Я возвращаюсь поздно вечером. В моём крохотном жилище сентябрьский холод: солнце уже не летнее, бетонные стены за день не прогреваются, а центральное отопление ещё не включено.
Прямо от входной двери направляюсь к окну – прикрыть форточку. В форточке кот. Это его капитанский мостик, отсюда он следит за океаном жизни: штормит – не штормит, куда направлены основные течения. А ещё приглядывает за кошечками.
Без церемоний спихиваю кота с места. Недовольно, с угрозой, взмякивает и прыгает – тяжело, будто в нём полпуда, не меньше. Наел задницу, бандит! И морду!
Мр-р-р, мяу – распушил, задрал хвост, пошёл. Вдруг – молниеносный разворот и прыжок в мою сторону. Больно прихватил зубами ногу. Злится! Иди к чёрту, окаянный, я замёрзла.
Первый звоночек осени – холод в доме. Надеваешь свитера, тёплые носки, укрываешься пледом – никакого толку, согреться не можешь. Стынь изнутри. Вяло течёт кровь, вяло текут мысли. С мыслями совершеннейшая беда: они циркулируют по периферийному кругу сознания, но направить их в нужное русло не хватает воли.
В первую очередь от него, домашнего холода, случается осенняя депрессия, а потом уже от: листьев жёлтых, ненастья нескончаемого, дождя тоскливого, промокших плащей, хлюпающих ботинок и парусящих на ветру зонтов – порыв, и вот уже они вывернулись один за другим, купола превратились в блюдца...
Завтра суббота.
Утром – солнце. Пол расчерчен золотыми параллелограммами. Встаю в центр одного голыми ступнями. Лицом к окну. Кажется, по венам, обжигая их стенки, поднимается вверх не кровь, а расплавленное золото. Горячо-горячо-горячо, и вот уже грудь согрелась. А на термометре за окном всего плюс семь!
Кот выписывает вокруг моих ног восьмёрки. Трётся щёчками о голени. У него ко мне два сердечных дела. Идёт направо: мр-р-р, ты уже разморозила свиное сердце? Маковой росинки во рту не держал с ночи! Что – творог в миске?! Ты насмехаешься надо мной! Ешь сама.
Налево: форточку-то открой! Не ограничивай мое право на личную кошачью жизнь!
Вдруг замирает. Ушки, беспорядочно подвигавшись, разворачиваются в сторону входной двери. В замке скрежещет ключ. Мы с котом знаем, кто к нам. Ключ есть только у тебя. Через секунду мы в коридоре. Дверь распахивается. Ты не один. Мягко подталкиваешь в спину симпатичную, но угрюмую девчонку.
Осень – это когда в доме холодно. Я опять чувствую холод.
Ты не любишь приходить один. Tet-a-tet для тебя великолепный, но не в твоём вкусе цветок – как белая лилия.
Третьего дня, например, явился окутанный облаком из порхающих мотыльков – белых, розовых, жёлтых, лазоревых. Окутанный шёлковым шелестом, атласным, едва слышимым звоном. Я определила, что это ты, лишь по голосу. Часть мотыльков находилась в непрерывном движении, а часть усаживалась – то на обшлагах и лацканах пиджака (я вдруг подумала о Моцарте. Твоя светлая музыка с тобой?), то на бровях, подбородке и над верхней губой (наступило время новогодних подарков?), то на кончиках пальцев. Штук по двадцать или тридцать расположилось по краям ушных раковин. Сидят, помахивая крылышками. И кажется: это не бабочки – уши трепещут! Спугни – сорвутся с головы, унося с собой способность слышать звуки извне. Тебе останется слушать только себя. Или меня.
Я заметила: когда мотыльки касались крылышками твоего лица, оно разглаживалось, становилось молодым. Веки опускались, и мне казалось, сумей я взглянуть на них изнутри, мне открылись бы чудесные картины. Но та сторона твоих век была мне недоступна.
Я повела тебя на кухню пить чай, мерцающее облачко двинулось вместе с нами.
Не раз случалось, что, приходя, ты объявлял: со мной вселенная, позволь ей войти, не оставлять же за дверью! И затягивал вселенную ко мне, а вместе с нею обширнейшее хозяйство, ваше хозяйство. Законы и заклинания: тайна зарождения, многомерность, непрерывность, бесконечно большие, бесконечно малые, двойственность, относительность, противоречивость. Многое из того мне казалось диковинным, но я не подавала вида: пожалуйте сюда, не стесняйтесь, располагайтесь, дорогая гостья, чувствуйте себя как дома.
Ты с усмешкой наблюдал за моими хлопотами, а потом уходил на кухню и кричал оттуда: чайник давно засвистел, когда уже в этом доме будут поить чаем?! И, пожалуйста, чтобы все чайные церемонии были соблюдены.
В течение долгого времени после вашего ухода я то в одном углу, то в другом натыкалась на таинственные сущности, которые не только объяснить – сформулировать была не в состоянии. Твоя приятельница обладала поистине королевской щедростью и небрежностью, не крохоборничала. Все находки я складывала в коробку из-под сотового телефона, намереваясь при случае подробно расспросить тебя о каждой. Но ты появлялся, и я забывала о коллекции, я забывала обо всём.
Ваши совместные посещения помогли мне понять, что вселенной нигде не тесно, следовательно, и никакое пространство не будет слишком велико для неё. И от неё никогда не убывает. Что бы ни случалось, она остаётся цельной. И, верится, вечной. Ах, если бы такова была и твоя любовь. На двойственность, относительность, противоречивость я была согласна.
Хмурая девчонка перешагнула порог.
Она чуть выше меня.
Пышные коротко стриженые тёмно-рыжие волосы. Белая кожа. Длинная шея.
Плащ защитного цвета до колен, на узкой талии перехвачен широким поясом. Воротник поднят, острые уголки независимо торчат в стороны.
В руках букет ноготков. Попав в солнечное пятно, он вспыхивает весёлыми оранжевыми огоньками.
Тонкие светлые чулки, лодочки с аккуратными шпильками.
Сколько раз ты просил о малости: чтобы надела чулки и туфли. Тебе нравится ощущение от присутствия рядом элегантной женщины. Я отговаривалась: перемещаться стремительно, а иначе я не умею, на высоких каблуках невозможно.
Стараюсь незаметно запихнуть под тумбочку свои кроссовки – разношенные, с загнувшимися вверх на клоунский манер носами.
– Познакомься, это моя осень.
– Здравствуйте, – протягиваю руку. – Наслышана о вас.
Она перекладывает букет в левую руку, пальцы правой направляет в мою сторону.
– Ты кто?
Грустно рассматривает меня в упор. У неё странные глаза: в форме сливовой косточки разрез, оттенённый лёгкими ресницами, радужка совершенно прозрачная, светло-голубая, зрачки такой черноты, что кажется – это не отверстия в маленьких глазных яблоках, а просверленные под земные оси дыры бесконечной глубины. Долго смотреть в такие глаза невозможно. Их взгляд заполняет всё пространство вокруг, тесня меня к границе реального мира.
– Э-э-э...
– Она кто? – продолжая указывать на меня, поворачивается к тебе.
И я – к тебе.
Ты вбираешь голову в плечи и закрываешь глаза. Неохотно разлепляешь губы:
– Моя...
– Твоя... Она голая. Почему?
Очевидно же – утро, я недавно встала. Но ответ её не интересует.
Выставляя туфельки вдоль одной линии, твоя осень проходит в комнату и садится на угол кровати. Закидывает ногу на ногу, ниже коленей свивает их между собой. Отворачивается к окну.
– Ты только что поднялась?
– Да.
– Я зашел предупредить, что сегодняшняя прогулка отменяется.
– Нет! Сегодняшний день!.. Вряд ли такой ещё повторится в сентябре!
– Я смотрел прогноз. Обещают целую неделю тепла. У меня изменились планы. Моя спутница...
– Где ты её нашел? Зачем?!
– Не я, она меня отыскала. Симпатичная, правда? Не стыдно перед людьми показаться.
Что ты говоришь?! Лучше подойди ко мне, положи тёплую ладонь на живот, проведи ею вниз. И я забуду о девчонке. О том, что ты вечно приходишь не один. Сосредоточусь на тепле, которым так щедра твоя рука. О, это может быть преддверием бури. Я даже не улыбаюсь, прислушиваясь к её нарастанию. Тебя это часто сбивает с толку. Уж сколько знакомы, а ты до сих пор обманываешься моим спокойствием.
Медленно закладываешь руки за спину, стараешься, чтобы я не заметила нарочитости движения. Не прячь глаза, я всё-всё сама объясню: у тех, кто шляется в обнимку с осенью, руки холодны. Ты заботлив и не желаешь мне неприятных ощущений. А если бы коснулся? Б-р-р-р, кожа бы посинела, покрылась пупырышками. Ну обними же меня холодными руками!
Ищу халат. Спрашиваю, заглядывая под кровать:
– О чём вы обычно разговариваете?
– Ни о чём. Рядом с нею хорошо молчать и грустить. Она и есть молчание и грусть. Видишь ли, у меня с давних пор есть дурацкая привычка – прикидывать, сколько уже прошёл и сколько осталось. И пока, по моим расчётам, оставалось больше, чем пройдено, я жил в спокойной радости. Не был весел, но вполне жизнелюбив. Представь, не заметил, как переступил рубеж. В очередной раз ревизовав «было» и «будет», с горечью обнаружил, что первое перевешивает и не надо себя обманывать, что мне ещё многое доступно и многое предстоит. Чем дальше, тем путь, что ждёт меня впереди, всё короче.
Ты нашёл мой халат в груде одежды, накинул его на меня, в неожиданном порыве стиснул мои плечи.
– Сама понимаешь, радоваться нечему. И эта насупленная девочка мне сейчас в самый раз. Слава богу, встретил её и ничего не пришлось выдумывать. Мне повезло, с ней просто и уютно.
– Это я должна была стать твоей осенью! Твоим молчаливым везением. Готова даже ради этого освоить хождение на каблуках. И немножечко похудеть в талии.
– Молчаливой? Нет! Ни в коем случае нельзя идти против природы. Тем более что твои слова иногда необходимы мне, как воздух. Пусть на короткое время, но они дарят иллюзию, что существование не бессмысленно. И тяжело вздохнув, я живу дальше.
– Именно! Слова-слова-слова! – Чувствую, что сейчас разревусь от острого ощущения несправедливости. – Посмотри на меня. Вот ноги, руки, голова, живот. Во мне вон сколько всего! Слова только часть меня, я устала от них. Хочу плоти. Срастания. Взаимопроникновения. Чтобы если отдирать, так только с кровью. Разве любовь, вывязанная воздушными петлями слов, может кровоточить? Мне кровь нужна. И плоть нужна. Слышишь?
– Всякая плоть трава, – твой практически безгубый рот растягивается в неровную печальную усмешку. – Я пойду, ладно? Меня ждут.
– Ждут… Конечно, иди, – отворачиваюсь.
Твои шаги. Её каблучки. Хлопнула дверь. Щёлкнул замок.
За окном солнце. За окном живой, жаркий, пульсирующий день. В который ушли ты и твоя осень. Я погорячилась. На самом деле я благодарна тебе, что ты не любишь меня полной, счастливой любовью. Счастливая любовь нема. А мне тоже обязательно нужны слова. Они это я. Не будет слов – я исчезну.
Ты теперь придёшь нескоро. Поеду к маме. Куплю билет на поезд, что останавливается на станции Сергач. Это в нескольких десятках километров от села Болдино. Почему-то мне представляется, что в тех краях живёт огромная птица. Раз в год, осенью, она поднимается в небо, летает недолго. Пролетит над каким поэтом, тот не медля пишет гениальное стихотворение. Может, мне в ладони упадет пёрышко из её крыла?
А где кот? Удрал, даром, что голодный. Конечно, трудно усидеть дома в такую погоду, особенно если тебя на крыльце дожидается белая кошечка с прозрачными голубыми глазами. Из соседнего палисадника доносится глубокое бархатистое мяуканье. Если это не «Осенняя песнь» в исполнении моего кота, что тогда?