I.
- Что со мной будет? - спросила она лекаря, который стоял к ней спиной и складывал свои приборы в чемодан.
- Мадам, вы даже представить себе не можете, насколько схоже людское будущее, - отвечал лекарь, не поворачиваясь и не останавливаясь.
- Доктор, я не прошу вас подходить к моему вопросу философски, - железно отрезала она. - Я хочу знать свой диагноз.
Врач обернулся.
- Вы, прикованная к постели, диктуете мне условия, - тихо сказал он. - Мне! Тому, который может выйти отсюда и идти туда, куда его глаза глядят. А вы... Вы остаетесь здесь. Одна, со своими мыслями. И вы хотите знать всю правду? Да разве вы ее не знаете?
- Мой организм и мое тело давно ответили мне на все вопросы. И теперь я хочу, чтобы вы подтвердили это.
Она глянула в окно, где хмурилось серое небо, готовясь расплакаться затяжным ливнем.
- Вы должны ответить, что меня ждет. Потому что голос надежды ни я, ни мой надорванный и уставший организм заглушить не можем.
- Что же вам твердит этот голос надежды, мадам?
Красивые глаза сузились, а губы растянулись в холодной улыбке.
- Что я буду жить вечно, доктор.
Остаток дня она провела в постели. В сумерках тенью скользнула служанка, зажгла свечи.
- Помоги мне подняться, - сказала мадам.
Служанка довела ее до туалетного столика, помогла сесть.
- Можешь идти.
Серые глаза отправились в странствие по отраженному миру женского тела: округлые матовые плечи, скулы правильной формы, узкие губы и глубокий взгляд. Но во всем свой отпечаток успела оставить болезнь. Серый, прозрачный цвет глаз стал мутным и уставшим. Губы потрескались, побледнели, а щеки немного впали, отчего скулы приобретали более резкие очертания.
Вскоре пришел Люций. Он не желал ужинать, потому что поел в деревне и сел читать привезенные книги.
- Я хочу заново прожить свою жизнь, Люций, - сказала ему Ангел, мерно водящая гребнем по тусклому морю пшеничному волос уже около часа.
- Я рад, что жена делится со мной всеми своими мыслями, - отвечал Люций, сидя в кресле и не отрываясь от книги. - Но, думаю, порой этого делать не стоит, дорогая.
- Я не шучу, - твердым голосом сказала она, отложив гребень.
- Я тоже. И мы с тобой уже не раз говорили об этом.
Ангел глубоко и тяжело вздохнула. Потушила свечу на ночном столике, но осталась сидеть у зеркала.
- Люций, - послышался ее глухой голос. - Я больна и через месяц, другой умру.
Он отложил книгу, внимательно посмотрев в ее сторону.
- Зажги свечу, - потребовал он. - Я не вижу твоих глаз. Ты можешь лгать.
- Нет. Я не лгу. И свечу я тоже не зажгу. Потому что гляжу на нее и все больше осознаю свое же сходство с ней. Горит она быстро слишком, но потрескивает, шипит, будто упирается. Пусть протянет дольше, чем пару часов. Я, обреченная, дарю ей эти несколько мгновений жизни! - ее гневный смех завершился хриплым кашлем. Ангел дрожала.
- Свеча живет лишь тогда, когда горит, Ангел. Представь, что тебе подарен еще год жизни. Разве ты предпочла его провести во сне? В бездействии?
- Люций, я знаю, ты можешь, - прошептала она. - Ты говорил мне, помнишь?
- Но я не сказал, что я согласен обрекать на вечность собственную жену.
- Ты любишь? Любишь меня? Ну, так дай мне жизнь... Еще хотя бы одну! Одной мне мало! Я не успела понять ее и оценить. Я провела ее в постели, в беседах с врачами, в санаториях с сиделками и медсестрами. А я жить хочу!
- Еще хотя бы одну, - повторил он и усмехнулся. - Дорогая моя, я Люций Фердинанд, а не Господь Бог. И если я дам тебе жизнь, то не одну. Я дам тебе вечность. А по сравнению с ней – смерть просто подарок.
- Это несправедливо, - со слезами в голосе начала она. - Несправедливо то, что нам отведено так мало времени. И что помимо этого мы можем заболеть, попасть под карету, отравиться, сгореть, утонуть. Разве Создатель не мог сделать нас неуязвимыми? Да, я согласна прожить какие-то восемьдесят лет, но полноценные! В радости, а не в горе. Здоровая, а не больная...
- Ангелочек, ты сегодня слишком многого хочешь, - с нежностью ответил Люций.
- Зачем ты выбрал меня в жены? Почему не взял здоровую девушку, которая прожила бы с тобой долгие годы, родила бы детей...
- И все равно умерла бы, - прервал он ее. - Как ты этого не понимаешь? Вы все равно умираете, дело только в сроках. Кто-то больше прожил, кто-то меньше. Но вы все, как один, начинаете ценить эти подаренные несколько десятков жизни только в последние минуты, перед лицом смерти. Почему, Ангел? Почему люди не живут и не наслаждаются процессом жизни, почему не ценят каждые минуту и день?
Он поднялся и стал ходить по комнате.
- Даже ты! Только сейчас после беседы с каким-то доктором ты вдруг поняла ценность жизни? А о чем ты думала в восемнадцать лет, помнишь? Ты страдала оттого, что родители выдали тебя замуж за другого, ты готова была выброситься из окна в знак вечной любви к нему, а меня, законного, нелюбимого мужа, ненавидела всей душой. А сейчас, значит, подари мне еще хоть одну жизнь... Я подарю. Потому что я могу. Потому что я - самый яркий пример того, что смерть в жизни необходима. Как бы глупо это не звучало. Я не дам тебе лишь одной жизни, как ты просишь, потому что это будет ненужная отсрочка неизбежного. Точно так же, как ты сейчас потушила свечу, думая, что ей необходимы эти несколько часов до того момента, как она сгорит полностью. Глупый поступок, хоть и благородно-романтический. Ангел, - он остановился, глядя в ее смутные очертания, - нужно или ценить каждое мгновение или же не иметь смерти. Только тогда позволяется неторопливая, вальяжная походка, которой идет человечество по жизни.
Она некоторое время молчала, а потом спросила:
- Люций, а это не больно?
Он хмыкнул.
- Вечность. Вот, что больно, Ангел.
- Я не боюсь вечности, - гордо сказала она.
- Ее бесполезно бояться.
- Когда я получу свою жизнь?
- Когда прибежишь ко мне и скажешь, что беременна.
- Доктор сказал, что я никогда не смогу иметь детей, - недоверчиво проговорила она.
- Пора перестать верить докторам, Ангел. И слушать только меня.
- Хорошо, - весело ответила она.
Он чувствовал, как она сидит и улыбается, ожидая чего-то неожиданного и радостного.
- Господь тщательно обдумывал каждую функцию человеческого организма, - начал, наконец, он. Слова давались ему с трудом. - И ничем лишним его не снабдил... Но осталась лазейка, которую смогут раскрыть только через много лет ученые, но не воспользуются ею. Потому что побояться. Я говорю о скрытой функции женского организма. Эта способность женской яйцеклетки - путь к вечной жизни.
* * *
Внезапный стук в дверь вернул его к реальности. Он отложил колбу в сторону, но из-за стола не поднялся.
- Что случилось, Ангел? - крикнул он.
За дверью молчали, но еще раз тихо, настойчиво постучали. Он закрыл папки с бумагами и вышел из лаборатории.
- Что такое, любимая?
Она стояла посреди комнаты, растерянная, озиралась по сторонам, а когда услышала его голос, то как-то по сумасшедшему улыбнулась.
- Это случилось, - прошептала она сквозь улыбку.
- Что? - напрягся он.
- Я беременна!! - радостно крикнула она, подпрыгнула, подбежала к нему, обхватила руками шею, пару раз чмокнув его в щеки и нос.
Он мягко высвободился из ее объятий, сел на диван, приводя хаотически движущиеся мысли в порядок.
- Ты уверена? - задал он глупый вопрос, потому что права не верить ее словам у него не было.
- Да... ты не рад?
- Глупенькая, иди ко мне.
* * *
В небе будто разом ударили сотни барабанов, и после полил нудный, серый дождик, превративший растрескавшуюся землю в липкую блестящую массу. Худые черные спины осторожно опускали гроб под пристальными взглядами скорбящих гостей. Немного поодаль, под зонтом, высокая худощавая фигура в траурном плаще держала в руках белый, изредка подрагивающий сверток. Это был Люций с ребенком Ангел.
Он не смотрел в сторону гроба и гостей. Опустив взгляд, он с любовью, мягко и нежно, изучал личико ребенка. Маленькие, еще мутные серые глазки, светлый пушок, тонкие губки.
- Ангелочек, теперь ты будешь всегда со мной, - прошептал он и, нагнувшись, поцеловал ребенка в лобик. Девочка хныкнула, ротик ее скривился. - Да, дорогая, мы уже идем отсюда в тепло. Понимаю, тебе холодно. Но приличия требовали нашего присутствия, - он вновь легко коснулся ее лба губами. - Все, кажется, твое тело уже захоронили. Можем идти.
Люций развернулся и зашагал к дому. Гром вновь оглушительно разругался, и ветер донес до гостей жалобный детский плач. Пастор, не окончивший службы, нерешительно оглянулся на удалявшуюся фигуру, мельком осмотрел жмущихся друг к другу под проливным дождем знакомых и друзей покойной и с надрывом продолжил:
- Да покоится с миром эта неприкаянная душа.
Следующий раскат грома походил на оглушительный смех, от которого холодело сердце.
II.
Рассмеявшись, она помахала отцу рукой и выбежала через дверь во двор. В эту дверь она больше не входила, ее внесли - бледную, дрожащую, стискивающую в тонких пальчиках обрывок камуфляжной ткани.
- Ангела убили, - сказал солдат, держащий ее на своих руках.
Полгода Ангел пролежала в постели, находясь на грани между жизнью и смертью, лишилась своего ореола из пшеничных кудрей, задорного блеска глубоких серых глаз и сердечной улыбки. Верхнюю губку ее пересекал тонкий шрам, и только через год она вновь улыбалась. И то сначала только глазами.
Судьба Ангел была предрешена - она готовилась стать профессиональной балериной. Но после взрыва на автобусной остановке стала тенью, которая осторожно ступает, затравленно глядит и тяжело дышит во сне.
- Пап, - сказала она после того, как выпила положенное количество разноцветных таблеток, - если я отказалась от всех своих мечтаний, то почему я не могу хотя бы спокойно жить?
- Как спокойно жить? - дрогнувшим голосом переспросил отец.
- Быть собой... Мне кажется, что я - уже не я.
Он долго не сводил взгляд с ее лица, так много раз виденного им.
- Ты - это всегда ты, Ангел.
- Но почему тогда мне так мало лет, а я чувствую, будто живу уже чуть ли не столетие?
Отец запечатлел на ее лбе долгий поцелуй, попытался обнять.
- Нет у меня температуры, пап, - нервно ответила она.
- Знаю.
Она перевела тусклые серые глаза в сторону и больше не смотрела на него. Он пожелал ей спокойной ночи и вышел.
С каждым днем ему было все тяжелей скрывать от нее правду. С каждой минутой ему казалось, что она догадается во всем, хотя именно такой исход был меньше всего вероятен. Но ему очень хотелось, чтобы она догадалась, ведь тогда ему не пришлось бы все объяснять и рассказывать ей.
Ангел очень сильно удивилась бы, узнав, что ему известно наперед, что она скажет или спросит у него. Но так оно и было, и он прекрасно знал, что через несколько дней она скажет ему, когда он утром зайдет к ней. Она невероятно взволновано взглянет на него круглыми, но счастливыми глазами и скажет это. Хотя нынешняя Ангел, возможно, не будет выглядеть счастливой. Ведь он так и не нашел ей жениха вовремя...
Он спустился в свою лабораторию на первом этаже.
На нетвердых ногах он прошел к стене, увешанной фотографиями Ангел снизу до верху.
Вот, самая нижняя карточка, это – она нынешняя, с безразличным взглядом и короткой стрижкой после первой операции.
А тут, на уровне глаз, Ангел с мокрыми, длинными волосами, она только выбежала из холодного моря и пытается вытереться на сухо ярким полотенцем, чтобы не дрожать, но безудержно хохочет, потому что испугалась плавающей в волнах медузы и потому стремительно примчалась на берег.
Немного выше можно увидеть черно-белую фотографию, где она в легком платьице балерины, подняв ручки над головой, стоит на пуантах. И лицо такое серьезное, тогда ведь фотография была целым событием.
Выше всех, почти у потолка, висит картина, нарисованная странствующим художником, даже кости которого уже превратились в прах. Ангел сидит ровно, на круглых, матовых плечах ее лишь одна прядка вьющихся волос, остальные собраны в прическу того времени, украшенную жемчужными нитями. Взгляд у нее степенный, взрослый, только в глубине, если присмотреться, немного заметна грусть.
Люций перевел взгляд на нижнюю фотографию. Да, сейчас капля грусти разлилась и полностью овладела ее взглядом. И глядеть она уже не может по-другому. По веселому. А с этим шрамом и аварией и улыбаться не может. Что же дальше-то будет?...
Ах, Ангел... Неразумная, прекрасная девица, знала ли ты тогда, что такое вечность? Что она съедает изнутри, сжигает память, убивает будущее и врожденную способность мечтать. Готова ли ты была к этому всему? Ведь помимо твоих желаний, есть еще и судьба.
Он не заметил, как пришла ночь, как вновь наступило утро. Еще одно утро...
Люций проснулся и сжал руками голову. Но выхода не было. Как и много лет назад. Он поднялся наверх и постучался к ней.
- Да, пап.
- Как сегодня себя чувствует моя принцесса?
- Также как и двадцать лет назад, - сказала она и застыла от удивления.
Замер и Люций, глядя на нее.
- Ангел, о чем ты?
- Я не знаю, папа! Не знаю! - закричала она. - Это врывается в мое сознание, овладевает мной… Я говорила тебе, что я уже не я, - всхлипнула она. - И это так... Я говорю фразы, которые сама не понимаю, которые как молнии появляются в моем мозгу!
Люций медленно опустился на край ее кровати.
- И что самое противное, - надрывно произнесла она. - Мне кажется, что все это - уже было со мной.
Он молчал.
- Пап, ведь все это уже было со мной, правда? - спросила она прямо.
Он кивнул.
- И это случилось опять, - сказала она.
- Что случилось? - вздрогнул он.
Она грустно, едва заметно улыбнулась.
- Я беременна, - ответила она. - Снова.
И тут он не выдержал. Он кинулся к ней, крепко сжал в объятиях, бормоча сквозь слезы.
- Прости меня, Ангел. Я не должен был этого делать. Я не должен был слушать тебя, но я слишком сильно тебя любил... Я не мог тебя потерять, я обрек тебя на такие муки..
- Не должен был этого делать? - слабо произнесла она. - Что ты сделал со мной?..
И он рассказал ей все.
* * *
Это снова была та комната с большим окном, широкой кроватью, креслом рядом и туалетным столиком в углу. Комната была наполнена свечами, они тихо потрескивали, и пламя их подрагивало. Легкая дрожь прокатывалась и по телу Ангел, сидящей на краю постели. Она иногда жмурилась от удовольствия, радости и осознания того, что перед ней совершается невероятное таинство, что она единственная, перед которой сейчас откроются секреты мировоздания.
Люций стоял к ней спиной. Держа в руках библию, что-то шептал. Когда он обернулся, она прыснула и, не сдержавшись, сказала:
- А у тебя книга верх ногами.
Он глянул на нее без злости, даже невероятно тепло. Подошел, сел рядом и обнял.
- Все, - произнес он.
Ее брови удивлено взлетели вверх.
- Люций, а ритуалы? А какие-нибудь священные танцы и жертвоприношения?
Его голос звучал бесцветно.
- Разве тебе мало того, что я читал библию верх ногами?
* * *
- Как это называется?
- Партеногенез. Так люди назвали это, - ответил он ей.
- И ты...
- Да, я сделал так, чтобы происходило оплодотворение, и рождалась девочка, точная копия матери. Твои гены не изменялись, в них не вносилось ничего нового, ведь ни один мужчина не участвовал в твоей беременности. Ты была бесплодна. Ты, как моя жена, еще та первая Ангел, была земным человеком, несла в себе генетический код обоих родителей. Для вечной жизни же необходимо иметь как меньше в себе человеческого естества, потому что человек смертен, подвержен болезни. Ты так часто говорила об этом, ты должна помнить.
Она кивнула.
- Продолжай.
- Человечество уже испытало на себе действие партеногенеза. Столько шумихи тогда после него подняли, до сих пор успокоиться не могут. Помнишь историю о Деве Марии?
Глаза Ангел округлились.
- Это тоже был ты? - испуганно спросила она.
- Что ты. Это был Он.
- Но ты говорил, что могут рождаться только девочки...
- Это по физиологическим законам. Но в эти законы могут же и вмешаться. Более силные силы, к примеру. Я или Он.
- И ты вмешался...
- Да. Рожденная тобой девочка должна была обрести бессмертие. А ты очень хотела этого, ты хотела жить. Я не мог напрямую подарить тебе вечность, я знал только такой выход. Но и он оказался неправильным.
Люций перевел дыхание.
- Со временем из моей жены ты превратилась в мою дочь. Мою вечную дочь. Мы часто с тобой переезжали из города в город, из одной страны в другую. Фактически, я давно уже твой прапрадедушка, если не больше. Я стал твоим отцом, и ты любила меня своей отеческой любовью, а такая любовь может быть гораздо сильнее даже любви к мужу. Единственное, что мне приходилось терпеть - это твои свадьбы.
- Свадьбы?
- Да. Помню, однажды ты очень сильно влюбилась, хотела замуж и не могла понять, почему я не разрешал тебе этого. Знала бы ты, как разрывалось мое сердце при мысли, что к тебе будет притрагиваться другой, что кто-то, а не я, покажет тебе то неизведанное и сокровенное. Вначале я долго упирался, со временем у меня не оставалось выхода. Я не разрешил тебе выйти за того парня, через месяц-другой ты пришла ко мне в слезах, сказала, что беременна, просила верить, что по-прежнему чиста. Ты удивилась, что я так быстро поверил тебе и немедленно дал согласие на свадьбу. Какая-то уверенность, что все пошло не так, уже тогда подтачивала мое сердце. Ты родила дочь. А через два месяца утонула в озере, где и лягушкам-то воды не хватало. А я вновь остался с ребенком на руках. Я всегда был с тобой, ты всегда была рядом, но фактически я всегда был один. Из перерождения в перерождение твоя память стиралась, ты вновь и вновь делала на моих глазах первые шаги, учила буквы, рассказывала таинственным шепотом о первом поцелуе. Это было прекрасно, возможно, первые несколько раз. Затем мне стало больно. За тебя. Ведь я из-за своей любви обрек тебя на это.
Глаза его глядели жалко, она с усилием приподнялась и подползла к нему. Обняла.
- Но, чтобы я не делал, я не мог остановить судьбу. Вскоре ты уже говорила одни и те же фразы, слова, твои жесты и мимика сводили меня с ума. Ангел, - прошептал он из последних сил, - я не знаю, что так губительно на тебя действует. Мое ли заклинание или моя любовь, но я точно знаю, что ни то, ни другое не может остановить судьбу, избавить тебя от предначертанной смерти спустя два месяца после родов. Ты больше не болела той болезнью, от которой умерла в первый раз, но каждый раз твоя смерть была все более неожиданней и...
- Глупей, - докончила она за него. - Я знаю.
- Даже сейчас. Ты попала в больницу из-за взрыва на автобусной остановке. Все остальные погибли, кроме тебя. Ведь это удивительно!
- Я думала, тебя уже ничего не удивляет, - тихо сказала она. - А по ведь сути ничего удивительного. Я не могу умереть раньше предначертанного мне срока. С теми людьми на остановке у меня просто не совпали эти самые сроки.
Казалось, он не слушал ее.
- Ты уверена, что беременна?
- Да... Ты не рад?
Он вздрогнул. Потому что узнал этот диалог, потому что лишний раз убедился, что на старые вопросы она будто автоматически отвечает своими старыми, давно сказанными фразами.
- Да, я знаю, что говорила это раньше и что сейчас мой ответ совершенно не к месту, - сухо заговорила она. - Но я просто не могу ответить иначе. Даже если бы хотела.
Люций крепче обнял ее.
- Прости меня, Ангел. Прости, что моей любви не хватило на то, чтобы уберечь тебя от самого же себя.
Она отстранилась от него, заглянула в глаза.
- Значит, мне осталось жить еще девять месяцев, а затем еще два? Это даже меньше года.
- Да... Я не знаю, как остановить это.
- А если я попрошу у Бога смерти, он даст мне ее?
- Следует признать, что в некоторых вопросах он могущественней меня, самого Люция Фердинанда...
* * *
Он не мог отпустить ее и избавить от этих мучений, сколь сильно не хотел бы этого. Он прекрасно понимал, что сотворил невозможное, что запустил часы, которые больше не остановятся. Он видел свою обреченность и понимал глубину своей ошибки. Он невероятно любил ее и не знал, что именно заставляет события повторяться из года в год, сила ли его любви или наложенное около века назад заклинание.
- У вас мальчик.
И он будет год за годом, век за веком слышать одни и те же слова "У вас...".
- Мальчик?!
Люций подскочил и влетел к ней в палату. А она, как много раз до этого, нежно проводила рукой по лобику ребенка.
- Представляешь, у меня мальчик! - закричала она. - А ты говорил, что такому не бывать, - улыбалась она, и даже глаза ее светились радостью.
А он только моргал, не позволяя себе свыкнуться с мыслью, что Господь Бог, наконец, перестал мириться с самоуправством в налаженной им системе.
- Да, мальчик, - улыбнулась и акушерка. - Но есть и девочка.
И контейнер с розовым свертком оказался возле ее постели. А она взяла в руки и розовый сверток, развернула ребенка к нему тысячу раз виденным лицом и сказала:
- Разве она не прекрасна?
Она просто не могла сказать ничего другого.
13 сентября, 2004 г.