной. Терпение у жены, в конце концов, лопнуло, она попросила его покинуть дом, а тесть будто бы этого только и ждал - сразу же бурно поддержал ее. Вова стал ерепениться, кричал, что плевать он на всех хотел, он всем еще покажет! Начались оскорбления, которые тесть долго терпеть не стал. Он грубо вытолкал Вову из дома и выбросил следом его барахло.
Вова побродил под окнами, надеюсь, что эти злые люди почувствуют жалость к его согбенной под моросящим дождем одинокой фигуре и кинутся умолять его вернуться. Но терпение и жены, и ее родственников было исчерпано до последней капли, и никто даже не выглянул из окна.
Пришлось отправляться Вове на свою родную квартиру. Там он сразу почувствовал контраст между жизнью с родителями жены и со своей маманей. У жены всегда была еда на кухне, а у его матери даже холодильник от электросети был отключен за ненадобностью, и использовался как склад пустых бутылок.
В тот день, как Вова вернулся в родной дом, там же находился и его папаша, решивший немного отдохнуть от своей второй семьи. Родители Вовины сидели на кухне и, как обычно, пьянствовали. Едва завидев Вову, батяня вскочил со стула, выпучил свои красные глаза и, схватив за его рубаху, начал трясти, приговаривая:
- Ах ты ж бездельник! Разгильдяй хренов! Что ж это я узнаю от матери: ты, оказывается, на мясника учишься! Я-то, как ты родился, думал: сын академиком станет! А он в мясники пошел! Будешь теперь грязный и вонючий ходить, отца позорить!
После года рабочей жизни Вова чувствовал себя уже настоящим МУЖИКОМ, способным постоять за себя. И хотя, в случае с тестем-боксером он обломался, с пьяным батяней он вполне мог справиться, а потому без особого труда несколькими ударами отправил отца в нокаут под стол. После чего налил себе стакан водки, опрокинул одним махом в глотку и, не закусывая, пошел спать. Мать его, все это время с изумлением наблюдавшая осоловелыми глазами за происходящим, после его ухода, тоже выпила, и, хрустя соленным огурцом, в задумчивости произнесла:
- Вот и Вовка уже совсем большой стал! Боже, как быстро дети растут!
Началась в Вовиной жизни черная полоса. Если раньше он мог спокойно пропить все заработанные деньги, не заботясь о пропитании, то теперь выпивать приходилось гораздо реже, тратя деньги и на еду. А тут еще и жена на алименты подала. И ведь не из нужды подала, - да и много ли возьмешь с его ученической зарплаты? – из вредности решила напакостить Вове, чтобы меньше алкоголя потреблял. Вот ведь сука какая!
Старался Вова подворовывать мясца на работе, но только трудно это было делать. Украсть можно было лишь, когда Яша отлучался со скотобойни, что случалось достаточно редко. Да и дела свои Яша вел столь скрупулезно, что точно знал, сколько и чего у него есть. Поэтому Вова и воровал ничтожно мало.
В сексуальной жизни у Вовы тоже произошли перемены. Не то чтобы он страдал от отсутствия жены – он и, будучи семьянином, не ограничивал себя в удовлетворении своей похоти вне брака со своими собутыльницами. Перемены были иного рода. Вова стал сторониться женщин, как наглых тварей, которые соблазняют тебя своими прелестями, обещая райские наслаждения, а затем коварно забирают половину зарплаты на алименты.
Теперь Вова удовлетворял свои физиологические надобности прямо на рабочем месте - само собой разумеется, в отсутствие Яши. Вове нравилось потреблять свежепригнанных на убой коров, находившихся в некотором шоке от поездки на бойню и непривычной обстановки. Чуя запах крови, они беспокойно озирались по сторонам полными страха огромными глазищами. Многие из них, несмотря на шок, не принимали Вовиных ухаживаний и, брыкаясь, пытались защитить свою честь. Но Вова быстро сообразил, каким образом можно насиловать коров, не будучи ими покалеченным.
Так удовлетворяться Вова мог далеко не всегда: Яша не часто покидал пределы скотобойни, и чаще всего, Вове приходилось лишь облизываться, глядя на аппетитные коровьи прелести. Когда же не было ни Яши, ни коров, Вова не брезговал потреблять и уже освежеванные, выпотрошенные и обезглавленные коровьи трупы. Да что там коровьи! В ход шли и быки… Впрочем, довольно об извращениях.
Измученный недостатком мяса и секса, Вова повадился ходить на скотобойню по ночам. Он перелезал через забор, подальше от всегда сидящего в одном месте сторожа, и залазил на скотобойню через окно, которое, уходя с работы, оставлял открытым. Окно находилось достаточно высоко, но снаружи Вова ставил друг на друга несколько ящиков, а внутри у окна стол. Пробираясь таким манером в помещение, он дарил свою любовь нескольким тушам брал немного мяса и возвращался домой.
Случилось так, что, однажды, забравшись обычным ночным путем через окно на скотобойню, Вова занялся тушами, как вдруг послышались шаги. Вова взглянул на дверь и увидел, что она открыта. До окна было далеко – выскочить он не успел бы, а потому, быстро оглядевшись, шмыгнул в кладовую, которая тоже почему-то была не заперта. Притаившись в темном уголке тесной кладовой, Вова осторожно посмотрел в дверную щель.
Вошли двое: сторож и Яша, через плечо у которого висел связанный мальчик. Мальчик был грубо кинут на стол и привязан к нему. Яша надел темный балахон до пят и цепь с каким-тоамулетом. Сторож взял в руки книгу и начал читать вслух заклинания на незнакомом языке. «Сатанисты!» - в ужасе подумал Вова. Не так давно в городе члены Церкви сатаны предались самосожжению, и, по всей видимости, это были одни из немногих недожаренных.
Сторож читал, а Яша тем временем, сорвав с мальчика одежду, рисовал на его теле всяческие значки и закорючки. Тот, с закрытым кляпом ртом, лишь в ужасе оглядывался по сторонам, совсем как теленок перед тем, как мясник нанесет смертельный удар.
- О Великий и Темный, увенчанный рогами как короной! – воскликнул Яша, закончив свои художества. – Тебе мы приносим в жертву этого отрока! Дай нам знак, что ты слышишь нас и прими его кровь!
Тотчас же грянул гром. Молнии озарили все помещение так, что стало светло, как днем. Даже в кладовой, где прятался Вова, все было ясно видно, хотя свет проникал лишь через узкую щель.
Яша вынул из-за рта у мальчика кляп и принялся медленно резать его вдоль и поперек по намеченным ранее чертежам. Из-под тонкой нежной кожи тотчас же обильно выступала кровь. Сквозь грохочущие раскаты грома доносились пронзительные крики ребенка. Не взирая на мольбы о пощаде, Яша спокойно продолжал свое кровавое дело, не обращая на них ни малейшего внимания; весь погруженный в работу. Временами он закатывал глаза под потолок и что-то несвязно бормотал.
Исполосовав все тело, Яша поднял мальчика и ловко, опытным движением насадил его ртом на крюк. Кровь тотчас же хлынула потоком у бедолаги из-за рта. Булькая кровью и пуская пузыри, мальчик задергался на крюке в агонии. Но Яша был безжалостен. Налюбовавшись вдоволь на картину своего безумия, он взял в руки верный самурайский топор, и принялся рубать мальчика, не снимая с крюка. Видевший все это Вова в ужасе вспомнил, как однажды он насиловал найденный среди мяса слишком уж маленький для коровы зад. Тогда он подумал, что это был какой-то доморощенный теленок, но теперь истина во всем ее кошмаре, открылась его расширенным от ужаса глазам.
Яша, войдя в раж, яростно махал топором. Куски мяса и тела отлетали одно за другим, покуда на крюке не осталась висеть одна голова, с которой капали крупные капли крови. Тотчас же утихли и раскаты грома.
Яша в изнеможении, тяжело дыша, уселся на стол. Рядом присел сторож. Они закурили. Поболтали о погоде, о последних международных событиях, поругали евреев за плохую жизнь. Вова, старавшийся не шевелиться, и даже дышать как можно тише и реже, стоял в кладовой не шевелясь. Он лишь мысленно подгонял изуверов, чтобы они заканчивали трепаться и шли уже поскорей по домам.
Но те болтали довольно долго, так что Вова даже стал переминаться с ноги на ногу. Наконец, обсудив место Сартра в истории современной философии, и слегка поспорив друг с другом по этому поводу, Яша и сторож решили, что пора бы уже и домой отправляться. Сторож стал собирать в полиэтиленовый мешок куски тела, а Яша взял свой верный самурайский топор и направился прямо к кладовой.
Ужас овладел Вовой. Не более десятка шагов проделал Яша в его направлении, но сотни, если не тысячи мыслей о жизни и смерти пронеслось за это время в голове у Вовы. А поскольку обычно в его голове в лучшем случае была одна мысль, то в мозгах его от такой перегрузки произошел перегрев. И когда Яша открыл дверь и замер от замешательства, узрев своего ученика, Вова дико заорал и толкнул его так, что мясник летел несколько метров.
Не мешкая, Вова, все также крича, в мгновение ока оказался у входной двери, но вот ведь незадача – мерзавцы предусмотрительно заперли ее. Отход к окну, который и так был бы небезопасен из-за его высокого расположения, уже охранял сторож с увесистой коровьей ногой в руках. А к Вове медленно двигался Яша, обеими руками сжимая рукоятку топора. Учитывая состояние, в котором Яша еще ни разу не видел своего ученика, он решил быть поосторожней, и медленно подбирался все ближе для нанесения удара. Но и Вова знал: убивал Яша коров быстро и верно, с одного раза, как бы они не дрыгались, так что те сразу откидывали свои копыта, даже не мучаясь. А потому она не стал дожидаться, когда Яша приблизится к нему на расстояние удара.
Он быстро отбежал в сторону, схватил телячью тушу – а надо сказать, что Вова значительно окреп от физического труда и ворованного мяса – и кинул в Яшу. В обороне тот, как оказалось, силен не был, и сразу же рухнул оземь. Выбираясь из-под туши, Яша изощренно матюгался и грозил жестокой расправой своему ученику.
Пользуясь временной недееспособностью Яши, Вова еще раз с разбегу налетел на железную дверь, но та даже не дрогнула. Поколотив в нее еще немного – в надежде на чудо – Вова побежал вглубь помещения.
Яша был полон ярости и решимости убить Вову, но тот, будучи намного более молодым, ловко маневрировал и уходил от смертельных атак.
- Ну что ты там стоишь?! – прокричал Яша сторожу, пробегав с четверть часа. – Заходи слева, ядреная кобыла!
Убийцы с двух сторон стали подбираться к Вове, держа в руках наготове смертоносные орудия. Вова оказался прижат к стене. Рядом была дверь, ведущая в холодильное отделение. Ему совсем не хотелось туда, но иного выхода не было, и Вова мигом открыл дверь и нырнул в холодную тьму, увернувшись от брошенной коровьей ноги. Дверь мгновенно захлопнулась за ним, лишив всякого света.
- Ну что, заморозим голубчика? – услышал Вова довольный голос сторожа.
- Какое «заморозим»? – перекривил Яша сторожа. – Сегодня не моя смена – через три часа сюда придет Задерихвост со своим учеником. За это время этот болван не успеет заморозится.
- Да… - произнес сторож. – Моя смена тоже заканчивается. Что ж делать-то тогда?
- Брать падлу будем! – решительно сказал Яша. – Иди первый!
- Почему я?
- Ты сторож, - объяснил Яша. – На территорию цеха проник посторонний. Действуй!
Не дожидаясь возражений, Яша включил свет в холодильном отделении и открыл дверь. Сторож медленно, глядя во все стороны, начал двигаться внутрь. Но едва он дошел до ближайшей, висящей на крюке туши, как тут же увидел перед собой Вову с перекошенным от безумия лицом, наносящего удар коровьей головой. Рога на голове вошли в грудь сторожу по самое коровье темечко. Он покачнулся, сдавленно простонал и рухнул на пол.
- Убийца! – яростно прокричал Яша, несясь с топором на Вову.
Вова бросился наутек. Теперь они уже бегали по холодильному отделению меж освежеванных туш. Вова кидался в Яшу всем, что ни попадалось под руку: мясом, кишками, костями… Однако, Яша так быстро двигался, что убегающий от него Вова не успевал как следует прицелиться. Один только раз удалось Вове попасть в Яшу бычьим яйцом, но это лишь еще более разъярило мясника.
Вова начал выбиваться из сил. Мясник же, похоже, напротив, не испытывал ни малейшей усталости, будто бы сам дьявол вселился в него. Вова решил сделать хитрый ход и выбежать из холодильника, заперев там самого преследователя. Но Яша несколькими ударами топора разнес запертую дверь вдребезги.
Изнуряющая беготня продолжилась. Яша бежал совсем близкою. Казалось, стоит Вове хоть на немного сбавить скорость – и Яшин топор тотчас же разнесет ему голову.
Вова уже почти падал от усталости, когда прямо перед собой он увидел пожарный щит с длинным красного цвета топором, с которым он так часто тренировался наносить удары. Вова тут же, не медля, схватил топор и, резко развернувшись, всадил его острие глубоко в Яшин череп. Кровь и мозги брызнули на Вову. Рука Яши с занесенным над головой для решительного удара самурайским топором ослабла, и тот со звоном упал на каменный пол. Следом рухнуло тело.
Наступила полная тишина, от которой у Вовы звенело в ушах. Безумие, охватившие его, отхлынуло, осталась лишь невыносимая усталость. Ноги дрожали в коленях, тяжелые руки безвольно повисли вдоль тела, глаза застилал туман, кружилась голова. Прислоняясь к стене, Вова опустился на пол, закрыл глаза и погрузился в сон.
Разбужен он был милиционерами, грубо дергающими его. Ударяя Вову в различные чувствительные места, они обыскали его и надели наручники. Поначалу Вова вообще не мог понять, что происходит, пока не увидел Яшин труп с пожарным топором в голове, распростертый рядом.
Напрасно затем утверждал Вова, что не он убил тридцать шесть человек, чьи черепа нашли закопанными на территории скотобойни, и одного маленького мальчика, чье тело было искромсано на десятки кусков. А также забулдыгу-сторожа и всеми уважаемого, добрейшего человека, трудолюбивого работника Яшу, который, как писали газеты в некрологах, «и мухи-то обидеть не мог. И вот – коварная рука подлого убийцы проломила череп, который хранил в себе секреты изготовления экологически чистой тыквенной посуды, тростниковой дудочки и глиняной свистульки; знал множество веселых игр, и частенько играл с ребятишками в истинно народные игры: салочки, жмурки, чехарду, лапту и другие, отвлекая тем самым подрастающее поколение от пагубного воздействия жестоких компьютерных игр. Яша, обладавший мудростью и острым умом, вычислил маньяка, уже много лет тиранившего город, и заплатил за спокойствие сограждан своей драгоценной жизнью. Вечная слава герою!»
В скором времени состоялся суд, который, пылая праведным гневом и осуществляя волю народа, ежедневно устраивавшего демонстрации перед мэрией, приговорил кровавого убийцу к расстрелу. Но затем сверху пришло указание смягчить приговор: дабы не раздражать правозащитников в Европе, заменить расстрел пожизненным заключением.
Таким образом, как мы видим из этой рассказки, Вова, вместо того, чтобы прилежно и добросовестно учиться, как того желали его родители и достопочтенная Эмма Соломоновна, вел себя самим неподобающим и заслуживающим нареканий образом, что и привело его к столь печальному концу. В тюрьме зеки быстро опустили Вову и потребляли неестественным образом всю его жизнь до самой смерти. Вот так вот! А ведь мог академиком стать!
В комнате воцарилась тишина.
- М-да! – наконец сумрачно произнес старший брат. Было видно, что перспектива сесть в тюрьму и служить средством удовлетворения извращенных потребностей зеков его не очень прельщала.
- Может, уроки поучим? – неуверенно спросил младший, подтягивая к себе сумки с учебниками.
Акоб никак не отреагировал на этот вопрос. Он по-прежнему задумчиво сидел на табуретке, подперев рукой щеку.
Бабушка начала погружаться в дрему. Макоб неуверенно листал учебник, поглядывая на брата.
- М-да! – снова произнес Акоб. – Учиться-то, конечно, надо, но уж больно трудное это дело! Но история мне понравилась: столько мяса и крови! После нее самому хочется кого-нибудь убить.
Акоб взял в руку кинжал и многозначительно посмотрел на бабушку.
- Да, классный был убийца этот Яша! – оживленно поддержал брата Макоб. – Обожаю историю про всяких злодеев, которые реки крови проливают!
- Э-э-э-э-э! – протянула встрепенувшаяся от дремы Шахерезада Михайловна, - Жизни ты еще, внучок, не знаешь – для того, чтобы быть злодеем вовсе не обязательно проливал так уж много крови. Достаточно нескольких капель. И в доказательство этого я могла бы рассказать вам занимательнейшую рассказку про то, как самым злодейским способом была обманута несмышленая доверчивость.
- Расскажи, бабушка! – перебивая друг друга стали просить внучата.
- Ну право, я не знаю, - нерешительно произнесла бабушка, - Достаточно ли вы взрослые для того, чтобы послушать эту интересную, но в то же время трогательную, а главное – поучительную историю. Я нахожусь в затруднении!
В бабушку полетели учебники.
- Ну хорошо, хорошо! Хрен с вами! Итак…