Кэт.
Мужчина.
Доктор.
Юрист.
Продавщица.
Апостол.
Хор присяжных.
АКТ I
Просторная комната с большими, закругленными сверху окнами, выходящими в зимний сад. Утро. В комнате Кэт и мужчина.
Кэт: Мне нужно сходить к психоаналитику. (Пауза.) Мне нужно сходить к психоаналитику. (Пауза.) Ты слышишь? Мне нужно сходить к психоаналитику.
Мужчина: Сходи.
Кэт: Я не знаю, как это сделать.
Мужчина: Найди в "Желтых страницах" телефон, позвони и запишись на прием.
Кэт: Ты не спрашиваешь, зачем мне?
Мужчина: Зачем?
Кэт: Тебе действительно интересно?
Мужчина: Это имеет какое-то значение?
Кэт: Да.
Мужчина: Мне наплевать на твои комплексы, твои проблемы, твое настроение и на тебя саму. Если тебя устраивает искренний ответ, то пожалуйста...
Кэт: Нам нужно кое-что выяснить.
Мужчина: Хорошо.
Кэт: Не думаю.
Мужчина: Иди к черту.
Кэт: Подонок.
Мужчина: Шлюха.
Кэт: А может быть к гинекологу?
Мужчина: Что?
Кэт: Ну, мне нужно сходить не к психоаналитику, а к гинекологу? Понимаешь, я читала Фрейда вчера, перед сном, это так захватывает... Наверное многие мои поступки вызваны влиянием подсознания... Нет, ты не смейся. Например, на днях я разозлилась на продавщицу - молодая девица, не в меру манерная, с каким-то непонятным апломбом, я только попросила... Ну впрочем не важно, она так изогнулась, как иероглиф и у меня неожиданно, нет, ну послушай, стало так горячо и влажно тут, между ног, я конечно сразу ушла, и всю дорогу до дома повторяла про себя: "Вот сучка, вот сучка...", а ночью мне приснилась собака, небольшая такая, рыжая, похожая на лисицу, она прыгала вокруг, виляла хвостом, и все норовила лизнуть меня в лицо... Собака, наверное означает скрытую агрессивность, которую я подавляю в себе, хотя, с другой стороны, не я же была собакой, наоборот, я пыталась увернуться, защитится, от нее, а может быть в детстве, у меня была собака, которую я очень любила, и которая потерялась однажды, и я бродила до самой темноты, по тропинке между дач, мы с родителями жили тогда на даче, бродила и звала ее, пока наконец не стало совсем страшно, и тогда я вернулась, на освещенном крыльце меня ждала мама и по ее лицу, по ее улыбке печальной и участливой одновременно, я поняла, что собака потерялась навсегда... Не помню. Да и едва ли у меня когда-нибудь была собака, нет, наверняка не было, я вообще их не люблю, у меня аллергия на шерсть... Все дело в продавщице, она действительно напоминала маленькую вертлявую сучку, нагловатую и трусливую одновременно - когда что-то стараешься забыть, оно потом возвращается во сне, преследует тебя по ночам, беспокоит, чувствуешь себя беспомощным, знаешь, как сексуальное возбуждение, его невозможно подавить усилием воли...
Мужчина: Кстати, о сексе. "Playboy" рекомендует заниматься любовью по утрам.
Кэт: Ну и что?
Мужчина: Сейчас утро.
Кэт: Ну и...
Мужчина: Не отправится ли нам в спальню?
Кэт: А что пишут эротических журналах по поводу секса в столовой?
Мужчина: Не только возможно, но и предпочтительно.
Кэт: Мне лечь на стол, или просто облокотиться на спинку стула? А может быть ты прижмешь меня к стене и приподнимешь чуть-чуть, а я обхвачу ногами твои бедра?
Мужчина: Как хочешь.
Кэт: Мне все равно.
Мужчина: Я готов исполнить любое твое желание.
Кэт: В самом деле?
Мужчина: Только скажи.
Кэт: Я хочу... Я хочу, чтобы пьяные рокеры кастрировали тебя ржавыми ножницами. Это первое желание. Остается еще два.
Мужчина: Так это не все?
Кэт: Только начало. Я хочу, чтобы эти ножницы засунули тебе в задницу. Это второе. И еще я хочу ананасовый йогурт. Все. Это все.
Мужчина: Мне нужно позвонить.
Кэт: Телефон в прихожей. Ты собираешься заказать йогурт?
Мужчина: Нет, сообщить по 911, что я нахожусь в обществе опасной садистки-лесбиянки, страдающей частичной амнезией и не отвечающей за свои поступки.
Кэт: И что потом?
Мужчина: За тобой приедут. Из сумасшедшего дома. Два бравых парня, два ветерана Балканской войны, морские пехотинцы в отставке и заберут тебя туда, где тебе самое место. Между Кассандрой и Жанной д'Арк.(Пауза.) А я куплю себе резиновую куклу Барби и буду трахать ее по утрам. Как захочу. Как во сне.
Кэт: Мудак. Настоящий пошлый, грубый мудак. Нет, я все-таки натравлю на тебя рокеров.
Мужчина: Ты действительно собралась к психоаналитику?
Кэт: А что?
Мужчина: Намереваешься поведать ему свои сокровенные переживания?
Кэт: Ревнуешь?
Мужчина: Мне наплевать. Ну постарайся, если не трудно, держать колени крепко сжатыми.
Кэт: Колготки протрутся.
Мужчина: Новые купишь.
Кэт: Психоаналитик - это не обязательно мужчина...
Мужчина: Если учитывать твои бисексуальные наклонности...
Кэт: Неужели ты можешь ревновать меня к женщине?
Мужчина: А почему нет?
Кэт: Я видела огромное количество обнаженных женщин... В сауне, например... И это никогда меня не возбуждало. Просто иногда, женщина бывает как бы на своем месте. Ее тело становится частью пространства, и само пространство, в звуках, цветах, формах, становится гармоничным - то, что мы привыкли именовать вещами, предметами, вдруг оказывается в подчинении гибким линиям, охватывающим грудь, бедро, какая-нибудь перспектива комнаты, оконная рама - только подчеркивает нежную ямочку у локтя, рассеянный свет бра, или яркий, падающий через открытую дверь из гостиной - услужливость видимости, сосредотачивающей мое внимание на изящном завитке, локоне, льнущем к мочке маленького ушка, и золотая, с бриллиантом сережка тонущая в полумраке и вспыхивающая от случайного лучика, и мягкая ткань платья, браслет, обнимающий запястье, и все, все, все - до белого шелкового белья, до тампона, сдерживающего прибой женственности, все влюблено в женщину, все хочет быть с ней, и я хочу быть частью ее тела, доверчиво принимающего подобострастие мира.
Мужчина: А мужчина, разве он не становится частью этой изумительной картины? Ты, ведь думаешь обо мне, и довольно часто, мы женаты, и вообще...
Кэт: Ты вошел в мои мысли помимо моего желания, ты овладел мной, стал мной, ты маленький, вытесненный уродец, как червяк вгрызается в яблоко, так ты вгрызаешься в меня изнутри, из подсознания, ублюдок чертов, мразь...
Мужчина: Успокойся.
Кэт: Нет.
Мужчина: Ты все придумала.
Кэт: Нет.
Мужчина: Это твоя впечатлительность, транквилизаторы и Фрейд перед сном.
Кэт: Нет.
Мужчина: Достаточно на сегодня.
Кэт: Нет.
Мужчина: Я больше не могу.
(Входит доктор в белом халате поверх строгого костюма.)
Доктор: Действительно достаточно, успокойтесь.
(Кэт садится на стул, наклоняется, прячет в ладонях лицо.)
Кэт: Я люблю лежать по утрам в шезлонге на террасе, пить минеральную воду с капелькой джина и апельсинового сока, я люблю чувствовать, как солнце пробирается сквозь мою кожу и согревает меня изнутри, я люблю заказывать вино в маленьком ресторане, где мы иногда ужинаем -осторожно водить кончиком ногтя по карте вин - темной, пергаментной странице, украшенной виньеткой, я люблю срывать с деревьев упругие, клейкие листья и подносить их губам, и ощущать терпкий, горьковатый вкус, я люблю слизывать с травинок капельки росы, я люблю смотреть, на лебедей, когда они, старательно вытягивая шеи, выпрашивают хлебные крошки или кусочки сухого печенья, я люблю стоять прислонившись спиной к колонне в зале ожидания аэропорта и чувствовать прохладу, стекающуюся по позвоночнику, копящуюся в ложбинке над ягодицами, я люблю одевать новые колготки, совершенно новые, только что купленные в отделе конфекциона, тонкие, как паутинка, я люблю выбираться из бассейна по вертикальной, металлической лестнице - незнакомые мужчины смотрят на меня, на мокрый, прилипший купальник, на мои ноги, которые я насухо вытираю тяжелым махровым полотенцем - икры, колени, внутреннюю сторону бедра, я люблю оставлять на чай - на маленькой тарелочке на краю стола - несколько мелких купюр, я люблю дремать на заднем сидении автомобиля, когда мы возвращаемся домой от друзей, я люблю своего мужа.
(Мужчина уходит.)
Доктор: Зачем вам психоаналитик?
Кэт: Я уже задавала себе этот вопрос.
Доктор: Вы неглупая, очень милая женщина, ну может быть излишне экзальтированная. Я практикую в случаях безнадежных - суицид, как форма оргазма, нимфомания на почве мании величия и так далее, патологические последствия психологических травм, сексуальных переживаний, насилия со стороны родителей...
Кэт: Вы, видимо ждете от меня рассказа о чем-то подобном.
Доктор: Было бы интересно...
Кэт: Когда мне было четырнадцать лет, мой отчим принудил меня к сожительству, по правде сказать, это не было принуждением, незадолго до того, девственность моя пала под напором аккуратно закругленного конца свечи, которую я сохранила под казенной простыней в тихий час полуденного сна в летнем лагере для школьников и школьниц. Сделано это было по рекомендации одной из моих подруг - по утрам нам было позволено плавать на байдарке по озеру, расположенному недалеко от лагеря. Идти к воде нужно было через лес - мы ходили втроем - с нами был сын начальницы - чрезвычайно подвижный, сильный и загорелый мальчик...Первые дни, я оставалась на тропинке, когда они... когда он уводил ее в ложбинку, всю сплошь заросшую ивой и вереском, и лишь наблюдала сквозь ветви за их упражнениями. Некстати, у подруги начались месячные и она предложила мне поменяться ролями. Чтобы не разочаровать нашего кавалера, решено было произвести дефлорацию, так сказать хирургическим способом... Зато на следующей день, уже подруга наблюдала за нами с тропинки...
Доктор: И что же отчим?
Кэт: Он приехал за мной в лагерь, когда смена подходила к концу, и забрал домой. Оказалось, что моя мать попала под машину, не думаю, чтобы я слишком ее любила, и все-таки... Мы с отчимом жили вдвоем и спали в одной постели. Естественно, я не удержалась и продемонстрировала ему навыки, которые приобрела за лето. Потом я сбежала с одним режиссером, который снимал меня в порнографических фильмах, отчим разыскал его и застрелил из пистолета. Неужели вы не слышали об этом? Все газеты писали... У меня даже брали интервью, по поводу его тюремной исповеди, я была тогда замужем за инженером-судостроителем...
Доктор: Да, да. Я припоминаю что-то подобное. Эта история... она сильно повлияла на вас?
Кэт: Еще бы.
Доктор: Вы до сих пор думаете об этом?
Кэт: Как сказать... Что вы чувствуете, глядя на обнаженную женщину?
Доктор: Намереваетесь раздеться?
Кэт: Ну, если представится случай...
Доктор: Не представится.
Кэт: И все-таки?
Доктор: Я чувствую примерно тоже, что и вы.
Кэт: Это невозможно, вы ведь мужчина, мне кажется... Простите за бестактность. Эта штука между ног...
Доктор: Давайте называть вещи своими именами.
Кэт: Хорошо. Искушать чувственность, обольщать и отталкивать - в этом есть что-то мистическое, надеюсь вы поймете меня правильно... В искусстве пленения иные женщины достигли совершенства и это совершенство есть совершенство мира. Нет ничего кроме любви, даже ненависть - не более, чем любовь, вывернутая на изнанку.
Доктор: Но к постели это не имеет отношения.
Кэт: А к столовой?
Доктор: В смысле?
Кэт: Сегодня утром муж предложил мне заняться этим в столовой.
Доктор: И что же?
Кэт: Для каждой женщины существует только один мужчина, даже если в прошлом ей пришлось побывать в роли армейской потаскухи - вся неисчислимость былых связей есть для нее один, довольно большой, но все-таки один, устойчивый фаллос... Знаете, он похож на Голиафа, стоящего по ту сторону дверного проема.
Доктор: Хватит.
Кэт: Испугались?
Доктор: Не в этом дело... Искренность требует соразмерности. Неправда стремится оболгать самою себя и в этом стремлении вертится вокруг одного и того же предмета. Если вам кажется, что я достойный собеседник, мы еще встретимся. Это неизбежно.
Кэт: Мне нужно будет записаться на прием?
(Доктор выходит.)
Кэт: Я наверное скоро умру. Через год или через сто, какая разница, скоро, скоро, с каждым мгновением я кончаюсь, высыхаю, как следы в прихожей. Вот на моем лице морщины, и кожа живота уже не так упруга, как когда-то, помнишь, ты любил класть мне ладонь сюда, на эту выемку, около бедра, ты говорил - эстетика есть сексуальное отношение к миру, ко всему, что нас окружает, прекрасное невозможно увидеть глазами, свет обманывает - куб или шар - какая разница - все формы, и ничего кроме форм, но совершенство открывается трепетному возбуждению плоти, дрожанию маленького твердого бугорка, искусство - лишь стремление к недосягаемому оргазму, стремление создать совершенное, подобие действительного слияния... Любоваться - значит заниматься любовью, с деревьями, с лазоревой гладью озера, с белыми прозрачными облаками, похожими на молочную пенку, помнишь, как мы приехали с тобой на этот остров, смешной, полупьяный старик перевез нас на весельной лодке и долго кланялся перед тем, как уплыть обратно, не верил, что мы остаемся здесь навсегда, и мы лежали на теплом пледе и пили теплое вино, и мои ноги были широко раздвинуты и солнце входило меж них.
(Входит мужчина.)
Мужчина: Я был у юриста.
Кэт: Действительно?
Мужчина: Я прочел табличку на его двери.
Кэт: Надписи чаще всего врут.
Мужчина: Но он и вел себя как юрист.
Кэт: А как ведет себя юрист?
Мужчина: Как он.
Кэт: Он что, разговаривал с тобой?
Мужчина: Скорее, я с ним.
Кэт: О чем?
Мужчина: О разводе.
Кэт: Как, разве вы с ним женаты?
Мужчина: Мы с тобой женаты.
Кэт: А почему ты тогда разговаривал с ним?
Мужчина: Он специалист.
Кэт: Ты уверен?
Мужчина: Теперь уже нет.
Кэт: Почему.
Мужчина: Он посоветовал мне развестись с тобой, а я думаю, что тебя проще убить, во всяком случае, теперь я близок к этому.
Кэт: Нож на кухне, в столе, веревка в ванной, там же опасная бритва, я пока переменю белье, в морге меня, наверное будут раздевать, хотелось бы произвести впечатление.
Мужчина: Для тебя оно ничего не будет значить. Ты будешь лежать холодная и бледная на жестяном столе и тебе будет все равно.
Кэт: Я стану тенью теней, криком ночной птицы, неразличимым шепотом на мертвом языке, веки мои - опавшие листья, в венах моих - песок, слова не срываются с губ, стекают откуда-то сверху, подобные черной воде, кто говорит со мной? Чье отражение держу я в ладонях? Я стану сумеречным часом, минутой отчаянья, здесь и нигде...
Мужчина: Идиотка.
Кэт: Придурок. Ты лишен чувства юмора - в наказание за избыток потенции.
Мужчина: Когда-то тебя это привлекало.
Кэт: Я ошиблась.
Мужчина: Надо же... Как просто...
(Входит юрист в костюме, с зонтом в руке.)
Юрист: Вы забыли у меня... (Пауза.) Зонт.
Кэт: В чем дело?
Юрист: Я вдовец.
Кэт: Кто это?
Юрист: Позвольте, я все объясню, вот этот джентльмен, стоящий рядом может подтвердить...
Кэт: Он джентльмен?
Юрист: Вероятно.
Мужчина: Ты сомневаешься?
Кэт: Ты его знаешь?
Мужчина: В первый раз вижу.
Юрист: Не нужно обманывать.
Кэт: Слишком много загадок.
Юрист: Но я ведь и пытаюсь прояснить существо дела...
Кэт: Вас сюда никто не приглашал.
Юрист: Это так, и все же...
Кэт: Что ты стоишь? Иди на кухню за ножом.
Юрист: Для чего нож?
Кэт: Он намеревается убить меня.
Юрист: С этим связан, некоторым образом мой визит.
Кэт: Вы собираетесь помочь ему или мне?
Юрист: Я собираюсь решить вашу проблему.
Кэт: У вас есть конкретное предложение?
Юрист: Вполне. Как я уже говорил, я вдовец. У нас с женой произошел небольшой разлад, вернее ссора, в мое отсутствие, она взломала ящик стола и прочла некоторые страницы из личного дневника... Так, ничего особенного, какие-то впечатления, размышления, которые я записывал, когда оставался наедине с самим собой... Ну знаете, это могло напоминать черновик небольшого романа... или повести - я не был литератором в полном смысле этого слова, но пытался писать что-то, скорее для себя, чем для печати... Так, история о мужчине, страстно влюбленном в свою падчерицу... Влюбленном и как в женщину и как в дитя одновременно... В период полового созревания, чуть раньше, некоторые девочки, заметьте, не все, становятся необыкновенно притягательными, их невинность, незащищенность вызывает непреодолимое желание... Я не был нимфоманом, отнюдь, но последствие психологической травмы, перенесенной в юношеском возрасте... Возможно в связи с этим я и начал писать...Так вот... Моя жена была довольно крупной, я бы даже сказал, вульгарно крупной женщиной, подвижной и страстной в постели - к сожалению она сильно потела в следствие такой активности, впрочем... Вы довольно легко можете себе ее представить - пухлые, с ямочками на тыльной стороне кисти, руки, покатые плечи, мягкая грудь, опущенные соски, смущенно глядящие в разные стороны, широкие бедра, вздернутые ягодицы, которыми она с удовольствием елозила по моим коленям, знаете, она предпочитала некоторые, не вполне общепринятые позы... Где только она этому научилась...
Мужчина: Вот это нас совершенно не интересует. Я считаю, следует прекратить.
Юрист: Вы, ведь сами ко мне обратились...
Мужчина: Идите к черту.
Кэт: Стоп. Вы тут поболтайте, а я сварю кофе.
Юрист: Я вам помогу.
Кэт: Я справлюсь.
Юрист: Где у вас кухня?
Мужчина: В спальне.
Юрист: Вы серьезно?
Мужчина: Более чем.
Юрист: Что ж, это даже удобно... Хотя....
(Кэт и Юрист уходят.)
Мужчина: Легко доказать, положим, что три равно единице. Достаточно установить на плоскости стола три яблока, одно за другим и посмотреть на них так, чтобы первое перекрывало остальные... Или, например - художник - рисует это яблоко на холсте, потом грунтует холст и снова рисует на том же месте - похожее, но другое, и снова грунтует, и рисует опять - в результате остается одно, самое привлекательное, но по существу, содержащее в себе три точно такие же. Еще проще: взять лист бумаги, написать не нем арифметическую формулу - три равно единице и показывать надпись знакомым и просто встречным - кого-нибудь, да убедит такая демонстрация. Но легче всего закрыть глаза, крепко-крепко - в наваливающейся золотистой тьме - что три, что один... Вопрос правдоподобия - это вопрос веры и ответ на него знает только Бог, и кстати - неслучайно он триедин, как утверждает Священное писание. Яблоко, так изменившее судьбу человечества тоже было одно, но это было яблоко Бога во-первых, ведь сад принадлежал ему, яблоко Евы во-вторых, ведь она держала его в руках и яблоко Адама в третьих, ведь он откусил, положенную ему порцию. Что произошло затем? Ничего. Время -условная категория, оправдывающая несостоятельность сознания, то что случилось - случается снова и снова - Божественная книга не прерывается и не заканчивается - в каждой женщине - праматерь искушающая первого человека, остальное - иллюзия, так сказать, предлагаемые обстоятельства. То, что можно потрогать руками нелепо, как сами руки, и только оргазм не требует тела, оно исчезает. Воображение реальней реальности, оно внутри, а не снаружи, внутри, там где сердце - раковина духа, не сжатый комочек плоти, не мотор для перекачивания крови, чтобы не говорили натуралисты, нет - обитель истины и настоящего...
(Входит продавщица с подносом, на котором две чашки кофе.)
Продавщица: Хотите выпить чашку кофе?
Мужчина: Черный, без сахара, спасибо.
Продавщица: Раньше я работала девушкой по вызову, ну знаете, если где-то собирается мужская компания, отметить победу любимой футбольной команды, проводить коллегу на пенсию, или так просто, провести вечерок, но когда вышла замуж, пришлось переменить профессию. Мой муж- таксист, человек строгих правил, хотя , конечно и сам может прижать в машине миловидную пассажирку. Он ничего не знал, мы познакомились случайно - в баре, на дискотеке, в парке, у нашего общего знакомого, куда я была приглашена не в качестве приложения к праздничному столу, а просто, как гостья...
Мужчина: Зачем вы мне это говорите?
Продавщица: Разве вам не интересно?
Мужчина: Но должны же быть какие-то основания, и потом - моя жена, что она подумает...
Продавщица: О чем?
Мужчина: Обо всем происходящем...
Продавщица: Разве все, что происходит, не происходит, единственно по той причине, что она об этом думает?
Мужчина: Вы сговорились?
Продавщица: Не было необходимости.
Мужчина: Но почему именно вы?
Продавщица: Сегодня на набережной, в пивном баре один из посетителей, солидный и представительный мужчина, весьма недвусмысленно намекал мне...
Мужчина: Я не был в баре.
Продавщица: У вас пена на усах.
Мужчина: Ну хорошо... К чему этот разговор?
Продавщица: Теперь я работаю в дамском магазине, я продавщица. Место хорошее и дирекция мной довольна.
Мужчина: Я не собираюсь ничего покупать.
Продавщица: Никто ничего не продает. Во всяком случае вам. Видите ли, у моего мужа, как у вас впрочем, есть один серьезный недостаток. Он мужчина.
Мужчина: Мне это казалось достоинством.
Продавщица: Тогда проведите с ним ночь.
Мужчина: Вы серьезно?
Продавщица: Абсолютно. Когда вам четырежды, за какой-нибудь час засовывают член, то между ног, то в рот, то извините за подробность...
Мужчина: Не нужно подробностей...
Продавщица: Да еще требуют, чтобы вы стонали при этом и шептали различные пошлые выражения...
Мужчина: Я думал женщине это доставляет удовольствие...
Продавщица: Поинтересуйтесь у вашей жены, если не доверяете мне. Женщина отдается, чтобы получить повод для ненависти, потому каждая женщина в глубине своего сознания, или вернее, еще глубже, в подсознании жаждет быть изнасилованной - в зле существо совершенства.
Мужчина: Вы посещаете психоаналитика?
Продавщица: Ваше жена посещает его, точнее - он ее. И как вам кажется, зачем?
Мужчина: Ну, сны, Фрейд и все такое... Похожая на лисицу собака, которой никогда не было...
Продавщица: Еве необходим был змей, искусивший ее...
Мужчина: И вся история лишь провокация, затеянная истеричной садовницей?
Продавщица: Не так все просто, любовь - напоминает жажду, но жажду духовную, ее не избыть частыми совокуплениями, она течет и остается, в притяжении есть и отталкивание - и в такой игре - все в проигрыше - и плененный и победитель.
(Входит юрист.)
Юрист: Развод возможен, в принципе, я даже советую своим клиентам... Но он лишь отдаляет убийство, а не исключает его совсем. Кажется это вы хотели узнать у меня, и узнали, наверное, впрочем, я вас прервал, извините.
Мужчина: Ничего, мы закончили.
(Входит Кэт.)
Кэт: Разве?
Продавщица: Любовь иная - в красоте, сама по себе она питается верой и пробует отыскать себя в суррогатах...
Юрист: И не находит. Так я об этом. Когда моя, покойная теперь уже жена прочитала записи, совсем не предназначавшиеся для чужих глаз, она пришла в совершенное неистовство, ну видимо и было от чего... Довольно откровенное описания ежесекундного возбуждения, вызванного присутствием несовершеннолетней девочки, порой доходящее до оргазма...Это показалось ей столь чудовищным... Ее просто корчило от негодования - верхняя губа, затемненная маленькими усиками, какие бывают у смуглых женщин подрагивала, из носа текло, глаза налились кровью, ну, вы можете себе представить...
Мужчина: Увольте.
Продавщица: Нет, отчего...
Юрист: И вот, когда она выбегает из дома, захваченная одной лишь мыслью - как можно больнее досадить мне, наконец-то вмешивается провидение в лице нетрезвого шофера такси, который на полной скорости выкатывает свой автомобиль из-за ближайшего угла. Водитель даже не стал тормозить, впрочем на его месте, я бы поступил также. Бац, бац - череп в лепешку, мозги вдребезги - пятно на асфальте и неестественно сломленные конечности. Конечно полиция, мед помощь... Вы знаете, я был как-то по особенному доволен. Не рад, а именно доволен... При этом некоторые умудрялись мне соболезновать.
Кэт: Их не назовешь прозорливыми...
Продавщица: Конечно, все видели лишь внешнюю сторону события.
Мужчина: И в чем теперь ваша проблема?
Юрист: Конечно, вы ведь поделились своей, хотя и отрицаете это, и
значит я у вас в долгу... Вернее вы у меня.
Мужчина: Семейная жизнь - это частное дело.
Юрист: Как посмотреть... Развод, как и смерть имеет не только моральный, но и юридический аспект. Конечно, я готов разрешить все вопросы, возникающие в этой связи, причем, совершенно бесплатно... Конечно, если вы согласитесь пойти мне навстречу.
Продавщица: Мне тоже необходимо участвовать?
Юрист: Как угодно.
Кэт: Но в основном, ваше предложение обращено ко мне?
Юрист: Кто по профессии ваш муж? (К мужчине.) Извините, что я говорю о вас в третьем лице.
Кэт: Он инженер-судостроитель.
Мужчина: Это имеет значение?
Юрист: Все имеет значение, мы должны быть готовы к худшему. Видите ли, моя героиня, девочка-нимфетка не имела прототипа, вернее это был собирательный образ, вы же понимаете, я описывал, отнюдь не реальные события... Но теперь, когда моя жена мертва...
Продавщица: Вы разведены по небесному суду.
Юрист: Можно сказать и так. Когда я остался один на один со своим дневником, события потеряли вещественный смысл и приобрели иной... Я сам стал другим, и мир вокруг изменился. Прошлая, обыденная жизнь кажется теперь неудачной выдумкой, а эта девочка - плод снов и бессониц моих, действительнейшей из многих женщин, что я встречал когда-то, и тех, что предстоит еще встретить.
Кэт: Я понимаю.
Юрист: Еще бы, я ведь не случайно обратился к вам. Я хочу, чтобы вы сыграли ее роль.
Мужчина: ****ец. Другого слова не подобрать.
Продавщица: И не нужно!
Юрист: Значит вы на моей стороне?
Продавщица: Еще бы. Кэт, вы необыкновенная женщина, я ждала, давно ждала чего-нибудь подобного. Это может показаться глупым, и конечно ничего не объясняет, но когда вы, по своему обыкновению проходите в примерочную кабинку, для того, чтобы надеть только что купленные колготки, я всегда наблюдаю за вами через щель в занавеси. В том, как вы поглаживаете икры, чтобы расправить тонкую синтетическую паутинку, как проводите по бедру, чтобы убедиться, что капрон не оставил складок, как вы наклоняетесь, поправляя уплотнение ткани на ступне... Мне всегда хотелось, чтобы вы заметили меня, и вот наконец это произошло...Извините, что я говорю о себе, но когда мой муж рассказал мне всю эту историю... Ну, про то что он сбил сумасшедшую по-видимому, женщину, которая бросилась под колеса его автомобиля... Я сначала расстроилась, и даже очень... Его должны были судить, но он что-то там доказал... И только лишился прав на время, так вот я была обеспокоена, мне казалось, что это не может закончится так просто... Но время шло...
Мужчина: Кстати о времени. Я понимаю, игра воображения и прочее, но как же все-таки возраст, комплекция, положение в обществе, порочные наклонности и так далее... Как быть со всем этим. И к тому же, она пока еще моя жена.
Кэт: Вот именно, пока.
Юрист: Но ведь вы же первый заговорили о разводе.
Мужчина: Как вы себе это представляете, ну, это перевоплощение?
Юрист: Игра - жизнь души, телесная оболочка здесь не имеет никакого значения, смерть все уравнивает и все примеряет, стихия же личности остается, она поднимается, возвышается до истинной действительности, действительности не рожденной мысли - из тверди и воды берет свою форму инкарнация, в огонь и воздух претворяется, освобождаясь от облика плоти.
Кэт: Гений!
Юрист: А вы думали?
Мужчина: (Продавщице.) Потанцуем?
Продавщица: Только после страшного суда.
(Входит доктор.)
Доктор: Существо действия заключается в осознании, исключенного из знания, путем помещения оного в сознание себя и окружающего мира. Бессознательного, напротив, нет нигде. Его просто нет. Оно ничто. И из ничто творится человек в облике его. Бессознательное не понимается разумом и в сокрытости своей сообразно смерти и тишине. Таинство отчаяния есть существо бытия, семь дней творения и искушение пребывающих в неведении.
Продавщица: Я так понимаю, где нет ничего - там все одно и то же. Что я, что любая другая женщина... Или мужчина, хоть это и противно.
Юрист: О вас речи не идет. Пока.
Продавщица: Нет, нет, я теоретически.
Доктор: Теоретически верно. Бессознательное отстранено от нас, от каждого, и одновременно, оно есть то, что мы все вместе собой представляем.
Юрист: Следовательно и вопрос облика, наклонностей, и что вы там еще упоминали...
Мужчина: Комплекции.
Юрист: Вот именно... Это не более, чем вопрос предварительной договоренности.
Кэт: Как будто заново родиться...
Доктор: Но прежде умереть.
Кэт: Родиться по собственному выбору...
Юрист: Есть вполне конкретное предложение.
Доктор: Я бы не стал говорить о рождении, с этим словом связано множество ассоциаций, не имеющих отношения к тому, что здесь происходит.
Мужчина: А что происходит?
Доктор: Игра.
Продавщица: Игра воображения.
Мужчина: Неправда?
Юрист: Кто может отличить правду от лжи...
Доктор: Ну, некоторые способны...
Юрист: Это вы так думаете.
Доктор: Это Кэт так думает.
Мужчина: Но сама то она молчит.
Доктор: Вам так кажется. Мы говорим ее словами.
Продавщица: Неслышными, как таяние снежинки, как высыхание капли на стекле, как столкновение света и безцветья, как двух травинок нежное касание...
Мужчина: Понесло.
Кэт: Порою невозможно избавится от странного ощущения потерянности, распыленности, там, где нет ничего, вы говорите, моя тень, или я, вот, живая - всего лишь тень того, что там, но что там, если - ничего? Мне всегда хотелось жить на другой улице, в другом городе, делать что-то другое, в конце концов спать с другим мужчиной...
Мужчина: Приятно теперь узнать об этом.
Кэт: Я не к тому... Мне чудилось, что я в пути, на дороге, ведущей в удивительный, прекрасный город, замок, нет, ерунда, просто за каждой минутой, за каждым поступком виделась какая-то цель, и я как будто приближалась к ней, но ни когда не достигала... Как звон колокольчика в метели - он рядом и невозможно далеко... Так и жизнь -дразнила из-за угла, пряталась в вербных зарослях, намекала на что-то и рисовала, рисовала свой иероглиф на крахмальной салфетке, впопыхах забытой на столе. О чем я вспоминаю теперь? О том, как ждала события, совместного бытия, которое все не наступало и не наступало. Супружеская жизнь - фатальное предназначение женщины, упругое покачивание в предвкушении оргазма и опустошение, тяжелые роды и волнующая забота о ребенке, в котором с возрастом, ото дня ко дню все исчезают удивительные черты Вифлиемского младенца. Нет, нет, не то, не сочетание душ, лишь тел. (Пауза.)
Юрист: Все готовы?
Доктор: Ну от меня - то требуется лишь верное, научное толкование происходящего.
Юрист: Старайтесь избегать специальной терминологии.
Мужчина: Клиника.
Продавщица: Вся жизнь - одна сплошная клиника.
Мужчина: Комментарий лесбиянки.
Продавщица: Моя сексуальная ориентация - лишь миф, так же, впрочем, как и ваша потенция.
Юрист: Да, кстати, ваш визит ко мне, вы сами предпочли считать действительным, и даже приплели табличку на двери....
Доктор: Миф есть эстетическая форма бессознательной стихии.
Кэт: Я сошла с ума.
Доктор: Не думаю.
Юрист: Это будет видно по ходу...
Кэт: Значит нужно начать.
Мужчина: И какова же отправная точка?
Доктор: Отчаяние.
Продавщица: Отказ от чаяний.
Доктор: От надежд.
Юрист: Безнадежность.
Мужчина: Развод.
Доктор: Фрустрация. Беспомощность и стыд. И смерть.
Юрист: Откройте занавес. (Пауза.)
Кэт: Нет никого.
АКТ II
Сцена. На возвышении - Апостол, сбоку - хор присяжных, действующие лица.
Апостол: Был вечер, день пятый, было утро, день шестой. Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды?
Кэт: Это обязательно?
Апостол: Что есть обязательность, как не мнимость долженствования?
Кэт: И все-таки?
Апостол: Ответа нет.
Кэт: Ну и?
Апостол: Херня все это. (К Юристу) Ты записываешь? Вычеркни последнюю реплику.
Юрист: Не имею права.
Апостол: Что есть право, как не форма сопоставления?
Юрист: Он не в себе.
Доктор: Нетрезв.
Апостол: Ну да, я выпил, по завету учителя позволено... Я здесь две тысячи лет торчу, башка раскалывается, каждый день одно и тоже, святой запьет, впрочем, а я кто? Давайте, что там у вас? И по существу.
Кэт: Мне было лет четырнадцать, нет точно это произошло незадолго до дня рождения, значит тринадцать, но почти четырнадцать, я жила с родителями в маленьком шахтерском поселке, почти на окраине, да, там и было-то три улицы всего... Отец и брат работали на шахте, возвращались после смены уставшие и грязные, как черти.
Апостол: Я попросил бы...
Кэт: Извините. В доме, напротив жил мальчик, он был на год старше, но мы учились в одном классе... Во время уроков, он специально ронял на пол авторучку... И нагибаясь, старался заглянуть мне под юбку, я сжимала колени, хотя, конечно, что он мог там рассмотреть...
Доктор: Как сказать... У юношей в этом возрасте обычно хорошее зрение, если конечно оно не испорчено чрезмерным пристрастием к книгам.
Мужчина: Или онанизмом.
Доктор: И то и другое часто бывает связано... Мастурбация продолжает фантазию, порожденную литературным произведением.
Юрист: Вы отвлеклись.
Апостол: Все отвлеклись.
Продавщица: Нет, нет, а я слушаю внимательно.
Апостол: Все привлеклись. Продолжайте.
Кэт: Когда на уроке зоологии, мы проходили зачатие, он смотрел на меня и улыбался глупо, краем губ, у него была пористая, серая от угольной пыли кожа, как, впрочем у всех детей в поселке, руки в цыпках, в мелкой такой сыпи, знаете, от воды и грязи, и пальцы дрожали чуть заметно... Да, и однажды я не надела трусики, специально, он по своему обыкновению, полез под парту, и я раздвинула ноги... Этот мальчик... Как же его звали...
Апостол: Не важно.
Юрист: Я ведь записываю.
Кэт: Он сел на место, очень напряженно, неестественно напряженно... Пристально глядя прямо перед собой... Кажется у него блестели глаза, наверное, он плакал...
Мужчина: Еще бы...
Кэт: Признаюсь, я не предполагала такой сильной реакции... Чего там, просто телесная складка, отверстие, щель, мне самой она не казалась даже красивой, время от времени я рассматривала ее, зажав настольное зеркало между бедер.
Продавщица: Я тоже рассматривала, и иногда пыталась заталкивать туда всякие гладкие штучки...
Апостол: Ваше время еще не пришло, так что помолчите.
Юрист: Позвольте, а свобода слова?
Апостол: Вы втягиваете меня в дискуссию?
Юрист: Можно сказать и так.
Апостол: И не боитесь получить по роже?
Юрист: Что это за процесс, издевательство какое-то. Ни норм, ни правил, ни законов...
Мужчина: Вы же сами все это спровоцировали.
Юрист: Но не в такой же форме...
Апостол: Что есть форма, как не атрибут мышления?
Кэт: Это не все.
Мужчина: Конечно.
Кэт: У меня уже были месячные. Я чувствовала, что к чему, не знала, конечно доподлинно, но чувствовала, и на заборах, разные слова, рисунки, этот мальчик, он стал ждать меня после уроков, кричал вслед такие глупости, норовил ущипнуть за грудь, за бедро...
Доктор: Сексуальное посягательство.
Кэт: Мне нравилось... Мне было приятно... Такое ухаживание, наверное это естественно.
Мужчина: Подростковый возраст...
Кэт: Через какое-то время он прижал меня вечером, в сумерках, и целовал мокрыми губами в лицо, в шею, шептал и гладил между ног ладонью. Потом я ждала, день или два, все думала об этом... И дождалась. Он бросил камешек в окно, я забралась на подоконник, и спрыгнула вниз, в огород, в кусты малины, я слышала, как отец орал на брата, они стояли на крыльце тут же, за углом дома и спорили о чем-то и смеялись хрипло, мы повалились на землю, на сорняк, на поросль, я так боялась, что нас увидят, поймают, распнут... Боже мой, какая я была дура, счастливая, дура... Он расстегнул мне пуговицу на поясе и стянул юбку вместе с трусами, отпихнул этот комок одежды под куст, свою футболку тоже, я чувствовала ногой, бедром его набухший... Как это назвать я не знала тогда... Он возился с молнией на брюках, а я услышала топанье отца, голоса приближались - наверное отец остановился возле бочки с дождевой водой, совсем недалеко - в трех метрах, меня колотило - озноб, сырость и сила земли под ягодицами, и в этот момент - колючая ветка малины оказалась между нашими животами, боль от уколов была резкая и судорожная, похожая на удар тока, мальчик отпрянул, приподнялся на руках, а я изогнулась, забилась, застонала сквозь стиснутые зубы, наверное я кончила... Наверняка, хотя он не успел вставить... Он вообще ничего не успел... Вскочил, схватил свою футболку и кинулся через кусты, к забору, в полумрак... Отец избил меня до крови, до синяков, тяжелым матросским ремнем, брат называл шлюхой и подстилкой, а мать проплакала всю ночь, но это была ничтожная цена за удивительное открытие, которое я совершила в этот день. Я женщина.
Продавщица: А дальше?
Кэт: Через год я умерла. У меня было слабое сердце - врожденный порок, и астма. Этот мальчик он больше не приходил, и не смотрел, и не ронял свою авторучку. Мать не верила, что я девственница, и по поселку поползли слухи - откуда что берется, но это было не важно. Для меня. На похороны пришел весь класс, соседи, женщины плакали, причитали, жалели о чем-то и бормотали невнятно, мужчины курили на крыльце, и ждали грузовик, который должен был отвести гроб на кладбище, но грузовик так и не приехал, и тогда гроб отнесли на руках, благо идти было недалеко, за поселок - полчаса, не больше, но все устали, меняясь по очереди, и отец, и брат, и их приятели с шахты, и когда наконец могилу засыпали, все насупившись, но с каким-то приятным облегчением потянулись к поминальному столу.
(Пауза.)
Апостол: Да, круто. (К мужчине.) Слушай, старик, не в падлу, сходи, возьми бутылку, деньги я дам, мне никак отлучаться нельзя, учитель не разрешает, ты же знаешь.
Мужчина: Не в деньгах дело.
Продавщица: Давайте, я сбегаю.
Апостол: Молодец, девочка. Понимает святую душу.
Юрист: Он вообще наберется.
Доктор: Ну и пусть, вам-то, что за забота.
Юрист: Неловко это, апостол, все-таки.
Продавщица: (Берет у апостола деньги.) Вам какую взять?
Апостол: Да какая под руку попадется. Что есть выбор, как не констатация причинности. (Продавщица уходит.)
Кэт: Скажите что-нибудь.
Доктор: Вот женственность - единственная женская душа, стихия, первоплоть и смысл плоти, становление беспокойных снов. Беспомощность сторонних толкований.
Юрист: Мне кажется удачным текст, и в целом, начало укладывается в замысел. Вот только, насчет бочки с водой, если помните, отец останавливается возле бочки, в момент непосредственно предшествующий оргазму...
Апостол: Ну и?
Юрист: Не слишком ли это концептуально?
Мужчина: Не придирайтесь к мелочам.
Юрист: Действительно, вода - очевидный символ просветления, да еще заключенная в окружность краем, железным кантом, сакральная фигура отца, как первого мужчины, дающего жизнь и тело, черная от угольной пыли и мазута фигура, пришедшего из подземных коридоров, и угол дома, намекающий на лабиринт сознания.
Апостол: Спасибо, что разъяснили.
Юрист: Я не старался.
Апостол: Бросьте вы наворачивать. Что было, то было, и не нам с вами решать, где знак судьбы, где произвол желания.
Юрист: Может быть, это только версия, перенести место действия в небольшой курортный городок, на побережье Средиземного моря, ну, там пляж, песок, тень валуна, вечером карнавал и фейерверк, песчинки в складках подола, золотистые от солнца плечи, полуоторваный волан на платье, все это быстро, как в калейдоскопе, как трепетание листьев на закате, два бородатых, наглых старца, со смехом выходящих из прибоя...
Доктор: Вы поэт.
Мужчина: Он засранец. Есть же достоверность предлагаемых обстоятельств. Вы все хотите устроить по-своему. Но женщина - не марионетка.
Юрист: Я только предложил.
Апостол: Ну предложил, а теперь помолчи.(Пауза.) Еще есть мнения? (Пауза.) Стоп. Снято. Перерыв. Готовьтесь к следующему эпизоду.
(Все разбредаются по сцене, появляется продавщица, подходит к апостолу, отдает ему бутылку, юрист и доктор вполголоса говорят о чем-то.)
Хор присяжных:
Последний поворот, сестра - полынь,
беспечна ночь,
вот колокол травы.
Вот откровение. След твоей ладони.
В пустом зрачке намек на отражение, вот маятник.
Вот белая звезда - начало слова,
другая жизнь, другая остановка.
Последний разговор, сестра - полынь.
Моя дочь, впрочем, это факт не установленный, она теперь уже старуха, я умер до ее рождения, когда училась в пятом классе женской городской гимназии... Это в каком году было? Причем тут год? Не причем, а все-таки? Ну что вы перебиваете, дайте ему досказать. Эту историю все знают, он только ее и рассказывает. А вы послушайте еще раз. Вам торопиться некуда. Что верно, то верно. Знаете, это в каком-то смысле исполнение желаний, бездонная чаша Грааля, все остается впереди...От процесса к процессу... Так вот, она сбежала с акробатом, с цирковым. Кто? Я же поясняю. Да вы не переспрашивайте, он повторит еще и еще. Ну, вы меня достали. Грубиян. Идите в задницу. Он бил ее, мою девочку, принуждал ко всяким мерзостям. Да, а к каким именно? Вам интересно? Еще бы. Я тоже погулял при жизни, у меня была, одна мулатка, такая изобретательная, все бы ничего, но о нее сильно пахло мускусом и луком, не изо рта, от кожи, какой-то специфический запах. Жалко, что среди нас нет мулаток. И запахов. Ностальгия? Бросьте. Короче, я пялю эту девчонку по всем статьям, и в этот момент входит дежурный офицер. Какая пошлость. А чего вы ждали? Да, и эта история со змеем, который искусил праматерь, что-то в нее слабо верится. Скорее, она его искусила. Вы все перепутали, она искусила первого человека. Да, вот с таким хреном, до колен. Наверное первый человек ее прижал. Вы забыли, где вы находитесь. Ничего, вспомним, время есть. Времени нет. Электричества тогда, ведь еще не изобрели, и я бывало возьму свечу из подсвечника, и начинаю наяривать со скоростью курьерской тройки. Охота вам была говорить об этом? А о чем еще? Меня учить не надо, я знал где у женщины что, и как за это браться. Пространства нет. Ничего нет. Есть Ничто. Как же оно есть, если оно Ничто?
Апостол: Что есть Ничто, как не оно само и только?
Хор присяжных: Очерчивая круг, линию, изгиб, полагая бесконечность удаленности и беспредельность природы, следи за пульсом, которого нет, улыбайся синими губами, холодная жесть - земля твоя, твой дом- огонь, воздух - дыхание смерти и смрад и цветы, вода - формалин -вот стихия кружения под музыку сфер, вот открытая дверь лабиринта, встреча которой не будет конца, говори, говори, все слова повторятся, повторится молчание, перед тобой расстилает ковер бытие, это Ничто, ни ты, камень, крест деревянный, заросший полынью бугор, здравствуй невеста, вдова, сестра. Здесь тебя не обидят.
Апостол: Продолжим.
Продавщица: Эпизод первый, дубль второй.
Юрист: Я записываю, так что лучше сразу начисто.
Апостол: Как получится.
Юрист: Что-то он подобрел.
Доктор: Нейтрализовал похмельный синдром.
Мужчина: Какое похмелье, он ведь не спит.
Апостол: Две тысячи лет.
Продавщица: Нервная должность.
Кэт: Я не знаю, стоит ли об этом говорить...
Юрист: Вы же согласились, зачем теперь останавливаться.
Мужчина: Не давите на нее.
Юрист: Вы здесь постольку, поскольку.
Доктор: Все здесь постольку, поскольку.
Апостол: Базар, а не процесс. Мы конечно можем подождать...
Юрист: Я ведь хочу, как лучше.
Доктор: Гипотеза самостоятельности образов мышления находит в вашем лице подтверждение - сначала иллюзия подчинена сознанию, но лишь до какого-то предела, затем, постепенно, она начинает оказывать давление на саму личность, коррелируя психологические процессы.
Продавщица: Мой муж, водитель такси, всегда говорил об этом, и теми же словами. Как странно.
Кэт: Наверное стоит.
Мужчина: Рассуждая о стоимости поступка, ты как бы предполагаешь его последствия, не нужно, отрешись от необходимости самооценки, плыви по течению, так будет легче.
Апостол: Разумный совет.
Кэт: Мой муж, мне чудилась в нем опора, иногда, наши отношения приобретали едва заметный привкус инцеста - устойчивость и сила позволяли ему относится ко мне, как к дочери. Я, ведь была намного младше его, и он, действительно годился мне в отцы. В сексуальном смысле, в постели, его превосходство становилось агрессией, но это было так естественно... Мы были женаты больше года, я училась в университете, на третьем курсе, обычно, подходя к учебному корпусу, я снимала обручальное кольцо и прятала его в кармашек сумочки... Не знаю почему. По вечерам, трижды в неделю в одной из аудиторий проходили репетиции студенческого театра, мы репетировали пьесу, написанную нашим режиссером и руководителем студии в одном лице, она называлась... Как же она называлась?
Юрист: "Приют".
Доктор: Не говорите ерунды.
Кэт: Нет, не просто "приют", а приют кого-то... Странника, или охотника... Что символическое, о силах природы, прекрасных лесных девах, голосах из прошлого, и тому подобное. Студия постепенно разваливалась, до того ли было, и как-то оказалось так, что кроме меня на репетицию никто не пришел. Мы были вдвоем в полутемной комнате, я и автор, он говорил о магической силе театра, о предназначенности, о моем таланте и умении смотреть вглубь предметов и событий, а потом повалил меня на пол, на мутный, пахнущий мокрой тряпкой, линолеум, одной рукой прижал так, что я не могла пошевелиться, а другой расстегнул молнию на моих джинсах, сломав при этом замок, вошел в меня, забормотал и зарычал невнятно, все еще толкуя о таланте, о творческой близости, о необходимости взаимного проникновения... И проникал, и проникал, и проникал, взорвался наконец фонтаном спермы и пароксизмом страсти, испачкал мне белье и брюки. Застегнулся, закурил, и неожиданно предложил выйти за него замуж.
Мужчина: Не следовало прятать кольцо.
Доктор: Некоторым образом, вы сами спровоцировали ситуацию. Его можно понять, конечно с психологической, а не с морально-этической точки зрения.
Юрист: О какой провокации вы говорите?
Доктор: Женщина всегда способна защититься от насилия, важно уловить грань, за которую нельзя переступать, в намеках, взглядах, позах. Мужчина берет только то, что доступно, в принципе, и иногда желание нравится или просто произвести впечатление принимается им за согласие.
Мужчина: Козел похотливый.
Апостол: Ты не гони, а поищи бревно в своем глазу.
Продавщица: Вы согласились?
Кэт: На что?
Продавщица: Ну, на предложение.
Кэт: Не вполне, вернее, наполовину. Я ушла от мужа, он как-то сам все понял, по глазам, мне не хотелось врать... А этот парень, режиссер каждый день торчал, то у подъезда, то возле университета. Я переехала к нему. Денег у нас не было, мы жили в огромной пустой комнате, бывшей мастерской, которую он снимал за гроши у спившегося художника, довольно известного, впрочем. Тогда же я начала позировать, сначала хозяину мастерской, потом другим, мы покупали вино, грели его на электрической плитке и пили, и молчали, до рассвета... Сидели на полу...Однажды, в момент катастрофического безденежья, он, мой любовник предложил мне сняться в порнографическом фильме. Я согласилась, пришел мужчина с камерой, и с ним еще двое или трое, мы покурили травы и они выебали меня, сначала по очереди, а потом все разом, в рот и в задницу, а тот, который был с камерой все крутился около, снимал и снимал... Потом в комнате никого не было, кроме моей тени, меня знобило и подташнивало, я оделась и вышла на улицу, лицо и волосы намокли -видимо шел дождь, и город был таким пустынным. Тень на асфальте - то обгоняла меня, то снова пряталась за спину... Я дошла до моста - вода в низу поблескивала серо, уютно, и не выглядела студеной, потом оказалось, что она ледяная. Надо же так попасться. Меня отыскали на четвертый день, зацепили багром и вытащили, конечно вид был уже не тот, лицо распухло, руки, ногти синие, еще порвали колготки и плащ, ну в общем...
Доктор: Ваш муж, я имею в виду первый, он был на опознании?
Кэт: Да. Потом, когда вся история открылась, он как будто пытался убить этого режиссера, стрелял в него из пистолета, откуда только взялся пистолет...
Юрист: Он был романтиком и человеком с принципами.
Апостол: И что-то там писал?
Юрист: Дневник. Тюремный дневник.
Доктор: Так его посадили?
Юрист: А вы думали?
Кэт: Осталась пленка. Этот фильм. Порнуха. Хотите посмотреть?
Апостол: Не нужно, я видел. Снято средне. На любителя. В любом случае, давайте прервемся. Камера стоп. Перерыв.
(Все расходятся по сцене, переговариваются.)
Хор присяжных: Молчание - знак согласия с собою. То-то вы рта не закрываете... Бывает мнится самостоятельность, отдельность песчинки, помещенной в глубь бархана, в самом центре бескрайней пустыни, но для путника, идущего своей дорогой каждая горсть песка повторяет другую, поднятую в пригоршне в другом месте и в другое время. А вот еще плотские желания... И этот акробат, он был человеком порочным по своей природе. Ерунду вы говорите. Природа человека вообще порочна. Теперь несложно рассудить. Или непорочна в принципе. Вы имеете в виду прецедент евангельского зачатия? Мне кажется, что вся эта история не более, чем анекдот, сметливая девица из неблагополучной семьи и доверчивый мастеровой... Видения, сны... Он не дурак был выпить, вероятно. И что же, две тысячи лет вся история человечества держалась на скабрезной шутке? Бесконечность скольжения по поверхности сферы полагает две тысячи лет мгновением. Не надо набивать себе цену. Она вообще пошевелиться не могла, тогда один поручик нашего полка, я вам про него рассказывал, придумал то, что впоследствии назвали "качелями"... Эти переезды из города в город, она совсем похудела, днем продавала билеты в кассе, а после представления мела опилки на манеже, а он издевался над ней, обзывал... Я не могу этого повторить. Есть что-то невозможное для вас?
Апостол: Что есть возможность, как не инвертированная действительность?
Хор присяжных: В протяженности парков и дней, в нити прибоя, в небесных часах, четыре зверя, четыре знака - белый лев и парящий орел, дракон, извергающий пламя и кроткий единорог, что приснилось тебе, сестра, что татуировано на веках твоих - лотос или полынь? Меня беспокоит ограниченность нашего круга. Где остальные? А разве кто то остался? Какой смысл вы вкладываете в это понятие? Смысл? Кто говорит о смысле. Неуловимы пути провидения. Бытие - лишь инкарнация. Даже ваше возвышенное существование, несмотря на всю эту бестелесность... Вы предназначены к исполнению процесса, и какое вам дело до остальных?
Продавщица: Ну хорошо, разгневанный Зевс рассек человека на две половинки, каждая из которых стала жить с тех пор сама по себе...
Юрист: Но эти части были различными.
Продавщица: Да, одна из них имела грудь, но не имела члена.
Юрист: И наоборот.
Мужчина: Так что они получили прекрасную возможность иметь друг друга.
Доктор: Не следует воспринимать миф буквально. Он есть сама история, независимо от того, знаете вы об этом или нет.
Апостол: И чем меньше вы знаете, тем больше от вас шуму. Давит вот здесь, в затылке.
Юрист: Удел судящего, от Прокуратора Иудеи до поморского шамана.
Продавщица: И соединенные оргазмом тела вынуждены разрываться опять и опять. Но это касается лишь гетеросексуальной связи. Две женщины, положим, могут оставаться вместе так долго, как им заблагорассудится.
Мужчина: И Зевс не в силах им помешать.
Апостол: Ваш Зевс, вообще полное дерьмо. Паяц. Фокусник, ни хрена не секущий во вселенском единстве мировой души. О нем и вспоминать не стоит.
Кэт: А о чем нужно вспоминать?
Апостол: Не ловите меня на словах.
Кэт: Нет, нет, я серьезно.
Продавщица: Эпизод первый, дубль третий.
(Пауза.)
Апостол: Ну?
Доктор: Это непросто.
Юрист: Но необходимо.
Продавщица: Мне, например, интересно все, что вы говорите, я сама такая неопытная...
Кэт: Я была беременна, на шестом примерно месяце, я помню хорошо, живот тянул вниз, давил на позвоночник, на крестец, постоянный токсикоз и аллергия на все. На пыль, на запах жира, на солнечный свет, на тараканов, которых в нашем доме было предостаточно, мы пытались их травить, но яд для насекомых вызывал еще более сильную аллергию. Я почти не могла двигаться, целыми днями сидела в старом кресле, завернувшись в плед и рассматривала рисунок на обоях, пока не начинало тошнить. Муж не работал - у них в доках произошло сокращение производства - заказов не было, в общем что-то вроде неоплачиваемого отпуска... Его приглашал давний приятель, из другого города, обещал помощь, хороший заработок, но не было денег на переезд. Нет, ну конечно, мы не бедствовали, и все-таки... Тогда я написала отцу. Я не виделась с ним с того времени, как ушла из дому, потом оказалось, что все эти годы, он разыскивал меня... Отец приехал через неделю. Сам. Как только получил письмо. Привез кучу денег и наследственные документы на дом матери, который теперь принадлежал мне. Я и не надеялась. Все-таки он любил меня. На самом деле, он не был мне родным отцом, они с мамой поженились, когда мне было уже двенадцать... И после ее смерти... Вы понимаете... Мы остались вдвоем... И жили, ну, как мужчина с женщиной. Очень часто... Он был требователен, заставлял меня делать это три-четыре раза в день, и еще ночью, я уставала, и у меня постоянно болел низ живота... И в школе... В общем, он запрещал мне встречаться с мальчиками моего возраста, не давал денег...
Юрист: Довольно мрачная картина, но главное, мне кажется, здесь не скатиться к мелодраме.
Доктор: Детская психика очень страдает от подобных впечатлений, но с годами все проходит...
Продавщица: Это вам кажется.
Доктор: Я говорю в общем.
Апостол: Да здесь вполне конкретная история. В задницу твои обобщения.
Кэт: Мужа не было дома, мы поговорили, он спросил, как я живу, и знает ли муж о наших отношениях. Я ответила, что нет, хотя это была не совсем правда.
Юрист: Он просил вас о чем-нибудь?
Кэт: Да. Вернуться.
Юрист: К нему?
Кэт: Да.
Юрист: А вы?
Кэт: Я отказалась. Он видимо увидел что-то в моих глазах, ненависть, или отвращение, не знаю, что-то, что невозможно было спрятать. Мы с мужем решили переезжать, но у меня случились преждевременные роды. Сначала началось сильное кровотечение, отнялись ноги, по дороге в клинику, я потеряла сознание, а очнулась на гинекологическом столе...Меня как будто вывернуло на изнанку... Все раны, все рубцы, которые я носила внутри, выставлены были теперь на свет. Я вылезала сама из себя через узкую щель и захлебывалась воздухом, и давилась кровью. Орала и не слышала крика. Так страшно, боже мой, так страшно. И в тот момент, когда рухнули стены и время остановилось, я умерла и родилась на свет.
Мужчина: Твоя душа переселилась в дочь.
Апостол: Ну, это домыслы, вольное толкование.
Кэт: Не знаю. (Пауза.) Нам нужно перестать.
Апостол: Если бы мы могли.
Кэт: Я не хочу.
Апостол: От вас тут, тем более ничего не зависит. Две тысячи лет. Две тысячи лет непрерывно... И сколько еще впереди. Не рай и не ад. Где-то здесь посредине... Полотно бытия ткется из нитей слов. Это и есть жизнь. Это и есть смерть. Человек, женщина, Бог.
Хор присяжных:
Сумерки будут тенью рассвета,
солнце стечет по стеклу, удалится,
красная пыль пирамид никогда не осядет
будут сверкать сквозь нее
семь небес,
семь цветов,
повторяй свое имя, сестра.
Кэт: Кэт.
Апостол: Громче.
Кэт: Екатерина, Катаржина, Кати...
ЗАНАВЕС.