I. Забытые романы
II. Женщина в XVIII-м веке
III. «Роза»
IV. Влечение и власть
V. Кроме любви
VI. Литературный контекст
I. Забытые романы
Вы держите в руках забытый роман о любви и власти придуманной женщины, написанный женщиной настоящей, но тоже забытой.
Специалисты по французской литературе XVIII-го века называют несколько причин, по которым процветавшие в ту эпоху писательницы были стерты из памяти последующих поколений: «принятая тогда манера называть и подписывать произведения; проблематичное социальное положение женщин в течение XVIII-го и особенно в начале XIX-го столетия, когда сформировался литературный канон, их исключивший; неоднозначный статус и причудливые законы самого жанра романа в то время, когда они писали, – все это настолько затемнило женщин-авторов, что сегодня трудно, а порой и невозможно, установить их полные имена» (Stewart 15) .
Подобное забвение постигло роман «Юлия, или как я спасла свою розу» (1807) графини Фелиситэ де Шуазель-Мёз. Автор предисловия к изданию 1882 года, П.-Л. Жакоб, свидетельствует уже тогда о почти полном отсутствии биографической информации об авторе романа. Действительно, наиболее подробное упоминание о писательнице, найденное в общепринятом биографическом словаре ограничивается фразой «французская романистка начала XIX-го века» и перечислением некоторых ее романов. По словам Жакоба, роман имел несомненный успех: первое издание было быстро раскуплено, а его копии в читальных залах зачитывались до дыр. Цензура периода Империи закрывала глаза на роман, но во время Реставрации он попал в список запрещенной литературы, подлежащей уничтожению. Одно из изданий «Юлии» было сожжено полицией в 1827 году.
Мне известно о существовании следующих изданий романа: два гамбургских 1807 и 1821 года, брюссельское 1882 года, английский перевод Дороти Албертин, изданный в Лондоне в 1970 году и самое недавнее парижское издание 1993 года в сборнике «Эротизм в XIX-м веке» на волне возрождающегося интереса к авторам, обойденным каноном.
Составитель сборника, Саран Александриан, сообщает в предисловии некоторые подробности о романе и его авторе. «Юлия, или как я спасла свою розу» был вторым произведением графини, и у начинающей писательницы возникли затруднения. На помощь пришел некий Балиссон де Ружмонт, дилетант, подвизающийся в легкой литературе, который, в свою очередь, обратился к знакомой писательнице Мадам Гюийо. Таким образом, «можно утверждать, что роман был написан двумя женщинами и откорректирован мужчиной» (113). По словам Александриана, роман выдержал четыре издания в течение нескольких лет после своего появление, а в целом, творчество Шуазель-Мёз составляют двадцать один роман и сборник сказок.
Для перевода я располагала фотокопией с издания 1882 года из частной коллекции.
II. Женщина в XVIII-м веке
Современный читатель, незнакомый с историческим контекстом, воспримет роман исключительно как легкое эротическое чтиво и пропустит немало интересного. Данная рубрика, основанная на книге Джеймса Макмиллана, призвана воссоздать некоторым образом «дух времени», которым дышала автор романа графиня де Шуазель-Мёз.
В вопросе о месте женщины в обществе XVIII-е столетие колебалось между двумя противоположными тенденциями. С одной стороны, эпоха Просвещения унаследовала многовековое женоненавистничество, в свете которого со времен Аристотеля и Платона женщину представляли как опасное существо, управляемое алчной маткой. Медицина XVIII-го века подтверждала с «научной» точки зрения стереотип женщины как слабого, эмоционального и пассивного существа. Большинство философов-просветителей не вдавались в подробности женского вопроса, а те, кто это делал, подобно Руссо, предписывали женщинам традиционную роль жены и матери. Согласно представлениям и обычаям времени, девочка, даже из богатого семейства, имела две жизненных перспективы: ранний брак или женский монастырь. Надо признать, однако, что в высшем обществе допускалась женская сексуальная свобода, коль скоро соблюдались приличия.
С другой стороны, самосознание женщин и их роль в обществе настолько возросли по сравнению с прошлым, что XVIII-ый век в этом смысле иногда называли женским веком. Лучшие умы эпохи собирались в литературных и философических салонах, организованных образованными женщинами, среди которых Жули де Леспинас, Мария-Шарлотта де Буффлер, Мария-Тереза Жоффрэн, София Кондорсе и многие другие. Софи Арно прославилась как самое знаменитое сопрано своего времени, Адриен Лекуврэр и Жанна-Франсуаза Кино – как замечательные актрисы. Эмилия де Шатле, переводчица Ньютона, занималась наукой. Художница Элизабет Виже-Лебрэн стала первой женщиной, принятой в Королевскую Академию Живописи во Франции. Из длинного списка писательниц назовем нескольких: Франсуаза де Графини, Клодина-Александрина де Тансен, Анна-Луиза Эли де Бомонт, Мария-Жанна Риккобони, Мадам Лепрэнс Ле Бомонт, Клер де Дюрас, Жермена де Сталь. К концу века женщины открыто стали заниматься политикой. Пожалуй, самый яркий пример – Жанна-Мария Роланд, одна из предводителей партии жирондистов, и Олимпия де Гуж, добивавшаяся эгалитарных реформ (обе казнены на гильотине).
Во время Революции 1789-1794 годов женщины, как рабочего, так и привилегированного класса, с равной готовностью воспользовались возможностью выразить свое мнение. На первом году Революции женщины самого разного социального происхождения обращались с ходатайствами к королю, поднимая вопросы от цен на хлеб до женского образования и права на развод. Наиболее памятное женское восстание – поход на Версаль 5-ого октября 1789 года – насчитывало приблизительно шесть тысяч участниц и более походило на организованное движение, чем на обычный бунт. Женщины имели свои политические клубы, посещали Национальное собрание и занимались журнализмом. Особенно памятна «Декларация прав женщины и гражданки» (1791), написанная Олимпией де Гуж.
Однако, новый революционный мир с его «Декларацией прав человека и гражданина» и лозунгом «Свобода, равенство, братство» не был рассчитан на прекрасный пол. «Всеобщее» избирательное право, провозглашенное в 1792-ом году, не распространялось на женщин, определенных как «пассивные граждане». Революционеры заимствовали риторику философов-просветителей с незначительными изменениями: главная женская обязанность заключалась в том, чтобы воспитывать патриотизм в детях и скрашивать будни революционного мужа. К 1793-му году женские клубы были запрещены, а к 1795-му женщины потеряли право присутствовать на политических собраниях.
Гражданский Кодекс Наполеона (1804) еще больше урезал некоторые преимущества, полученные женщинами в годы революции. Стало сложнее получить развод; замужняя женщина имела статус несовершеннолетней под опекой мужа; женщина не считалась юридическим лицом и поэтому не могла подавать в суд, выступать свидетелем или наниматься на работу без согласия мужа. Более того, наполеоновский Кодекс легализовал сексуальную дискриминацию: неверной жене не только грозило два года тюрьмы, но муж мог законно убить ее, застав на месте преступления, – для мужчин подобных наказаний не предусматривалось.
Несмотря на сопротивление ранних феминисток, французское общество, уставшее от нестабильности, тяготело к более консервативной модели семьи, и разделение полов на общественную мужскую и частную женскую сферы закрепилось на весь остаток XIX-го века.
Подобно революции, отвернувшейся от женщин, Фелиситэ де Шуазель-Мёз исключает революцию из своей женской утопии. Если принять год первого издания романа за время написания героиней своих мемуаров (а роман представлен как мемуары Юлии), то, как следует из текста, в 1807 году ей тридцать лет. Юлия впервые прибывает в Париж в шестнадцать лет, т.е. в 1793 году, и ведет жизнь богатой аристократки так, как будто революция с ее конфискацией имущества, гильотиной и изгнанием не имела места.
III. «Роза»
Во французской литературной традиции сравнение юной девушки с розой может пониматься в более узком смысле, чем тот, к которому привык русский читатель, а именно: роза является метафорой девственности. Вопреки названию романа, «спасение розы» оказывается предлогом для исследования женской сексуальности, а по мере чтения возникает сомнение, действительно ли суть дела в девственности или читателя просто дурачат.
Итак, в четырнадцать лет главная героиня, необыкновенно красивая, талантливая и кокетливая девочка, уже предрасположена к любви. Как и полагается, ее оставляют в полном невежестве относительно половых отношений, что не застраховывает ее от влюбленности. Повинуясь «естественному влечению, сближающему мужчин и женщин» (I.-7), молодая Юлия непринужденно наслаждается первым любовным свиданием:
«О, какой поцелуй! Никогда в жизни я не забуду его – самый первый и самый прекрасный! Сладострастие опьянило меня. […] С каждой минутой его поцелуи становились все горячей, а те, что я ему возвращала, были не менее страстными. Я думаю, что отдала бы тогда то, чего многие любовники не могли добиться от меня с тех пор […]» (I.-7)
В отличие от привычных сюжетов XVIII-го и XIX-го веков, героиня Шуазель-Мёз – не жертва, преследуемая мужчиной или страдающая от собственных «преступных» желаний. Напротив, она охотно участвует в любовной игре и получает удовольствие. То, что Юлия не имеет никакого опыта или знаний в любовной науке, подразумевает, что ее поведение заложено природой и женская сексуальность так же естественна, как и мужская.
Пока Юлия предается восторгам первой любви, ее возлюбленный Адольф, тронутый невинностью девушки, просвещает ее относительно существующего в обществе двойного мерила нравственности:
«[…] из всех страстей любовь, несомненно, приносит нам самые ощутимые и бурные наслаждения, но, по странному предрассудку, только мужчины пользуются привилегией предаваться ей, не теряя своей репутации». (I.-10)
После чего, прибегая к пока еще непонятным для девочки перифразам, Адольф советует ей сохранить девственность, так как с ее потерей, героиня утратит свою власть над мужчинами и, в свою очередь, попадет в зависимость от них. Девственность становится тайным оружием Юлии в любовных интригах, хотя первое время она и не знает точного значения слова. Отказывая мужчинам в «последней уступке/милости», она растравляет их желание и управляет ими. Кроме того, когда Юлия берет нового возлюбленного, предыдущий неспособен погубить ее репутацию, поскольку не обладал ею (это истинно лишь в пределах романа: на практике репутацию женщины с тем же успехом можно было погубить клеветой).
Очевидно, что в своем поведении Юлия отличается от традиционного персонажа «добродетельной» девственницы. Она напоминает, скорее, маркизу де Мертэй (персонаж известного романа Лакло «Опасные связи»), которая изобрела систему, позволявшую ей удовлетворять свои желания, не попадая в зависимость от любовников.
Несмотря на то, что система Юлии якобы держится на «розе», само достоинство, придаваемое в обществе девственности, неоднократно вышучивается, как, например, в эпизоде помолвки. В то время как Юлия помолвлена с Бэльградом, ее убитый горем поклонник Октав пытается покончить с собой. Юлия желала бы вернуть Октава к жизни, подарив ему «розу», но сталкивается с дилеммой: с одной стороны, она считает себя свободной до брака, но, с другой, ее девственность принадлежит будущему мужу. Невероятно, но героиня находит формально добродетельное решение головоломки, то есть соблазнить жениха до свадьбы, чтобы ему досталась «роза», после чего удовлетворить любовника, не будучи замужем. В таких обстоятельствах девственность (или ее симуляция?) представляется чистой условностью и никак не моральной ценностью.
Если система Юлии не оказывается на поверку предписанием целомудрия, должен ли читатель принимать за чистую монету то, что залог ее успеха в девственности, а если нет, то в чем же? – Замечательно, что преуспевающая героиня соединяет в себе женственность и мужественность. Автор наделяет ее в изобилии так называемыми «женскими» свойствами: красотой, изяществом, эмоциональностью, остроумием, скрытностью и хитростью. В то же время, Юлии не чужды такие качества, традиционно приписываемые мужчинам, как сила, упорство, присутствие духа, непостоянство и особенно жажда власти:
«[…] поразмыслив о том, что [эта система дала] бы мне абсолютную власть над полом, считавшим себя хозяином моего собственного, я больше не сомневалась. Еще более властная, чем нежная, я принесла в жертву само сладострастие ради удовольствия повелевать, и я сделала правильно». (I.-31)
Таким образом, символика «розы» как средства к женскому преуспеванию может толковаться шире, чем кажется на первый взгляд из названия романа: героиня добивается успеха не столько благодаря своему физиологическому состоянию, сколько благодаря уникальному характеру-гермафродиту.
IV. Влечение и власть
Роман «Как я спасла свою розу» – это фантазия о сексуальной свободе и о власти, вкус которых на короткое время дала почувствовать женщинам революция. Главная героиня изобретает для себя роль уникальной властной женщины, что ведет к смещению принятой в то время нормы женского и мужского поведения. По мере развития карьеры Юлии это смещение становится все более значительным.
Со своим первым возлюбленным Адольфом Юлия – юная девушка, как и полагается, ничего не знающая о любви, и от падения ее спасает только чудо.
Второй поклонник Сэнт-Альбэн, мужчина в возрасте ее отца, прибегает к физической силе, чтобы добиться желаемого, – тоже вполне привычный литературный образ женщины-жертвы, но Юлия сопротивляется, и к концу любовной связи мужчина оказывается в психологической зависимости от девушки.
Третья победа героини – женоненавистник Прэкур, который влюбляется в нее до такой степени, что делает предложение. Однако Юлия избегает нежелательного брака, что и в романах, и в жизнях XVIII-го века случалось уже реже, чем прежде описанные ситуации.
Следующее любовное приключение начинается с эпизода, отмеченного полной перестановкой «женской» и «мужской» ролей: подруга Юлии, пораженная красотой молодого Камия, добивается знакомства – недопустимое поведение для женщины, тем более что сцена происходит в лесу.
Пятый любовник, Альберти, оказывается кастратом – трудно придумать более радикальный символ утраты мужественности.
В последующей интриге у Юлии два воздыхателя одновременно. В любовной борьбе с одним из кандидатов, Августом, Юлия, защищаясь, кусает его, и кровоточит мужчина, а не девственница, как «положено».
Во время помолвки, по причинам, объясненным в предыдущей рубрике, Юлия пытается соблазнить своего жениха Бэльграда, а тот оказывает сопротивление – зеркальное отражение обычной динамики ухаживания.
Далее, застенчивый Октав делает попытку самоубийства после того, как на свидании с Юлией утратил эрекцию в критический момент. Потеря «мужественности» приводит молодого человека к смерти подобно тому, как во многих сюжетах потеря женской добродетели ведет к смерти героини.
Наконец, последнее описанное в деталях приключение – любовный треугольник с ловеласом и лесбиянкой. Само собой разумеется, Юлия порабощает обоих, в совершенстве дозируя манипуляцию и соблазнение. В отношениях с Каролиной Юлия, хотя и является объектом желания (традиционно «женский» элемент), но, тем не менее, главенствует над возлюбленной (традиционно «мужской» элемент).
В вышеописанной карьере девственность – постоянная величина и как таковая не представляет большого интереса. Развитие же героини выражается в приобретении сексуального опыта и возрастающей властности по отношению к партнерам. Она усваивает «мужские» качества, не утрачивая женственности, а, скорее, перерождаясь в женщину некого нового типа.
Несмотря на вышеописанное развитие героини, самая повторяемость сюжета создает чувство ограниченности. Действительно, Юлия эмансипировала только на индивидуальном уровне в пределах любовной пары. Ее вскользь упомянутое образование состоит из навыков в живописи, танце и пении, да и они упоминаются не как самоцель, а как инструменты соблазнения. Читателю неизвестно, что прочитала Юлия за свои тридцать лет, кроме одной порнографической книги и писем. Будучи богатой наследницей, она не думает о деньгах и еще меньше того – о каком бы то ни было труде. Никаких интересов, никакой деятельности, никаких амбиций, выходящих за пределы гедонистического существования, если бы не намек на теперешнюю жизнь Юлии в начале и в конце романа:
«В тридцать лет я удалилась от этого полного прелестей общества […] Теперь я живу в уединении и постигаю искусство скрашивать его: у меня есть друзья, я устраиваю чужие судьбы, я занимаюсь серьезными делами». (I.-1)
«Поскольку я не могу истратить более половины своих доходов, не совершая необычайных безрассудств, я использую другую, чтобы устраивать чужое счастье, и именно тогда благословляю свое богатство». (II.-53)
Очевидно, Юлия занимается благотворительностью. Кроме того, можно домыслить, что под «серьезными делами» подразумевается чтение или управление имением. Однако эта сторона ее жизни остается за рамками романа.
V. Кроме любви
Мемуары Юлии рассказывают не только о ее небывалой судьбе, но и о жизненном опыте других женщин, хотя этот опыт ограничен частной сферой, как чаще всего это и было в действительности. Рассказчица затрагивает многие вопросы, касающиеся женщин и семьи: старение, ревность и недостаток солидарности между женщинами, женоненавистничество, кровосмешение, проституция, положение матерей-одиночек, незаконнорожденные дети, насилие и порнография.
Наибольшее внимание уделяется проблеме неудачных браков, разнообразно представленных в романе. Родители самой Юлии оказываются несовместимыми: красавец-охотник за приданым и непривлекательная женщина, склонная к монастырской жизни. Гармоничное замужество Розы, тети Юлии, прерывается смертью мужа прежде, чем автор успевает рассказать, как супруги достигали гармонии. В одном браке муж внешне почитает жену, чтобы легче ее обманывать, в другом – муж становится посмешищем из-за неверностей ловкой жены, в третьем – наблюдатели сбиваются со счета, кто из супругов изменил другому большее число раз и тому подобное. Сама Юлия помолвлена с совершенством в мужском обличии и вот-вот вступит в счастливый брак, но жениха убивают в ночь перед свадьбой. Реальная причина всех этих печальных обстоятельств, скорее всего, в том, что Шуазель-Мёз не может представить себе благополучного брака.
Вместо этого, ее героини процветают в своего рода небиологической матриархальной семье. Свободная от отеческого и супружеского контроля, Юлия проводит жизнь с любящей и не особенно проницательной тетушкой. Ее подруга Сэлин тоже живет под покровительством пожилой родственницы. Еще в одном эпизоде тетя Юлии берет под опеку на некоторое время молодую женщину Мэлани. Наконец, по завершении любовной карьеры незамужняя и финансово независимая Юлия оседает в своем поместье в кругу друзей, становясь таким образом сама главой небольшого общества. Сознательно или нет, писательница изображает такую модель семьи как альтернативу дискредитировавшему себя институту брака.
Тогда как на уровне сюжета роман затрагивает конкретные проблемы, близкие женскому сердцу, на языковом уровне он размывает сложившийся словарь, описывающий женщину. Эта техника была проанализирована Джоаной Стюарт, по мнению которой, в женском романе XVIII-го века, несмотря на его тематическую ограниченность, содержался скрытый протест. Этот протест выражается в смещении привычного значения слов, описывающих женщину: «Создавая для себя лингвистическое пространство, одновременно они [женщины-авторы] пытались создать и свою социальную нишу через косвенные или непосредственные отзывы об институтах и традициях, оказывавших наибольшее влияние на жизнь женщины» (11).
Так, Шуазель-Мёз использует принятые термины «добродетель», «благопристойность», «репутация», но вкладывает в них новое значение. Например, она развенчивает женскую добродетель как предубеждение, запрещающее женщинам естественные чувства:
«Добродетель запрещает быть счастливым! Какая ложная мысль […] Добродетель заключается в том, чтобы творить добро и приносить счастье другим, а вовсе не подвергать их невыносимым лишениям. Неужели тот, кто дал нам сердце, чтобы любить, несправедлив до такой степени, чтобы запретить нам любовь? […] Неужели Всевышний создал подобные наслаждения и сделал их доступными нам только для того, чтобы предать нас неотразимым искушениям? Разве бы пожелал он придать пороку такие обворожительные черты и сделать нас преступными?» (I.-16, 17)
Подобным образом требуемые от женщин «благопристойность» и «скромность» становятся в романе синонимами «утонченного кокетства», а «репутация» превращается в искусное исполнение условностей.
VI. Литературный контекст
Еще более интересный смысл романа проявляется, если поместить его в контекст современной ему литературы. Очень возможно, что «Юлия, или как я спасла свою розу» написана в диалоге с романом Жан-Жака Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (1761), одним из наиболее влиятельных произведений второй половины XVIII-го века. Во-первых, обращает на себя внимание сходство названий. Во-вторых, эпиграф к роману Шуазель-Мёз «Мать запретит своей дочери читать сие» несколько пародирует предисловие Руссо к «Новой Элоизе», предупреждающее:
«Невинная девица не читает романов, а я дал настоящему роману достаточно ясное название, чтобы, открыв его, читатель знал, чего ожидать. Та, кто, вопреки названию, осмелится прочитать хотя бы страницу, – погублена […]»
В-третьих, оба автора ставят своей целью изобразить жизнь положительного, в их глазах, женского персонажа. На этом сходство заканчивается и начинается противопоставление. Несмотря на любовную связь до брака, Юлия Руссо выполняет долг послушной дочери, преданной жены и любящей матери. Она смертельно заболевает, спасая своего ребенка из воды. Из посмертной записки выясняется, что Юлия Руссо по-прежнему любит своего первого возлюбленного и приветствует смерть, препятствующую ее новому падению. Что же касается героини Шуазель-Мёз, не будучи ни дочерью, ни женой, ни матерью, ее уникальная Юлия тянется к удовольствию и власти, в которых отказано женщинам. В отличие от «Новой Элоизы», ее жизнь не заканчивается вместе с романом. Следуя его логике, читатель может легко предвидеть, что наша Юлия будет жить «долго и счастливо до глубокой старости».
В более широком смысле, можно представить себе текст Шуазель-Мез как молодого наследника минувшего XVIII-го столетия. Как водится, наследник смотрит на своего прародителя с долей иронии и на первой же странице спешит отмежеваться от сентиментальных авторов:
«Любой другой, начиная свою историю, скажет Вам, что она возродит глубокие страдания и разбередит незажившие раны, потому как, существует ли в природе человек, который не считал бы себя несчастным? Каждый смертный воображает, будто он один исчерпал все превратности судьбы. Если бы мне было на что жаловаться подобным образом, […] я […] не преминула бы предупредить о том, что Вы прольете столько слез, что потом год не сможете плакать. Но, увы, у меня нет такого преимущества […]» (I.-1)
Комический эффект также создают описания Юлией собственных прелестей, не замедляющийся ритм ее альковных подвигов и утрирование любовной риторики. Автор как будто играет с жанром романа – каким он стал в ходе XVIII-го века – с его эпистолярной структурой, его возрастающим культом чувствительности, его набором тем и пристальным вниманием к женскому персонажу.
Заключение
Фелиситэ де Шуазель-Мёз принадлежит тому времени, многие писательницы которого по тем или иным причинам были позже вытеснены из литературного канона и забыты. Поэтому, читая ее роман сегодня, мы должны оценить его, по крайней мере, как редкость, но не только. Помещенное в должный исторический и литературный контекст, это развлекательное произведение представляет собой нечто больше, чем развлечение. В нем писательница преодолевает современный ей стереотип женщины, изобретая необыкновенную эмансипированную героиню; затрагивает важные социальные вопросы и, наконец, имеет смелость написать либертинский роман. Либертинский – в обоих значениях слова: «вольный в своих нравах» и «свободомыслящий».
Избранная библиография
Choiseul-Meuse, Félicité, Julie, ou j’ai sauvé ma rose, 1882
Alexandrian, Sarane, L'erotisme au XIXe siecle, Paris, 1993
Nouvelle biographie générale depuis les temps les plus reculés jusqu'à nos jours, avec les renseignements bibliographiques, avec les renseignements bibliographiques et l'indication des sources a consulter; publiée par mm. Firmin Didot frères, sous la direction de m. le dr. Hoefer... , Paris, 1853-1866
Rousseau, Jean-Jacques, Julie ou La nouvelle Héloïse : lettres de deux amants habitants d'une petite ville au pied des Alpes / recueillies et publ. par Jean-Jacques Rousseau, Num. BNF de l'éd. de Paris: Bibliopolis, 1998-1999. Reprod. de l'éd. de Paris: Garnier, 1988
Hunt, Lynn, The Family Romance of the French Revolution, University of California Press, 1992
McMillan, James F., France and Women 1789-1914: Gender, Society and Politics; London, 2002
Miller, Nancy, The Heroine’s Text: Reading in the French and English Novel 1722-1782, 1980
Stewart, Joan, Gynographs: French Novels by Women of the Late Eighteenth Century, 1993