О ментах, штрафах и штрафстоянках

Артем Ферье
Погода в последние дни – дрянь. Дождь хлещет на золотую осень индустриально-урбанистической царской водкой, растворяя чарующие червонно-малахитовые контрасты. Это уже не золотая осень – это та осень, которая в душе кладбищенского сторожа, из Бабеля.

Позавчера я спровадил жену к дельфинам и каракатицам. На Кипр. Сам, как обычно, подзадержался: дела навалились, словно серые штурмовики - на благородного дона Румату. И дела - тоже штурмовые-мозговые, но серые, скучные.

Засиделся над статьей до ночи поздней, как аборт перед самыми схватками… Это цейтнот и общее офигение такие вот метафоры навевают!

И что ещё нужно для полной гармонии души да катарсиса с харакири? Ну конечно: чтоб в три часа ночи позвонил Саша!

Что хочет сказать Саша? Мне не обязательно брать трубу, чтоб догадаться! Мне достаточно Сашиного номера на индикаторе – в три часа ночи. Цифры подмигивают с отчаянной ясностью: он опять куда-то влип!

Поподробнее – об Александре Зимине.
Возраст – семнадцать.
Тип личности - студент первого курса МИРЭА, хакер, пофигист и редкостный раздолбай.

Статус относительно центра мироздания – младший брат моего ближайшего друга. Который последний, хоть и старший отпрыск в семье, - тоже редкостный раздолбай и пофигист. Но не хакер: у Лёшки средоточие таланта – в правой, «газовой» ноге. Водитель от бога. Коллин Макрей перед  ним… Да не будет никогда Коллин Макрей перед Лёхой, на трассе – точно не будет! Коллин Макрей – колхозный тракторист с амбициями.

А Санька, замечу, программер пока что не блестящий (далеко не такой, как Лёшка – шофёр). Но и не окончательно бездарный, надежды подаёт. Молодой ещё: это только в фантастике газетной хакеры в памперсах вскрывают коммерческие банки, что консервные.

Главная же Сашина полезность человечеству в том, что с ним очень занятно играть в педагогический дарц: мишень подходящая. Чем мы с Лёхой и занимаемся, не щадя себя: все ладони отбили о безалаберный хакерский затылок!

Потому что Сашина планида – хамить, нарываться и постоянно попадать в истории. А после извлечения из самых мрачных анналов этих историй - выслушивать грозные и назидательные Лёшины нотации.
«Блин, я в твоём возрасте лет на десять строгача нашалил – и хрен бы раз попалился! А ты - как лох: то с травой под шмон влетишь, то вообще не захрен! Позорище моё!»

Лёша утрирует: не таким уж обросшим криминальными ракушками подплывал он к пристани совершеннолетия по стрёмной стремнине своей жизненной реки. Конечно, менты бывают не в восторге, когда какой-то сопляк на спор с дружками угоняет их «форд», а к утру возвращает с эротическим граффити на капоте. С другой стороны, кто в семнадцать лет ставит себе целью привести в восторг милицию?

Но в ином Лёха прав: он почти никогда не попадался. А если всё же –магическим образом метал в притеснителей шармовые молнии своего обаяния и вылезал из любой «извилистой» ситуации без мыла.

Санька - тоже очаровательное существо и милый ребенок, но у него есть существенная проблема: материальное положение.
Лёшка был в детстве не то, чтоб совсем уж оборванным гоменом, но всё же обормотом малогрошёвым, воспитуемым своей матушкой, рано овдовевшей докторшей-педиаторшей с чертовски маленькой зарплатой и ангельски великим терпением. Саша – сын той же матери, но по нему сразу видно, что если она и по-прежнему участковый врач-педиатр, то… то старший брат был безденежным обормотом только в детстве!

А в этом пруду, под названием Россия, - по стае щук на каждого такого карасика, вроде Зимина Младшего.  Соответственно, в тех болотах, над которыми Лёшка пролетал на воздушном шарике своей бедности, Саша вязнет, обременённый очевидным благополучием.

 Ну и характеры у братьев различны: Лёшка все трещины в жизни перемахивал на скорости, отчаянно, а Саша… Зачем ему рисковать, зачем идти ва-банк, когда не брат, так я – в любой овраг буксир надёжный закинем, в случае чего?

Передумав лишний раз все эти мысли про мальчика Сашу Зимина и помучив его в должной мере длинными гудками, я наконец нажал кнопку.

- Да?

- Тёмка, хай! Разбудил?

- Нет – но мог бы!

- Тём, ты будешь смеяться, но я немножко попал…

- Немножко? – в смысле, иметь наглость тревожить меня из-за «немножко»?

Санька мнётся:
- Ну… так… сэм-восэм… Короче… в общем… тачило у меня отобрали!

- Кто! – я поймал свой взгляд, когда он уже скользнул по настенному ковру, хранящему мою коллекцию «калькуляторов для окончательных расчётов». Поймал - где-то между штатной нашей спецкоровской «фамаской» и реликтовым ППД.

- Кто, кто! Мусора!

- Эн-эс? – догадался я – и голос мой сделался ласков, как пепельная туча над вулканом Мон-Пеле.

- Чего?

- Пьяный попался, что ли? – расшифровал я. Мог бы не допытываться: язык у Саши и сейчас если не в узел заплетается, то вяловат, как шмат вяленной дыни.

Да, Лёха в такой ситуации врагу живым бы не дался: он и в семнадцать, на «копейке», уходил от ментов с изяществом эсминца, преследуемого тряпично-дощатой эскадрой кривого Нельсона.

Санька шумно вздыхает – я со злорадством думаю, что поздно лёгкие чистить, когда алкометр зашкалило!

- Да, понимаешь-жы-шы… На самом-то деле…

Ну да: сейчас Саша примется объяснять, как он и выпил-то всего ничего… банок пять пива… или даже четыре… а тут кому-то срочно понадобилось домой… даже не кому-то, а красным-прекрасным (от неумеренной «штукатурки») девам!.. а метро уже не ходит… а Саша – на железном коне и вообще весь из себя рыцарь… и выпил-то всего ничего…

Нафиг нюансы и штрихи: картина ясная! Обрываю сурово:
- Ну и я при каких делах? Тебе Лёха сказал, что убьёт, если ещё раз пьяный за руль плюхнешься? Чего не понятно? Иди умирай!

Санька неловко хмыкнул:
- Так ведь и убьёт же! Слушай, Тём, мне бы только права выручить – а тачку я завтра сам выкуплю со стоянки!

Да в том-то и суть, что нифига Лёха ему не причинит, по доброте своей и мягкости! А Саша… Саша - занятный психологический феномен: он по-настоящему совестливый раздолбай и пофигист. К тому ж – и мазохист латентный. Будто сидит в нём нечто такое подсознательное, боязнь стать полной мажорной дрянью при абсолютном попустительстве с солнечной стороны всепрощающего братца. Да, перед Лёхой ему будет стыдно – именно потому, что тот разразится очередной нотацией, парой подзатыльников – но нифига больше! Даже «Ниву» эту, свой подарок на семнадцатилетие, не отберёт.

А я – дело другое! Совести у меня нет, зато садизма – хоть отбавляй… Я-то ужо позабочусь, чтоб эта юная похухоль не чувствовала себя несправедливо ненаказанной! Я-то ужо ему чего-нибудь придумаю… для развития личности! Знает он, кому позвонить!

Когда Саша, года три назад, убедился, что по-настоящему я его не покалечу, несмотря на все мрачные заверения – он взял привычку обращаться за содействием ко мне, а не к брату…

Радует, конечно… В три часа ночи – вовсе до безумия радует!

- Ладно, ты сейчас где? – спрашиваю.

- Взял тачку. Подъезжаю… Кстати! – он, несмотря на восклицательный знак, понижает тон. – Кстати… В смысле, не кстати совсем… В общем, с драйвером договорился за три сотни, но с баблом – полный голяк! Потому и от мусоров откупиться – без мазы было…

- Мусора – это сыскари! – педантично поправляю я. – А твои обидчики – гиббоны! Маугли, блин, в плену бандерлогов! Ладно… Я так понимаю, драйвера должен оплатить Я?

- Да я отдам, Тём! У меня послезавтра финансовый прилив!

- Конечно, отдашь! Хорошо! Через десять минут буду у въездного портала!

Определенно, выйти самому - быстрее, чем проводить незнакомую случайную тачку через охранный пункт кондоминиума «Терра Ностра», где обычно ютятся сотрудники Редакции. Обстановка тревожная, обыскивать будут дотошно, вплоть до сканирования бака и скатов на взрывчатку.

Меня автопилотом заносит на гаражный уровень. Тупо стою меж двух своих «денников», меж «пассюка» и  «туарега». Соображаю, что выбрать из модельного ряда «народных вагончиков», к каковым я почему-то неравнодушен.

Тьфу, чёрт! Спать надо больше! Ножками, ножками идём!

По дороге успеваю воскурить в бетонный потолок туннеля охапку жарких молитв за Саню, с его умением непременно успешно искать траблы на свой афедрон. Не забыл и Лёшу, которого угораздило подарить братику эту «Ниву» вместе с правами!

Один раз Сашенька уже перевернулся на ней по пьяни. На даче, месяца полтора назад. С тех пор, однако, сделался в вождении аккуратен, как прилежная первоклассница – в плетении макраме. И с тем же результатом: вы видали, чтоб первоклассница, даже самая прилежная, творила приличное макраме?

 Чайник он без ручки! По-моему, Саня, после того июльского кульбита через крышу, немножко побаивается своей машины. А Москвы – «множко». Слишком уж тихо ездит. Москва этого не любит! Москва колёсная – она что Колизей: агрессивность приветствует… Но ничего: придёт к Саше со временем! А пока – и хорошо, что навеселе не шибко резвится: он всё-таки не Лёха, чтоб в любом состоянии носиться по МКАДу с посадочной скоростью «джамбо» - и не заработать ни единой царапины за три миллиона наката.

Выхожу под чёрное, многозвёздное небо: дождь кончился, облачность рассасывается, как пузырчатая пена в стакане колы.

Перед воротами стоит «гульфик», года… года… когда там Брежнев-то умер, бишь? В общем, Брежнев умер – «гольфец» этот родился! Ничего, зато никакой измены моему брендовому преферансу. Хороший знак!

Саша торчит на воздухе, в стороне, нервно курит.
Завидев меня, порывисто движется навстречу, предупреждает естественную воспитательную реакцию:
- Тём! При водиле только не надо вот руки, там, распускать… ругаться, типа, громко! А то ж ведь больше запросит!

Это логично? Пёс его знает: залипаю на ходу! Но выдвигаю контрпредложение:
- Да? А вот если я тебе башку прямо тут прострелю нафиг и тачило его твоими мозгами необильными окроплю – он тоже торговаться будет?

Саша качает головой, виновато улыбается:
- По ходу, разбудил всё-таки!

- Да если б разбудил – сразу прострелил бы, без затяжных базаров! -  ворчу я. Легонько поддеваю пальцем Санькин подбородок, обращаю его лицо к своим бесконечно добрым и бесконечно же усталым серым глазам. Задушевно изрекаю: - Вот говорят порой, Саша: «Драть тебя некому!» Так это не про тебя сказано: у тебя есть я!

Санька морщится смущённо-деловито:
- Тём, реально делай со мной, что хочешь… Я не отрицаю: попал по-лоховски, опозорил семью, всё такое… Короче, права поможешь выручить – и я весь твой! Хоть по жопе дери… хоть в жопу, блин!

Гхм! Интересно, предложил бы он такое, не будь уверен в моей кондовой  и немодной, как сталинская шинель, гетеросексуальности?

Садимся в машину.

Водила пробует возражать против новой поездки: «Э, ребят! Я и так времени дохерища потратил…»

Пресекаю:
«Мужик! Ты знаешь, что ранняя осень – пора звездопадов? Так у тебя нынче – звёздная ночь!»

Протягиваю две пятикатки:
«Одна – за «оттуда». Другая – за «туда»! Едем?»

Водила заметно приободрился (очень заметно, как та диковинная квёлая кляча, что мчала аверченковского Подходцева, кормясь не овсом, но призовыми целковыми).

- Сначала – в ментовку! – распоряжаюсь я и обращаюсь к Саньке: - Тебе где стрелу забили? В каком гиббоннике?

Саша отвечает.

- На Проспект Мира, короче! – ориентирую я. – Не доезжая моста Северянин – налево. Я покажу.

По дороге драйвер заводит разговор. Сочувствует Санькиной проблеме. По лицу водилы видно, что он и сам не дурак выпить, особенно - в пути. Но пьёт, наверно, не так по-дурацки, чтоб попасться.

Сетует и бичует: «Беспредельщики! Уроды! Видно же, что парень, в целом, трезвый!»

Санька подхватывает с энтузиазмом:
- Да они сами бухие были, гандоны! А я и принял-то всего ничего! Какая, блин, во мне опасность? Тащился по правому ряду, сорок – потому как осознаю, что немножко датый!»

Я, кстати, верю, что именно сорок и тащился. Потому и тормознули, естественно!

Водила ругается: «А теперь до двух лет лишения подняли, суки!»

Я усмехаюсь: да, это забавная история!
Началась она много-много лет назад, когда центром Ленинградской области работал город с адекватным названием и когда Пива в стране не было, а жигулёвское стоило тридцать семь копеек, из них двадцать - тара.

В те времена «укромные, теперь почти былинные» некий молодой человек с простой русской фамилией на букву Ф. подзалетел на тяжком нарушении и лишился прав (на срок). Понятно, что чувства его к ГАИ были сильны, как шквальный ветер – и ветер северный.
Исполненный жажды мщения и нежелания вновь познать позор «бесправия», он принял парадоксальное, но верное решение: сам пошёл работать в ГАИ.

Карьера задалась: дослужился до генерала и в один момент сел воеводой на эту свистково-палочную рать.

Дорвавшись до вожделенной власти и мести, он первым делом обозвал подчинённую структуру так, что выговорить сие нагромождение согласных могут лишь юмористы, склоняя на разные лады.

А вторым делом – добился введения в новый КОАП таких статей, что нынче штрафы на дорогах платят разве лишь особо жалостливые филантропы. С судебным доказыванием всех нарушений гайцы были опущены до статуса безнадёжных попрошаек. С асфальта валят, что тараканы из брошенной квартиры.  Одно только и осталось для души и кармана: нетрезвое состояние водителя.

Но народный мститель Ф. ушёл, а лобби у МВД сильное и гайцы министерству (да и прочим большим дядям) нужны хотя бы как глаза и руки на трассах. Соответственно, во утешение продавцов полосатых палочек, ужесточили наказание за пьянку: отмаз ведь тоже дорожает соответственно. Ну а с точки зрения пешековыляющих бабушек – забота о безопасности движения и защита их ревматических косточек от пьяных бамперов!

По сути же, Санька прав: есть некоторый абсурд в этой гипертрофированной борьбе за трезвость.
 
Вот когда аскет, не спавший две ночи кряду и от усталости ловящий руками глюки, мошкой витающие перед глазами, - когда такой лунатик на самом деле входит кому-то в корму – его лишают прав на три месяца. Да и то – если причинён ущерб чьему-либо здоровью (лёгкий – но не минимальный). А когда бодренький и свежий водитель, выпивший бутылки три бодренького и свежего пивка, только лишь садится за руль безо всякого намерения кого-то сбить или долбануть – его почти что автоматически приговаривают к двум годам общественного транспорта...

Хотя с другой стороны, разреши в России пить за рулём – так не продерёшься сквозь торосы мятого железа...

Поэтому действует компромиссный вариант: половина страны – добыча прожорливых гиббонов, а другая – игнорирует их, как и положено народу капиталистических джунглей игнорировать всяких мартышек.

Во второй половине - все армейские, всё МВД, все политики (а также их друзья и помощники), все работники прокуратуры, все сотрудники налоговых, таможенных и прочих рекетирских служб… а также все бойцы Осназа Собеса и Спецназа Гороно…

Не поминая тружеников нашего издательского комбината – самого властного в «Четвёртой власти». Мы, правда, как и оперативники ГРУ, прикрываемся другими силовыми и бессильными ведомствами.
 
У Саши, конечно, «легендарной» корки не водится – не заслужил ещё, потому как лишь стажёр техсаппорта. Но всё, что ему нужно было сделать, когда менты к его выхлопу принюхались – позвонить дежурному по офису и передать трубу гиббону.

И всё вышло бы культурно: дежурный промыл бы гайцу мозги, в случае надобности – связался с его начальством… Но тогда бы Лёша узнал, что братец его опять раскатывает в обнимку с зелёным змием… Поэтому – зачем действовать по инструкции, когда добрый Тёма всегда поможет? Что ж, помогу-то я всегда – да не всегда я добрый!

Смотрю на Саньку максимально недобро:
- Протокол!

Протокол – это важно. Думаю, ни для кого не секрет, что юридическая грамотность у ментов – ниже подпола? А аккуратность в бумагах – как у кулеврины при стрельбе за горизонт. Половина дел, при хорошем адвокате, элементарно разваливается на прикольных проколах в протоколах.
 
Санька протягивает листок.

- Ты чего мне дал? Это – о постановке на штрафуху! Где протокол о нарушении?

Санька пожимает плечами.
Понятно! Не стали протокол оформлять. Наверняка, и в журнале своём не отметили.

- Талон покажи!

Осматриваю зелёную карточку: причина изъятия прав не указана. Картина окончательно ясная: когда встречаешь столь юное существо на юной машине, пусть и «Ниве», да машина эта на него оформлена – жди родственников уже на настоящих автомобилях и с большим мешком вкусных пряников. Поэтому – зачем лепить себе цоресы с учётной бухгалтерией? Откажутся родные и близкие за пацана башлять – пьянство за рулём, по полной программе. А в ином случае – вообще ничего в журнале писать не  надо…

Заходим в ментовку. Саньку держу при себе едва не за шкирку: он инстинктивно порывается слинять из неприветливых стен гиббонятника. Ему здесь уютно, как вампиру – в кафедральном соборе, но пока он нужен: он хозяин «арестантки».

Обращаюсь к дежурному майору: так и так, дурак вот племянничек, хлебнул немножко совсем, на два пальчика от ванной, – чем бы теперь искупить эту неприятность?

Дежурный делает кислое и гневное лицо:
«Завтра к девяти приходите – получите разрешение взять машину!»

«А права – как же?»

Майор пожимает плечами столь энергично, что едва не прокалывает звездочками мясистые уши:
«А права – отбирать будем!»

Лепечу, сохраняя минимум достоинства:
«Но, наверное, можно что-то сделать?»

Майор повышает голос, рокочет:
«Сделать ничего нельзя!»

Молоденький сержант, разгадывающий кроссворд в дальнем углу дежурного закутка, поднимает голову и будто невзначай кладёт руку на аксушку.
Чего это вдруг? Вроде, я никого не пугаю? Совсем ювенильный-нервный, что ли, паренёк?

Наклоняюсь к окошку, почти шепчу, доверительно и соблазнительно:
- Господин майор! Протокола-то нет! Так может – и не надо? Чего бумагу казенную тратить?

- Как так - нет протокола?

Мент снова уточняет фамилию и номер машины. Долго сверяется со своим журналом – будто не помнит совсем и не ожидал нашего появления. Меня этот спектакль начинает раздражать: не надо меня злить! Я и так сердитый и сонный – могу ведь и собственной режиссуры перфоманс учинить!

- Действительно, протокол оформить не успели! – говорит майор, выражая удивление и смутную готовность проявить участие. Пока же огорчает: – Но с экспертизой – полный порядок! Так что, «делу не влияет», как говорится! Пешочком пацан походит!

Канючу:
- Нет, ну наверно, сделать-то можно что-нибудь, с этой проблемой, а?

Ментовский бас вновь грозно рокочет:
- Что-нибудь сделать с проблемой? Легко: усугубить! - добавляет потише: - А решить – это потяжёльше!

Ещё раз придирчиво оценивает мою экипировку: убеждается, что кожак – не с вещевого рынка.
Черепашьей головкой выпрастываю левую кисть из рукава: счастливые часов не наблюдают, а несчастные с нового КоАПа менты – ещё как наблюдают! С чисто сорочьим интересом.

Майор поднимается с места, гремит проникновенно и горько, тыча в Саньку:
-  Да ты знаешь, какой он угашенный был? Это он сейчас протрезвел – а тогда хрен на ногах держался! Пошли, заключение доктора покажу!

Санька пытается возмутиться:
- Да я…

Резко оборачиваюсь:
- Заткнись уже! Брысь в машину, пьянь!

Награждаю затрещину второй степени, как того требует этикет. Санька не обижается – понуро бредёт к выходу.

Майор смотрит на меня с явным одобрением. Увлекает в кабинет, по пути жалуется:
- Вот ведь молодежь пошла, а! Это если он в таком-то возрасте пьяный рассекает – какой же через десять лет-то будет? Да ещё и сотрудникам нашим хамил!

Верю: нахамить Санька может. Особенно – сотрудникам!

Оказавшись в кабинете, майор становится деловит. Роется в бумагах, бросает на стол права.
Садится, заполняет бланк. Объясняет:
- Значит, так! Вот документ его, а вот – разрешение, - присовокупляет права к бумажке, маняще потрясает рукой с заветным комплектом. – И всё вместе – пятьсот долларов!

«Сикока, сикока? Да он, часом, не охренел?»

Робею и возмущаюсь одновременно:
- Майор! За эти деньги новые права купить можно!

Кивает:
- Можно! Чуть дороже – но близко. Только на другую фамилию – потому что факт изъятия уже в базе. И если эта лажа незаконная вскроется – будет парню статья. И те, из МРЭО, кто новые права продаст – тоже не обрадуются… И его не порадуют за такое подставлялово под «гестапо»! Усекаешь?

Вообще-то, он преувеличивает – набивает цену. Он просто решил, что для меня пятьсот баков – деньги суще пустяшные, а время дорого. Не надо было всё-таки «ходики» ему показывать: слишком дорогое «время», презент Главреда…

- Командир! У меня с собой столько нет! – вру я, как всегда беззастенчиво и в глаза.

Снова кивает:
- Ничего! Здесь полежит – а ты съездишь!

- Вот двести, - говорю, роясь по карманам, - могу сходу отдать. Давай на двухстах разойдемся?

Усмехается:
- На двухстах? Нет, торг здесь неуместен! Только пятьсот долларов спасут предводителя от лишения предводительского удостоверения!

Наверно, «аллюзорная» фраза эта – заготовка домашняя. Может, и остроумно, но я уже автоклавно бурлю и не склонен к юмору.

Двести – это была предельная сумма, какую я мог пожертвовать в фонд голодающих башибузуков. Я тарифы знаю – поэтому лоха из меня не надо делать!

- Ладно… - с кислой миной отмахиваю рукой и отсчитываю пять бумажек.

- Ну вот сразу бы так! – удовлетворенный майор прячет стобаксовки в карман (совсем дурак, что ли?), протягивает мне документы.

Вымученно улыбаясь, тоже тяну руку навстречу…

Через секунду майор лежит пузом на папках с водительскими судьбами, а загребущие его конечности заведены за ножку стола и сопряжены «браслетами».

Тут нужно пояснить для людей, далёких от специфики репортёрской работы: наручники почти всегда при нас. Потому что в журналистике – это первейшая вещь. Дело в том, что некоторые несознательные граждане нашей страны к прессе относятся неприязненно, информацией делиться – не желают. Волнуются. Опасно жестикулируют. А то и вовсе порываются уклониться от интервью. И тогда эти замечательные  медитативные наручники помогают излишне холеричному клиенту обрести душевный покой и сосредоточиться на теме беседы.

- Не дёргаться и не кричать! – предупреждаю голосом ровным, бесцветным и тяжелым, как гранитная плита ночью. Плита, где обозначены концевые вехи жизненного маршрута.   

Майор с натугой поднимает мятущийся взгляд на моё лицо, являющее сейчас эталон фирменной, эсэсовски брезгливой спесивости. Я перевоплотился элегантно и быстро, как советский разведчик Кузнецов, надевающий форму противника.

- Что происходит? Вы кто? – майор действительно не кричит – спрашивает довольно тихо.

Сую под нос удостоверение в развёрнутом виде, представляюсь без намека на хохмачество:
- Ночной дозор. Подотдел отлова бродячих оборотней.

Мент больше верит печатному слову: «Капитан Свинцов. Федеральная служба безопасности».

Запускаю запись нашего разговора. Маленький фрагмент, секунд пять: не нужно работать в аналитическом отделе МВД, чтоб осмыслить суть.

Но всё же объясняю ситуацию:
- Купюры – меченые. В том числе – порошком. Ты сейчас в этом порошке – что пасхальный кекс в пудре.

Замолкаю. Майор соображает быстро:
- И какие у нас варианты?

- Варианта два. Первый: ты идёшь в отказ, я вызываю с улицы группу, мы тебя пакуем - и я получаю конфетку за успешное раскрытие вервольфа в погонах. И второй: все мы люди, ничто человеческое нам не чуждо. Ни сострадание, ни аппетит!

- Сколько?

- Штука!

Майор думает. Такса – более чем щадящая: он-то всё-таки не на алкоголизме дорожном попался, ему пятерик светит. И не греет отнюдь.
 В том, что я чекист – он не сомневается. Корка, конечно, липовая – да лицо у меня сейчас дерева железного, очень правдоподобного. К тому ж, у нас нынче обострение борьбы с коррупцией, и по этому поводу несчастных гайцов доят все: и собственное «гестапо»… и общее, ГУСБ… и ГУБОП… ну и рейдирующий опер ФСБ, поиздержавшийся на вчерашней пьянке, – тоже гость понятный. У «конторских» это называется «ходить по ГрИБДы».   

- Слушай, у нас, может, баксов семьсот наскребётся – но не больше! – майор будто извиняется за несостоятельность.

Весьма возможно, что и так: ротный общаг обычно не держат в служебном сейфе. А если и держат, то едва ли дежурный имеет к нему доступ. И промысловики с дороги, наверно, не сменному дежурному отстегивают часть выручки, а конкретным каким-то лицам.

Проявляю великодушие и бескорыстие: соглашаюсь. Все счастливы. Мент – что дёшево отделался, Саня – будет рад получить права, а я… Нет, конечно, у меня три сотни упущенной выгоды, но семьсот грина – тоже неплохо: жене на дайвинг хватит!

На выходе вдруг соображаю: а ведь майор тот даже не поинтересовался, выписывая разрешение, есть ли у меня у самого права? Он ещё не видел во мне «комитетчика» - но не спросил, могу ли я сам рулить, вместо нетрезвого подростка! Его только бабки занимали… Вот ведь меркантильная душонка!

Однако ж, все эти мелкие воришки погонистые – существа, как правило, невредные и в чём-то симпатичные. Я б не стал прессовать этого майора, если б он… проявил скромность. И он это понимает, потому не в обиде.

 А вот жульё, которое повыше ранжиром и желтее жиром, симпатий внушает мало, большей частью. Однако я всё равно благодарен нашим должностным ряхам за то, что они – сплошь шельмецы и арапы! Меня тешит чувство собственного безмерного нравственного превосходства над этой плесенью. Честно, спасибо российскому властному истеблишменту за то, что продаваясь за смешные миллионы, он дает повод не ставить себя самого и в грош! «И делай с ним что хошь…»

Да и потом, вы серьёзно желаете, чтоб чиновники и менты наши заделались этакими бескомпромиссными отморозками от юстиции, вроде Феликса Эдмундоховича? Чтоб законы исполнялись? А вы эти законы читали? И мечтаете о «правовом государстве»? Жить надоело?

Один мудрый человек сказал: «Когда я въезжаю в страну, я не спрашиваю, хороши ли там законы или плохи. Я спрашиваю: исполняются ли они?»

Этого мудреца всегда понимали превратно… А сказать хотел он следующее: если законы имеют дурную привычку исполняться – то валить из такой страны галопом, куда подальше!

Поэтому, как я писал два часа назад, коррупция – это не разрушение системы, это энтропия как необходимый элемент баланса системы. Это не раковая опухоль – это единственный  эффективный инструмент убийства раковых клеток тоталитарного «регуляжа». Главное – баланс. В России он пока стоит, баланс этот: коррупция и законность сдерж…

Я спотыкаюсь обо что-то твёрдое на земле, едва не утратив собственный баланс. Встряхиваю головой: я бодрствую лишних часов двадцать. Из них полтора – по Санькиной милости. А знает ли он, сколько стОит мой час? Лично ему - во что обойдётся?
Я улыбаюсь.

Повеселевший, усаживаюсь в машину.

- Ну чо-как? – напряженно спрашивает Санька.
Молча протягиваю ему права – и хмурым взглядом «шлагбаумирую» неуклюжие благодарности.

- Долго тебя не было! – говорит участливый водила. – Я уж думал: мало ли?

Санька хмыкает и теребит воображаемую царскую бородку:
- «В ментовку замели, дело шьют!»

Ага! Посмейся-посмейся!

- Куда теперь, командир? – интересуется драйвер.

На стоянку, естественно. Санька протестует: мол, сам завтра заберу! Ну да чего уж два раза мотаться: стоянка недалече.

По дороге накручиваю себя на резкий разговор – из числа тех, какие лучше всего вести на японском языке,  словами рубящими, как катана. Или – Китано…

Жаль, не поймут они родных слов Басё и Куросавы. Эти гопники, со штрафстоянок, вообще слов разумных не понимают! Они почему-то уверены, что за вывоз своей же тачки, при наличии разрешения, нужно платить какие-то деньги. За якобы услуги.
 
Они глубоко заблуждаются: разрешение есть – можно забирать. Да, у них имеется какая-то местечковая филькина грамота, где и впрямь накорябано, будто выдача – только после оплаты. Но закон с этой фигнёй не дружит, как Иван Иванович с… даже не с самим Иваном Никифоровичем - как с клопами Ивана Никифоровича. Ибо машина в данном случае – не предмет залога, а полноправная собственность владельца.

А первые сутки хранения, кстати, вообще не оплачивается, если до истечения забрать. И не знаю, как Саня, а я шакалам этим ничего бабковать не намерен! Ментам бы подкинул немного, на бедность, кабы не зарывались – но только не штрафстояночной урле!

Потому что, как говорит один мой приятель, «десять баксов в сутки – это грабёж; двадцать – вже бандитизм; тридцать – терроризм; но ведь эти шлемазлы грызут и по сорок! Мы таки проводим контртеррористическую операцию!»

Приятель этот, очень забавный еврейчик, владеет адвокатской конторой, специализирующейся на изъятии автомобилей со штрафстоянок. И не без успеха ведёт бизнес: благо, лойеры его приезжают с ассистентами, а ассистенты – с дробовиками.

Прокатываю в голове мысленные ролики.
«Вот хозяин, вот машина, вот разрешение! Координаты хозяина – у тебя есть! Подавай иск, если чем-то недоволен! А тачило мы забираем! Попробуете помешать – это будет посягательство на частную собственность! И я тут же войду в состояние необходимой обороны! Нападение с вашей стороны - вооруженное и групповое. Преступление – тяжкое. Пределов я не превышу, даже если весь ваш отстойник в Красное море превращу!»

При этом понимаю, конечно, что вся моя свирепость – чистый кураж: не будет моё благородие никого гасить, при мальчонке-то! Нет, «Нива» с крепким кенгурятником, в случае чего, просто не заметит их рахитичного шлагбаума!

Странно, но почему-то я даже не подумал, что мог бы и там предъявить ксиву… Пожалуй, у меня просто настроение такое боевитое – хорошенько разогнать этих гиен!

Распаляясь, сочиняю программное обращение ко всем сознательным «автогубителям»:

«Граждане! Братья! Amigos!
Давайте дружно отымеем козлиную штрафстояночную мафию во все законодательные дыры! Вот что должен сделать каждый уважающий себя водитель:

1. Потратьте сто баксов – купите ржавый «запор» или «ижак» какой-нибудь.  Только чтоб можно было докатить до ближайшего поста. Если нет колёс – дотащить волоком.
2. Подойдите к гайцу и потребуйте проверки рабочей тормозной системы – которая, конечно, нерабочая.
3. Добейтесь, чтобы вашу корягу оттащили на штрафстоянку. В случае несогласия и увиливания от должностных обязанностей – жалуйтесь в службу «поиска блох у гиббонов». То бишь, «собственной безопасности».
4. Естественно, не забирайте машину никогда и ни под каким предлогом, даже если приплачивать будут: на хрен вам упало это гнилое барахло?

Сделайте это, если у вас есть совесть и ответственность перед обществом! А если у вас большая совесть и ответственность – прикупите и сбагрите два, три, десять тухлых «запоров» или «ижаков»!

И если каждый исполнит свой автолюбительский долг, мы забьём эти штрафстоянки к чёртовой матери! Отработаем по ненавистным вражеским площадям ударными залпами, завалим их покойниками автопрома! Земля нынче недешёвая: пусть эти стервятники вылетят, наконец, в канализационную трубу гражданского общества!»

Кстати, не такой уж анекдот. Помнится, один мой знакомец как-то прикупил за ящик водки замечательную «шестёрку» – прикупил ради одного только технического состояния, чтоб нам показать, чего на свете бывает.

Капот этой изумительной «судороги» был наглухо приварен к какой-то левой трубе, крепившей дряхлую конструкцию. Масло и вода заливались через окошки, заботливо прорезанные в железе.

Пол, а точнее, его почти полное отсутствие - устлан досками и фанерой. Задние крылья отвалились при попытке обмыть эту почти усопшую особь из шланга: вероятно, держались исключительно на грязевой коросте.

Рулевое управление работало так, что порой приходилось вылезать на перекрестке и подбивать колесо ногой. Стоп-сигналы не функционировали по причине пропажи педали тормоза. Куда она делась – оставалось главной мистической загадкой, сопряжённой с этой великолепной машиной.

И когда это лепроидное чудовище всё же забрали на спецстоянку, приятель мой, конечно, хорошо посмеялся в ответ на предложение внести за пленницу калым.

Спустя месяц руководство штрафпомойки проявило милосердие и было готово взять плату только лишь за эвакуацию и первый день.

Ещё через месяц, когда сумма задолженности превысила бюджет какого-нибудь аграрного субъекта Российской Федерации, а соответственно – и убытки стоянки были таковы же, директор сделал широкий жест и предложил забрать машину даром.

Ещё один переворот настенного календаря – и забрать уже умоляли, объясняя, насколько им не нужны проблемы с судом.

Приятель гнусно ухмылялся и гарантировал проблемы с судом – если только его ненаглядную «ласточку» депортируют самовольно. И директор кусал губы.

Дело осложнялось тем, что в протоколе, по обычной расейской рассеянности, забыли намекнуть на предмортальную кондицию машины, а год её рождения был не столь уж давний.

И лишь через полгода, когда плата превысила не только бюджет аграрного субъекта, но и среднюю рыночную стоимость относительно свежей (по паспорту) шестёрки, грешную развалюху всё-таки выкинули.

А представляете, если все слоты «безнадёгой» такой забить? Зачахнут, сдохнут и лебедой зарастут! И это правильно: душить их надо, демонов!

Но в этот раз душить никого не пришлось. Даже обидно: так знатно себя распалил – и ни к чему. Я чувствовал себя Наполеоном, которого у самого Немана встретила приветственная процессия с ключом от Петербурга.

Против моих воинственных ожиданий, дежурный менеджер, интеллигентный юноша с печальной улыбкой хронического язвенника, сразу уловил суть и был предельно любезен.

Он лишь попросил расписаться в отказе оплатить услуги на месте, «чтоб боссы не басили, брат». Отказной бланк был отпечатан на принтере: видать, стоянка уже сталкивалась с буйными «правокачками». Даже закралась мысль: они имеют опыт общения конкретно с фирмой моего семитского друга, этого Бени Крика от адвокатуры.

За руль сел я. И с этого момента до самого дома проклинал микроскопические жигулёвские педали – проклятиями страшными и монументальными, как куклы Вуду работы Церетели. И всю прочую «эргономику» - тоже проклинал. Как сказал бы хозяин машины, «Автоваз – мастдай!»

 От злости гнал так, как только можно растормошить эту «чахотку». После особенно визгливых поворотов мельком поглядывал на Саньку, чая найти на его осоловелом лице хоть какие-то симптомы «фобиогенного энуреза».

Но нет, он с братцем достаточно наездился – и на куда более резвых аппаратах. Сейчас был оскорбительно апатичен.

Едва же мы оказались в гараже, честный Саня объявил с вяловатым пафосом:

- Ну всё, я твой!  - и добавил: - Только учти: я преисполнен свинцовым чувством вины, а повинную голову меч не сечёт!

- Да причём тут голова – и причём тут меч? – пробормотал я.

И стал прикидывать, что бы с ним вытворить на этот раз, поучительного. Смысл педагогики такой: когда Саня в очередной раз демонстрирует способность на идиотические глупости – пусть докажет и готовность к героическим подвигам!

 По перилам моста он у меня уже гулял. Камаз над собой пропускал. Подо льдом, январской ночью, от проруби до проруби, плавал.

Последний раз, когда он спьяну перевернулся на «Ниве», мы с Лёхой поглумились особенно жестоко: устроили грешнику «сибирскую казнь». На закате завели в тёмный лес, к чёрному пруду, и голым привязали к берёзке. Вернее, только руки скрутили верёвкой – но в обхватку ствола.

Мы держали пари, когда он высвободится. С кайфом потягивая пивко, комментировали потуги страдальца. Он очень комично извивался, порываясь распустить узел зубами. И дрыгался всем своим мученическим существом, тщетно отгоняя комаров, зуммерно звеневших в воздухе. Со спины казалось, будто Саша совершает с сосной запредельно циничный акт дендрофилии, к инфаркту Гринписа.

Через минуту измывательств Лёха предложил ему перекурить после сеанса «любви, столь страстной» - и с великосветской любезностью протянул зажжённую сигару.

Из ответной реплики Саши я с удивлением выяснил, что он неплохо разбирается в званиях и персоналиях SchutzStaffeln, откуда-то знает доктора Менгеле и даже Томазо Торквемаду. А также ряд других не менее выдающихся медицинских, политических и религиозных работников, чьи вакансии, на его лестный взгляд, с успехом могли быть заняты нашими персонами.

Минуте на пятой Лёха, уступив природному гуманизму, окропил взмокшее и «извампиренное» тело брата антикомариным репеллентом. Да, Лёша – само милосердие. Я б, пожалуй, ещё пару минут помучил!

Через полчаса Саша, наконец, перетёр верёвку о сучок. Я выиграл пари: Лёха ставил на «не больше десяти минут», а я – на двадцать.

Мой друг, раздосадованный проигрышем и тем, что родственник так далёк от Гуддини, отвесил брату подзатыльник и отчитал за тугодумие:
- Блин! Тормоз! Тебе сигару предлагали?

- И чо?

- Блин, и это мой брат? Ёпты, ты не тормоз – ты тормозной парашют! Ты когда-нибудь видел, чтоб я сигару курил, а? Очень сложно допереть, что это подсказка  форта, блин, Баярд? Смотри, чучело!

Я пришвартовал Лёху точно так же, только одетого, сунул ему в рот гаванну, поднёс зажигалку.
Разумеется, энергично тлеющий кончик, раскочегаренный тренированными Лёхиными лёгкими, пережёг путы в считанные секунды.

Престидижитатор объяснил механику фокуса:
- Верёвочка – говно: квёлая! Напрягаешь её, огонёк прикладываешь – и тянешь сигару туда-сюда. Мелко, но быстро. Как пилишь. Как кролики сношаются! Только дым не вдыхать – во рту гонять!  А вообще…

Он обратился ко мне:
- Тёмыч, стяни-ка меня ещё разок!

Когда я закрепил узел, Лёха показал свои натуго скрученные запястья – а через секунду целехонькие путы упали на землю, и он был свободен, как статуя Свободы. Вдобавок,  в ладони его очень эффектно материализовался тупорылый Глок:
- Вот как это делают реальные пацаны, у которых руки не только под… удовольствия заточены!

Для Саши опыт, при всей своей леденящей бесчеловечности, был познавателен. Для нас – потешен. Что мы уроды – даже не обсуждается.

А вот сейчас что-то совсем фантазия моя иссякла…

- Ладно, когда казнь? – Санька зевнул.

- Да я не решил ещё, что с тобой сотворить! – честно признался я. – Может, сам проявишь инициативу и смекалку?

Он пожал плечами, закурил.
- Нет уж: кто у нас главный палач-затейник? И учти, банальную порку я восприму как кризис твоей изобретательности!

Я зевнул:
- А знаешь, вообще, идея! Надоело мне мозги парить! Спустить с тебя штаны, распластать – да и высечь хорошенько! Хоть разок в жизни! Всыпать розог полста! Так, чтоб месяцок с лилово-полосатой задницей ходил! – не встретив особенного ужаса, я издевательски-сочувственно добавил: - Чай,  конфузно перед подружкой будет, а?

Поразительно, но за всю историю ни я, ни Леха и пальцем не тронули этого беспокойного ребёнка. То есть, голову трогали, а всё, что ниже – нет. Упущение, однако!

Санька грустно усмехнулся:
- Да поругались мы с Танюхой, люто поругались, окончательно. Раньше месяца всё одно не помиримся!

- А чего так?

- Да она домой с сейшена засобиралась – я её отвезти хотел, а она упёрлась. Типа, пьяный. Базар-вокзал – вот и посрались. Наговорили много всякого друг-подружке.

Саша уронил сигарету – дёрнулся, чтобы поднять, но, махнув рукой, тотчас прикурил новую. Продолжил исповедь своего разбитого сердца:
- Проводить я её проводил – но при полном игноре моей личности. Только перед подъездом обернулась, блин, и сказала мрачно, как самый мрачный мрач: «Увязался-таки? А теперь - забудь сюда дорогу навсегда!» Ну я – бухой… и со зла… Ответил типа того, что мне, как бы, только и интересу было в том провожалове, что, может, изнасилует её кто, дуру, под покровом ночи? Я бы посмотрел-поаплодировал. Но обломился: оказалось, нафиг такие никому не нужны!

- Очень остроумно! – «похвалил» я, явив в голосе температуру морга. – И что?

- Ну и ничего… Влепила пощёчину, удалилась гордо. А я вернулся, дозаправился пивом – и порыл с горя кататься. Ну а дальше – ты знаешь!

- Красавец!

- Так что, - Санька раскинул руки, - не меньше, чем на месяц любовь  наша ботвой поросла! И мне терять нечего: розги – так розги!

Саша действительно подсознательный мазохист. А я – садист. Но сознательный. Гм, знаете анекдот: «Мучай меня, мучай! – А вот и не буду!»?
Теперь – точно знаете.

- Не пойдёт! – сказал я. – Работа у тебя сидячая. Уволят за прогулы – должок  мне вернуть не сможешь!

- Кстати, сколько? И только не говори, что ты менту башлял!

Я поднял брови:
- А твоё-то какое щенячье дело до того, как я с ментом разбежался? Тебе б отмаз обошёлся минимум в сто баксов. Которых у тебя не оказалось в нужное время и в нужном месте. Я тебе их сэкономил. Значит, хотя б на половину ты влетел. Полтинник. И ещё полтинник – я на драйвера потратил.

- Блин, вот была охота бабками сорить! «Звездопад», блин! – проворчал Санька. – Ладно, послезавтра сотку отдам…

- Сделай милость!

Санька помолчал, обозревая стоящие рядом машины.

- А Лёхи-то всё нет: шляется, котяра!

Так получилось, что мы с Лёшкой живём в одном доме редакционного комплекса. Санька – в соседнем.

- Ну чего, к себе пойдёшь? – спрашиваю.

- А какие варианты? Могу тебе компанию составить – если не спится…

Чего-то и впрямь сон пропал: всю поездку носом клевал, как мессершмит с дырявыми закрылками, а стоило до дверей добраться – разгулялся. Бывает такое.

- Можем в Хомм потягаться! – предлагает Санька с огоньком в невинных голубых глазах.
Да можно: статью-то я, в принципе, закончил.

Бормочу:
- Чего там тягаться: я ж тебя на третьей неделе порву, как… ниггер целку!

- Не раньше пятой!

Все компьютерные «стратегии» - по хорошему счету, те же шахматы, но с бОльшим разнообразием фигур и с элементом случайности. А шахматы, в свою очередь – откормленные крестики-нолики. В них, в шахматах, удручает само сознание того, что проблема решаема в принципе. Вопрос развития вычислительных мощностей. Через сколько-то лет компьютер сможет втупую просчитать всю доску от и до, все возможные комбинации.
 
Тогда мы узнаем, всегда ли выигрывает какая-то из сторон – или же вечная ничья. Человеческому игроку останется лишь зубрить варианты, отобранные машиной как оптимальные и приводящие к заведомо предопределенному результату. Эта игра мертва уже сейчас: черно-белой доской предсказуемости накрылась…

Случайность, конечно, оживляет дело… Хотя это и фикция – случайность… Но потрепаться – под Хомм с пивом как-то веселее, чем просто под пиво.

Санька просидел у меня не долго – ему позвонили. Разговор, очевидно, был конфиденциальный: парень вышел на балкон.

- Прикинь, - сказал он, вернувшись явно просветленный, - Танюха и с «генеалогией» своей посраться умудрилась! Сюда причалила – ждёт и тоскует!

- Куда – сюда?

- Ну ко мне, в смысле: ключ-то есть у неё. Сидит в темноте и в одиночестве – а меня, видите ли, всё нету. Позвонила первым делом туда, на тусняк этот. Там сказали: был, но скрылся в неизвестном направлении, воспользовавшись личным колёсным транспортом. Вот она и раскричалась: я чёрт знает что уж думала, поседела на всю голову, а ты, а ты, а ты… Блин!… Мне, конечно, сразу позвонить нельзя было: как же тогда чёрт знает что думать да волосьями седеть? Логика!

Он торопливо накинул куртку, с чувством пожал мою спасительную руку:
- Ладно, Тём, спасибо тебе за всё - - я твой должник - - но погребу я утешать эту нервную!

- Удачи!

Оставшись один, я подошёл к окну.

Дворники рассвета сметали с небосвода ночь, выстроившись полукругом и уверенно продвигаясь по территории. Они готовили лазурную площадь к ежедневному параду Ра Гелиосовича.  Короче говоря, небо было ясным и денёк прорезался погожий. Я люблю такие бодрые осенние деньки, румяные и крепкие, как яблоки поздних сортов. Верите ли, в такие дни даже депутатов Госдумы последнего созыва убивать не хочется! Нехай себе живут, нехай смотрят на это укоризненно сощурившееся нежаркое солнышко – и пусть им будет стыдно за своих родителей, двоечников от контрацепции!

Ну вот, опять скатился в политический нотный регистр: доконала меня эта журналистика! Душно! Лёгкие требуют цитрусового воздуха Кипра. «Кипрусового»…

На Кипре – как на Капри: благословенный досуг великих русских писателей под сенью агав… Там смеётся море, там улыбчивые менты, там улыбчивая Женя – и даже барракуды улыбаются аквалангистам с доброжелательностью гидов подводного царства...

До отлёта большого белого пеликана – три часа. Спать не имеет смысла. Пеликан понесёт меня в своём заботливом зобу, на высоте, презрительной к политической карте Юго-Восточной Европы со всеми политическими её проблемами.

И бережно опустит в юдоль блаженства, отдохновения и радости.

И там-то я уж точно придумаю, что сделать с Сашенькой этакое… вычурное!