Оставлять записки и прощаться было не в его стиле. Он уходил, уходил молча, ни с кем не прощаясь. Он не боялся уходить в ночь, несмотря на то, что уличное освещение по странным причинам не функционировало. Его также не пугали детские рассказы о оборотнях и вампирах, и взрослые нравоучения о возросшей преступности. Все было просто, наступила ПОРА, его ПОРА. По этому диллемы: идти или нет, у него не могло быть просто по определению. Он не строил себе планов на будущее, искренне считая себя случайным гостем в этом теплом, но почему-то не уютном месте. Ему чего-то не хватало, словно курильщику, у которого кончились сигареты, и которому с каждым часом становилось все труднее терпеть воздержание. Этот зуд неудолетворенности не давал ему покоя. Он словно звал его куда-то, будто ритм давно знакомой и любимой мелодии.
Вещей он с собой не брал, потому, как не знал, куда точно он идет. Он знал только то, что обязательно вернется…
Фокус с возвращением он проделывал уже не раз, оттачивая с каждым разом свое мастерство в разбивании очередного будильника об стену.