Роман-сценарий Время цветения кипарисов

 

Мария Виргинская



ВРЕМЯ ЦВЕТЕНИЯ КИПАРИСОВ

Роман-сценарий

Автор «Времени цветения…» никогда не был в Аргентине и даже не смотрит аргентинские телесериалы. Все, что я знаю об этой стране, я знаю от людей, ее посетивших, и от лиц, чьи родственники там проживают. Географические, топографические и другие «привязки к местности» не были важны для меня, равно как и координаты Селения, заброшенного мной в глубину горного лесного массива Крыма. « Время цветения…” не туристический справочник, это хроника человеческих отношений.


Ранним февральским утром, теплым и солнечным в Южном полушарии, Дон Гато, импозантный сорокалетний мужчина с усиками, сидел за компьютером в своем кабинете. Кабинет обставлен был по-спартански, что вполне соответствовало натуре хозяина, неприхотливого в быту трудоголика. Ощущение внутреннего комфорта Дон Гато получал от созерцания сада за широким и высоким окном. Точнее не сада в прямом смысле слова, а уголка дикой природы, где буйно произрастали деревья и цветы разных видов. Сад был неухоженным, даже на подъездную дорожку вылезла трава, но таким он и нравился Дону Гато, потому что напоминал садик его детства у бабушки и дедушки в Балаклаве. Фотография этого садика, сильно увеличенная и отретушированная, составляла единственное украшение кабинета.
Дон Гато, он же Константин Дементьев или попросту Кот, был представителем среднего класса, средней руки предпринимателем с перспективами быстрого дальнейшего роста. Лицо его, фигура, движения - все свидетельствовало о том, что Дон Гато полон энергии, планов и решимости претворить эти планы в жизнь, хотя и не прочь порой дать себе передышку - расслабиться и оторваться как следует в лучших традициях славянской души. Однако душу свою Дон Гато в узде держал крепко, а по природе своей не был склонен к загулам.
Дон Гато просматривал почту, когда на экране компьютера возникли загадочные слова: «Пришло время цветения кипарисов». Это было так неожиданно, что Дон Гато замер, сморгнул и ощупью потянулся за сигаретами. Бросил взгляд на фотографию и увидал за ней горный крымский лес, уходящий под небеса.
Дон Гато встал и с решимостью обреченного подошел к окну. За окном, на подъездной дорожке, его восемнадцатилетний сын Митя выяснял отношения с очередной подругой, крашеной полноватой блондинкой. Блондинка настроена была агрессивно, Митя же оставался спокоен, даже надменен. Он стоял перед девицей, скрестив руки на груди и выпятив подбородок, высокий, худой, с забранными в хвостик длинными черными волосами.
- Митя! - позвал Кот. - Иди сюда!
- Сейчас! - не оборачиваясь, пообещал Митя.
- Сейчас! - возвысил Кот голос. - Ты мне нужен!
- Ну, все, подруга, закончили! - прервал Митя поток блондинкиных «Нет, ну, почему?! Объясни!» - Меня ждут отец, завтрак и новые интересные приключения. Тебя, думаю, тоже.
И, развернувшись спиной к раздраженной девице, Митя заспешил к дому.
- Ну и катись, придурок! - заорала девица вслед. - Дон Гато младший! Котяра!
Фразу на экране компьютера Митя увидел сразу, едва вошел.
- Что это значит? - взволнованно спросил он. - Нам угрожают? На нас кто-то наехал?
Кот стоял спиной к нему и глядел в сад, но словно бы вспять - в горы за садом на фотографии.
- Отец! - еще больше напрягся Митя. - Ты можешь объяснить…
- Это значит, - не оборачиваясь, объяснил Кот, - что нам пора ехать. Я обещал твоей матери.
- А яснее нельзя?
- Я обещал твоей матери, что привезу тебя на ее могилу.
- Ты это серьезно?! - не поверил Митя своим ушам. - Как это привезешь? Я что, чемодан без ручки?! И когда это ты успел чего-то наобещать?! Моя мать умерла…
- Твоя мать умерла при родах.
- Ты при этом присутствовал? Принимал последний вздох, прости за кощунство?!
- Прекрати!
- Я не могу прекратить! Я взрослый человек, у меня своя жизнь, планы!
- Весело провести день рождения! - желчно подсказал Кот.
- И это тоже! Я так ждал дня рождения, а ты решил, что лучше всего мне провести его на кладбище! Здорово!
- На могиле твоей матери, - жестко уточнил Кот.
- Я ее не знал! Вообще! Никогда не видел!
- Видел. В тот миг, когда она дала тебе жизнь. Ценой своей жизни.
- Я в этом не виноват! Я не просил меня рожать! Я, может, и не то сейчас несу сгоряча, но, отец… Я не хочу, не согласен отвечать за твои обеты, клятвы и прочее! Завтра окажется, что ты меня обручил с кем-нибудь еще до моего рождения, и что я, должен буду все бросить и жениться на твоей избраннице?! Так?! Ты согласен, что я рассуждаю здраво?!
- Нет! - рявкнул Кот.
У него, как и у сына, сдавали нервы, но он сдерживал себя, что сил есть.
- Не понимаю причин, по которым ты не хочешь поехать в Крым. Из принципа? Или в связи с именинной фиестой?
- И то, и другое! Восемнадцать лет все-таки! - уже примирительней заговорил Митя. - Я заранее пригласил друзей.
- Ты успеешь отметить свой день рождения. Оформление бумаг займет какое-то время…
- А на сколько мы туда едем? - стал Митя сдавать позиции.
- Там видно будет, - не ответил Кот и спросил напряженно. - Ты хоть что-нибудь помнишь из своего детства?
- Да все! - повеселел Митя и пальцем указал на экран. - Слушай, а что все-таки означает это послание? Моя мать была шпионка?
- Твоя мать была лучшей женщиной на Земле, - убежденно ответил Кот. И взглядом ушел сквозь фотографию в горы.

 Майский крымский лес дышал свежестью. На укромной полянке горел костерок, а над ним булькало в закопченном котелке варево. Над котелком хлопотали две девушки - крепенькая крупная Галя, в длинном тельнике и косынке по брови похожая на главариху пиратов, и субтильная Аня с рыжеватыми хвостиками-косичками. Аня щебетливо проявляла инициативу, но Галя пресекала ее вескими короткими фразами:
- Может, крапивки добавить?
- Куда еще?
- У нас кубик где-то был…
- Я уже киданула.
Из леса, нагруженные хворостом, продрались на поляну Кот и Виталик, оба поджарые, широкоплечие, в потертых джинсах и рваных тельняшках. Виталик рыжеват был, как Аня, с широкой добродушной физиономией, которую так и подмывает назвать «ряшей», а Кот - черноволос, с тем типом лица, который часто встречается у коренных крымчан - темное, удлиненное, с крутыми скулами и миндалевидными, глубоко посаженными глазами: лицо, по которому легко отследить путь многих этносов - от греков и скифов до готов и славян.
Парни сбросили хворост неподалеку от костра, пересекли поляну и плюхнулись с наслаждением на травку под дикой яблоней.
- Перекур! - объявил Виталик. Подмигнул Коту и, пошарив за стволом, вытащил плоскую флягу.
- Никаких перекуров! - мгновенно отреагировала Галя. - Перекуривать после будете.
- Галка! - Аня таки углядела заветную фляжку. - Они уже пьянствуют!
- Хамство это, мальчики! - вскинулась Галя. - Нет, ну какое хамство! Мы тут паримся, а они разлеглись, как две царевны-лягушки!
- Мы что, отказываемся налить вам? - заулыбался примирительно Кот. - Идите к нам, будете третьими!
- Мы отдыхать сюда пришли или что? - подхватил Виталик.
- Мы пришли культурно отдыхать! - возмущенно поправила Аня.
- Вот и не создавай проблем! - попросил Кот. - Было б из-за чего! Мужики лес рубили, с ног валятся, а им аперитива для мужиков жалко!
- Для профилактики организма! - поддакнул Виталик, - а то ж еще траванете своим ведьминым супчиком!
- Так, да?! - возопили девушки хором. - Все, хренушки мы вам нальем! Пролетаете! Хамство мичуринское просто - селекционное! Эти бухают, а Ланка с Петькой как ушли за водой, так и с концами! Как в воду канули!
- Кто ушел за водой? - напрягся Кот.
- Кто, кто! Ланка с Петькой! - выпалила Аня обиженно, а Галя добавила, возвращаясь к котелку. - За смертью их посылать, а не за живительной влагой!
- Так… - сгруппировался, как для прыжка Кот. - И давно они ушли?
- Да минут сорок уже, не меньше. Утонули они, что ли, в том роднике?
- На медведя гризли нарвались, - процедил Кот. Подхватил флягу и стремительно скрылся в зарослях.
- Только уж ты тоже не пропадай! - напутствовала его Галя. - По быстрому давай, слышь?!.. - И пожала плечами в ответ на несчастный, вопросительный взгляд Ани.

Кот шагал, раздвигая ветви, напряженно, почти свирепо глядя перед собой. Веселым лесом, безучастный к его красоте, он добрался до родника, бившего из-под скального обломка. В отверстие, из которого бил родник, кто-то вставил обрезок трубы, и сейчас под этим подобием крана стояла канистра. Вода переливалась через край ее и текла дальше. Рядом никого не было. Кот огляделся, прислушался, даже принюхался, как первобытный охотник, учуявший близко зверя, и осторожно, неслышно двинулся к зарослям. Замер и затаил дыхание. Сквозь ветви, покрытые молодой листвой, он увидал Петьку и Ланку в экстазе совокупления. Кот глядел на них потрясенно до тех пор, пока они разом не закричали от наслаждения. Тогда он отвернулся, зашвырнул подальше пустую флягу и побрел, куда глаза глядят, и от парочки в кустах, и от лагеря…
Кот шагал, как автомат, сквозь ветви, блики, пение птиц, ничего вокруг не видя, не слыша, не замечая, а перед мысленным его взором возникала то и дело увиденная только что сцена в исполнении любимой девушки и лучшего друга.
Занялся и сгорел закат, наступила ночь, только тогда Кот рухнул, наконец, наземь и хрипло, по-звериному завыл на луну. Обхватил руками голову и повалился, где сидел, свернулся калачиком на прелых прошлогодних листьях. А потом он опять пошел. Шел и шел, изнемогая уже не от душевных, а от физических страданий - голода, жажды, усталости. Он заблудился. Забираясь время от времени на деревья, он пытался разглядеть признаки не цивилизации, так хотя бы присутствия человека, однако повсюду простирался лес. Гряда за грядой.
Силы покинули Кота, когда он выбрался вдруг на утоптанную тропу. Тропа означала путь к спасению, и Кот припустил было по ней, но упал. Приподнялся на четвереньки, усилием воли преодолел еще метр пространства, и вновь упал. Последнее, что увидел он перед тем, как погрузиться во тьму, было девичье лицо в обрамлении зеленых веток, тонкое, светлое лицо с черными звездами глаз.
- Дриада, - успел пробормотать Кот.

В лагере нервничали и злились. Поиски пропавшего товарища, и с ауканьем и без, ничего не дали.
- Ну, и куда он мог деться? - бушевала Галя. - Отдохнули, блин! Развеялись! А все вы! - указала она широким жестом на подавленных Ланку и Петра. - Перемкнуло, блин!..
- Он нас засек, - тоскливо выдохнула Ланка.
- Хреново получилось, - процедил Петр.
- По вам не скажешь, что вам было хреново! - припустила было Галя в атаку, но Петр перебил почти яростно: “Ну, так получилось! Все! Что теперь делать будем?!”
- Котьку искать, что делать! - буркнула Галя.
- Да он домой двинул, - подал здравую мысль Виталик. - Я б на его месте именно так и сделал.
- Вот в чем был, в рваном тельнике, без денег?.. - усомнилась Аня.
- Я б на его месте и без денег, - заверил Виталик.
- Я б тоже, - присоединился Петр.
- Ну, виновата я, виновата! - взвилась Ланка. - Валите все на меня! - И резко взяв себя в руки, пообещала: “В город вернемся, я с ним сама разберусь. А сейчас… давайте закроем уже тему! Давайте, что ли, пожрем! Водки бахнем!”
- И то дело, - поддержал Виталик и обнял Аню за талию. - Почему еще и мы должны париться из-за этих половых гигантов?
- Не то слово! - выжала Галя, но все же взяла уполовник и принялась разливать по мискам остывшее варево.
Ланка и Петр переглянулись, как люди, связанные общей бедой изгойства. Петр вздохнул обреченно, а Ланка раздула протестующе ноздри.


Лицо девушки с черными звездами глаз вновь возникло перед Котом, когда сознание вернулось к нему. Он лежал на топчане в квадратной, с низким потолком и белыми стенами комнате, а девушка стояла поодаль. У нее были длинные, иссиня-черные волосы, расчесанные на прямой пробор, а просторное домашнее платье не скрывало высокой, стройной фигуры.
- Это ты? - обрадовался ей Кот. - Я думал, меня переглючило.
- Нет, это я, - глазами улыбнулась она.
- Ты нашла меня на тропе? - Коту не терпелось заполнить пробел в памяти.
- Тебе повезло.
- Ты - дриада? - попытался он пошутить. - Нимфа этого леса?
- Отчасти, - согласилась она. И представилась: «Феодосия».
Кот не понял и пришел в крайнее возбуждение: «Погоди! Так я что, дотопал до Феодосии?!»
- Можно и так сказать. Ты дотопал до меня, а я - Феодосия.
- А я - Кот. Дементьев Константин Юрьевич. Паспортные данные дома, но я точно не лесной брат. Слушай! А сколько я уже?..
- Двое суток.
- С ума сойти! - Кот вскинулся рывком, но тут же рухнул в постель. - Меня же ищут! С МЧС! Лес прочесывают!
- Пока не ищут, - заверила Феодосия. - Твои друзья думают, что ты в городе, а сами они еще в лесу.
- Ты их видела?
- Слышала, как поют.
- Где я?
Кот приподнялся на локте, озираясь. Убранство комнаты было более чем скромным: стол, сундук, лавка и табуретки, что-то новое, что-то старинное, но все самодельное. С пасторальной этой простотой контрастировали полки и стеллажи с книгами, покрывающие две из четырех стен.
- Это комната моего брата, - объяснила Феодосия. - Он в отъезде, так что ты здесь поживешь, пока не окрепнешь.
- Отсюда можно позвонить в Севастополь?
- Нельзя. Здесь нет телефона. И телеграфа нет.
- И как же вы здесь живете?! - изумился и вознегодовал Кот.
- Хорошо живем, - заверила Феодосия.
- Да уж! Дикость какая-то! Первобытнообщинный строй!
Своим негодованием он проявлял участием к людям, на которых оказалось плевать властям, позабывшим приобщить их к благам цивилизации, но Феодосия не разделила его участие.
- Послушай! - очень раздельно выговорила она. - Добрый гость не оскорбляет хозяев!
- Извини, - растерялся Кот. - Я же не оскорблял… в смысле - не вас. Просто обидно. Как-никак конец двадцатого века…
- Поешь, - прервала Феодосия его косноязычные излияния. И поставила на табуретку у топчана поднос с едой - лепешкой, куском козьего сыра и кружкой молока.
- Скажи мне номер своего домашнего телефона. Моя сестра позвонит, кому нужно, когда будет в поселке, и объяснит, что ты у друзей. В экспедиции.
- Так я в экспедиции?! А я уж было, решил, что попал на необитаемый остров, во временную петлю! Или в секту!
- И мы спасли тебя, чтоб принести в жертву своим богам! - подхватила весело Феодосия.
- Ну, если ты та, кому приносят жертвы, то я готов подумать, - ощутил Кот прилив здорового мужского кокетства. - Может, и соглашусь!
- Нет, я всего лишь главная жрица. Дочь начальника экспедиции.
- А я… - он отщипнул кусочек сыра и отправил в рот. - Очень вкусно! Я мореходку закончил, судоводитель по диплому, но так как судов у нас теперь гораздо меньше, чем штурманов, хожу мотористом по Черному морю. А в промежутках - на все руки: то грузчиком, то сторожем, то, весной, вот, огороды бабкам копал. Могу и вам чего-нибудь накопать, если вы археологи.
- Ты так легко переживешь отрыв от цивилизации?
- Вообще-то я парень неприхотливый. Отчасти романтичный. Люблю все новенькое. В городе у меня пока никаких важных дел нет…. Разве что морду одному типу набить, - вспомнил он внезапно о сцене в зарослях и сразу же помрачнел.
- Отдыхай! - как маленькому сказала ему Феодосия, улыбнулась мимолетно и вышла.
Когда дверь за ней затворилась, Кот сполз с топчана, растопырил руки для равновесия и на бреющем полете достиг окна. За окном лежал палисад, а за ним - грунтовая улица-дорога, вдоль которой лепились домишки, окруженные садами и огородами. За изгородями то там, то здесь мелькали фигуры с лейками и лопатами, по улице бродили куры и индейки, доносились откуда-то голоса и смех детворы, а из палисада, над которым нависал, рассматривая окрестности, Кот, прямо на него таращилась неподвижным взглядом коза.
- Ме-е! - сказал ей Кот. - Так я и поверил, что это лагерь!
Сразу же за деревней, насколько мог охватить взором пространство Кот, громоздились горы. Они окружали селение и нависали над ним.
- Куда вас, сударь, к черту занесло! - прокомментировал Кот первые впечатления.

Дон Гато, владелец ателье по ремонту автомобилей, прошелся в задумчивости по крохотному кабинету, постоял у окна, глядя на залитый солнцем внутренний двор, где сейчас одиноко сверкал его «мерседес», и обернулся к совладельцу и давнему другу Виталику, глядевшему на него с сочувственным пониманием. За десять лет сытой аргентинской жизни Виталий пополнел, обзавелся брюшком и залысинами, но красноватое от загара лицо его излучало прежнее добродушие.
- Ладно! - оборвал Дон Гато поток своих мыслей. Вынул из сейфа бутылку водки, два разовых стаканчика и разлил: «За нее, за удачу!»
- Будьмо, Дон Гато!
- Тебе что с родины привезти?
- Жену!
- У тебя есть.
- Хорошая жена лишней не бывает! Мне такая нужна, чтоб самогон гнать умела и огурцы солить!
- Аньку, что ли?
- Не, Аньку поздно, она, небось, во такущая! Вот если б дочку ее старшую…. Сколько ей сейчас, 13-ть, 15-ть?
- Пошутили и, будя: между первой и второй - что?
Теперь водку по стаканчикам разлил Виталик, и они снова выпили. Затем Виталик спросил: «А твоя-то сеньора не возражает против вашей поездки?»
- Моя сеньора отдыхает от меня на водах в Бразилии. Вот и пусть отдыхает. Ну, чего, Виталя, адьос?
- С Богом, Котька!
Дон Гато взял со стола шляпу, помахал ею Виталику и вышел. Громко стуча каблуками, спустился по узкой железной лесенке на первый этаж, непосредственно в рабочее помещение, и зашагал к выходу из ангара, отвечая кивками на напутствия рабочих: «Буэн вьяхе, дон Гато», «Буэн вьяхе».
В дверях он на миг остановился, зажмурившись, и уже собрался было шагнуть к машине, когда заметил, что автомобилей во дворе стало два. Возле чужого стоял Митя в спецовке, в пестрой, завязанной по-пиратски косынке, а из салона «Вольво» свешивались ухоженные женские ноги. Слуха Дона Гато достигла русская речь.
- Нет уж, ты объяснись! - наседала на Митю давешняя блондинка. - В чем дело? Я что, уже не нравлюсь тебе?!
- Нет! - изверг Митя. - Я уже сто раз тебе сказал: нет! Разонравилась!
- Но ведь у нас все было о’кей! Была прекрасная ночь! Потом я ушла, а потом… Ты стал избегать меня! Почему?!
- Потому что ты мне разонравилась! Я не хотел быть резок и груб, но раз ты так упорно нарываешься… Лена! Мне не нравятся девушки, которые забывают у меня под подушкой свои трусы!
- И это… это все?!
- Этого более чем достаточно. Для меня. Я в шоке! До сих пор в шоке! Я рад, что тебе смешно! Всех вам благ, сеньорита Дольская, меня ждет работа!
Громко, невнятно выругавшись, девушка убрала в салон ноги, с силой хлопнула дверцей, и машина ее пронеслась мимо Дона Гато, застывшего с горделивой улыбкой на усатом лице. Дон Гато походил сейчас на разомлевшего кота: своим сыном он был очень доволен.

На селение опускалась ночь. Горели свечи и лампы во дворах, где трапезничали на открытом воздухе люди. Во дворе приютивших Кота Митридатовых Ксения закончила убирать со стола и присоединилась к остальным, сидевшим возле лампы за дощатым прямоугольником. Ксения, младшая сестра Феодосии, была коренастой скуластой девушкой с густыми бровями и длинной стрижкой. Глава семейства тоже был коренаст, скуласт и широк в плечах. Вьющиеся, с проседью волосы незаметно переходили в такую же курчавую, с проседью бороду. Глубокие резкие морщины тянулись от крыльев носа к губам, но в остальном лицо у Митридатова оставалось гладким, моложавым, с большими внимательными глазами, спокойными и немного печальными, даже когда он улыбался. Сейчас Митридатов с удовольствием читал книгу, придвинувшись с нею поближе к лампе. Устроившись на скамье с ним рядом, Ксения занялась плетением корзинки. Феодосия сидела ровно, неподвижно, глядя в небо с отрешенно-просветленным лицом, а Кот, не зная, чем занять себя в этом молчаливом обществе, переводил взгляд с одного лица на другое.
- Феодосия сказала, вы - экспедиция, - решился он начать разговор. - Вы какая экспедиция? Этнографическая, так?
- Феодосия говорила, ты моторист, - взглянула на него насмешливо Ксения.
- И что, раз моторист, значит быдло? - оскорбился Кот. - У меня отец, между прочим, биолог, кандидат наук, а у мамы два высших образования, одно филологическое, так что я много разных слов знаю, не сомневайтесь. Но вы не ответили. Вы же здесь все время живете, на постоянке?
- Да, - подтвердил Митридатов. - Это наше селение.
- Чем вы занимаетесь, если не секрет?
- Кто чем, и все одним и тем же - сохранением жизни.
- Вы здесь все философы, значит! - не удержался Кот, чтоб не съязвить.
- Каждый в меру себя, - спокойно подтвердил Митридатов.
- Других не держите?
- Других здесь не бывает.
- Не рождается? - уточнил Кот с иронией.
- Редко, - издалека ответила Феодосия. Она заинтересованно высматривала что-то меж звезд и, проследив за ее взглядом, Ксения спросила: «Интересно?»
- Неплохо, - одобрительно отозвалась Феодосия.
- Что?! Где?! - требовательно вопросил Кот.
- Везде, - чуть пожала Феодосия прямыми плечами, - всегда есть, что выбрать.
- Филипп Ксенофонтович! - не выдержал Кот. - Это цивилизация до вас не дошла, или вы от нее сами урыли?
- Ни то, ни другое, - за отца ответила Ксения. - Наш брат, например, учится в Москве.
- А потом сюда вернется? - съехидничал Кот.
- Потом вернется, - подтвердила Феодосия.
- И будет жить, как вы? То есть, философом? В условиях натурального хозяйства?
- Это наш мир, юнак, - оторвавшись, наконец, от книги, проговорил Филипп Ксенофонтович. - Мы здесь дома, среди своих. А это для человека самое главное - чувствовать себя в безопасности.
- Такая безопасность… - решительно не согласился Кот. - Кому-то она может и надоесть!
- Мы свободные люди, - чуть улыбнулся его непонятливость Филипп, - но мы единственные в своем роде, а потому держимся вместе.
- И браки заключаете только между своими? - по инерции наступательно спросил Кот и вопросительно глянул на Феодосию.
- Как правило, - ответил Митридатов. - Нас не так мало, как ты думаешь.
- Просто сегодня у вас не все дома! - понял Кот. Митридатовы сейчас его не просто раздражали - бесили: они словно поддразнивали его непонятными фразами, подманивали пальцем, чтобы показать кукиш. Кот чувствовал себя, как вооруженный воин, которого преспокойно впустили во двор вражеской крепости и, повернувшись к нему спиной, занялись обыденными делами, не тратя больше времени на придурка с мечом.
- Не нарывайся, - Феодосия коснулась его сжатой в кулак руки. - Ты все равно никого не выведешь из терпения. Разве что Ксению, она еще очень молода…
- А ты не очень! - поклонился издевательски Кот. - Тебе сто миллионов лет. Ты мудрая, а я дебил, на которого нельзя обижаться!
- Ты дитя другого мира, юнак, - просто объяснил Филипп. - Дитя хаоса.
- Возможно. А вы кто? Вы чем в жизни промышляете, я не понял?
- Тебе и не надо, - как отсекла Ксения. - Ты скоро от нас уйдешь.
- А вдруг я захочу вернуться? - Кот искоса глянул на Феодосию. Она улыбалась ему - благожелательно, без тени кокетства.
- Захочешь, - неожиданно согласился Филипп и встал. - Но не вернешься.
- А вдруг? - не сдался Кот. Чужая уверенность в том, что он сделает, а что нет, его заела. - Если ваш сын, который учится в Москве, сможет плюнуть на блага цивилизации…
- Он нашей крови, ты - нет, - устало сообщил Митридатов. - Всем спокойной ночи. - И скрылся в доме.
Ксения последовала за ним, на прощание послав сестре взгляд, полный сочувствия и тревоги.
- Я скоро, - поняла ее Феодосия. - Немного поговорю с гостем. Чем скорее он поймет, кто мы, тем скорее уйдет.
- Ты хочешь, чтоб я ушел? - напористо спросил Кот.
- Уже можно, - объявила она. - То, что так мучило тебя, уже в прошлом. Ты пережег свою боль, пока был в беспамятстве.
- Я бредил? - напрягся Кот.
- Конечно, - ответила Феодосия так, словно вкладывала в это слово двоякий смысл.
- Ты нарочно со мной так говоришь?
- Я пытаюсь заставить тебя думать.
- А у меня не выходит? - он пододвинулся к ней ближе и положил руку поверх ее руки, но она осторожно выдернула свою: “Ты привык мыслить стереотипами. Если, к примеру, я скажу, что мы - религиозная община, что-то вроде староверов, ты ведь сразу поверишь и успокоишься, и у тебя не будет больше вопросов!”
- Я что-то не заметил, чтоб вы молились.
- Мы и не делаем этого прилюдно. Общение с Богом - это очень личностное общение, из души в душу мира.
- То есть, ни попа, ни церкви?
- Мы не первый век обходимся без посредников, они нам не нужны.
- Понял. Земля обетованная - это здесь. Святое место.
- Место как место. Для меня - самое красивое на земле. Для тебя - нет.
- А ты бывала где-то еще?
- Много где. Училась в университете в Киеве, путешествовала…
- Странно. У моих не самых бедных родителей, например, нет денег обучать меня в университетах, а вы…. А, ну да, вы же на лампочках экономите!
- Пойдем! - она встала.
- Куда?
- Послушаем лес.
Он покосился настороженно на окна домика, потом вылез из-за стола и последовал за Феодосией в темноту.
- Может, не надо для этого ходить в лес? - спросил он шепотом, но Феодосия не ответила. Она уверенно шагала вперед, вверх по склону, в горы.
- Дося!..
На земле царила такая тьма, что небо, освещаемое луной и звездами, казалось светлым.
- Дося! - жарко повторил Кот.
- Не здесь, - ответила она на ходу. - Потом…
- Я не могу потом, я…
- Уже близко.
- Куда мы идем?
- Увидишь.
Они достигли вершины горы в тот миг, когда на небо выскользнуло солнце. Круглое, пурпурно-оранжевое, оно высекало из тьмы лучами валуны, кроны, сизо-сиреневую гору напротив и узкую лощину внизу. По лощине - в такую-то рань! - гнал отару пастух с собаками.
Кот обернулся к Феодосии с намерением пошутить по поводу этого пастуха - первой ласточки трудового дня, но далекая лощина, словно по волшебству, оказалась на уровне его глаз, совсем рядом. Кот видел и морды собак, и каракулевые овечьи бока, и самого пастыря с хлыстом - в рубище, с лицом, скрытым под капюшоном. В следующую секунду все скрылось в неведомо откуда взявшемся вихре пыли, и пустынная лощина заняла свое место у подножия сумрачных еще гор.
Кот недоумевающе тряхнул головой. Феодосия смотрела на мир счастливыми сияющими глазами, и Кот не сразу решился спросить, не было ли у нее тоже каких видений. Но спросить об этом - он чувствовал, - было надо. И он буркнул напрямик: « Что это было?»
- Где? - с невинным лукавством отозвалась она.
- Только что…
Она прыснула, словно порадовавшись удачной шутке, и он махнул рукой:
- Ну тебя! С тобой рядом постоишь, и не такое увидишь! Инопланетян, крестоносцев!.…
- Инопланетян вряд ли! - пообещала, вся лучась, утру подобная Феодосия. - Хватит с тебя и таких сопланетян, как мы! - и добавила: “Я рада, что ты увидел! Я этого хотела, и тебе удалось! Ты - можешь!”
Они взялись за руки, они обнялись.
- Дося, - выдохнул Кот ей в ухо. - Это не просто так…
- Да, - ответила она. - Мы же в храме.

Часы на кухне Дементьевых показывали без четверти семь, когда в прихожей зазвонил телефон. Юрий и Неля переглянулись вопросительно. Они завтракали за крохотным пластиковым столом, втиснутым, среди прочих необходимых в быту аксессуаров, в пятиметровое помещение. Вернее, завтракал Юрий, Неля кормила его перед работой.
Внешне родители Кота составляли единство противоположностей. Отец был рыхловат, лысоват, с по-детски доверчивыми глазами за стеклами очков, мать - смугла, сухощава, с острыми чертами лица и копной коротко стриженых кудряшек. Он олицетворял собой терпение, она - порыв.
- Кто бы это в такую рань? - спросил Юрий у жены, потому что телефон продолжал трезвонить. - Может Костя? Или от Кости?
- Ешь! - ответила Неля. Встала с тяжким вздохом и все-таки взяла трубку.
- Алло! - отчеканила она в телефон. - Нет, Лана, не звонил, не появлялся…. Да, я совершенно спокойна, я знаю, что с моим сыном полный порядок!.. Ланка, - объявила Неля, возвращаясь на кухню, - Прямо, как военкомат: нагрянуть на заре, выдернуть из койки!
- Может, она думает, мы его прячем от нее? - развеселился Юрий.
- Пусть думает, что хочет. Мне Галя рассказала, из-за чего Костя ушел. А тебе знать не обязательно! - сверкнула она глазами. - Ты мне на слово поверь, что Костя поступил правильно! Физический труд на свежем воздухе - вот что для него сейчас важнее всего!

Кот и Феодосия бегали друг за другом по холмам, как дети резвясь, и падали в траву, и катились, обнявшись, по цветущему склону. Они пили горстями воду из родника и, устроившись на полянке, выкладывали из корзинки на полотенце завтрак: помидоры, сваренные вкрутую яйца, лепешки и пупырчатые зеленые огурцы, абрикосы и сливы…

Сидя рядом с сыном в салоне авиалайнера, Дон Гато глядел на океан внизу - синий, как небо над горами его любви.

Кот лежал рядом с Феодосией среди разнотравья и глядел в небо.
- Тебе пора уходить, - сказала она чуть слышно.
- А если я не хочу?
- Захоти. Хотя бы ради меня. Я не должна слишком к тебе привязываться.
- А ты попробуй!
- Нельзя.
- Вы же здесь все, как на подбор, свободные люди!
- Ты несвободный. Ты все равно вернешься в свой мир.
- С тобой.
- Без меня.
- Почему?
- Я главная жрица, ты забыл?
- Я думал, это игра такая, а ты, значит, и правда жрица? Вы - племя язычников, маленький такой этнос, с незапамятных пор затерявшийся в горах?
- Можно и так сказать. Нас обнаружили только в конце пятидесятых. То есть, нас и раньше иногда находили, но потом снова теряли, а когда нас открыли в последний раз, мы уже знали, чем это чревато, и подготовились. Внешне мы приняли законы вашего мира. Повесили флаг над одним из домиков и стали называть его сельсоветом. На самом-то деле мы никому нужны не были, поэтому о нас вскоре забыли. Вспоминали перед выборами, переписью населения, когда требовались отчеты, налоги, плановые поставки…. Знаешь, где мы берем то, что должны поставлять? Закупаем оптом в других районах! Однажды такой курьез приключился! Вместо речного окуня мы сдали государству партию тихоокеанской сельди! Но все обошлось! Чиновники понятия не имеют, что у нас тут на самом деле водится и произрастает! И пока им все равно, можно жить!
- А по переписи вы кто? Русские, конечно?
- Так проще.
- А на самом деле?
- Мы эллины. Потомственные древние греки.
- Повернись в профиль! Нет, ты повернись, повернись!
- Кот, я не статуя, я женщина во плоти, мне нос статуи не к лицу, Кот! И вообще, это больше заблуждение думать, будто весь этнос был на одно лицо, один нос!
- Ты лицом похожа на… звездную ночь! Если б я был художник, и мне заказали портрет Вселенной, я б ее написал с тебя!
- Все женщины твоего мира упадут к твоим ногам, Константин! - оценила Феодосия поэтический образ.
- А я переступлю через них, чтобы упасть к твоим. Я уже возле них лежу. Дриада, дриада, дриада моя…

Дриада, дриада, дриада моя… - одними губами прошептал Дон Гато в самолете, пересекающем Атлантику. И поймал на себе сочувственный Митин взгляд.
- Дриада, дриада, дриада моя! - распевал Кот на мотив «Гренады», бредя с Феодосией через кустарниковый лес. Они то обгоняли, то догоняли один другого, то останавливались, чтобы поцеловаться. Они двигались сквозь группы и толпы людей, некогда населявших эту землю, и призрачные люди с надеждой глядели вслед им.
- Теперь я понял, почему вы ушли от цивилизации! - победно возвестил Кот. - Чтоб вас не изучали, не брали клетки на анализ, как у того мамонтенка, так? А вот и не так! - захохотал он, словно раскрыл обман. - Потому что вы по паспортам - русские, вам прятаться смысла нет!
- Мы и не прячемся, - пожала она плечами. - Просто не хотим нарываться.
- А вам есть что терять, кроме генофонда?!
- Ты блестящий аналитик, - похвалила она.
- Вы боитесь за генофонд! А выродиться, как фараоны, вы не боитесь? А впасть во вторичную дикость не боитесь?
- Риск был. Веке этак в двенадцатом. Но мы устояла и пошли от точки риска не вниз, а вверх.
- Ты, конечно, не раскроешь мне механизм!
- Нет, - засмеялась она и прижалась к нему тесней. - Ты судовой механик!
- А если я хочу стать механиком широкого профиля? - он повернул ее лицом к себе. - Если я решу здесь остаться?
- Тебе здесь нечего делать, - ответила она ласково. - Ты - Судоводитель.
- А ты - жрица! Классная парочка! Расскажи о своей работе, интересно все-таки!
- Я работаю в местной школе. Учу детей.
- А твой отец пишет летопись?
- Можно и так оказать. Ему и по должности положено заниматься всяческими бумагами, как председателю сельсовета.
- Ты, надеюсь, не считаешь меня хитрым шпионом?
- Ты не хитрый! - она чмокнула его в щеку. - И ты не захочешь прослыть сумасшедшим. На наше счастье, никто не поверит в существование... мамонтов.
- Я не хочу уходить! - жарко зашептал Кот ей в ухо,
- Это сейчас, пока лето, все зелено, красиво…
- И зимой тоже будет красиво. С тобой. Возьми меня в свою школу, Дося. Научи всему, что умеешь,
- С этим надо родиться, - она отстранялась и пошла вперед по тропе. - С этим надо рождаться из поколение в поколение, в изоляте.
- То есть, вы - почти боги, а я дебил, так?
- Разучась упрощать! - она резко остановилась и обернулась к нему. С отчаянием на лице. - И усложнять и упрощать - плохо! Мы не боги, мы немножко другие люди… “Множко” другие! Представь щенка или волчонка, попавшего в сообщество кошек! Кошки держатся вместе, но им чужды законы стайности, стадности. Твой мир, Кот, разделен на стаи, каждую из которых пастырь стремится преобразовать в стадо, чтоб контролировать!..
- Дося! Но я ведь все-таки - Кот!
- Наверное, поэтому я так тебя чувствую...
- Я увидел то, что ты показала…
- Мне больно, мне страшно, Кот, я ведь знаю, чем все закончится!
- Ты только предполагаешь, - тихо возразил он. - Дося, я ведь тоже свободная суверенная личность!
- Ты не знаешь самого главного.
- Чего?
- Уходи! Сегодня! Сейчас!!
И она побежала по склону вниз, задыхаясь от плача. А он, задумавшись, медленно побрел следом.

На борту авиалайнера Дон Гато покосился на сына - Митя, кажется, дремал в наушниках, подключенных к плееру. Дон Гато вынул бумажник из внутреннего кармана пиджака, а из бумажника - маленькую старую фотографию частного дома в Балаклаве.
- Я знаю это место, - неожиданно проговорил Митя.
Дон Гато резко повернулся к нему.
- Я его видел у тебя в кабинете, - успокоил сын.

К домику из дикого камня, обветшалому строению над Балаклавской бухтой, вел Кот за руку Феодосию.
- Я хочу тебя познакомить. Со мной, - проговорил он, остановившись подле низкой ограды, из-под которой росла юная алыча. - Это был мой дом. Моих дедушки и бабушки. Мы здесь жили, пока родители не перебрались в город, к бабке по отцу.
- Ее надо было досматривать, и она простила своего сына за то, что он все-таки женился! - за Кота закончила Феодосия.
- Да, - нехотя подтвердил Кот, - бабка та еще была!
Вспомнил мимолетно ледяные глаза и оттопыренную брезгливо губу старухи, восседавшей в подушках; и покачал головой: “Даже не представляю, как родители вытерпели этот кошмар!”
- Они любили друг друга, - удивилась его непонятливости Феодосия. - Друг друга и тебя.
- И этот дом, - вздохнул Кот. - Теперь здесь живут чужие люди. Но это был мой любимый дом. Он у меня до сих пор - вот здесь, - приложил он руку к солнечному сплетению, и Феодосия накрыла его руку своей.
- Потомок листригонов! - улыбнулась она,
- И, возможно, твой отдаленный родственник!
- Нет. Но все равно очень близкий человек.
- Мы не сможем войти туда…
- Нам и не надо. Дом тебя узнал. Как собака. Чувствуешь? Он понадеялся, что ты насовсем.… Давай не будем мучить его!
И теперь уже она повлекла Кота за руку - вниз от дома, в тесноту старой застройки.


В квартире Дементьевых голосом популярного исполнителя вопил магнитофон. Подпевая и пританцовывая, Неля стирала пыль с мебели. Неля была в превосходном настроении: ее блудный сын Костя с аппетитом поглощал на кухне овощной соус.
В замке заворочался ключ, и вошедший Юрий оповестил с порога: “Мама, я пришел!”
- Вот и отлично! - отозвалась Неля. - Мой руки, садись ужинать. Заодно и с Костей пообщаешься тет-а-тет. Я к вам сейчас присоединюсь!
- С Костей, говоришь? - обрадовался Юрий. - Ну-ну! Поворотись-ка, сынку! Эко ты загорел!
- Папа, он денег не заработал! - прокричала из-за стены Неля. - Это я тебе сразу же сообщаю, из соображений этики и во избавленье от тщеты надежд! - сообщила она, появившись в кухне.
- Спасибо, мама! - поклонился ей Юрий. - А то б я стал требовать на пиво с воблой! - и уселся за стол напротив сына. - Но о дальнейших-то планах разузнать можно?
- Я сам приехал, чтоб разузнать. Насчет корабля. Если глухо, то я вернусь в экспедицию.
- Так, давай по порядку! - Юрий кивнул благодарно Неле, поставившей перед ним тарелку с едой. - Тут надо постоянно держать руку на пульсе, справляться, надоедать, как это ни противно. Из экспедиции ты этим заниматься не сможешь. А что за экспедиция, кстати?
- Этнографическая, - воспользовался Кот давнишней подсказкой Феодосии. - Я примкнул как добровольный помощник. За стол и кров, с этим проблем никаких…
- Тоже, между прочим, немало! - вмешалась Неля.
- Да, но,… то есть, ты до конца лета...
Юрия прервал телефонный звонок.
- Это Костю! - определила Неля. - Нам Ланка телефон обрывает с утра до ночи. Тебя нет или подойдешь?
- Подойду, - невозмутимо ответил Кот.
Родители обменялась взглядами. “Зачем ты?…” - укорил взгляд отца. “Все нормально!» - заверил взгляд матери.
- Да, - услышали они из прихожей. - Его нет и не будет. Человека, которого ты знал под этим именем, больше не существует. Какие еще вопросы?

Петр с окаменевшим, белым лицом вышел из будки телефона-автомата.
На лицах поджидавших его Гали, Ани и Виталика явственно читалось потрясение, а Ланкино лицо стало злым.
- Охренеть! - выдохнула Галя.
- Нет, ну надо же, какой Котька оказался злопамятный! - расстроилась Аня. - Мы-то при чем?
- Все - при том, если честно, - объявил понуро Виталик. - Мы искать его стали?
- А где б мы его нашли? - попыталась оправдаться Галя.
- Мы сообщали кому-нибудь, что пропал человек? Ни хрена! Мы песни орали и водку пьянствовали, а ведь он, кроме шуток, запросто мог погибнуть!
- Виталь, может, ты ему позвонишь? - чирикнула Аня. - Вы тогда за дровами вместе ходили, у него к тебе меньше претензий...
- Одинаково, - опроверг Виталий.
- Ладно! - выдохнула Ланка, и, дико сверкнув глазами, сорвалась с места.
- Ну и дура! - глядя ей вслед, рассудила Галя. - Совсем нет гордости у девахи.
Петр глянул на нее, как на дуру, и резко спросил: “Мы идем в “Зурбаган” или как?”
- А Ланка? - напомнила Аня.
- Ланка знает, где нас искать. И Кот знает.

В своей комнате Кот собирал рюкзак, переговариваясь через открытую дверь с родителями.
- Я, толком еще ничего не знаю, - информировал он, и отец соглашался: “Само собой! Как можно что-то знать наперед!”
- Но я предполагаю пробыть там до конца сезона. Корабль, в конце концов, не один-единственный...
- Да нет пока, слава. Богу! - поддакнул отец.
- Ты бритву берешь или будешь дальше косить под Кастро? - справилась с кухни Неля, занятая приготовлением бутербродов.
- На всякий случай возьму. Не эту, - отвел он руку отца. - Станок. Эту я разве что к луне подключу!
- Ты в палатке живешь? - заинтересовалась Неля.
- Нет, в домике.
- Без удобств! - догадался Юрий.
- Вот и отлично! - порадовалась за сына мать. - В жизни надо испытать все, проверить себя на вшивость.
- Там, где ты родился, - подключился с энтузиазмом Юрий, - ни батарей, ни газа, ничего не было! Печка была! На ней и варили, и кипятили, и воду, чтоб тебя купать, грели…. Он вознамерился развить тему, но тут раздались частые звонки в дверь.
- Не из милиции? - Юрий заговорчески подмигнул сыну. - Ты, часом, егеря в лесу ни того?
- Из рогатки! - сознался Кот.
Распахнул дверь и, увидел на пороге Ланку, потеснил ее за порог.
- Я скоро! - крикнул он и захлопнул за собой дверь.
Юрий вопросительно уставился на жену.
- Знаешь, что я думаю, папа, - зачем-то понизив голос, проговорила Неля. - У него там девушка появилась. А здесь - наоборот, уже даже не развязка романа, а эпилог.

За селением на холме сидели рядом Феодосия и Ксения. Ксения плела корзинку из соломки, а Феодосия играла на флейте, и звуки грустной светлой мелодии заменяли ей речь.

Кот и Ланка стояли в арке двора напротив Дворца Детства и Юности, роскошного здания, где в фильме «Бег» размещался штаб Хлудова. Мимо текла расслабленная по-летнему толпа.
Ланка нервно, глубоко затягиваясь, курила, но лицо Кота выражало разве что недовольство.
- Я сама не знаю, как это вышло! - захлебывалась Ланка эмоциями. - Мы ведь даже пьяные не были! Мы даже никогда друг другу не нравились так, чтоб очень!.. Почему ты молчишь?
- Ты хотела говорить - говори! - пожал он плечами.
- Просто наваждение какое-то, просто кошмар! Это все, как не с нами происходило!
- Зато теперь вам есть, чем заняться. - Ухмыльнулся неприязненно Кот. - Вы сможете постигать самое себя.
- Но мы не хотим! - завопила Ланка.
- А вас не спрашивают. Вам дали толчок - валяйте, совершенствуйте свое эго!
- Ну, перестань же ты, не надо так говорить, смотреть! - взмолилась она. - Если б я это нарочно сделала, я б не бегала за тобой, можешь мне поверить! И Петька б не мучился! А ребята! Ну, хорошо, ты на нас с Петькой взъелся на всю жизнь, а ребята?! С ними ты нормально себя ведешь?!
- С ними, пожалуй, что ненормально, - согласился Кот. - Они в “Зурбогане”?
И, не дождавшись ответа, зашагал к площади Нахимова. Ланка насилу поспевала за ним в босоножках на высоких каблуках.
Кот пересек площадь и, не сбавляя шага, двинулся в сторону Морского Вокзала, где в конце восьмидесятых - начале девяностых располагалось любимое место богемной и около того молодежи - пивная под названием “Зурбаган” - невзрачный павильон, из окна которого отпускали напитки, несколько столиков под деревьями и та часть портовой территории, что непосредственно примыкала к питейному заведению: лавочки, газоны, бордюры.
Ланка нагнала Кота уже в воротах порта, перед спуском к причалу и “Зурбагану”.
- А с нами-то что? - одышечно спросила она.
- Никаких “нас” больше нет, - не оборачиваясь, объявил Кот. - Ты хочешь, чтоб я простил тебя, и все стало, как было? Но так не будет! Тот, кто мог простить, заблудился в лесу и умер. Какие еще вопросы?
- Теперь ты будешь только ненавидеть и мстить?
- Я поборю в себе это чувство, - пообещал Кот. - Оно мне - мешает.
- А тебе не кажется, - сменила тон Ланка. - Не кажется, что ты крышей поехал? Что тебе пора к психиатру?!
- Я лучше знаю, куда мне пора.
- Идут! - издалека заметила Кота и Ланку востроглазая Аня.
Компания расположилась за крайним столиком. Когда Кот, а за ним Ланка, напоминавшая в этот миг брошенную собаку, приблизились, все, кроме Петра, приветствовали их поднятием кружек. Петр старался на Кота не смотреть.
- Какие люди! - нарочито бодро возопил Виталик.
- Все путем, Кот? - подключилась Галя. - Виталь, возьми ему кружечку!
- Да пусть пока мою! - услужливо подскочила Аня. - Я еще не пила, я только пригубила чуть-чуть!
- Не побрезгуй! - превозмог себя Петр, протягивая Коту свою кружку, но Кот отступил на шаг и убрал руки за спину.
- Я не брезгую, но я отказываюсь, - проговорил он глухо, но твердо. - Я зла ни на кого не держу, но жить по-прежнему пока не готов. Мне надо побыть одному, без вас.
- Что ж, - прервал тяжелую паузу Виталик. - Это нормально.
- Иди ты! - обрушилась на него Галя. - Человек не должен быть один!
- Когда как, - заметил Кот. - Не берите дурного в голову!

И, засунув руки в карманы, пошел от них. Компания проводила его растерянными, огорченными взглядами.
- Он спятил! - обреченно заявила Ланка. - Он мне сейчас тер такое!..
- И правильно! - теперь на нее обрушилась Галя. - Отвечать за себя надо, подруга!
- Хватит! - грохнул кружкой по столу Петр. - Праведники гребаные, мать вашу!
Он вскочил, чуть не опрокинув столик, и устремился к выходу из порта, Ланка сорвалась вслед за ним.
- Ты тоже молодец, Галя, - осуждающе произнесла Аня. - Сейчас и мы все друг с дружкой пересобачимся.
- Было б из-за чего! - попытался разрядить обстановку Виталик. - Когда жена изменяет - это одно, а Ланка Котьке не жена, он бы, может, через месяц сам с ней расстался… - И притянул к себе готовую возразить Аню. - Мы еще молодые, мы еще не нагулялись…

С решительным лицом, решительным шагом Кот дошел до домика с государственным стягом над крышей и заглянул в окно. Филипп Ксенофонтович был в комнатенке один.
- Здравствуйте, Филипп Ксенофонтович! - оторвал его Кот от изучения бумаг в папках. - Я к вам как к официальному лицу. Могу я записаться в ваши ряды?
- Нет, - вернулся Митридатов к бумагам.
- Почему? - напористо спросил Кот,
- Потому.
- Это не ответ!
- Каков вопрос, таков и ответ. Мы не армия, не партия, у нас нет рядов. Живи у нас, сколько хочешь. Еще что?
- Я хочу жениться на Феодосии!
- С этим не ко мне, юнак, с этим к ней. Ты найдешь ее на восточном склоне.

По склону, поросшему колосящейся травой и цветами, бродила Феодосия в окружении ребятни.
- Что этому цветку сделать? - донеслось до Кота.
- Рассказать про то, что чувствует вон тот цветок!
- Он боится, что мы его сорвем, а он только-только распустился…
- Давайте скажем ему хором: “Мы тебя любим! Мы всех вас любим! Мы любим этот мир и друг друга! Мы любим нашу землю и наше солнышко!”
- Мы любим! Любим! Любим! - многоголосо отозвались дети. Кот, наблюдавший за ними, расплылся в счастливой улыбке и, раскрыв объятия, пошел к Феодосии, вторя детям: “Я люблю! Я люблю! Сейчас и всегда!” Он положил руки Феодосии на плечи и, глядя ей в лицо, произнес, как заклинание: “ Я есть часть целого! Я вторая половина тебя! Именно я! Именно тебя! Я понял это. А ты? “
- И я, - улыбнулась она и зажмурилась, сдерживая слезы.
- Тогда почему ты плачешь?
- Я не знаю, кого мы произведем на свет, какое из двух начал окажется сильней. 0ни такие разные…
- Нет!! - оборвал Кот, ошалев от радости. - Да!! - И, подхватив Феодосию на руки, закружил под смех детворы. - Так и должно быть! В том и суть, что все - разные!!
Не удержавшись, он упал и, прижимая к себе Феодосию, покатился по склону - туда, где царила ночь, и горела лампа на уличном столе, за которым сидели они оба в печали.
- Ты что, кроме шуток боишься, что я подпорчу вам породу? - угрюмо, в стол, спросил Кот. - Вы тут все помешаны на чистоте расы?
- Мы с этим смирились, - тоже в стол ответила Феодосия. - Пойми, если наш ребенок унаследует мою кровь, он должен будет жить здесь, по законам селения.
- А если мою?
- Тогда ты должен будешь забрать его в свой мир. Сможешь забрать, как только решишь уйти.
- Чем лучше я тебя узнаю, тем хуже понимаю. Не странно ли?
- Имя Митридат тебе о чем-нибудь говорит?
- Был такой царь. Все боялся, что его траванут и выработал иммунитет к ядам. Так что, когда его осадили в крепости, и он решил не даться живым, пришлось ему то ли на меч броситься, то ли со стены, точно не помню. Потому что никакие яды его не брали. Так примерно?
- Так. А мы здесь все - Митридатовы.
- Не понял.
- Ты понял, но не веришь. Мы - прямые потомки царя Митридата, а заодно и его иммунитета ко всевозможным ядам. Митридат был любвеобилен, как Зевс…
- И что, все чада его жили дружной коммуной? - недоверчиво усмехнулся Кот.
- Они жили, кто где, но, в конце концов, я не знаю, как это им удалось, собрались вместе. Потомки потомков. Вероятно, были какие-то прецеденты, связанные с ними, потому что они решили не контактировать с внешним миром. Они поняли, что каждый из них - оружие, и как всякое оружие будет использован во зло.
- Вы, то есть, замкнулись в себе и стали достигать совершенства!
- Повторяю: мы не боги - мы добровольные изгои вашего мира! Потомки тех, кто ответственность воспринимал как благодать, а не кару, кому слава скучна, а власть отвратительна! По этим признакам, точней - ориентирам шел веками очень жесткий, даже жестокий отбор! Уже поэтому о совершенстве говорить не приходится! Мы с тобой - побеги общего корня, Кот, но ваш буйно разросся вширь, а наш - как одинокий кипарис на дне глубокого ущелья... Кипарис похож на космический корабль перед стартом, правда?
Кот оторвал взгляд от столешницы, нашел им кипарис у калитки, его видимую в темноте верхушку со звездой над нею, и снова опустил голову.
- Вы очень высокомерны, Дося.
- Ты очень амбициозен, Кот. Отплясывая мгновение, исполнитель роли звезды озабочен лишь реакцией зала. Ему не до импульсов настоящих звезд.
- Это стихи? - Кот вновь поглядел в небо над кипарисом.
- Да.
- Твои?
- В моем переводе, во всякое случае. А откуда оно пришло и куда уйдет... - она мимолетно улыбнулась ему. - Язык эллинов мы почти утратили, но иначе и быть не могло, языки умирают первыми, много раньше самих народов, оказавшихся в чужой языковой зоне, и это не страшно…
- А кровь Митридата - страшно! - за нее договорил Кот. - Всегда есть риск превратиться в мамонтенка. Или в порох? Как же твой брат, те, другие, что живут не в селении, они дают клятву Митридата не даваться живыми в лапы ученых?
- Клятвы дают те, кто намерен в будущем их нарушить. Наши люди очень чутки и очень осторожны. Они знают, что, кроме них, никто не спасет селение, ведь это их доходы пополняют казну, за счет которой мы живем, учимся, платим подати государству…
Призрачные фигуры в одежде разных эпох выступили одна за другой из темноты, придвинулись, обступили сидящих за столом, расположились рядом с людьми и чуть поодаль, глядя сочувственно и печально на двоих, разделенных не только столешницей...
- Налоговой на вас нет! - съязвил Кот. И прищурился вдруг зло, почти хищно. - Ты такая Дюймовочка, Дося, такая наивная! Все разболтала, и про гены и про общак! А вдруг я не тот, за кого себя выдаю?
- Тот, - решительно заявила она. - Я же чувствую.
- Это всегда опасней всего - ошибиться в чувствах!
- Спасибо, что ты распереживался... Но я не смогу ошибиться в чувствах, даже если захочу этого, потому что у меня ум не здесь, - она дотронулась ладонью до лба и прижала ее к выемке между грудями, - а здесь. Я думаю о земном душой, а мозг… это для звезд, это как антенна... Ты, Кот, никогда не полезешь в карман к родителям, даже если тебе срочно, позарез нужны будут деньги!
- Ты меня знаешь лучше, чем я сам. Поэтому ты боишься меня?
- Можно и так сказать, - траурно вздохнула она. - Не тебя и не себя - нас. Вместе. Я боюсь, потому что знаю, что будет. Я действительно это знаю! - с отчаянием выкрикнула Феодосия. - После того, как несколько поколений наших прожили отдельно от большинства, с нами стали происходить изменения. Не на физическом, на духовном уровне, но потом они закрепились в генах. Мы стали обладать тем, что у вас называется сверхспособности. Ты удивлялся, ты сердился, когда я рассматривала небо, словно смотрю кино! Но я действительно смотрела кино! - Она вновь прерывисто, тяжело вздохнула, подбирая слова: «Там, в Космосе, играется кино, что на земле слагалось для эфира, и нам в себе восстановить дано шедевры, уничтоженные миром”... Ты понял теперь, почему мне не нужен телевизор. И почему ты не сможешь остаться здесь?
Всегда спокойное улыбчивое лицо Феодосии было сейчас искажено страданием и, вместе с тем, сияло ярким внутренним светом, подобно звезде над кипарисом, светом более сильным, чем свет лампы.
Кот глядел на Феодосию во все глаза, не моргая. Так словно видел ее впервые и, одновременно, в последний раз.
Внезапно он преисполнился могучим чувством протеста.
- А твой отец? Почему я все время вижу его с книгой? А Ксения? Им слабо заглядывать в Космос?
- Кот! Книгу просто в руках держать - уже наслаждение! От нее столькое исходит. А в Космосе... - просветила она, - очень много помех. Трудно бывает настроиться на что-то конкретное. Этот телевизор, - обрадовалась она, подобрав сравнение, - ловит сразу много программ, и не всем, не всегда хочется крутить ручки настройки. Ксении куда приятней вышивать или плести корзинки. Она включает себе музыку неповысоку отсюда и… кайфует!
- Ваши люди на заработках чувствуют опасность на расстоянии! - уразумел Кот. - Поэтому ничего не боятся!
- Все люди боятся, любые люди - поморщилась Феодосия от простоты Кота, как от боли. - Наши - да! - знают заранее, какой свет загорится на светофоре. Но если внезапно сломается светофор, или вылетит откуда-нибудь пьяный лихач... Все люди рискуют, не только ваши. Просто для наших акт самоотречения равноценен счастью самоотдачи, а вы так не можете, вы и подсознательно крутитесь возле выгод. Не обижайся. Вам иначе не выжить среди себе подобных. Только в скиту, а это ненормально для молодых здоровых людей, это вообще, в сущности, ненормально - уносить образ Бога в себе - от Бога, который есть Все, и которому земляне нужны для творческого труда на Земле! Прости… - оборвала она себя.
- Бог простит, - подозрительно мягко ответил Кот. - Вы, значит, планомерно повывели носителей порока, произвели селекцию двуногих…. Да, Томас Мор вторично бы помер, если б узнал! От зависти! А вольные каменщики удавились бы все до единого! Идеальное общество достижимо! Класс!
- Я знала, что не следует говорить… - пожаловалась себе самой Феодосия. И огляделась, взывая к призракам о защите.
- А теперь... если появится отступник... что вы сделаете с ним?! - властно потребовал Кот ответа.
Феодосия молчала, слушая призраков.
- Идеальное общество - самое хреновое общество! - констатировал Кот. - Самое жестокое и тупое!
- Я молю Бога, чтобы наш сын родился твоим, а не моим, - выговорила с трудом Феодосия, и Кот встал, обошел медленно стол и навис над ней, заслоняя собой и призраков и звезду.
- Ты изначально настроилась на то, что ничего у нас не получится! - внятно, на придыхе заговорил он. - Ты прочла это в книге судеб, так? Но теперь там ничего нет! Я вырвал страницу и подтер ею зад! Захочу - сгребу тебя в охапку и увезу на край света! Как то пристало, кстати, свободному человеку! Я Космос выверну наизнанку, но буду счастлив! Мы! Я, ты и он! По-моему, по-земному! Мы для того и заведены здесь, в этих телах, тут ты стопроцентно права! И не пытайся спорить со мной! Ты тяготишься своим идеальным обществом!
- Меня никто здесь не держит силой, - устало ответила Феодосия. - И никто силой не может меня куда-нибудь увезти.
- Ты себя держишь здесь силой, Дося! Но моя сила больше твоей, потому что ты эллинка, а я варвар!
- Ты гордишься способностью к насилию? - она тоже встала.
- А ты чем гордишься?
- Любовью к цветку.
- Его мало просто любить, его надо суметь спасти...
Их диалог - поединок меча и щита - закончился объятием. Внезапным и бурным.
- Ты - мой цветок! - жарко зашептал Кот. - Я так люблю тебя, дриада!… Я варвар, я хочу завоевать тебя и присвоить, да, но я не умею любить иначе, не представляю, как это…. Прости, что я такой! Я не смогу, не откажусь от тебя! Пусть мы и разной крови, но ведь мы - одна душа, так? Вот сейчас хорошо! - засмеялся он тихо и счастливо, когда она тесней прижалась к нему. - Сейчас все так, все раскручивается правильно...
Их слившиеся воедино фигуры закружились над толщей леса, над огнями далеких городов и фосфорящимися волнами, - все быстрей и быстрей, вовлекая в движение цветы и кроны, волны и светила...
Они лежали в траве под светлеющим небом, в мире, полном пения ночных насекомых.
- Твой мир прагматичен, - произнесла Феодосия, завершая этой фразой поток своих мыслей.
- И вы с этим считаетесь! - парировал Кот, довольный собой и миром.
- Вынуждены. По закону мимикрии. Мы - возможно - параллельная ветвь развития, тоненькая, слабая...
- А плетью обуха не перешибешь! - хмыкнул Кот. - Дося, мы о чем, собственно, спорим? В том, что вы исповедуете, нет ничего, что противоречило бы доктрине Творца!
- Какие ты слова произносишь: “доктрина», «исповедовать»! За ними - не те образы, которые тебя окружают!
- Вы нас презираете, варваров? Не хотите нам помочь?
- Из ныне живущих, хоть кого-нибудь уберег от грехов Христос, однажды искупив грехи человечества? Скорей, он обрек на комплекс неполноценности тех, кто проникся его жертвой. А Бог - я так верю! - не ждет от нас самобичевания, самоуничижения - он хочет, чтоб мы спаслись! Взаимосчастьем, взаимосогласием. Пример счастья привлекательней, а значит, и действенней примера страданий. Поэтому Бог больше никого не посылает на крест, он стремится создать гармонию через единство обоих своих начал - мужчину и женщину, любовью соединить половинки целого, чтоб одним столпом в царстве Божием стало больше... Я действительно верю в это, Кот, всей собой.
- Скажи тогда: кто мы друг для друга?
- Я только что тебе исповедалась.
- Не совсем так! Ты не призналась, что боишься моего мира!

Мир Кота ворвался, вломился в рассветную тишину шумом машин и грохотом ресторанной музыки, калейдоскопом бытовых сцен: попивая чай с булочкой в ординаторской, молоденький врач оживленно рассказывал медсестричке: “Иду вчера, а на рельсах такая красивая собачка лежат! Ну, лапочка, прелесть! Одна половинка тут, а другая там! - “И тебе не жалко? - не заразилась медсестричка его весельем, - вдруг она чья-то, старушки или ребенка…
“Если я всех буду жалеть, - беззаботно перебил доктор, - меня на себя любимого не останется! Ладно, пошли, запарили уже эти больные, развелось, как собак нерезаных...”
“Моя сноха - сатана! - вопила, ухватив за полу рясы попа, грузная старуха с клюкой. - Прокляните ее, батюшка, предайте анафеме! Она не нашей веры, она сатана!” Батюшка со смертной тоской обозревал обступившие его лица с фанатичным ожиданием чуда на них, и, время от времени, морщась, подносил тайком руку к разболевшейся пояснице.
Пацаны лет по десять, суматошно оглядываясь по сторонам, извлекали письма из почтовых ящиков в подъезде и торопливо, азартно, рвали в клочья. “Атас!” - услыхав, как наверху хлопнула дверь, скомандовал один, и они вихрем вылетели наружу, перекрикиваясь на целеустремленном бегу: “Пошли теперь в пятый!”. “Не, там бабки на лавке!”, “Да там подъезд проходной”, “Там одни бабки, им же никто не пишет...”
Интеллигентная на вид дама внесла себя в салон троллейбуса и тут же принялась наводить порядок: “Продвиньтесь! Я вам говорю - продвиньтесь! Оглохли?!” - “Да там стоят впереди!” - “Это вам жиры свои всколыхнуть трудно! Господи, и откуда такие тумбы берутся! А еще говорят, народ голодает! Из-за таких и голодает, которым на себя два билета брать положено!”. Троллейбус останавился у остановки, и, на выходе из него, дедок огрел по спине тростью замешкавшегося мальчонку.
“Предлагаю с Петренко денег на нужды класса не брать, - обратилась к членам родительского комитета молодая учительница, - Зоя Николаевна сейчас одна осталась с двумя детьми, без работы, там очень тяжелое материальное положение...” “А у кого оно легкое?! - покрылась пятнами злости элегантная женщина в золоте и янтаре. - Я, между прочим, мать-одиночка, но я не плачусь - я плачу! И Петренко пусть платит! Лично я не намерена из своего кармана оплачивать учебу детей Петренко! Думаю, другие меня поддержат!”. Она победно обвела взглядом аудиторию, и присутствующие потупилась. Капитулянтскую растерянность выражало лицо “училки”.
- У нас праздник в отделе, когда Гусаков не появляется на работе! - делился с женой сокровенным Дементьев старший. - Мы поэтому очень любим его в командировки отправлять, на всяческие симпозиумы. Энергия бешеная, амбиции сумасшедшие, генератор дурных идей, а не человек! Сам нечего не делает и другим не дает!
- Ха! - тряхнула тугими кудряшками Неля. - 0дин дурак позорит скопище умников, а они и рады! Вот почему у нас в верхах или дураки или подлецы! Все, папа! Давай просмотрим, что у нас в мире делается! - Она включила телевизор и расположилась перед ним в кресле с сигаретой в руке.
- Кошмар там. Как обычно. По нарастающей! - обиженно буркнул Юрий.
- Не скажи! Просто раньше нам внушали, что на одной шестой части суши даже стихийных бедствий не бывает...
- И обыватель спал спокойно! - подхватил Юрий одобрительно. - Если ты изменить ничего не можешь, зачем...
- Затем, - перебила Неля, - что информированность - залог безопасности! Представь, тебя пошлют на симпозиум в какую-нибудь страну вместо этого твоего...
- Гусакова.
- Или Костя с кораблем окажется где-нибудь, где взрывы, террор, уличные бои! Просчитав заранее ситуацию, вы сможете избежать...
- Неля! - завопил Юрий. - Вы с твоим телевизором доведете меня до валидола! Я конформист! Был таким и останусь!
- Ты страус! - обвинила Неля.
- Не ссорьтесь! - попросил с порога комнаты Кот, и Неля вздрогнула: “О! Ты прям как чертик из табакерки!”
- Я не один, - Кот посторонился, и Дементьевы-старшие увидали в прихожей девушку с прозрачно-смуглым лицом. - Знакомьтесь! Моя любимая женщина Дося. Мама Неля. Папа Юра.
- Очень приятно, - улыбнулась уголками губ Феодосия.
- Господа родители! - Кот вынул из-за спины руку с бутылкой шампанского. - Предлагаю отпраздновать помолвку!
- Вот как? - озадачился было Юрий, но Неля перехватила инициативу: “0тлично! Ничто так не сближает, как бутылка шампанского!” И, выключив телевизор, устремилась на кухню: “Посидим, пообщаемся, Дося нам расскажет о себе...”
- Дося твоя коллега, училка! - не дал и рта раскрыть избраннице Кот. - Девушка потрясающей эрудиция, выросла на Гомере и Еврипиде, пишет стихи, играет на флейте.
- Потрясающе! - согласилась с ним Неля. Протерла и поставила бокалы на стол, и тут ее словно бы осеняло: “С закусоном у нас, правда... Дося! А что, если мы чуть позже картошечки начистим в два ножа - четыре руки?”
- Мама, ну какая картошечка после шампусика! - возроптал Юрий.
- Я умею чистить картошку, - заверила Феодосия, - и огурцы солить умею и борщ варить…
- Ну, тогда я глубоко счастлива! - расхохоталась Неля, подняла свой бокал - “За вас!” - и все дружно, со звоном, чокнулись.

За окном светало. Кот спал в своей комнате, разметавшись на сбитых простынях, а на краю постели сидела неподвижная, словно оцепеневшая Феодосия. Снаружи - с улицы, из-за стен квартир, отовсюду - сначала тихо, а потом все громче и громче доносились до нее звуки пробуждающегося чужого мира; шаги, покашливанье, звон будильников, шарканье метлы, визг собаки, шум автотранспорта... Вслед за звуками стали возникать образы: “Ты куда мою начку задевала, паскуда?!” - “Что?! Да ты приперся, ****ь, ночью без ничего! Никакущий, *****! Ты чего?! Ну, ты чего?!.. А-а-а!!”
- Я кому сказала - ешь! - снуя по квартире, бросала женщина мальчику лет четырех, - нет, он сидит! Быстро ешь! Я же сейчас опять опоздаю! Нет, это гаденыш, а не ребенок! Я тебя... Я тебя башкой сейчас макну в эту кашу, сволочь!!”
- Ты, если что, сразу же звони Зине, - настойчиво повторяла, не в первый, видимо, раз измученная женщина распростертой на кровати старухе. - Я ей деньги и ключ оставила. Она будет забегать, но ты, если что...
- А ты скажи своему начальнику, что у тебя мама... умирает, - едва слышно вышептала старуха.
- Ему это неинтересно, - горько, с ожесточением проговорила дочь и спохватилась. - Ничего ты не умираешь, и думать не смей! И не надо меня с утра напрягать! И так у меня на работе запарка!..
- Сейчас, как завалят опять дурной работой! - жаловался за завтраком жене работяга лет сорока.
- А ты не ведись! - наступательно советовала жена. - Вот какие копейки тебе платят, на те и нарабатывай, а пуп не рви, не казенный!
- Так и выпрут меня, не хрен делать!
- А ты не лезь на рожон! Ты молча, тихой сапой, перекуривай чаще. Мол, так доктор тебе прописал. От астмы.
- Марина! - окликнула дворничиха свою товарку. - Гляди-к! Совсем хороший мужик в клумбе валяется! Неужто выбросил кто?
- Так, может, он того, труп?
- Не, дышит. Ботинки с него сперли, а в остальном справный мужик.
- Вот и бери его себе!
- Удумала! Я его одену-обую, а он завтра на твоем участке отрубится?! Не, это мы уже проходили!”
Феодосия обхватила руками голову, массируя виски, лоб, затылок, зашептала горячо: “Все хорошо, все хорошо, все нормально…” Потом встала, оделась медленно, взяла сумку и склонилась над спящим Котом.
- Ты меня слышишь, Кот, - проговорила она уверенно. - Ты вспомнишь, что я сказала, когда проснешься. Прости, Кот, но я здесь - как пантера в конуре, на цепи. Я люблю тебя, Кот, но я не могу - на цепи.
Она вышла, неслышно прикрыв дверь за собой, вдохнула полной грудью утренний воздух, улыбнулась дворничихам, обступившим смурного мужичка на газоне, приветливо кивнула ковыляющему навстречу пенсионеру с собачкой и, как в карету, села в полупустой прозрачный троллейбус. В эту минуту проснулся Кот. Полежал мгновенье, сосредотачиваясь, вскочил, огляделся, и все понял. Судорожно, не зная, куда девать себя, промчался из конца в конец комнаты, выбежал в гостиную, схватил из пепельницы материн окурок и щелкнул зажигалкой. Затянулся, закашлялся до слез и, смахнув слезы, побрел к себе - к одинокой постели, хранящей тепло двоих.
- Я слишком долго пробыла жрицей моего селения, Кот, - говорила ему из троллейбуса Феодосия. - Я стала слишком уязвима для города... Как чукча не выживет в Сахаре, и бедуин на крайнем Севере, так и я… Ты знаешь, где меня искать, Кот. Если решишь навестить, мы будем рады...

Напевая себе под нос, Неля Дементьева крутилась по кухне - жарила яичницу, варила кофе, мазала на хлеб масло.
- Папа! Костя! Дося! - позвала она, когда все было готово, оглядев удовлетворенно красиво сервированный стол. - Утро наступило! Завтракать пора!
Не услышав в ответ ни звука, распахнула решительно дверь супружеской спальни: “Папа, ты не успеешь вкусить пищу телесную!”, постучалась в комнату сына: “Рота, подъем!”, и когда Костя отозвался: “Да!”, вошла.
Кот стоял у окна, тупо глядя в пространство перед собой.
- Ты один? - почувствовала недоброе Неля. - А Дося?..
- Вернулась к себе, - без выражения ответил Кот.
- Что-то случилось?…
- Нет. Она погостила, и вернулась к себе, на свою планету. У нее, как бы поточнее сказать, - аллергия на городскую жизнь.
- Понятно, - кивнула, ничего не поняв, Неля. - И что теперь? Ты улетишь на ее планету? А как же рейс?..
- Не знаю! - раздраженно перебил Кот. - Ничего пока не знаю!
- Люди! Мама! - донесся из-за двери голос Юрия. - Кто-то звал к столу? - И Неля выметнулась за дверь.
- Они пусть поспят еще, - услыхал Кот ее голос, сопровождаемый звяканьем приборов. - Им спешить некуда…
Кот вздохнул судорожно и потянулся к оставленному за цветочным горшком окурку.
- Ты у них разузнай, где они жить собираются, как, на что... - уминая яичницу, инструктировал жену Юрий. - А то вчера неудобно было об этом...
- Спрошу, спрошу, не волнуйся, - пообещала Неля. - Твой кофе... Время! Носовой платок взял, ничего не забыл? Ключи от квартиры, машины, документы?..
И, не проводив, а буквально выставив Юрия за порог, прислонилась спинок к стене в коридоре, собираясь с силами и мыслями.
- Котя! - надумала она. - Может, я тебе пригожусь? Может, мне с тобой поехать… туда, не знаю, куда?
- Я в пароходство, - появившись на пороге комнаты, сообщал буднично Кот. - Ключи, документы, носовой платок взял. - И ласково, благодарно коснувшись плеча матери, вышел.

На безлесом склоне горы сидели рядом Ксения с рукоделием и Феодосия с флейтой. За их спинами облетал лес. Над ними синело пустынное осеннее небо.
- Не тоскуй, - прервала стенания флейты Ксения. - Это для ребеночка вредно.
- Я стараюсь, - молча, продолжая играть, ответила Феодосия.
- Ты же знаешь, никуда он от тебя не денется. Так и будет мотаться туда-сюда.
- Это и плохо. Этому должен быть положен конец.
- Ты не сможешь жить там, а он здесь, вы оба уже пробовали…
- Я найду выход! - как поклялась Феодосия.
- Смотри! - указала Ксения вниз: в гору трудно, как из последних сил, карабкался Кот. Он шел, не отрывая взгляда от двух фигур на вершине. Потом взгляд его сфокусировался на Феодосии и, наконец, на ее округлившемся животе.
Кот рухнул на траву у ног женщин и остался сидеть спиной к ним, поникший, замкнувшийся в себе. Ксения поспешно собрала свое рукоделие.
- Держись! - молча напутствовала она Феодосию.
Когда она скрылась из вида, Кот разлепил уста: «Он уже брыкается?..»
- Дай руку!
Феодосия за руку повернула Кота к себе и положила его ладонь себе на живот. “Скажи ему что-нибудь хорошее! Он нас понимает!”
- Привет, малыш! - теплея и светлея лицом, сказал Кот. - Меня так долго не было, потому что я ходил на лоханке по Черному морю, ловил кильку и другую разную рыбу…
- Папа работал листригоном, - вставила Феодосия.
- Папа заработал немного денег и купил маме кольцо. Вот оно! - Кот полез во внутренний карман куртки и вынул коробочку. - Угадал размер?
- Спасибо, - не выказала радости Феодосия. - Но у нас не принято носить кольца…
- Как хочешь, - снова помрачнел Кот. - Хочешь - выкинь!
- Зачем же? - Она отвязала шнурок от флейты, продела в кольцо и повесила себе на шею. - Вот так!
- Ты меня еще любишь? - после паузы, в сторону спросил Кот.
- А ты как чувствуешь?
- Ты хочешь меня выпнуть из своей жизни.
- Пока не удается.
- Может, поищем компромисс? - он подтянулся на руках и устроился на траве с ней рядом. - Мы не случайные попутчики, Дося, нам надо быть вместе. Ты сама говорила: мы две части целого, земной шарик в миниатюре… Что ты молчишь?
- Что ты предлагаешь?
- Ну, скажем, месяц мы живем в твоем мире, месяц в моем. Если я уйду в рейс надолго, ты будешь здесь, а когда вернусь, встретишь меня в порту. Мне очень важно, чтоб меня встречали, когда вернусь. Классно я придумал?
- То, что ты придумал, вполне подошло бы Ксении, другой девушке, но не главной жрице селения. Это не гордыня, Кот. Я и сама не рада, что лучше прочих улавливаю голоса Космоса, из-за этого я совсем не приспособлена к социуму!
- Дося, не все люди злыдни!
- Люди, в большинстве, как раз таки все очень хорошие! Но они все время страдают! Меня на части разрывает от их боли, мне физического тела не хватит!..
- Я буду твоей защитой.
- Нет, Кот, - она обняла его за шею и прижалась щекой к его щеке. - Меня может защитить только Бог. Но Он создал меня такой, какая я есть, для своих, нам с тобой неведомых целей. И Он послал мне тебя. Как испытание или?…
- Нет, все-таки ты впала во грех гордыни!
- Не знаю! Ничего теперь не знаю! Когда начинаю думать, все перестаю понимать! Когда творю, тогда только появляются силы…
- Для кого ты творишь? Для горстки соплеменников? Ты что, и правда считаешь, что вы - избранный народ, что вы для Бога важней, чем прочее человечество! Тоже Его создания, между прочим!
- Я и об этом думала. И запуталась. Я стала утрачивать представление о самой себе. Кто я, зачем?! Я не умею лечить, ходить за животными, делать множество простых, обыденных дел, а то, что я умею - табу! Людям нельзя открывать будущее.
- Мне ты можешь открыть, должна… Мы будем вместе когда-нибудь?
- Всегда.
- По-моему, по земному? Будем жить, как мои родители - просыпаться и засыпать в одной постели, есть за одним столом, водить его… - Кот притронулся к ее животу, - в театр на елки? Такое возможно?
- Нет, - Феодосия закрыла глаза.
Кот смотрел на нее долго, в упор, в надежде, что она все-таки подаст им надежду, но из-под ресниц ее покатились слезы, и, жалея истошно ее и себя, Кот прижал к себе Феодосию, стал покрывать поцелуями ее щеки, шею, виски, баюкать ее в объятиях, тоже плача…
Звонкое небо над ними сделалось бледным, зимним.
Стоя с закрытыми глазами на пороге своего дома, Феодосия видела кипарис во дворе домика в Балаклаве. Под кипарисом сидели в старых креслах дедушка и бабушка Кота и глядели, затаив дыхание, в немом восторге в небо. Там, как раз над макушкой дерева, вспыхнули две звезды и слились в одну, еще более яркую.
- Мы вместе жили недолго, но счастливо, - проговорила, не размыкая губ, Феодосия. - Что счастливо, поймем после…
И опустив руку, на ощупь нашла и погладила по волосам призрачного ребенка с призрачной флейтой в кулачке, примостившегося у ее ног. Крылатого Амура в короткой тунике.

Под зимним небом, преодолевая ветер, шагал Кот почти безлюдной улицей Нахимова к своему дому напротив Дворца Детства и Юности. Шел, упрятав руки в карманы куртки, нагнув голову, быстро, а потому не увидел в арке, ведущей с улицы во двор, Ксению. Она поджидала его, хоронясь от ветра, заслоняя собой от ветра сверток в малиновом одеяле, который бережно держала на руках.
- Кот!!
- Ксения! - промчавшись с разгона мимо нее, Кот резко развернулся и уставился на сверток. - Что, уже?!… А где Дося?! Мальчик?! А я только вчера вернулся, как раз сегодня собирался к вам ехать…
- Не надо ехать, - неживым голосом ответила Ксения. - Это сын. Там, внутри, - она передала ему сверток. - Там письмо тебе и кольцо.
- Какое письмо, зачем?!…
- От Феодосии! - уже на бегу ответила Ксения. - Феодосия умерла!
И скрылась за углом арки.
- Нет!! - во всю глотку заорал Кот. Чуть не выронил младенца и крепче прижал к себе. - Стой! Куда ты?!… - погнался он за Ксенией. - Стой!!
Кот Ксению не догнал. Ксения остановила проезжавшее мимо такси, заскочила проворно внутрь, а Кот остался стоять напротив входа на Приморский бульвар, где так обыденно шла торговля сигаретами и напитками из киосков, спешили на катера и с катеров люди, а у чугунной ограды куксились от холода бабки с семечками. И не было никому дела до одинокого потерянного мужчины с малиновым свертком в объятиях.
На Кота, впрочем, и косились и оглядывались: уж слишком неловко, неуклюже держал он яркий живой пакет, и слишком остро от него разило бедой. Так раняще-остро, что подойти к нему никто не решился. Кот потоптался на тротуаре там, где была пару минут назад Ксения, откуда исчезла, бросив его на произвол судеб, развернулся, и на автопилоте двинулся к дому. Он плохо понимал, где находится, что делает, и что вообще происходит с ним.
У двери своей квартиры Кот остановился, с трудом вынул из кармана куртки ключи и, поддерживая коленом сверток, вставил ключ в замочную скважину. Вошел и ногой захлопнул дверь за собой.
- Умерла… Дося… - беззвучно шептали его губы. - Неправда… Она не могла… Дося же дриада…
В комнате он положил сверток на середину обеденного стола, отступил на шаг, чтобы рассмотреть получше, и тут его прорвало.
- Дура!! - застонал он, захрипел сквозь спазмы. - Дуры! Суки! Что вы наделали!!
В ответ на вопли его в малиновом одеяле зашелся плачем ребенок.
Кот затравленно огляделся, словно впервые оказался в этой комнате, полной добротной старинной мебели, оставшейся в наследство от бабки по отцу, чопорно и брезгливо взиравшей на него с фотопортрета на стене, и как к единственному средству спасения бросился к телефону. Руки так дрожали, что он не сразу смог набрать номер.
- Галка! - заорал он, когда это все-таки удалось. - Приезжай ко мне! Срочно! И Аньку прихвати! Кого-нибудь еще! Срочно!!
Он бросил трубку, приблизился со страхом к орущему свертку и откинул края одеяла. Внутри оказался кокон в двух пеленках, байковой и простой, бутылочка с молоком и конверт с бумагами. Здесь же поблескивало кольцо на шнурке.
Кот набросил кольцо поверх куртки себе на шею. Вынул из конверта корочку салатного цвета, раскрыл и прочел по слогам, как на чужом языке: “ Митридатов Митридат Константинович… Родители: Дементьев Константин Юрьевич, Митридатова Феодосия Филипповна…”.
Из метрики выпал сложенный вдвое листок бумаги.
“Ты был прав, - снова по слогам прочел Кот. - Человек должен жить среди большинства себе подобных. Мы только тогда выполняем свое назначение, когда служим людям. Наш сын пришел мне на смену. Ты привези его к нашим, когда получишь от них послание: “Пришло время цветения кипарисов”. Тогда приезжай обязательно, где б ты не был, и привези Митю, а сейчас живи, как душа велит, а моя любовь будет с вами. Феодосия. 25 февраля 1986 года…”
Кот прижал бумагу к лицу. Он заплакал, затрясся в судорожных рыданиях и наконец-то вышел из ступора. Только теперь его заторможенное, почти покинувшее реальность сознание отреагировало на плач ребенка. Кот склонился над свертком, размотал пеленки, и оттуда вырвались, замелькали перед его лицом ручки и ножки. Кот попытался запрятать их обратно, но не сумел: крохотные конечности молотили воздух с такой скоростью, что, казалось, их не четыре, а раза в четыре больше. Чувство беспомощности ввергло Кота в окончательное отчаяние. Он опустился на пол возле стола, и они плакали вдвоем, мужчина и ребенок, пока в дверь не зазвонили. Тогда Кот кое-как встал с пола, дошел, пошатываясь, до двери, и в квартиру друг за другом протиснулись встревоженные Галя, Виталик, Аня и Ланка, готовая чуть что обратиться в бегство.
Кот провел их в комнату и рухнул в кресло.
- Кот, ты чего?… - начала было Аня, но осеклась. Ойкнула и прикрыла ладонью рот. Ланка замерла на пороге, переводя напряженный взгляд с младенца на мужчину. Виталик поперхнулся приготовленной заранее фразой, и только Галя не растерялась.
- Чего встали? - рыкнула она. - Раздевайтесь и шмотки в прихожую! Нечего инфекцию разносить! И с него, - ткнула она пальцем в Кота, - снимите кто-нибудь куртку! Он сейчас хуже, чем в дупель пьяный!
Ланка неуверенно приблизилась к Коту в кресле, постояла, собираясь с духом, и потянула, наконец, из рукава его вялую, тяжелую руку. Кот не сопротивлялся, но и не помогал ей. Более всего он походил сейчас на сломанный манекен.
Виталик и Аня переглядывались, не зная, что делать без Галиных указаний, а Галя упоенно ворковала над малышом: “Мокренький! Потому и плачем, что мокренькие! Никому не в кайф лежать в луже! Ничего! Мы сейчас пеленочку поменяем! Есть у нас во что завернуться? Есть! - извлекла она из-под малыша плоский пакет с пеленками. - Не подкинула нас мамка, в чем родила, и на том спасибо!”
Виталик пихнул Галю в бок и сунул ей под нос письмо Феодосии.
- Поняла, - посуровела Галя и стала еще решительней. - Аня! Воды набери в кастрюльку, поставь туда бутылочку и подогрей! Но не сильно, поняла? - И резко сменила тон, склонившись к малышу: “Это кто же у нас тут такой? Это у нас Митя…”
- И вот, - подал ей Виталик стопку бумаг, - ее документы. О рождении, о смерти…
Галя глянула коротко и уважительно кивнула: “Умная была баба, все предусмотрела. Знала, наверное, что так выйдет…”
- Не наверное, а точно! - поправил Виталик. - Ты ж гляди! Она записку эту двадцать пятого написала, а пацан родился двадцать шестого!
Ланка, освободив кое-как Кота от куртки и шарфа, приблизилась к ним.
- Она что, идиотка была? - свистящим злым шепотом исторгла Ланка. - Или круглая сирота? Какого хрена она Коту его подкинула?!
- Что значит, подкинула? - возмутилась появившаяся из кухни с бутылочкой молока Аня. - Он отец!
- А другой родни, кроме него, не имеется?! Бабок, дедок, сестер? - пуще прежнего разошлась Ланка. - Кот - мужик! Молодой мужик! Холостой! На хрен ему ребенок!
- А ты откуда знаешь? - спросила наступательно Аня.
- А то по нему не видно, как он счастлив!
- Так она ж умерла, - напомнил Виталик. - С какой радости он должен быть счастлив?
- Стерва ты, что ли? - вскинула Галя задумчивые глаза на Ланку. - Тебя для чего сюда позвали? Помочь! Не хочешь…
- Хорошо! - скрипнула зубами Ланка. - Что делать надо? Грудью покормить? Уж извините, подвиньтесь!
- Нет, ты все-таки такая бываешь! - удивленно и укоризненно покачала головой Аня. - Как не своя!
- А я и есть не своя! - вскинула Ланка подбородок. - Пока он в сельской местности детей делал, вы тут все на меня, как на врага народа смотрели! Нормально?!
- Если ты скандалить настроилась, - оторвалась Галя от процесса пеленания Мити, - то тебя никто здесь не держит.
- Ладно, проехали! - вознамерился всех примирить Виталик. - Надо б тете Неле с дядь Юрой позвонить, предупредить…
- На хрен людей с работы срывать! - возразила Галя. - Никто же не умер! Наоборот!
- Для них это будет такой же удар, как если б кто-то умер! - не без злорадства предрекла Ланка.
- Пойди лучше пеленку замой под краном! - Галя сунула непроизвольно отшатнувшейся Ланке мокрую пеленку, но Ланка не поспешила выполнить приказ: “Я считаю, что надо предупредить родителей”.
- Кота надо в чувство привести для начала, - подал здравую мысль Виталик.
И все, как по команде, обернулись к креслу.
Кот уже не напоминал поломанный манекен. Он смотрел на них во все глаза, благодарно и виновато.
- Кот, у тебя выпить есть? - нашелся Виталик. - Надо ж новорожденного обмыть, как положено…
- И женщину помянуть, - добавила Галя.
Оттолкнувшись от поручней кресла, Кот встал, шагнул к бару и выгрузил оттуда на пол бутылку водки, коньяка, марочного розового муската и бутылку шампанского: “Этого хватит?”.
- Вполне! - заверила Ланка.
- Только вот это бы… - неуверенно указала на шампанское Аня.
- За рождение! - объяснил Виталик. - Самое то! А водка - за упокой…
- Перво-наперво место надо определить пацану, - Галя обвела взглядом комнату. - Пока кроватки, коляски нет…
- Чтобы к рукам не приучался! - подхватила Аня и принялась огораживать подушками уголок тахты. - Положим его пока в это гнездышко…
- Вы, девки, прямо-таки перезрели для материнства! - съязвила, не утерпев, Ланка. - Жребий впору бросать, кому из вас шефствовать над Котом!
- Всем! - объявила непререкаемо Аня. - Раз мы его друзья… - и уперла в Ланку прямой, осуждающий взгляд.
Ланка повела зябко плечами и, отвернувшись, пробормотала: “Друзья - это люди, которым достается похмелье в чужом пиру!”
- Все, базар окончен! - Галя уложила Митю в созданное Аней гнездо. - Виталик, ты разлил?
- Без проблем! - Виталик, примеряясь, поводил бутылкой водки над выставленными Котом рюмками.
- Мне вообще-то… - протестующе выставила Аня ладонь.
- Каплю! - не внял Виталик, и Галя, прокашлявшись, поднялась с рюмкой в руке. - Други! - потребовала она тишины, - выпьем, други, за упокой души рабы Божьей Феодосии. Пусть земля ей будет пухом! - провозгласила она и, неожиданно для всех, перекрестилась. Подождала, когда все опорожнят свои рюмки, и сделала Виталику знак открыть шампанское.
- А теперь за Митьку, братва! Чтоб здоровый рос, красивый и умный!
- А главное - счастливый! - вставила Аня.
- У вас с ним сколько разница? - обернулся к Коту нарочито оживленный Виталик, - Тебе летом двадцать два…. Да все класс! Друганами будете с сыном! В походы вместе ходить!
- Так что, за Котьку?… - начала было Ланка, но Галя перебила: “За пацана! Первого ребенка нашей компании! Сдвинули!”

Зимняя тьма быстро заволокла город. Вырубился в кресле отупевший от переживаний Кот, ушли Виталик, Аня и Ланка. Осталась Галя - прибрать в комнате, приготовить еду младенцу и дождаться Дементьевых-старших. Она закончила протирать бокалы и как раз поставила на плиту кастрюльку, когда в замке заворочался ключ. Галя быстро вышла навстречу Неле.
- Тетя Неля! - заслонила она собой дверь в гостиную, - надо поговорить!
Галя потеснила Нелю в сторону кухни, но Неля отстранила ее и решительно вошла в комнату. - Что случилось? - спросила она требовательно. - Кот заболел?
- Он просто перебрал малость, - заспешила Галя. - У него для этого есть причина. Сразу две. Одна - вот!
Галя жестом указала на тахту и замерла, ожидая бурной реакции.
Осторожно, словно на тахте лежала мина, Неля приблизилась, наклонилась над мирно посапывающим Митей и повернула к Гале недоумевающее лицо.
- Я вам все сейчас расскажу! - пообещала Галя, - но у меня там молоко на плите…
- Хорошо! - выпрямилась Неля. - Все равно, где. Главное - не тяни волыну.
- У него жена умерла, - выпалила Галя, - у Кота. Оставила ему сына, Митьку. Я как раз для Митьки варю, мы смесь купили…. Не в приют же дитё сдавать!
- Да уж, конечно… - медленно выговорила Неля и затрясла головой. - Может, это шантаж какой-нибудь, розыгрыш?!
- Нет! - заверила Галя. - Вот. - Она протянула Неле кипу листков.
- Да… - сглотнула Неля. - Понятно. Я эту девочку знаю, помню… - и просительно воззрилась на Галю. - Не в службу, а в дружбу, свари мне чашку крепкого кофе!
- Вам сюда принести?
- Нет. Здесь теперь не покуришь, - Неля быстро овладела собой и ситуацией. Вслед за Галей она прошла на кухню, плюхнулась на табурет и, затянувшись сигаретой, погрузилась в раздумья.
- Первым делом, оформлением отцовства надо заняться, - обронила она после четвертой затяжки и наконец-то расстегнула на куртке молнию. - Переписать на нашу фамилию. Потому что Митридат Митридатов - масло масляное и вообще… растить-то его мы будем, Дементьевы. Костю надо встряхнуть и сопроводить в загс. Со мной за ручку он туда не пойдет, а от папы в таких делах толку мало…
- Мы сходим, - как о давно решенном сообщила Галя. - Как раз Виталик свободный, и я отпрошусь с работы. В загсе завтра приемный день, я узнавала.
- Что б я без тебя делала!
- Все бы делали, тетя Неля. Но всегда лучше, когда нагрузку можно разделить.
- Золотые слова! А как насчет будущего? В смысле нагрузки? - взяла Неля быка за рога.
- Помогать буду, - сразу поняла Галя. - А в семью вашу не пойду, тетя Неля, потому как никому это не надо, ни Котьке, ни мне. У нас, как бы поприличней сказать…
- Не стоит друг на друга! - подсказала Неля и вскочила, услыхав звук отпираемой двери.
- Папа! - бросаясь навстречу мужу, объявила она, как могла торжественно. - У нас радость! Но ты сядь сперва, а то упадешь! - и толкнула Юрия на табуретку у двери. - Мы стали дедушкой и бабушкой! Поздравляю!
Схватила руку оторопевшего от неожиданности Юрия и затрясла, встряхивая его: “ Все путем, папа, все путем! Жизнь продолжается!”

В авиалайнере над Атлантикой Дон Гато закрыл глаза, воскрешая главные мгновения своей жизни: вот они бегут с Феодосией через лес, вот катятся, обнявшись и хохоча, по склону, обнимаются в разнотравье. А вот она стоит одна на жухлой траве и пронзительно смотрит вслед ему. На шее у нее, на шнурке, - кольцо. То самое, что, как амулет, висит сейчас на груди его под рубахой. Дон Гато приложил к кольцу ладонь и перенесся в иной отрезок своего прошлого.

Аргентинская ночь полнилась звуками музыки: за тонкой стеной каморки в многоквартирном доме надрывался магнитофон у соседа.
Кот и Людмила танцевали под звуки чужой музыки, все плотнее прижимаясь друг к другу.
Тяжело дыша, судорожно лаская друг друга, освобождаясь впопыхах от одежды, они упали на постель. Кот навис над Людмилой, и на уровне своих глаз она увидела обручальное кольцо на шнуре.
- Что это? - спросила она, мгновенно отрезвев от страсти.
- Неважно… - вышептал Кот.
- Чье оно?
- Моей жены. Покойной. Ты знаешь…
- Сними!
- Нет.
- Сними! - она резко отстранилась.
- Не будь глупой… - Кот потянулся к Людмиле, но она вскочила, и стояла теперь над ним, скрестив руки на груди: золотистая, прекрасная сказочно, ледяная от гнева.
- Сними и брось в окно! Или я ухожу. Я не могу быть с мужчиной, который носит кольцо другой.
- А я не сплю с женщинами, которые хотят мной командовать! - парировал Кот. Ультиматум Людмилы, сам тон, каким он был сделан, начисто убили в нем желание. Он надел джинсы и потянулся за сигаретой.
Людмила смерила его взглядом оскорбленного донельзя достоинства и то же стала одеваться. Кот и не пытался ей помешать.
- Ты будешь очень жалеть… - сквозь зубы пообещали Людмила.
- О том, что я мужик? - усмехнулся он. - Вряд ли! Скорей пожалеешь ты. Потому что я нормальный русский мужик. За мной не заржавеет и со мной не соскучишься, но я дорожу памятью о своей женщине! И это нормально!
Людмила вышла, хлопнув дверью, но, оказавшись по ту сторону двери, остановилась в сомнении и сразу же обмякла, погрустнела лицом.

Дон Гато вынул из-под рубашки кольцо на шнуре, отвел от лица, насколько позволял шнур, и заглянул в кольцо, как в позорную трубу.
Он увидел яркий солнечный день, аллею Приморского бульвара и себя двадцатидвухлетнего, толкающего коляску с пятимесячным Митей. Под поцелуй-мостом его ждала Ланка.
- Привет! - поздоровался он нарочито весело. - Мороженого хочешь?
- Можно! - в тон ему отозвалась Ланка.
- Постой с ним, я сейчас…
- Нет уж, вместе погуляем до точки! Я боюсь детей, Кот, просто панически их боюсь!
- Со мной было тоже самое, пока не появился он, - Кот нагнулся к Мите и поправил на нем панамку.
- Тогда ты понимаешь! А я уж испугалась, что ты хочешь начать меня к нему приручать! - рассмеялась с облегчением Ланка.
С этой секунды свидание стало рядовым, не обязывающим ни к чему.
Кот, однако, придерживался другой точки зрения.
- Не без этого… - сообщил он откровенно. - Мы ведь были когда-то … очень близки, так?
- Не без этого! - передразнила Ланка. - Когда-то!
- А если попробовать?… - Заикнулся Кот, но Ланка быстро прошла вперед, на ходу вынимая из сумочки кошелек, и смешалась с толпой экскурсантов у входа на бульвар. Через минуту она вынырнула из толпы с двумя порциями пломбира.
- Держи. Мое любимое, крем-брюле. Присядем или?…
- Покатаемся, - развернул Кот коляску.
- Петька уехал, знаешь? - с разгона огорошила его Ланка. - Академку взял. Аж на крайний Север уехал, на путину.
- Зачем?
- Из-за тебя! - мстительно отчеканила Ланка.
- Не верю.
- А ты поверь! Петька, он… он ведь очень порядочный! По душе, по воспитанию! “Берегите честь смолоду”, все такое! А тут такое!
- Ланка, давай не будем!
- А не получится! Потому что теперь уже не Петька и не я, а ты - корень зла! Тебя однажды позабыли в лесу, и с тех пор ты всех гнобишь, всех заставляешь чувствовать себя пожизненно виноватыми!
- Ланка!
- Что Ланка! Я правду говорю! В конечном счете, из-за нас с Петькой ты стал отцом-одиночкой…
- Ланка!!
- Да, да! По твоей логике все именно так! Поэтому ты решил разделить со мной радость родительства! Скажешь, нет?
- Я действительно хотел сделать тебе предложение… - потупился Кот.
- Деловое! - хохотнула она. - Спасибо! Я не приму твое предложение, Кот, потому что я не полная идиотка! Нормальные люди, которые хоть немного уважают себя и других, так не делают! Между прочим, теперь ты меня оскорбил, так что мы квиты!
Ланка зашвырнула далеко в клумбу недоеденное мороженое и пошла от Кота, все ускоряя шаг, пока не растворилась в новой толпе экскурсантов, направляющейся к Аквариуму.

На первый взгляд точно так же выглядел Приморский бульвар летом 1990-го года. Люди прогуливались, отдыхали на лавочках - угощались прохладительными напитками и мороженым, но тревога и озабоченность, охватившие внутренний мир людей, все отчетливей проступали на лицах, и воскресная беззаботность казалась данью привычке, камуфляжем того, что зрело подспудно в умах и душах, не давая с безоглядностью прежних десятилетий верить в светлое счастливое завтра.
Кот, Виталик и Петька сидели на скамейке неподалеку от Аквариума, наблюдая, как Митя в числе прочих малышей азартно подпрыгивает на надувном драгоне-тотами. Неспешно потягивали пиво из бутылок, и Виталик прочувственно вещал: “Бежать надо отсюда, парни, здесь нечего ловить. А где нечего ловить, там ничего не поймаешь”.
- То есть, лозунг “Отечество в опасности” тебе чужд? - лениво подколол Кот.
- Продали Отечество! - провозгласил Виталик ожесточенно. - По кускам размели! Уж если даже Галка свою задницу, комсомольскую по жизни, оторвала и урыла в Грецию апельсины собирать…
- И это нормально? Престижно для советского повара? - снова подколол Кот.
- Это бабки, Кот! - растолковал, как недоумку Виталик. - А вот лозунг “у советских собственная гордость” - это байки! Бабки - байки! Чувствуешь разницу?
- У тебя есть бабки башлять капитану, старпому, еще уйме чертовой ушляков? - покосился на него Кот. - У меня, например, первичного капитала ноль, поэтому я и не двигаю мечтой в неизвестном направлении! Сижу, вот, пью пиво. За Петькин счет. К тому же, Виталик, мы оба знаем, что за рейс могут не заплатить. Начнешь права качать - сбросят за борт и скажут, что волной смыло.
- Все равно рискнуть надо!
- Попроси Петьку, может он тебе даст взаймы. Он же у нас буржуин, кооператор!
- Могу еще по пузырю пива выставить, но это предел, - объявил Петька.
- А не прибедняешься, Петруха? - справился шутливо Виталик.
- Ничуть, - серьезно ответил Петр. - Я и сам не рад, что вляпался в этот бизнес. Именно вляпался. Как кур в ощип. Все меня щиплют, кому не лень: наложка, санэпидемстанция, ментура, местный крутняк…
К ним подбежал, сияя от радости, всклокоченный раскрасневшийся Митя и потянулся к бутылке в руке Кота: “Папа! Я тоже хочу водички! Дай мне!”
- Это взрослая водичка, - отвел руку Кот. - Тебе дядя Петя сейчас детскую купит, “Буратино”. Да, дядя Петя?
- Водичку, которую назвали в честь дяди Пети, - печально пошутил Петр и встал. - Пошли, Мить. Пива брать еще, мужики?
- А как же! - изумился вопросу Виталик. - Гулять, так гулять! - и заскучал, проводив Петра взглядом: “Горит Петруха! Синим пламенем с большими протуберанцами! Ой, сожрут его, катранчика нашего, большие белые акулы! А ведь как парень уродовался, чтоб скопить этот самый первичный капитал! Три сезона на северах оттрубил!
- Послушала б тебя Ланка! - желчно выплюнул Кот.
- Ланка! - тут же сменил тему Виталик. - Дура она! Кстати, хоть и дура, а богатенького мужичка отхватила. То ли банкира, то ли экономиста из Москвы! Тебя-то на свадьбу, понятно, не пригласили, а мы с Анькой были свидетели! Меня Анька, прикинь, обратно на себе волокла! Водки было - залейся! Столы ломились! - он вздохнул ностальгически: “Надо же, как жизнь нас разводит! А какая была компашка!” - и оборвал себя в надежде раздухариться: “Слышь, Кот, а может, банк грабанем?” Кот промолчал, и Виталик обратился к Петру, возвратившемуся от ларька с сияющим Митей и тремя бутылками пива: “Петруха! В банке есть что-нибудь, кроме крыс? Какая-нибудь деньга?”
- Деньга в кубышках, Виталя, - не порадовал его Петр. - Называется, вложено в дело.
- Ой, дела, дела, дела, где бы денежек добыть! - завел на деревенский лад Виталик, а перед глазами Кота мелькнули образы Филиппа Митридатова, Ксении, Феодосии, и ее голос отчетливо прозвучал в ушах: “Ты не полезешь в кошелек своих родителей, Кот, даже если будешь отчаянно нуждаться в деньгах, и о нашей казне ты никому не расскажешь…”
- Да! - вслух подтвердил Кот. - Все так.

- Главное, не впадать в панику! - уверенно декларировала Неля.
Они шли с Котом по унылой осенней улице Нахимова от крыльца “Стола заказов” в торце гастронома. К “Столу заказов” тянулась вдоль стены тихая очередь. Люди слишком устали от постоянных стрессов, чтобы переругиваться друг с другом. Улица с облетающими деревьями имела траурный вид, а морось усиливала ощущение безнадежности. С этим ощущением и боролась неугомонная Неля.
- Все наладится! Вечно так продолжаться не может! Главное - сейчас продержаться!
- Ты оптимистка, ма, - не поверил в лучшее Кот.
- Помянешь мое слово! - отчеканила Неля. - Я, знаешь, тоже не от мира сего, отродясь взяток не брала, не давала, понятия не имею, как это делать! Но, призвали нас перестраиваться, будем, значит, перестраиваться!
- Чепуху ты городишь! - с досадой произнес Кот. - Уж если вы, мы, откажемся от себя, от своей духовной сущности, что тогда?!
- До завтра надо как-то дожить, - вздохнула Неля. - Для этого ты должен сходить в загранку. У Митридатовых мы в долг можем попросить?
- И думать забудь!
- Уже забыла! Мы продадим машину!
- Мама! - с разгона остановился Кот.
- Папа согласен! Вернешься, купишь папе новую, “мерседес”!
- А тебе “вольво”! На сдачу!
- Нет! - рассмеялась Неля. - Мне - БТР! Не меньшее не согласна!

По улице Ленина в сторону Графской пристани шли, зловеще чеканя шаг, “гвардейцы” Хмары - пресловутый “Марш дружбы”.
И тени дружелюбия не мелькало на лицах молодых парней в пятнистой форме. Напротив, они глядели волком на севастопольцев, застывших на тротуарах, за спинами работников охраны правопорядка. Черной ненавистью пропитан был серый влажный воздух того февральского дня 1992 года. Те, что в молчании стояли на тротуарах, ненавидели тоже. Напряженные лица крымчан, с испокон веку не делившие себя на русских, украинцев, белорусов, людей, в чьих жилах многожды смешалась кровь разных народов, выражали недоумение, настороженность, враждебность. Уж слишком вызывающе, слишком нагло вели себя гости. Оккупанты! Никакое другое определение хмаровцам не подходило по сути их целей и настроений.
Кот с Митей на плечах и Аня с годовалой дочкой в коляске наблюдали “Марш дружбы” в вершине лестницы, ведущей от площади Нахимова к вечному огню. В гнетущей тишине, нарушаемой лишь топотом армейских ботинок, пятнистая колонна вытекла с улицы на площадь и двинулась, огибая памятник флотоводцу, к рейсовым катерам.
- Папа, это парад? - спросил Митя. - А где тогда оркестр?
- Это плохие дяди, - ответил Кот. - Они приехали нас пугать. Но мы их не боимся. Так, Митька?
- Мой говорит, у них в Верхнесадовом оружия забрали - целый арсенал! - зашептала Аня. - Кастеты, цепи, ножи! Даже их поп с пистолетом был! А они грозились, кричали, что будут нас вешать на фонарях…
- Все равно мы их не боимся, - поднял Кот лицо к сыну. И запел, не обращая внимания на струхнувшую Аню: “Легендарный Севастополь…”
- Не провоцируй! - взмолилась Аня.
- Я же просто пою!
- Не надо! Они только и ждут, чтоб мы дали повод…

- Не слабо! - процедила сквозь зубы Неля.
Сидя у телевизора, она смотрела “Марш дружбы” в программе новостей. На экране возникли кадры, облетевшие некогда всю страну: “гвардейцы” Хмары срывают красный флажок с мачты катера.
Все на той же площади, подле памятника великому флотоводцу, 18 мая, в день депортации народов Крыма, бурлил многолюдный митинг. Среди присутствующих преобладали татары. Одни - смуглые, с тюркским типом лица, другие - светлокожие, голубоглазые, светловолосые.
Были здесь и представители малых народов Крыма, и фанатичные активисты Российской общины. Они-то и заприметили на краю площади парня и девушку с крохотным бумажным украинским флажком у девушки в руках. Дюжие тетки в яростном порыве бросились к “оборзевшим хохлам” и на мелкие клочья разорвали флажок.

Державный правор Украины, полинявший настолько, что желтое полотнище стало белым, развевался над судном, застрявшим в Аргентинском порту.

Всё более отдаляясь от порта, брел Кот по сутолочно-пестрым улицам благополучного города и взывал, время от времени заглядывая в бумажку: “Ун марино русо буска эль трабахо!”, “Сеньорес! Пор фавор! Ун марино русо…”
Он устал и проголодался, но когда из ближайшей булочной выволокли и оставили у стены большой бумажный пакет с хлебо-булочными изделиями, и некий неимущий из местных преспокойно выудил оттуда сдобу на пропитание, Кот так и не смог последовать его примеру. Сглотнул, отвернулся от соблазна, унижающего достоинство русского моряка, и уткнулся в бумажку с заклинанием: “ Ун марино русо…”
Евгения, элегантная, средних лет дама, обратила на него внимание в тот момент, когда он стоически отошел от пакета с даровым хлебом. Понаблюдала за ним еще немного с противоположного тротуара и решительно пересекла улицу: “Идите за мной!”
- Вы русская? - обрадовался от души Кот.
- Евгения Климовна, - представилась она. - Лучше - просто Евгения. Идемте.
- Куда?
- Вы же ищете работу, русский моряк? У меня есть для вас работа. Вы понимаете в автомобилях?
- Смотря в каких, - честно признался Кот. - У моего отца был “Москвич”, его я чинил, а если у вас что-нибудь супер…
- Машина как машина! - отмахнулась нетерпеливо Евгения. - Ее надо чуть-чуть проверять, помыть, а у мужа, как это… рука не достает!
- Так у вас же тут, наверное, полно мастерских… - Кот почувствовал себя нищим, вымогающим милостыню.
- Вам нужна работа? - с нажимом переспросила Евгения. - Вы хотите знать, почему я нанимаю вас? Это просто! Русские должны помогать друг другу. Особенно, когда на чужбине! Вы с это согласны?
- Еще как!
Следом за Евгенией Кот вошел во двор небольшого двухэтажного дома на тихой улице. Двор был на две трети залит асфальтом, но у забора красовались розы и росли старые смородиновые кусты. Старыми были дерево у крыльца с деревянными перилами и нижний этаж здания. Он явно принадлежал к послевоенной постройке, тогда как верхний, как и гараж на три автомобиля, был возведен позднее. Во дворе так и блестел серебристым покрытием небольшой автомобиль.
С первой же минуты Кот почувствовал доверие к этому дому, и непохожему и похожему на домик его детства в Балаклаве. И тот и другой были построены в расчете на поколения, для долгой, основательной жизни на Земле, на прочном фундаменте любви к родному очагу, уважении к себе и своему роду.
- Мы всегда помним и горды, что мы - русские! - словно прочла Евгения мысли Кота. - Хотя для меня и мой муж Аргентина - не чужая страна, мы здесь родились, но мы дорожим своя память о корнях. Вы поэтому не будете прямо сейчас работать с машиной, а пойдете посидеть за столом!
- Но… - воспротивился Кот.
- Не надо “но”! - решительно прервала Евгения. - Я хочу вас познакомить с мамой. Она будет рада увидеть человека с Родины. Мама мне с молоком привила законы гостеприимства: сначала работника надо кормить, а потом за работу спрашивать! Правильно?
Она ухватила Кота за локоть и повлекла на крыльцо, а затем в прохладную маленькую гостиную.
- Люда! - позвала Евгения.
Наверху деревянной лестницы, ведущей с первого этажа на второй, появилась девушка - классическая русская красавица из фольклора: с золотисто-русыми волосами, заплетенными в косу, овальным лицом, прямым аккуратным носом и серо-голубыми глазами.
- Люда, это Константин, наш соотечественник. Моя дочь Людмила. Люда, накрой стол на четыре персоны, а я пока познакомлю Константина с бабушкой.
Независимо вскинув голову, Людмила стала спускаться по широким ступеням, а Евгения распахнула дверь в комнату за гостиной. В этой комнате, светлой, с фотографиями на стенах и иконостасом в углу, возле круглого стола под скатертью до пола сидела в инвалидном кресле пожилая, но очень живая женщина в просторном платье, украшенном на груди множеством бус, с яркими бело-голубыми кудряшками волос. Глаза на морщинистом лице тоже были ярко-голубые, с молодым блеском.
- Мама, это Константин с русского корабля! - подтолкнула Кота к старушке Евгения. - Это моя мама, Варвара Григорьевна.
- Очень приятно! - на секунду замявшись, Кот приложился к руке старушки.
- О, ну что вы, зачем? - с радостным смущением запротестовала та. - Мы ведь не дворянских кровей! И я, и покойный муж, мы из рабоче-крестьянской среды. Вот это мой Климушка, - указала она на фотопортрет пожилого господина с усами. - А это… - рука старушки простерлась к противоположной стене, - а это мы с ним, когда только приехали в Аргентину.
Кот вежливо кивал, не находя, что сказать, но старушка и не нуждалась в ответных репликах. Евгения вышла, оставив Кота наедине с ней.
- Мы поженились в концлагере, во Франции, - взахлеб рассказывала Варвара Григорьевна. - Меня, брата и сестру угнали туда немцы, когда отступали через наше село, я сама буду… была с Орловщины! А Климушка офицер был, лейтенант, он попал в плен без сознания, без руки, без ноги. Но его все равно бы посадили в лагерь в Сибирь, как предателя Родины, и он бы погиб там! Нас в конце войны освободили союзники, нам объяснили, что нас ждет на Родине и, знаете, мы поверили, что это не пропаганда! Мы с мужем уехали в Аргентину, а мои брат и сестра вернулись в Союз, и я больше никогда о них ничего не знала! А мы искали! Мы и совсем недавно искали, когда у вас началась перестройка, и мы поверили, что Советы станут демократической страной! Но нет! Все погибли, все погибли!… - она поникла кудряшками, но тут же вновь оживилась. - Здесь много русских! В Аргентине нас очень хорошо приняли, очень нам помогли. Мужу дали кредит, чтоб он мог открыть мастерскую по ремонту машин, теперь у Жени и зятя есть свой очень неплохой бизнес. Женя и другая наша дочь, она живет в Англии, вышла замуж за адвоката, ходили в русскую школу. А я, пока ноги держали, ходила в русскую церковь, хотя до войны, конечно, была атеистка и комсомолка. Я каждый день благодарю Бога за то, что вразумил нас уехать в Аргентину!
- Прошу к столу! - позвала, возникнув в дверях, Евгения, и посторонилась, пропуская коляску.
- Сегодня Люда готовила! - заранее похвалила трапезу Варвара Григорьевна. - Лаура готовит по-своему. Тоже вкусно, а все-таки не по нашему! Щи да каша пища наша, верно, молодой человек?
- Я из Крыма вообще-то, - зачем-то сообщил Кот. - У нас немножко другая кухня. Баклажаны, острости всякие…
- Я совсем выжила из ума! - всплеснула руками Варвара Григорьевна. - Заболталась и даже не спросила, из какого вы города!
- Из Севастополя.
- О, Севастополь! - вскричала Варвара Григорьевна. - Горячая точка! Знаем! Воды нет, газа нет, света нет, национальный конфликт!
- Не все так страшно, - попытался возразить Кот, но старушку было не остановить.
- Мы так вам сочувствуем! Так переживаем! Бедный Севастополь! Какая у него трудная историческая судьба! Бедные люди! Женя! - без перехода выпалила она. - Мы так и будем сидеть за … как это… сухим столом? А выпить за знакомство? Без бутылки стол сирота!
- Без хлеба, - рискнул поправить Кот.
- А! Я уже и забыла! Вот что значит вариться не в своей каше! А еще склероз!…
- Не прибедняйся, бабуля, - подала голос Людмила.
Она сидела напротив Кота - прямая, словно в корсете, и решительно никакого внимания не обращала на гостя.
Евгения поставила на стол графинчик, початую бутылку вина и рюмки.
- Мама, тебе лучше воздержаться, наверное… - осторожно начала она, но Варвара Григорьевна прервала возбужденно: “О нет! Я буду хорошо спать и видеть во сне мою Родину, мою молодость!”
- Мне чуть-чуть, - попросил Кот. - Чисто символически.
- Русские перестали пьянствовать? - вскинула соболиную бровь Людмила.
- Все русские - разные, - вступился за национальное достоинство Кот. - Я, например, вырос в виноградном районе. Вот сухого винца, если позволите… - Он взял со стола бутылку, - Евгения, вам водки, вина?
- Вина.
- А вам? - подался Кот к Людмиле.
- Ничего, - ответила она с вызовом и демонстративно налила себе сока. - У меня аллергия на алкоголь.
- Не смею настаивать, - поклонился галантно Кот. - Нам, мутантам, недоступна аллергия на продукты питания!
- Вы едите все, что двигается? - насмешливо спросила она.
- Люда! - укорила, вспыхнув, Евгения, но Людмила таки завершила фразу.
- Кошек, собак?
- Медведей гризли! - сообщил Кот доверительно. - Они во множестве бродят по улицам наших городов! Все как один в ушанках с красными звездами!
- Браво, молодой человек! - оценила юмор Варвара Григорьевна. - Так ей и надо, а то она очень, очень заносчива!
- Это ей к лицу, - заступился за Люду Кот.
- Ваш комплемент вульгарен, как ваши манеры, - поморщилась неблагодарная Люда, и бабушка протестующе взмахнула руками: “Деточка, немедленно прекрати! Костя - наш гость, а уважение к гостю…”
- Я не могу уважать мужчину, который не способен обеспечить себе достойное существование, - отчеканила Людмила.
- Какой стыд! - возмутились в голос ее мама и бабушка. - Немедленно извинись! Он из страны, где невозможно, немыслимо выживать!…
- Не стоит извинений, - в высшей степени корректно вмешался Кот. - Но я привык думать… ошибочно, как стало ясно теперь!… что культурный человек - это не тот, кто держит вилку в левой руке, а тот, кто не тычет ею в сотрапезника, привыкшего есть правой. Спасибо за обед, Евгения, Варвара Григорьевна, за приятную беседу. Не смею боле мозолить глаза барышне.
- Ну, что вы, Костя! - искренне огорчилась Варвара Григорьевна. - Если вы уйдете сейчас, я очень, очень расстроюсь!
На глаза ее и впрямь навернулись слезы.
- Не обращайте внимания на Люду! Она с вами кокетничает!
- Много чести! - как выплюнула Людмила.
- Не уходите, Костя, посидите еще! - Взмолилась старушка. - А то у меня поднимется давление! Вы что будете пить, чай или кофе?
- Что проще.
- Все просто! - заверила Евгения. - Люда, распорядись!
- Бабушке чай, тебе кофе. - Людмила вышла из-за стола и направилась к двери, ведущей в кухню. - А этого господину?…
- То же, что вам! - широко улыбнулся Кот.
- Сок! - с ответной, неискренней улыбкой объявила она и скрылась, оставив по себе неловкую паузу.
- Люда - очень независимая девушка, - как бы извинилась за дочь Евгения. - Очень трудный характер…
- Это она только хочет казаться такой… важной! - изложила иную точку зрения бабушка. - Она ершистая, но очень хорошая девочка!
Хорошая девочка внесла поднос с чашками, чайником и кофейником.
- Ну, вы просто шоколадница с картины, забыл кого! - в свою очередь, подколол ее Кот. - Не помните, кого?
- Вы в каждом иностранном порту флиртуете с девушками? - глянула на него сверху вниз Людмила.
- Я вообще не флиртую. Это девушки флиртуют со мной.
- Вот, Люда, дерево по тебе! - с восторгом провозгласила Варвара Григорьевна. - Мужчина, который взял бы тебя в узду!
- Он сам в узде, - указала кивком Людмила на кольцо на груди Кота, заметное в прорези рубахи. - Он снял обручальное кольцо с пальца на время рейса!
- Нет, - совсем другим тоном произнес Кот. - Но эта тема не подлежит обсуждению.
Он стал подниматься из-за стола, но Варвара Григорьевна успела положить ладонь ему на колено.
- У вас… беда? - спросила она с искренним состраданием. - Ваша жена ушла от вас, потому что вы бедняк?
Ее сочувствие было таким заинтересованным, таким неподдельным, что Кот против воли ответил ей: “Она не ушла. Она умерла. Оставила мне сына. Ему скоро девять”.
- Какое горе! - ахнула Варвара Григорьевна. - С кем же сейчас ваш мальчик?
- С моими родителями.
Кот почувствовал затылком взгляд Люды - и недоверчивый и, вместе с тем, виноватый, но когда он обернулся, Люда с прежней надменностью глядела мимо него.
- Пойду к машине?
- Это машина Люды, - сообщила Евгения. - Она работает, ее надо только помыть, а Люда очень ленивица. Вы поможете Люде навести марафет, а она вас отвезет в порт. Согласны?
- Согласен! - за Кота ответила Людмила. - Мне все равно ехать в ту сторону. - И впереди Кота вышла во двор.
- Мои родные - очень легковерные люди, - проговорила она, когда они остались вдвоем. - А ты - хитрый, ты придумал для них трогательную историю.
- Делать мне больше нечего! - грубо оборвал Кот. - Я вас вижу в первый и последний раз в жизни!
- Кто знает, что у тебя на уме!
- Мой дом. Семья. Сын. Мои друзья. Я мечтаю вернуться и посидеть за столом с друзьями, - исторгал он сокровенное, с яростью надраивая бока и без того блестящей машины. - У Петра на даче! За длинным таким дощатым столом под виноградной беседкой!… Отойди, мешаешь!…
- Расскажи о своих друзьях! - потребовала Людмила и не отошла, а, напротив, прислонилась к машине рядом с Котом.
- У нас классная компания! С бору по сосенке, но все - не разлей вода! Я понятно говорю? - справился он.
- Да, вполне, - благосклонно кивнула Люда. - Дальше!
- Ты же все равно не знаешь этих людей!… С Виталькой - он, кстати, на коробке сейчас - мы в одном дворе росли на Нахимова. Галка и Ланка - одноклассницы, Аню привел Виталька, а Петьку - Ланка…. Не знаю только, где кто теперь, соберемся ли за длинным столом…. Спасибо, что не любопытствуешь про жену.
- Я не любопытна, - горделиво сообщила Людмила.
Евгения смотрела на них в окно, когда за спиной ее раздался настойчивый голос Варвары Григорьевны: “Мы должны помочь этому мальчику, Женя! Это наш долг перед Богом и теми, кто помог нам!”
- Да, мама, - не оборачиваясь, ответила Евгения. - Я поговорю с Павлом.
Кот садился в машину рядом с Людмилой, когда Евгения торопливо сошла с крыльца: “Одну минуту, Константин”
- Я не попрощался?
- Я не расплатилась.
- Вы мне ничего не должны!
- Я вас наняла сделать работу - вы ее сделали! Не надо спорить! У меня есть к вам большая просьба! Варвара Григорьевна очень одинока, она почти целые дни сама. Я много работаю на фирме как есть главный бухгалтер нашего предприятия, Люда учится, а Лаура, наша приходящая прислуга, не говорит по-русски. Обещайте не забыть дорогу сюда!
- Хорошо, - поколебавшись мгновение, кивнул Кот. - Ничего, если я приду с другом?
- Да, конечно! - улыбнулась Евгения. - Будем рады.
Кот захлопнул за собой дверцу машины, и Людмила вырулила со двора. Лицо ее выражало хмурое недовольство.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - сообщил Кот. - Пусти козла в огород! Знаешь такую присказку? Для тебя все русские - хамы, проходимцы, воры и насильники, так? Я о настоящих русских, оттуда!
- Ваши морские волки, - поморщилась Людмила брезгливо. - Очень грубые мужланы!
- Что да, то да! - не заспорил Кот. - Дичаем понемногу в массе своей.
- Ты уникум? - спросила она с легкой иронией.
- Отчасти. Покойная жена была уникум.
И вспомнил ностальгически Феодосию: летящую походку и светящееся изнутри лицо с глубинами черных глаз. Как идет она по лугу, окруженная детворой, и над горами и долами разносится: “Мы любим! Нас любят! Мы любим!…”
Цветы крымских гор превратились в звезды над портом далекой страны. Под звездами попыхивали на юте огоньками сигарет Кот и Виталик.
- Тут и думать нечего, - напористо, жарким шепотом убеждал Виталик. - Это шанс! Другого не будет!
- А сын, а родители? Твоя мать?
- Тебе Евгения по-русски сказала: у нас будет возможность перевести сюда семьи! Ты что, дебил, Кот, не понимаешь, мы станет свободными людьми! Здесь мы нужны, здесь нам готовы помочь, а дома… Дома мы на хрен никому не нужны! Кроме семей! А их мы предадим, если вернемся в нашу сраную нищету!
- А как же Родина, Виталик? Которую не унесешь на подметках своих ботинок?
- Вернуться никогда не поздно! Но сейчас-то, сейчас, куда мы вернемся, с чем?! Твой патриотизм, Кот - шизуха! Петька бы вплавь через океан кинулся, предложи ему кто-нибудь то же, что нам! На тех же условиях! Вот когда мы раскрутимся…
- Размечтался!
- Раскрутимся, не боись! Клим без руки-ноги раскрутился, а мы крепкие молодые ребята! У тебя диплом штурмана…
- Ага!.. Мы сейчас быстренько укрепим собой аргентинский флот и отвоюем Мальвинские острова! Станем, как Колумб, адмиралами всех океанов!
- Со временем! - не то не дослышал, не то не понял Виталик. - А пока… Тебе дает Павел в аренду дочерний филиал фирмы - бери! Хватай и не раздумывай! И Людмилу! - добавил он с еще большим энтузиазмом. - Людмила - блеск, королева! И Лаура очень даже ничего. Попроще, но мне такие больше нравятся. А Людмила на тебя глаз положила, Кот!… Кот, ты чего? - толкнул он в бок помрачневшего Кота. - В ступор впал?! Брось! Решено! Начинаем новую жизнь!

Кот видел себя идущим через ночной крымский лес на свет лампы во дворе Митридатовых. Лампа горела, но близ нее никто не сидел, и темны были окна домика.
Кот толкнул дверь и оказался в комнате многоквартирного дома, где за стеной, у соседа, надрывался магнитофон. Вошла Людмила, огляделась с сомнением и спросила: “Где Виталий?”
- Где-то. С Лаурой, - без выражения ответил Кот. Он полулежал на постели рядом с полной окурков пепельницей и потягивал вино из горлышка.
- Ты врал! - Людмила замахала рукой, разгоняя дым. - Про новых русских, которые не пьют!
- Новые русские как раз таки пьют, - Кот спустил ноги на пол и жестом пригласил Людмилу присесть. - Новые русские - это быдло с извилиной в копчике, криминальный элемент с золотыми цепями на груди. А нормальные русские…
- Пьют нормально! - закончила за него Людмила, - как эти…
- Верблюды, - подсказал Кот.
- Алкаши! - вспомнила она сленговое словцо.
- Как верблюды! - упорно повторил Кот. - Впрок. Три дня погулял, дал себе оторваться, и можно снова хромать через пустыню… навстречу миражу! У ваших гаучо давно бы крыша поехала, если б им пришлось день за днем, год за годом шагать за миражом! Точно зная, что оазиса для них нет! В нем засели новые русские и никого туда не пускают!
- Ты ищешь оправдание своим вредным привычкам! - с высоты правильного образа жизни осудила Людмила.
- Мое дело объяснить - твое дело не поверить! Не составишь компанию? Это легкое вино. К нему есть, правда, только крепкие сигареты. Сока нет! Не ждал тебя в гости!
- Немного вина я выпью, - соблаговолила Людмила сойти с высот. - Если у тебя есть чистый бокал.
- Есть чистый разовый стакан, - он встал с койки и полез в шкаф, - не побрезгуете?
Людмила приняла стакан с вином из его рук, чуть приподняла в приветственном жесте и неожиданно улыбнулась открытой ясной улыбкой: “За твою удачу, дон Гато!”
- Что такое дон гато?
- Гато - кот, а дон… Бабушка вбила себе в голову, что ты дворянин.
- Как знать, родовое древо не сохранилось. Но это неважно! Давай теперь за тебя, крестная мать дона Гато!

Кот лежал в ночи на узкой постели в своей комнате в Севастополе и обнимал Феодосию.
- Это ты… - пробормотал он умиротворенно.
- А это ты… - ответила она эхом.
- Ты вернулась…
- Мне больно. У меня такое чувство, будто душа растеклась по всему телу, и мне больно всей…
Кот хотел погладить ее по щеке, но зашарил рукой по пустой подушке.
Он проснулся - один! - и застонал. Сполз с тахты, добрел до распахнутого настежь окна и уставился в небо.
- Зачем?… - вышептал он. - За что?… Раз нас больше нет друг для друга, не люби меня больше! Я ведь должен как-то жить, выживать…
- У тебя получается, - услыхал он и увидел боковым зрением Феодосию на краю тахты. Резко повернул голову, и видение исчезло.
- Это проклятие какое-то! - пожаловался Кот пустоте. - Я не живу - я преодолеваю дни, которые отделяют меня от смерти! Это нормально?! Может нормальный человек носить в себе столько боли?!… Отпусти! - зарычал он глухо, падая лицом в сбитые простыни, молотя по ним кулаками. - Спаси меня! Разлюби!!
- Что? - услышал Кот.
Распахнув глаза, он увидел над собой встревоженное лицо Людмилы. Они лежали на широкой кровати в светлой спальне их большого нового дома. Приподнявшись на локте, Людмила сосредоточенно разглядывала Кота.
- Ты кричал во сне. Ты опять кричишь.
- И что я кричал?
- “Разлюби”!
- Не вздумай, - через силу улыбнулся Кот. - Я это кричал не тебе, а теням прошлого.
- Тебе надо лечиться.
- Мне надо послушаться, наконец, бабу Варю и сходить к исповеди.
- Сходи.
- Ты со мной не пойдешь?
- Зачем?
- Не тебе нет греха? Никакого?
- Если и есть, то ты не святой отец.
- Исповеди, значица, не дождусь! - резюмировал Кот с усмешкой. - Моя жена не урыла вчера с банкета с Хэрардо Рамосом на его шикарном белом лимузине! В неизвестном направлении!
- В известном, - не смутилась Людмила. Встала, подошла к большому зеркалу и с удовольствием потянулась. - В казино. Мой муж не любит развлекаться, а я не могу поехать туда одна. Хэрардо составил мне общество.
- Он настоящий друг! И как, ты проигралась в дым или тебе повезло?
- Я проигралась, - ответила с вызовом Людмила. - Но я проиграла свои деньги!
- Я думал, они у нас общие.
- Общим все бывает при коммунизме, а здесь, слава Богу, капитализм. Ты не имеешь права меня в чем-либо обвинять! Твой автосервис - это мое приданое! По существу, моя, а не твоя собственность!
- Отлично! - Кот рывком выскочил из кровати и стал быстро, лихорадочно одеваться. - Куском хлеба не забудь попрекнуть! Тем, что я сожрал в вашем доме в день знакомства с тобой, родная!
- У тебя комплекс…
- Тебе видней! Ты же все знаешь лучше всех! Ты самая-самая!…
Его гнев улучшил настроение Людмилы настолько, что она снизошла до объяснений: “Я проиграла совсем немного. И почему я должна отказывать себе даже в мизерных удовольствиях? Другие женщины требуют от своих мужей куда больше…”
- Мы как договаривались? Потерпеть год-другой…
- Ты купишь мне вторую молодость? - издевательски нежно спросила Люда. - Я устала, я в отчаянии от того, что один мой день похож на другой! Мне это предстоит скоро, когда я буду практиковать в медицине, и у меня начнется строго регламентированная жизнь!…
- Когда ты выходила замуж, ты не думала, что брак накладывает определенные обязательства? - холодно поинтересовался Кот.
- Меньше всего я думала, что брак - это Домострой!
- Домострой, домострой… - пробормотал он, зашнуровывая ботинки. - Что нам стоит дом построить, нарисуем, будем жить…. Нарисовали!
Дверь спальни захлопнулась за Котом, хлопнула в отдалении дверца машины, и Людмила стиснула у груди руки. Глубоко вздохнула, овладела собой, сбросила пеньюар, и устроилась на полу в позе лотоса. Прикрыла глаза, но погрузиться в медитацию не успела: в дверь стукнули, затем она приоткрылась, и на пороге возник одиннадцатилетний Митя.
- Отца уже нет! - определил он и спохватился. - Доброе утро, Люда. Пожалуйста, передай отцу, что из школы я пойду к бабушкам. С ночевкой.
Он исчез, не получив ответа, и Людмила страдальчески закусила губу.
- К бабушкам! - повторила она желчно. - Как им всем повезло друг с другом!

- Ты все решил правильно! - твердо произнесла Неля.
Муж и сын неподвижно сидели в креслах, а она бродила по комнате, прикуривая сигарету от сигареты.
- Мне кажется, наши власти мечтают попасть в “Книгу рекордов Гиннеса”, в номинации “Кто быстрее истребит свой народ! Или они пари заключили, возьмется народ за автоматы или вымрет безропотно? - она раздавила в пепельнице очередной окурок и выхватила из пачки новую сигарету. - Конечно, мы будем очень скучать по Мите, но там ему будет лучше. Это однозначно. Да, папа?
- Наверное, - неуверенно отозвался Юрий.
- Здесь он, дай Бог, если закончит десять классов! Образование, как и медобслуживание, теперь привилегия буратин!
- Так-то оно так, - позволил себе Юрий не полностью согласиться с Нелей. - Но все-таки чужая семья… Митька и от Кости-то отвык.
- Привыкнет! - Заверила Неля. - Уже привыкает.
- А вы, значит, ни в какую? - поднял голову Кот.
- Годы наши не те, - ответила Неля. - Да и за могилами бабушек-дедушек без нас кто ухаживать будет? К тому же, всегда лучше, когда кто-то остается. Для подстраховки. Не приведи Бог, конечно, но вдруг путч, переворот, хунта… типун мне на язык!
- Рациональная мысль, между прочим, - одобрил Юрий. И не совсем кстати добавил. - Кто-то умный сказал, что работать надо там, а заработанное проживать здесь.
- То есть, я вам буду присылать деньги, а вы их будете копить на мое возвращение? - через силу засмеялся Кот.
- Не надо нам ничего присылать! - решительно запротестовал Юрий. - Нам с мамой на двоих вполне хватит моей зарплаты. Не всегда же мне ее не будут платить! То есть, будут не платить! Должно же все когда-то наладиться!
И Кот с горестным удивлением поймал скептическую усмешку на лице матери.
- Ма! - окликнул он. - Мне можно взять с собой фотку нашего домика в Балаклаве?
- Да, конечно! - очнулась Неля. - Я найду…
Она шагнула было к стеллажам, но тут в комнату ворвался возбужденный Митя с новеньким плеером и закричал: “Па! Так мы едем а Аквапарк? Потому что пока мы туда доедем…”
- Мы на тачке доедем быстро, - совладал с выражением лица Кот. - Ждите нас к ужину!
Они скрылись в прихожей, открылась и закрылась входная дверь, и Неля, подойдя к мужу, положила руки ему на плечи.
- Должен же кто-то остаться в этой стране, - проговорила она утешающе и пригладила ему сильно поредевшие волосы. - Так! А где мои сигареты?
- Ты их выкурила.
- Все?!
- Все.
- Надо срочно сбегать в лавочку! Я сейчас, Юр, я мигом!…
Она выскочила из комнаты и беззвучно заплакала.

Митя плакал беззвучно, укрывшись с головой простыней, в комнатке на первом этаже мачехиного дома, когда дверь открылась, и в тускло освещенном проеме появилась инвалидная коляска Варвары Григорьевны.
- Ты очень скучаешь по своим бабушке и дедушке, - медленно и тихо заговорила Варвара Григорьевна. И направила коляску к постели Мити.
- У тебя доброе сердце. Это значит, что ты сможешь позаботиться о бабушке и дедушке, когда вырастешь. Ты исполнишь их мечты, мальчик. Ты ведь знаешь, о чем они мечтают?
Ее ласковый, словно бы улыбающийся голос осушил слезы Мити, и Митя выбрался из-под простыни.
- Дедушка мечтает об иномарке, - сообщил он, - а бабушка… Бабушка мечтает, чтоб нам всем было хорошо - папе, мне, дедушке, другим людям. Я хочу домой! - он снова чуть не расплакался.
- Конечно, ты вернешься домой! - заверила Варвара Григорьевна. - Но сначала тебе надо выучиться на волшебника, Митя. Ты для этого сюда и приехал. Ты же не хочешь вернуться к бабушке и дедушке с пустыми руками, без подарков?… Вот и правильно. А сейчас спи. Утром баба Женя отведет тебя в школу. Ты ведь не боишься новой школы?
- Нет, - соврал Митя. - Папа сказал, чтоб я отнесся к этому, как к новому приключению… Баба Варя! Я хочу ходить в обычную школу! В такую, где учат на испанском! Я хочу быстрей выучить язык!
- Ты выучишь, - убежденно пообещала Варвара Григорьевна. - Сам не заметишь, как выучишь!

В верности этого прогноза очень скоро убедилась Евгения. Возвращаясь пешком из магазина, она увидела в толпе горланящей ребятни Митю, с упоением гоняющего футбольный мяч.
- Митя! - окликнула Евгения, - Ми-итя!!
Он обернулся и махнул ей рукой: “Аора!”. И снова устремился к мячу. Лишь когда мяч покинул пределы штрафной площадки, Митя перевел дух и стал объяснять приятелям, что выходит из игры. “Ми абуэла…” - донеслось до Евгении, и она растроганно улыбнулась: мальчик назвал ее своей бабушкой.

Примостившись на верхушке высокой лестницы, Виталий укреплял над воротами вывеску. Кот подстраховывал его снизу. На вывеске сверху выведено было “Дон Гато”, а ниже изображены автомобиль с задранным капотом и кот в спецовке, с гаечным ключом в лапе, так и рвущийся покопаться в недрах машины. “ Аррегламос сус кочес” - написано было ниже. А еще ниже и мельче - “бьен, пронто, барато”.
- А заметь… - рассуждал из-под небес Виталик, - старшее поколение нам все-таки ближе, чем молодые, в смысле этого…
- Менталитета, - подсказал Кот и предостерег: “ Не дергайся там! Нам пока не с чего оплачивать твои переломы!”
- Или похороны! - беззаботно отозвался Виталик и затянул во всю глотку, сильно фальшивя: “Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут - она зарыдает…”
Рядом остановилась машина, и из нее выбрался Павел - элегантный, подтянутый господин с наработанной дежурной улыбкой. Несколько секунд он внимательно разглядывал вывеску, а затем решительно распорядился: “Барато” - убрать! Дешево - значит, плохо. Дважды плохо: конкуренты набить ваши морды за то, что хотите сбить цена, а клиент не будет платить. Ему все будет казаться дорого! Не хорошо, скажет, не быстро, сплошной обман. Потому “бьен” и “пронто” тоже убрать!
- Без проблем! - легко согласился Кот… - сейчас замажем.
- Кто рисовал? - деловито справился Павел.
- Я, - признался Кот, - тоже убрать?
- Нет, это нормаль! У тебя… - он прищелкнул пальцами, вспоминая русские слова, которыми в последние годы пользовался нечасто, - разнообразный талант! Ты не занимался писать портреты?
- Вот на это мне Бог таланта не выделил!
- Ты не знал! - заявил убежденно Павел. - Ты не имел время и возможность это проверить на практика! Но ты это узнаваешь, когда будешь больше свободный!
“Если бы я был художник и мне заказали портрет Вселенной, - услыхал Кот собственный голос, - Я написал бы ее с тебя…”

Сидя в дальнем уголке своего дремучего сада, Дон Гато самозабвенно водил кистью по картону, установленному на этюднике. На картоне возникало ночное небо и женское лицо, являющееся частью этого неба.
Людмила подошла неслышно и остановилась у Кота за спиной. Некоторое время она угрюмо наблюдала за ним, потом спросила раздраженно: “Тебе нечего стало делать?”
Он глянул не нее коротко, через плечо и нанес очередной мазок.
- Как говорят буддисты, - проговорил он задумчиво, словно общаясь с самим собой, - если чего-то очень хочется, не надо себе в этом отказывать…
- О, так ты еще и буддист! - бурно восхитилась Людмила.
- Нет. Я верю в общего, одного для всех Бога - Бога-творца, у которого много кличек, но ни одного имени собственного…. Потому что все вот это - он сделал широкий, обобщающий жест, - и есть имя Его.
- Тебе повезло, что ты родился не в средние века!
- Тогда бы я думал другими образами, - пожал Кот плечами. - Ты чего-то хотела?
- Уже ничего, - оглядев ненавидяще “Портрет Вселенной”, процедила Людмила. И, развернувшись на каблуках, стремительно пошла от Кота сквозь заросли.
- Ты забрала мою душу… - не размыкая губ, Портрету Вселенной сказал Кот. - А тело… Ему почти все равно, кто рядом. Мы с Людой друг друга не достаем, это уже хорошо…

Свои абстрактные, как композиция, мысли Кот додумывал на пути к дому Виталика. Еще у калитки он услыхал многоголосый гвалт за оградой, толкнул калитку и увидал снующее по саду семейство: самого Виталика, его беременную жену Лауру, семилетнего сына и шестилетнюю дочурку. Семейство гонялось за кошкой, а с крыльца руководила охотой Виталикова мать.
- Она вон туда, вон туда шарахнулась, в клумбу!
- Перекройте ей путь к дереву! Живо! - приказал Виталик детям, и, растопырив руки полез на цыпочках через разноцветье: “Кис-кис-кис! Тварь!”
- Ты мне цветы не вытопчи, слон! - предостерегала грозно мать.
- Крестненький! - первым заметил Кота Виталиков сын. - Крестненький приехал!
- Помогите нам поймать ее, крестненький! - заверещала дочка Виталика. - Она никак не ловится!
- Что у вас тут происходит? - с веселым недоумением огляделся Кот.
- Да кошка, тварь! - утерся полой рубахи Виталик. - Вон она! Вон! Оцепляй! - сорвался он с места, - Влад! Лиза! Сигайте на нее!
- Там розы! - напомнила садовница-мать.
- Кошка, тварь гулящая, окатилась, - полуобернулся на бегу Виталик к Коту. - А кормить не хочет! Тут же загуляла по новой! Никакого инстинкта материнства! Как, вот, такое в живой природе?
- Значит, бывает, - с завистью к домашнему укладу Виталика, ответил Кот. - У людей так сплошь и рядом!
- У людей - понятно, - разумничался Виталик. - Они считать выучились. Но чтобы кошка! Есть! - заорал он победно, увидев как Лаура, изловчившись, набросила на окруженную детьми кошку покрывало и, не щадя огромного живота, навалилась сверху, удерживая дергающийся ком.
- Смотрите, чтоб она вас не исцарапала! - не покидая командный пункт, предостерегла мать Виталика.
- Смотри, как бы Лаура прямо там не родила! - предостерег Кот. - Прямо под деревом!
- А чем плохое место? - отмахнулся Виталик. - Мамка-то рядом, а мамка - акушерка суперкласс! Влад, Лиза - они ж оба дома родились, мамка приняла! Так что, если твоя Людмила надумает…
- Все равно ж удерет, - указал Кот на кошку в покрывале, которую дети волокли к дому. - Не проще было котят потопить?
- Ты что! Дети так ждали! Это ж такой праздник у них - новая жизнь! Дети! - крикнул он вдогонку. - Вы там окно закройте! И фортку! Поняли?!
- Бесполезно, - Кот с наслаждением закурил. - Инстинкт, Виталька, это такая штука, с которой надо родиться…
- Не можешь - научим, не хочешь - заставим! - легкомысленно отмахнулся Виталик. - Так нас учили, маманя, в родной стране?
- Не вас, а нас, - сошла, наконец, с пьедестала крыльца родительница. - Давненько вы не заходили к нам, Константин. Слава Богу, дурдом этот прекратился, так хоть сядем чаю попьем. Или вы не обедали? - обеспокоилась она. - Так я Лауре скажу…
- Не дергай Лауру, мамка! - вступился за жену Виталик. - И так она затрахалась, а ты вон какая бодрая с утреца!
- Я есть не буду! - попытался утихомирить всех Кот. - Разве что глотну холодненького…
- А вы по делу или в гости? - уточнила деловито бодрая мамка.
С тех пор, как Костя Дементьев стал не только другом, но и шефом, а затем старшим компаньоном ее сына, она обращалась к Коту сугубо на “вы”. Кота это и забавляло и раздражало.
- Если в гости, так я наливку в сад вынесу! У меня своя!
- От своей грех отказываться, теть Тань! - поддался на искушение Кот, и польщенная хозяйка исчезла в доме.
- Понимаю теперь, почему невестки свекрух не любят! - провожая взглядом мать, сообщил Виталик. - Я мамке сколько твержу: Лаура - хозяйка в доме, моя жена, а не твоя прислуга! Какое там! Лаурке везет еще, что она по-нашему ни бум-бум! Если и поймет, так не подаст виду.
Легкая на помине Лаура подошла к ним и, взяв мужа под руку, повлекла мужчин к чайному столику под памятным деревом, у которого уже хлопотали дети. Дети умело и охотно сервировали стол, извлекая из корзинки рюмки, блюдечки, свертки с чипсами и орешками, и Кот вновь ощутил приступ зависти.
- Сидай, кум! - Виталик плюхнулся на скамью и приобнял Лауру, поглаживая ее хозяйски по животу. - В третий раз к нам крестным пойдешь?
- Кого на этот раз ждем?
- Два! - рассмеялась счастливо Лаура и для убедительности подняла вверх два пальца. - Сын! Дочь!
- Ну, вы даете, ребята! - в третий раз подряд позавидовал Кот.
- Влад! Лиза! - властно позвала Виталькина мать, появившись на крыльце с графином в руках. - Я к кому обращаюсь?!
Дети послушно помчались через лужайку: “Что, бабуль?”, “Отнести?”
- Классно твои дети по-русски говорят, - оценил Кот. - Чисто и правильно. А мой заговариваться стал. Стоит с бабой Варей недельку не пообщаться, и как разлаживается что-то в мозгах.
- Так мамка же! - с сыновней и отеческой гордостью все объяснил Виталик. - Мои при мамке растут. На обоих языках - и чисто и правильно!
Благодаря властной суровой мамке жизнь Виталикова семейства вряд ли можно было назвать идиллической. Кот понимал это, но все равно завидовал.

Митя вихрем пролетел через сад, ворвался в дом и заметался, распахивая двери: “Отец! Люда! Папа!! Вы где?! Ну, куда вы все исчезли аль дьабло?! Кто-нибудь! Кто-нибудь есть?!”
Всхлипнул от отчаяния, беспомощности, растерянности и бросился к телефону.

В сумочке Людмилы запикал сотовый.
Людмила сидела в парикмахерской перед сумрачным своим отражением. Она остригла волосы, выкрасила их в черный цвет и сейчас наблюдала неприязненно, как мастерица укладывает их феном. Не меняя позы, Людмила потянулась за трубкой, приложила к уху и вдруг побелела, закатила глаза, обмякла в кресле под испуганный вопль мастерицы; “Сеньора! Пор Дьос! Леста маль?!…”

В пустом новом доме Дементьевых одинокий Митя разыскивал по телефону отца: “Сеньор Дон Гато, эль патрон?… Но эста?! И донде эста?…”, “Лаура? Эс Митиа!… Сэ фы? И куандо? А донде?…” Черт побери, да что же это такое!”
Он оглянулся, заметил отца на пороге комнаты и, кинувшись к нему, наконец-то дал волю слезам: “Баба Варя умерла!!”

Голос бабы Вари, напевающий колыбельную, звучал в ушах Мити, когда гроб с телом несли по кладбищу: “Котя, котенька, коток, котик серенький лобок, ты приди к нам ночевать, нашу деточку качать. Уж как я тебя коту за работу заплачу, дам кусок пирога и кувшин молока”. Митя не плакал, держался что сил есть, сцепив зубы. Вдвоем с отцом они с двух сторон поддерживали под локти оцепеневшую Людмилу. И в ее ушах, уводя из скорбного настоящего, выводил колыбельную ласковый голос бабушки. Тяжело опиралась на руку Павла изнемогшая от рыданий Евгения, а за ними теснилось множество русских лиц. Русский священник бубнил молитву на старославянском, и слова ее сливались с песенкой Варвары Григорьевны.
- В чужой земле маму хороним! - всхлипнула Евгения.
- Она тоже своя, - увещевающе зашептал Павел, - мама здесь жила долгая счастливая жизнь…
Евгения оторвалась от Павла, нагнулась и бросила на крышку гроба первую горсть земли. Распрямилась и, словно моля о помощи, устремила взгляд к могильной плите, лежащей поодаль. На плите было выбито “Фролов Клим Аристархович. 1924-1986гг.”
Кот тоже глядел на эту плиту, и мысли о своем, собственные воспоминания наполняли его. “Мой сын пришел мне на смену! - услыхал он тихий голос Феодосии и спросил: “А может, не тебе, Дося? Может, своему неродному незнакомому деду?… Извини. Это все кладбище…. Не выношу кладбища. Меня здесь как будто высасывают всего…. А в селении есть кладбище? Не обращал внимания. Далеко где-то, наверное, чтобы живые лишний раз не соприкасались со смертью…”
“Если мы уедем, - донесся до него голос матери, - Кто позаботится о могилах дедушек, бабушек?…”
“Почему мы всегда заботимся о могилах больше, чем о живых? - мысленно спросил Нелю Кот и крепче стиснул напряженный локоть Людмилы, - Заботились. Теперь и этого нет. Что жизнь, что смерть - гониво, никомуненужность…”
Казалось, воздух вздрогнул от внезапного, пронзительного крика Людмилы. Истошного воя, с которым рухнула Людмила на недосыпанный холм, прямо под лопаты могильщиков: “Бабушка!! Как же я теперь?! Как же я?!” К ней кинулись, чтобы поднять, оттащить, но она вырывалась, цепляясь за землю.
- Люда, Люда!… - судорожно твердил Павел.
- Доченька! - позабыв о себе, взвывала Евгения, - у тебя есть я, папа… Мы с тобой!
- Не терзай бабушку, - нагнувшись над Людмилой, в самое ухо ей вышептал Кот. - Она же смотрит на тебя…. Отпусти ее!…
И тут Людмила, буквально расшвыряв облепивших ее людей, выкинула такое, чего никто от нее не ожидал. - Отъебитесь!!! - выкрикнула она. И бегом припустила с кладбища.
Первым опамятовался Виталик. Он нагнал в аллее Людмилу и, подстраиваясь под ее шаг, о чем-то заговорил с ней, жестикулируя. Людмила сперва резко отмахивалась от него, но вдруг присмирела, привалилась к Виталику, и он повлек ее, приобняв, к выходу из аллеи.
Кот положил руку на плечо Мити, который, единственный, смотрел не вслед Людмиле, а на низенький холмик, близ которого поблескивал на солнце надгробный крест.

Размазывая по лицу слезы, Людмила пила. Рюмку за рюмкой. Они устроились с Виталиком в самой глубине маленького пустынного бара, у стены, в полумраке. Людмила пила, а Виталик молча курил, поглядывая время от времени на арку входа наискосок от их столика.
- Куда?.. - подал он голос лишь когда Людмила вслепую потянулась к рюмке. - Это бабушкина, - и прикрыл рюмку кусочком хлеба.
Вынул из вазочки галету и почти силой засунул Людмиле в рот.
- Лаура извиняется, что не смогла проводить… - проговорил он после паузы, в течение которой Людмила судорожно, через спазмы жевала. - Но она только вчера разбрюхатилась…. Оба на! - отреагировал он на появление в дверях Кота с Митей.
- Это ничего, что мы вас нашли? - справился Кот.
- Это он вызвал вас, - с трудом выговорила Людмила. - Он боится со мной один…
- Я не вызывал, я только сказал, где мы! - опроверг Виталик. - Чтоб люди не дергались, те же мать с отцом. Выпьешь, Кот? Надо выпить.
- И мне! - потребовал Митя.
- Обойдешься! - беззлобно приструнил Виталик. - Это мы уже нервные, жизнью битые, а ты еще вполне мачо. Кто нас отсюда выволакивать будет? Некому, брат, кроме тебя! Ну, чего, Кот, Люда, не чокаясь?… Жизнь продолжается! - провозгласил он после того, как все, кроме Мити, опорожнили рюмки и вновь погрузились в тягостное молчание. - Я Люде сказал уже: Ларка моя парня и девку родила, Фернандо и Карменситу!
- Ты имена давал или поп?
- Ларка. Так справедливо. Старших я назвал, а меньших…. И потом, Кот, моим детям здесь жить, на хрен им отличаться от большинства?…
Он хотел было развить тему, но тут Людмила взвыла одышечно: “Ты нарочно?! - и саданула по столу кулаком. - Про Лауру, про детей?! Для меня?! Да, у меня не будет детей! - резко повернулась она к Коту. - Я говорила, что не хочу? Неправда! Я не могу! Теперь знаешь!”
- Я и раньше знал, - тихо ответил Кот. Пересел на табурет рядом с ней, и, преодолев сопротивление, обнял. - Ты - единственная в своем роде, неповторимая…
- Прекрати! - затрепыхалась она в его руках. - Тебе нужен только твой сын! Я -нет! Никому! Только бабушке! А ее нет больше! Нет!!
Виталий покосился на Митю и толкнул его ногой под столом.
- Ребят, вы не против, если мы с Митей ко мне зарулим? Надо ж проверить, все ли там бьен! Мамка на поминках, я к Ларке Эву, кассиршу нашу послал, но, боюсь, толку от нее, молодой…
Он встал, но Митя остался сидеть, упрямо сжав брови у переносицы.
- Я не пойду. Я на поминки пойду. Там все.

- Где же все?! - у самого себя потрясенно воспросил Кот - Дон Гато. Озираясь, они шли с Митей по Симферопольскому вокзалу. Пустота царила и на платформах, и в зале ожидания, и в подобие дворика напротив пригородных касс, - везде, где, как помнил Кот, прежде яблоку негде было упасть. Теперь же не наблюдалось никого, кроме пары изнывающих от скуки ментов и меланхоличной уборщицы.
- Глазам не верю! И это - Симферопольский вокзал?!
Кот сморгнул видение - их задорная молодая компания с рюкзаками лавировала в толпе, с трудом продвигаясь к переполненной электричке.
- Эй! - вывел его из ступора Митя. - Мы так и будем стоять? Ладно, стой! - и развернувшись, стремительно зашагал к уборщице.
- Сударыня! - донеслось до Кота. - Извините…
Митя вернулся, весьма довольный собой.
- Все нормаль! Мы можем поехать на автобусе, на топике и в такси! Что мы возьмем?
- Такси.
- Ну, так, бамонос!
Сын оставил отца на площади обозревать неуютный апрельский город под влажным небом и “крылатой” - Феодосиной - походкой устремился к стоянке таксомоторов. Кот видел, как он о чем-то разговаривает с обступившими его водителями, как садится в одну из машин. Машина, описав круг по площади, остановилась возле Кота.
- Загружаемся, отец, вперед!
Кот подчинился, провожая внутренним взглядом молодую компанию на электропоезд.

Расположившись на заднем сидении такси, Митя нацепил было наушники плеера, но тут же снял их и подался к водителю.
- А почему вокзал пустой? - заинтересованно спросил он.
- А вы откуда будете? - вопросом на вопрос ответил водитель.
- Из России! - упредил Митя правдивый ответ Кота. - На заработки ездили. Неудачно.
- Ежу ясно, - посочувствовал водитель, хотя неизвестно, поверил ли, наметанным взглядом ощупав одежду пассажиров. - В России нынче хохлы самая дешевая рабсила, дешевле китайцев! А вокзал пустой - и не сезон, и вообще!… Довели народ! Все загребли, захапали - дворцы, здравницы, все! Аквапарк!
- Аквапарк?! - ужаснулся Митя. - Я там маленьким был. Одно из лучших воспоминаний детства!
- А все с кого пошло?! - дал водитель выход бессильному гневу. - С Ельцина с Кравчуком, с козлов! А еще раньше - Горбатый! Такую страну просрать! И наш не лучше был козел, первый президент Крыма! Ты-то о таком и не слышал, ты еще пацан был! Мешков!
- Я слышал, - поддержал беседу Кот. - Он, помню, совершил прыжок с парашютом, когда Ельцин победил на выборах. Больше про него ничего не помню, чем он еще прославился.
- Иудством, чем еще! Продал нас хохлам, а сам в Москву свалил на теплое местечко. Дешевка!
- А если выбрать в правительство нормальных людей? - осторожно предложил Митя. - Должны же быть в стране нормальные люди!
- Ты где их видел? - глянул на него водитель, как на дебила. - Которые нормальные, тем давно весь кислород перекрыли, а дерьмо повыплывало! Ох, и повсплывало дерьма!
Они мчались по шоссе, под сочащимся небосводом, вдоль унылых поселков и полустанков, обшарпанных зданий и проржавелых металлоконструкций, мусорных куч, жухлых полей и садов, мимо новостроек, несущих на себе все ту же печать разрухи, уныния, безнадеги, что и ветшающие лабазы.
- Ты отмороженный или ты из Америки свалился? - спросил водитель, готовый теперь обратить весь свой гнев на Митю. - Нормальных выбрать! Кто нам даст выбрать!
- Я почему-то все равно настроен на лучшее, - постарался успокоить его Митя. - Это плохо?
- Может, и нет. Может, хоть из твоего поколения нормальные придут к власти!
- Это - вряд ли! - не разделил Митя надежд таксиста. - Должно смениться два поколения. Это не я так думаю - специалисты утверждают, политологи, социологи…. Вот на поколение моих детей - да! - на них можно рассчитывать!
- Мы раньше вымрем все, всем народом, - буркнул таксист. - Только те и выживут, кто за бугор смылся. А их второму поколению на нас насрать будет!
- Пути Господни неисповедимы, как любила повторять моя бабушка! - не разделил Митя таксистов пессимизм.

Когда на горизонте проявились очертания Севастополя, Митя аж подпрыгнул от возбуждения, стукнувшись макушкой о крышу кабины.
- Великолепно! - выдохнул он. - Просто чудо!
Город - синтез белого с голубым - завораживал даже в этот, не щедрый на краски день.
Таксист покосился на Митю с подозрением: “Это ж сколько ты здесь не был, пацан?”
- Целую жизнь! - признался Митя. - Я по родственникам рос, теткам-дядькам…. Но это мой город! - провозгласил он убежденно, - я сразу его узнал!
Машина летела вниз по проспекту Острякова - навстречу морю.
- Вас куда везти?
- В центр, - снова опередил Кота Митя. - Но вы вот что…. Высадите нас у винного магазинчика. сообщил он отцу тоном, не терпящим возражения. - Тут есть шампанское?
- Да хоть залейся, - хмыкнул водитель. - Я вас у фирменного ссажу, устроит?
Такси остановилось у Комсомольского парка, возле охристого памятника - отливки: жутковатые в своем яростном героизме матрос, солдат и санинструктор поднимались с постамента над клумбой в атаку на эмигрантов.
- Вылезай, отец! - скомандовал Митя. - Я расплачусь. Спасибо, шеф! Удачи!
Он помахал рукой отъезжающему такси и, присоединившись на тротуаре к Коту, потеснил его к чугунной ограде сквера: “Падре, твоя ностальгия может нас в момент разорить! Я сориентировался в ценах! Я разменял валюту, дал ему восемьдесят гривен, и он уехал счастливый! Но если б он узнал, что мы из Аргентины, эта поездка влетала бы нам в сто долларов! Мы дальше пойдем пешком. Это будет, как новое приключение. Но сперва - шампанское!
Они пересекли улицу, и Митя нырнул в дверь магазинчика “Крымские вина”, Кот остался снаружи. Перед ним простиралась улица Ленина, немноголюдная даже в праздники и печально-пустынная сейчас.
Кот помнил эту улицу разной. Не ней скапливались, чтобы прошагать мимо трибуны участники парадов и демонстраций, а чуть дальше, возле ДОФа, ветераны в День Победы находили однополчан под плакатами “Эскадра”, “Сообразительный”, “Приморская армия”. Когда Кот был молод, под плакатами собирались большие группы бодрых еще людей, и тонкий звон стоял в воздухе от колыхания боевых наград. А когда ветераны шли шеренгой вдоль тротуаров, люди на тротуарах плакали, и становились на колени в искреннем душевном порыве, и бросали цветы…. По этой улице, преисполненный чувства праздника, Кот шагал с красным галстуком на шее в шеренге своей школы на День пионерии. По этой улице топал зловещий “Марш дружбы”…
- Отец! - вернул Кота к реальности голос Мити. - Отец, они не сбросили Ленина! Он все еще там!
- Если бы сбросили, бабушка б написала, - не разделил Кот восторг и удивление сына.
- Я не знаю, хорошо это или плохо, но мне нравится, что он стоит, где стоял! Мы потом поднимемся к нему, ладно? Когда я был маленький, я залезал на солдата! Однажды я упал с него и чуть не Я хочу взять шампанского! - разбился! Но ничего никому не сказал! Зачем? Ведь не разбился! - никак не мог Митя обуздать поток воспоминаний и впечатлений. - Отец! А было бы здорово, если б у тебя остался ключ от квартиры! Мы бы открыли своим ключом, как будто никуда не уезжали, вошли…
- И до смерти напугали стариков!
Кот нажал на кнопку звонка и, вынув ключ из кармана, повертел перед носом Мити: “Если не поменяли замок… “
- Не надо говорить “если”! - потребовал Митя. - Об это “если” ты все время спотыкаешься!
Дверь распахнулась почти тут же, и Кот увидел родителей: сухонькую, словно съежившуюся Нелю и Юрия, почти совсем облысевшего, с обвислыми щеками, и с пузом, нависающим над поясом выходных брюк. Они смотрели недоверчиво на двух рослых загорелых мужчин, и родных и незнакомых одновременно.
И Дементьевы-старшие и Дементьевы-младшие словно бы приросли к месту. Они стояли по обе стороны порога так, словно их разделял океан. Да их и разделял океан. Времени.
Нелю опомнилась первой.
- Наши мальчики! - вскричала она. - Папа, наши мальчики!
- Мама! - Кот нагнулся, чтобы поцеловать ее в щеку. Он был растерян, расстроен, и старался скрыть это. Конечно, он знал - умом - что за десять лет родители должны постареть, и все-таки представлял их себе прежними.
Прежними у Нели остались глаза - азартные, упрямые, насмешливые.
- Так вы вдвоем? - заговорила она, заполняя возникшую паузу, пока мальчики ее протискивались в прихожую, а оттуда - в комнату, служившую когда-то личными апартаментами сперва Коту, а затем Мите.
- А я решила, Люда с вами приедет! Честно сказать я так обалдела, когда ты сказал, что вы вылетаете, что почти ничего не поняла! Восторг в сочетании со склерозом!
- Добрались-то без приключений? - прервал ее бурный монолог Юрий. - А то ведь беспредел на границе полный, каждый норовит поживиться…
- Нас Бог миловал! - успокоил Митя. - Потому что мы не плошали. Отец чуть не сплошал пару раз, но я не дал.
- Хвастун!
- Находка для шпиона! - подхватил Митя, вертя головой.
- Это болтун - для шпиона, - попытался внести ясность Кот, но Митя издал восторженный вопль: “Мои машинки! Моя коллекция машинок цела! Они здесь все сохранили, как при нас! Бабушка! Я слышу запах твоего пирога с капустой!” - И, подхватив Нелю на руки, закружил. - Отец, мы когда будем дарить подарки? Сейчас!
- Потом! - остановила его Неля. - Пусти, уронишь бабушку! Пусти, а то мой знаменитый пирог сгорит!
- Душ с дороги не получится, - виновато сообщил Юрий. - Как назло какая-то авария…
- Я полью им на руки, и всех дел, - нашла выход Неля. - А душ примут, когда воду дадут! Ну, вперед!
Дедушка, бабушка и внук с бутылкой шампанского прошли в гостиную, к небогато, но красиво сервированному столу, а Кот остался стоять в своей бывшей комнате, массируя сквозь рубаху грудь.
- Почему так тошно?… - обратился он беззвучно к сереющему за окном небу. - Так пусто?… Я вхожу в поле твоего притяжения? Но тебя нет. А ведь я так и не сумел жить полной жизнью! Притворялся, что живу…
- Отец! - закричал из-за стены Митя. Хлопнула пробка от шампанского. Кот заставил себя шагнуть к двери и… оказался в домике тестей.

Было сумрачно. В тишине звучал задыхающийся жалобный голос. Кот пошел на голос и увидел Людмилу, сидящую в инвалидном кресле покойной. Она говорила вслух то ли с собой, то ли с духом бабушки.
- Все врут. Или притворяются. Одни врут, а другие притворяются, будто верят. Мой отец давно живет на две семьи. В своей креольской семье он бывает чаще, чем с нами, а мы с мамой притворяемся, что ничего не знаем…. И мой муж живет на две семьи: ту, что есть, и ту, что могла бы у него быть. На две страны и что-то еще…
- Что-то еще, - повторил Кот из сумрака, и Людмила оборвала себя, закрыла глаза и затихла.
- Я искал тебя, - сказал Кот.
- Зачем? - она чуть разомкнула губы.
- В клинике тебя нет, дома нет, телефоны не отвечают…
- Ты не мог бы… - выговорила она через силу, - оставить меня одну? Хотя бы сейчас…
- Хорошо, - кивнул он. - Я посижу во дворе.
- Где во дворе?
- Здесь во дворе.
- Иди домой.
- Там тошно одному, без тебя. Не вру! Я бы многое отдал, чтоб уйти из “где-то еще” либо туда, либо сюда, но… завис! Я не буду тебе мешать!
Он курил под звездами на крыльце, пока не ощутил в своих волосах Людмилину руку. Притянул ее руку к лицу и прижал к губам. Люда опустилась рядом с ним на ступеньку, привалилась к нему плечом и затянула колыбельную бабушки: “Котя, котенька, коток…”.
- Песенка про меня? - горестно усмехнулся Кот, когда Людмила на полуслове оборвала песню.
Она всхлипнула и доверчиво уткнулась носом в его предплечье.

Бледная от бешенства, Людмила ворвалась в крохотный служебный кабинет Дона Гато.
- Ты один? Быть не может!
- Внизу сторож, - сообщил Дон Гато миролюбиво.
- А кошечки?! Разве Дон Гато задержался не для того, чтоб поразвлечься с кисками?!
- Одна уже появилась!
- Я появилась, чтобы сказать адьос! Я проведу выходной с подругой на ее яхте!
- Поклянись, что не наставишь мне рога!
- Рогатых котов в природе не существует!
- Вот пусть и не существует! А то мне намекнули, что Хэрардо Рамос - одаренный селекционер.
- Кто слушает глупости, сам глупец! - провозгласила Людмила и вышла, вскинул вызывающе голову.
Дон Гато откинулся расслабленно на спинку стула, подождал, когда зазвонит телефон, и, бросив в трубку “Грасиас, Пабло”, вышел из кабинета в коридор. Своим ключом открыл дверь комнаты напротив и спросил темноту мурлыкающим, на придыхе голосом: “Эва, киска, где ты? Элья се фы я, сэ марчо! Все нормаль!”

Праздничный ужин в семье Дементьевых подошел к концу. Неля и Юрий убирали со стола чайную посуду.
- Может, кому-нибудь еще чаю? - на всякий случай справилась Неля, но все разом и решительно отказались.
- Бабушка! - передал ей Митя пустую чашку. - А можно, я телевизор включу? Там еще сохранились мои любимые передачи, “В гостях у сказки”, “Катюшин кинозал”?…
Он проворно подошел к телевизору, и на экране замелькали кадры программы новостей: партизанская война в Ираке, похороны шахтеров, очередной теракт…
Все давно улеглись, только Митя все смотрел и смотрел телевизор, время от времени переключая каналы.
- У вас там телека нет? - спросил Юрий, появившийся проверить, не заснул ли внук возле включенного телевизора.
- Там я знаю, что происходит, а здесь - нет. Очень много рекламы! Очень грузит! Виртуальный мир - это вообще очень американский мир… Дед! Подожди тут! - выпалил он без перехода. - Я сейчас! - Выскочил и почти тотчас вернулся.
- Дедушка, я привез тебе “мерседес”! - протянул он Юрию аккуратную пачку денег. - Только мне почему-то кажется, что теперь у тебя другая мечта.
- Отдай бабушке. Она лучше разбирается в мечтах.
Кот лежал в своей бывшей комнате, закинув руки за голову, и рассматривал потолок. Из-за стены доносились звуки работающего телевизора. Потом они стихли, и Кот оказался в своей супружеской спальне, в постели с Людмилой.
- Люда, - глядя по-прежнему в потолок, окликнул он. - Скажи. Как медик. Кровь человека, она… как бы выразиться понятней… она может изменяться? Не в смысле лейкоцитов… Могут в ней появиться новые компоненты, которых там раньше не было?
- У тебя что-то с кровью?
- Не у меня. Ты не ответила.
- Не хитри, если хочешь правды.
- Я знаю, как тебе всегда неприятно, когда я упоминаю о бывшей жене…. Вот у нее - да! - было что-то с кровью…
- Ты беспокоишься о Мите, - констатировала Людмила. - Подозреваешь наследственное заболевание. Но сейчас, по крайней мере, Митя вполне здоров…. Если бы ты мог поточнее сказать, чем страдала твоя жена…
- Она не страдала. Она, возможно, просто образно выражалась, когда говорила “своя кровь, чужая, люди нашей крови, не нашей…”.
- На твоем месте, Кот, я не стала бы держать себя в пустом страхе.
- Верно. А то накличу!…
Кот бросил на Митю внимательный, напряженный взгляд.
Митя устроился у камина в загородном бунгало Петра и с удовольствием поддерживал в нем пламя. Попутно Митя развлекал Катю, старшую дочь Ани, хорошенькую девушку-подростка. Хохотушка Катя жадно внимала ему, щедро награждая за рассказы и шутки смехом, восклицаниями и юным кокетством.
Прочие гости Петрова бунгало расположились за длинным дощатым столом, покрытым мисками с вареным картофелем, салатом из редиса с огурцами, квашеной капустой и батареей бутылок с разнообразными спиртными и безалкогольными напитками. Во главе стола сидел серьезный, чуть ироничный Петр, а по обе стороны от него - Аня с мужем Николаем и притулившейся к ней младшей дочерью Ликой, Галя, Ланка и Кот. Кот разглядывал исподволь друзей своей юности. Из них всех только Петр имел вид респектабельный, остальные донашивали старье или щеголяли, как Ланка, в обновках из сэкенд-хэнда. Несмотря на обновки и яркий макияж, Ланка выглядела пожухлой, наверняка она часто прикладывалась к бутылке. Галя сильно потолстела и помрачнела, Аня же сделалась щуплой до прозрачности. Ее муж - крепыш с простым, открытым лицом - словно бы сросся с грузом тяжких, неизбывных забот и органически не мог расслабится. Он и сейчас, поглощая шашлык с шампура, находился в состоянии повышенной боевой готовности.
В бунгало Петра компания собралась на “шашлыки” - отметить приезд Кота, и ясно было с первого взгляда, что эти люди нечасто видят друг друга, и крайне редко - за исключением Петра - едят шашлыки. Митя и Катя со своими шампурами на тарелках устроились в стороне от взрослых.
- А я тебя помню! - донесся до сидящих за столом голос Мити.
- Не можешь ты меня помнить! - жеманно запротестовала Катя. - Я была во такой!…
- А я - вот таким! Но все равно помню! Скажешь, не было у тебя малинового пальто? Анна, у Кати было малиновое пальто и смешные такие чулочки, как у Герды?
- Ой, Митя, спроси что-нибудь полегче! - оторвалась от поглощения деликатеса Аня. - А вообще-то да, были носочки, ей их мама Колина связала, деревенские, толстые…
- Ну, что еще тебе рассказать про твое раннее детство? - триумфально разулыбался Митя. - Один раз ты из коляски выпала прямо в лужу! Прямо носом туда! А лужа глубокая…
- Ну тебя! - прыснула смущенная Катя. - Расскажи лучше про Аргентину.
- Хорошая страна. Сытая. Если хочешь умереть с голоду, надо очень стараться. Потому что по вечерам, когда лавочки закрываются, весь нереализованный хлеб - булочки, все такое - выставляют за порог в больших бумажных пакетах. Кому надо, забирай!
- Все! Хочу в Аргентину!
- Учти: главных жизненных интересов там два: еда и футбол! Ты как к футболу?
- Я люблю футбол! - присоединился к их беседе Катин отец. - Так что, решено: выдаем Катьку за Митю и всей семьей - в Аргентину!
- Всей тусовкой! - буркнула Галя. - Во там обрадуются! Бывший украинский мент, парикмахерша и барменша, - кинула она на Ланку полупрезрительный взгляд. - Какие кадры! Отбоя не будет!
- От меня не будет! - заверила Ланка. - Я в проститутки пойду! Я еще ничего! В отличие от некоторых, - в свою очередь, подколола она Галю.
- Я, между прочим, ем мало! - побагровела от глубокой обиды Галя: Ланка точно вычислила ее “любимую мозоль”. - А что разнесло, так от того, что дерьмом питаюсь! Посиди с мое на пшеничной каше со шкварками, я посмотрю, какая ты будешь!
- Ну, если тебе нравится есть дерьмо… - продолжала самоутверждаться Ланка, поглядывая то и дело испытующе на Кота.
- А как пахать, если не жрать? Я ж не ты, я будь здоров пашу! За себя и за того парня, брательника. На мне и мать больная, и брательник безработный с семьей!
- Бабы! Девки! - воззвал к миру Петр. - Ну, что вы как на базаре?
- Позорите нас перед америкосами, - поддержал его Николай.
- Мы не америкосы! - немедленно возразил Митя. - Мы латинос! Мы гринго - америкосов - исторически не любим. Хотя это тоже неправильно.
- Да за что их любить, козлов! - прочувственно выцедил Николай. - Мировые жандармы, суки!
- Здесь же дети! - рассердилась на него Аня и нагнулась к младшей дочери. - Лика! Тебе скучно? Ты не хочешь погулять во дворе?
- Там собака, - невнятно пробормотала девочка и плотней прижалась к матери.
- Собачка на цепи, а у дяди Пети в саду гамак есть… Папа тебя в него посадит… Коля и Петя, вам не надо выйти?
- Может и надо, - под общий смех ответил Петр. - Но мы выйдем, а вы тут передеретесь, костей потом ваших не соберем, париков, зубных протезов…
Женщины взвыли и в шутливо-гневном порыве бросились на Петра и вставшего на защиту его Николая: “Сейчас от вас полетят клочки по заколулочкам!”, “Жентельмены, блин!” - вырывалось из гомона, “Щас как дам, будешь себе на челюсть и парик зарабатывать!”
- Вот вы и показали свое истинное лицо! - кричал, теснимый ими к выходу Петр.
- Морду! - поправил Николай.
- Таких, как вы, опасно выпускать из страны! Если вас выпустить…
- Америкосы отдохнут!
- А если кроме шуток, ребята, - спокойно проговорил Кот, и все сразу стихли, повернувшись к нему. - Теперь в Аргентину не так-то просто попасть. Другое время.
- Да мы и не собирались, - заверила его Галя. - Это мы так, прикалывались. С меня лично Греции под завязку хватило, Польши. Меня в той Польше дважды по башке отоварили и с голым задом кинули. Ой, Кот, если б не твои родичи, меня б, может, и на свете бы давно не было! Оба раза тетя Неля меня спасла!
- Да, Кот, если б не твоя мама, - подхватила Аня, - не знаю, как бы мы выжили, чем детей кормили!
- Мне в ментуре жалованье три месяца не платили, пайки с нас сняли, - подключился Николай. - У нее фирма горела. Дожились, что ни хрена в доме не было, кроме лаврового листа. Девок спать уложили, сидим, смотрим друг на друга…
- И тут тетя Неля! - перебила Аня растроганно. - С полными сумками! Умирать буду - вспомню! Еще и денег нам оставила - пятьдесят долларов.
- Это ж тогда такие деньжищи были - зашибись!
- Я тете Неле и дядь Юре за здравие всегда свечки в церкви ставлю, - призналась Галя. - И за тебя, Кот. Это ж ты от бизнеса, от семьи отрывал, чтобы своим помочь. Другие уезжали за бугор, и с концами, а ты порядочный оказался…
- Спасибо! - от души поблагодарил Кот.
Галкины попытки объяснить, что она хотела сказать, утонули в общем смехе, а Кот поймал на себе восхищенный, прямо-таки влюбленный взгляд сына…
- Мам, ну когда… - потянула Аню за подол младшенькая, - ну, когда мы уже уйдем? - И Аня встала: “Не знаю, как вы, а мы собираться будем”.
- Да, хорошо посидели, все было очень вкусно, - поддержал ее муж. - Но - пора. Вот, мелкая вся изнылась!
- Па!… - затянула было Катя, которой не хотелось покидать веселое общество, но Аня на корню прервала нытье: “Митя еще не уезжает, еще увидитесь”.
- Надо теперь будет у нас собраться! - подал мысль Николай.
- Прежде, чем разбегаться, надо срач за собой убрать, - подала не менее ценную мысль Галя. - Чтобы Петьке его леди по башке из-за нас не настучала!
- А где твоя леди, Петр? - опрометчиво спросил Кот. - Почему ты ее прячешь? - и осекся, глянув на Ланку.
- Приболела она, - положил Петр конец развитию темы, и первым вышел из комнаты. Кот и Николай с дочерьми последовали за ним. Женщины остались сгребать на поднос посуду.
- Петькина леди - тот еще фрукт с изюмом! - буркнула Галя, убедившись, что хозяин бунгало не услышит ее. - В мэрии трудится, не нам чета! Ей с народом за одним столом тусоваться - себя ронять!
- Галина! - заинтересовался Митя. - Вы - профсоюзный босс?
- В натуре! - возликовала Ланка.
- А иди ты! - огрызнулась Галя беззлобно, и они с Аней вышли, унося поднос и пакет с объедками.
В комнате с камином остались Ланка и Митя.
- Галка не босс - Галка дура! - взялась Ланка просветить Митю. - Вот ты, например, взял бы на фирму человека, который первым делом создал бы тебе профсоюз, стачком?
- Я бы подумал, - серьезно ответил Митя. - При нормально налаженной работе стачком не нужен. Достаточно профсоюза. А у профсоюза должен быть умный и честный лидер. Профи в своем деле. В силу призвания. Всякий человек должен соответствовать призванию, вы согласны?
Во дворе вовсю шла уборка “срача”: мангал унесли в сарай, аллею подмели и ополоснули водой из шланга, сняли и свернули гамак.
- Ну, вот! - удовлетворенно выпрямилась Галя. - Теперь порядок. Будто нас тут и не было! Петро ж, может, и не сказал своей, что пригласил нас.
- Он что, подкаблучником стал?
- Не знаю, - посуровела Галя. - Знаю только, что бизнесу каюк без поддержки властных структур. Тут или делись со всей кодлой или роднись с кем-нибудь! - и поспешно сменила тему: “Слышь, Кот? А где твой пацан? Как бы его Ланка не соблазнила, дура старая!”
- Митьку-то? - рассмеялся столь очевидной глупости Кот.
Галя махнула на него рукой, решительным шагом прошла к дому и заглянула в приоткрытую дверь.
Она увидела рыдающую Ланку со стаканом в руке и Митю, через стол внимаюшего ее откровениям.
- Какай козел оказался! - извергала надсадно Ланка. - Банкир, блин! Клятый москаль! Иуда! А пока обхаживал, и не скажешь! Ну, прям благородный дон! Я ж красивая была, со мной престижно было в деловых кругах появляться! А как поженились, такой откат, Митька, такой откат! Из-за каждой копейки хиппиш устраивал! А уж ребенка завести - это вообще! Какой ребенок, когда ему надо срочно поменять тачку, костюм купить от Кордена! Дети - это невыгодное вложение капитала! Так и сказал!
Галя попятилась и тихо притворила дверь. На лице ее гнев сменился жалостью.
- Вам повезло! - услыхала она уверенный голос Мити. - Вы ушли из невозможной для вас жизни. Разве можно плакать о том, что вы умная, сильная и смелая? Этим надо гордиться! Вы сохранили свой основной капитал!
- Утаила от банкира? - всхлипнув, хихикнула Ланка.
- Утаили от банкира! - весело подтвердил Митя.

Лицо Гали выражало теперь чувство вины. Галя вспомнила май 85-го. Растянувшись цепочкой, они карабкались по склону горы. Впереди Кот, высматривающий дорогу, за ним - Виталик и Аня. На изрядном отдалении от них - Ланка и Галя, замыкал движение Петр. Петр поравнялся с пыхтевшей тяжело Галей, чтобы снять с нее рюкзак, но Галя протестующе впилась в лямки.
- Вон, Ланке помоги! - указала она подбородком на Ланку, плетущуюся чуть впереди. - Я пыхчу, потому что много живого веса, а так-то я корова здоровая…. А Ланка у нас балерина!
- Кот!! - закричал Петр.
- Что - Кот?! - сердито передразнила Галя. - Кот, он кот и есть! Его бабы интересуют, чтоб трахать, а чтоб помочь - это пусть такие, как ты, интеллигенты, аристократы духа! - вещала она, раздраженная своей унизительной физической слабостью, злая на весь мир, на Кота в первую очередь, ведь это он завел компанию черте куда, на бесконечный этот склон без троп и ориентиров. - Вот ты, Петро, ты настоящий мужик, дай Бог тебе хорошую телку в койку!…
Под ее громкое бормотание Петр легко нагнал Ланку, освободил от рюкзака, и Ланка благодарно улыбнулась ему…

Кот и Митя шли лесом по тропе, ведущей к селению, и Кот вспоминал, как полз из последних сил по этой тропе, как летел по ней в разгар лета, предвкушая встречу с Феодосией, как шагал по этой тропе осенью, сосредоточенный и хмурый - от селения…
- Выше нос, отец! - покосился на него Митя. - Не рефлексируй! Я выполняю твою волю, точнее - волю моей матери и, заметь, делаю это с удовольствием! А ты выглядишь так, словно нам грозит опасность! В селении моей матери живут людоеды? Или меня там должны зарезать на алтаре какого-нибудь местного идола?
- Заткнись, Митридат! - неожиданно резко ответил Кот. - Если б тебе грозила опасность, ты бы давно об этом знал! Так? Так или нет?
- В принципе, да, - удивившись и тону и требовательному взгляду отца, ответил Митя. - Инстинкт самосохранения у меня развит хорошо…. Все-таки, что с тобой? Ты просто на себя не похож!
- Ты не поверишь, это какая-то мистика, - решился Кот. - Твоя мать до сих пор держит меня при себе. Не знаю, как ей это удается, но… я не только не могу забыть ее - я все время ее чувствую рядом!
- А что сказал психиатр? - полюбопытствовал Митя.
- Ревновал, пока не плюнул, теперь живет своей, параллельной жизнью. Убедила себя, что я женился на ней по расчету, а все мои заморочки - отмазка…
- Но ты женился по расчету! Просто твой расчет не был грубым! Ты инстинктивно выбрал самый лучший вариант! Ты же верил, что настоящее сильнее прошлого? Обычно так оно и бывает. Ты единственный известный мне однолюб, отец, до тебя я сомневался, что такие люди существуют. Теперь я в этом уверился и опасаюсь за себя!
- Я читал где-то, что наследственность передается крест-накрест. Дети, то есть, наследуют не родителям, а родителям родителей…
- Мои бабушка и дедушка - типичные Ромео и Джульетта. Я не успокоюсь, пока не увижу предков по матери. Надеюсь, они живы и не в маразме?
- В маразм они не впадают. Это особые люди. Горцы! - закончил Кот, спохватившись.

- Мама миа! - потрясенно воскликнул Кот, остановившись в начале улицы - все такой же, какой помнил ее. - Сколько мне лет? Ничего не изменилось!
- Это иллюзия, - тут же просветил Митя. - Тебе сороковник, а мой дед, если жив, старик!
- Вон он! - указал подбородком Кот на отделившуюся от изгороди фигуру. Коренастый бородатый мужчина шел по середине улицы им навстречу, и только в пяти шагах от него Кот понял, что перед ними не Филипп Ксенофонтович.
- Это дед?! - обалдев, затих Митя. - Я кругом не прав, если это дед…
- Ну, здравствуй, Константин! И ты, Митридат! Рад знакомству и встрече здесь! - чернобородый мужчина чуть постарше Кота по очереди пожал руки прибывшим. - Я новый председатель сельсовета, Аркадий Филиппович. Отец ушел от нас больше года назад.
- Так вы не мой дед? - с облегчением выдохнул Митя. - Жаль, что дед не дожил! - тут же погрустнел он. - Хотелось потолковать с ним.
- Потолкуешь со мной, с теткой Ксенией, - утешил Аркадий. - Мы ответим на все твои вопросы, если они у тебя уже есть.
Они двигались, не спеша, к дому Митридатовых, а из-за изгородей их окликали приветливо: “Добро пожаловать!”, “С прибытием, Константин и Митридат!”
- Вопросов у меня всегда много! - объявил Митя. - Такой, например: у вас тут обычно кипарисы цветут в это время года?
Ответ он получить не успел, потому что Аркадий широко распахнул дверь дома и пропустил гостей внутрь.
- Здравствуйте, - пролепетал Митя.
В комнате, ярко освещенной свечами, сидело за столом человек пятнадцать - начиная от старцев и заканчивая подростками. Они сидели за празднично накрытым столом, но не прикасались к еде: ждали гостей. При виде вошедших одна из женщин - коренастая, как Аркадий, с усталым, но умиротворенным лицом, приблизилась к ним, не сводя с Мити глаз, и быстро, коротко обняла парня: “Я Ксения, сестра твоей мамы. Здравствуй, Кот. Прошу к столу”.
- Падре, кьен сон? - косясь на собравшихся, прошептал жарко Митя и энергично ткнул Кота локтем в бок.
- Твой отец тоже принял нас сперва за сектантов, - улыбнулась ему Ксения, и Митя почувствовал неловкость.
- Каждый вправе верить, как он верит! - поспешил Митя исправиться. - И не мешать верить другим! - добавил он тут же. - Без религиозного экстремизма, то есть…
- Когда не знаешь дорогу, лучше не бежать вперед, сломя голову, - похлопал его по спине Аркадий. - Никогда не спеши учить и проповедовать, познакомься для начала с людьми…
Но мысли Мити были уже далеко от философии с теологией.
- Падре! - заорал он в неудержимом восторге. - Какой подсвечник! И этот! Где такие можно купить?
- Нигде, - обрадовалась его реакции Ксения. - Мастер - вот, - указала она на худенького длинношеего подростка с забранными в хвостик волосами. - Старший мой, Аристарх.
- Ты - мастер?! И ты - мой примо, мой кузен?! Здорово! Я горжусь!
- Потом я подарю тебе, что понравится, - смутившись, пообещало юное дарование. - Из того, что у меня есть в мастерской. Эти я маме подарил…
- А научить сможешь?
- Попробую.
- Надо, надо, - загудели одобрительно сидящие за столом. - Бери его в ученики, Аристарх! Может быть, глина - его призвание!
- Мне кажется, - глядя на всех, но адресуясь только к Коту, проговорил Аркадий, - его призвание лежит в области абстрактных идей.
- У парня руки откуда надо растут! - обиделся Кот. - Он с одиннадцати лет мне в мастерской помогает.
- Вот эта вещь… - Аркадий поднял подсвечник, - сделана руками. Но ее идея пришла оттуда, - указал он под потолок. Вернее, за потолок. И предложил Коту, не глядя не него: “Расслабься!”
- Вы нас вызвали, чтоб провести какие-нибудь исследования? - не расслабился Кот. - Повторные, дополнительные?…
- Расслабься! - повторил Аркадий с нажимом.
- Ты позабыл даже то немногое, что понял о нас, - укорил он со вздохом. - Нам пришло время уходить. В ваш мир.
- Что так? - не поверил своим ушам Кот.
- Пришло время цветения кипарисов.
- Очень образно, красиво, я понимаю, но я не понимаю - зачем, как это?!…
- Ну, не строем, конечно, не в одночасье. Земля в Крыму стала очень дорогой и все дорожает. Сейчас ее скупают всю, подчистую. Заповедники, заказники, лесные хозяйства, селения, вроде нашего - все стало объектом купли-продажи.
Аркадий обращался к Коту, но слушали его все, кто был в комнате. Смотрели во все глаза, кивали согласно в такт словам председателя и словно бы ждали чуда, надеясь на что-то невероятное.
- Ты забыл или не знаешь: никакой монстр из ужастика не сравнится с украинским государственным чиновником… - в голосе Аркадия прозвучала такая горечь, такое с трудом подавляемое ожесточение, что Коту стало не по себе.
- Аркадий! - он закурил и поперхнулся дымом. - Ты преувеличиваешь мои финансовые возможности… если я правильно тебя понял! Если б я мог выкупить селение…
- Мы это сделали, но это ничего не меняет. Ну, отбили мы сколько-то гектаров леса, а дальше? Будем ежедневно, еженощно отбиваться теперь от хищников, которые в покое нас не оставят! Ваша цивилизация подошла слишком близко, чтоб мы могли спрятаться от нее. Феодосия права была, когда говорила: “Нельзя бояться собственной исключительности, твоя исключительность - достояние всех!” Не вещь в себе, а, скорее, маячный костер в ночи.
- Ты поэт? - саркастически спросил Кот.
- Я преподавал античную литературу в Берлине, пока не ушел отец.
- Тогда я тоже отвечу образно: от ложки меда бочка дегтя слаще не станет!
- Носителей, наследников гуманитарной цивилизации немало, - заспорил Аркадий. - Но они знать не знают, кто они, почему они - не от мира сего, и стараются мимикрировать, обрастают комплексами…. Когда они, а, на их примере и большинство, уверятся, что в нужном направлении ведет не автострада, а неприметная тропа…
- Ты погубишь селение! - предрек Кот.
- Земля - то же селение. В большом Космосе крохотное поселение существ, сами условия обитания которых не давали им времени постигать себя.
- И тогда они придумали Дьявола! Чтобы всегда можно было себя оправдать! - подал реплику кто-то из собравшихся.
- И Бога - придумали? - мрачно глянул на Аркадия Кот, и за столом заговорили, перебивая друг друга, словно каждого неожиданно прорвало:
- Бог очень любит все творенья свои!
- Он - Отец!
- Но и Он нуждается в помощи! В обратной связи!
- Большинство вспоминает о Нем, только когда клянчит у Него милостыню!
- Но Бог не подает, а дает! Отдает!
- Тот, кто счастлив, не взывает к небесам, потому что он и так уже там! На территории Творца! На одной с Ним волне! Часть Его! Воплощенный замысел! Удача!
- Довольно вам! - вдруг возвысила голос Ксения. - Сказано же: не поминайте имя Господа всуе!
И все разом смолкли.
- Мы растеряны, - виновато улыбнулся Аркадий. - Мы пришли к решению, которое кажется единственно правильным. Но оно может таковым и не быть! Ты хорошо сказал про бочку дегтя, и все-таки нам надо рискнуть. К беде нельзя поворачиваться спиной, с ней надо встречаться лицом к лицу, только тогда есть шанс ее одолеть.
- Крестовый поход детей! - безнадежно выдохнул Кот. Оглядел собравшихся и не увидел за столом Мити.

Митя шел, вертя головой, по главной улице селения, превращающейся постепенно сперва в грунтовую узкую дорогу, а затем в тропу. Митя шел сквозь видения походов и схваток. Вооруженные люди разных эпох и этносов сражались с себе подобными и убивали безоружных, а Митя мирно рассекал волны их неистовства, пока путь ему не преградила отара. Митя остановился, пропуская овец, собак, пастуха в странном одеянии, и только тут понял, что отара ему примерещилась. Трансформация стада в старуху с тремя козами не удивила и не испугала Митю.
- Здравствуйте! - поприветствовал он старуху. - Я приехал на могилы матери и деда, но никак не найду кладбище!
- У нас нет кладбища, Митридат.
- Вы кремируете умерших?
- Мы придаем их земле, но не помечаем места захоронения. Так пошло с давних пор, когда чужаки оскверняли могилы наших предков. И ныне так. Наши мертвые уходят в небо и в память рода.
- Понятно. Мои предки как бы отлучились ненадолго…
- Ты правильно идешь, - сказала старуха. - Твоя мать в той стороне.
- Но как я найду?… - растерялся Митя.
- Найдешь, - заверила старуха и погнала своих коз в селение.
Митя двинулся дальше, озираясь по сторонам, и внезапно услыхал невдалеке голос флейты. Сошел с тропы и напрямик, сквозь кустарники, заспешил на звуки древней мелодии.

- Ты ничего не хочешь мне сказать? - спросил Кот у Ксении, убиравшей в опустевшей комнате со стола.
- Ты жалеешь? - вопросом на вопрос ответила Ксения. - Например, о том, что мы отдали тебе Митридата?
- Нет, но мне слишком часто кажется, что моя жизнь могла, должна была сложиться как-то иначе…
- Если бы не множество “если бы”? - понимающе закончила Ксения. - Множество “почему”?
- Теперь ты стала главной жрицей?
- Не я. Совсем юная девчушка.
- Почему-то Ланка изменила мне с Петькой! - вернулся к прерванным раздумьям Кот. - Почему-то мы пошли тогда не к морю, как хотели, а в горы. Почему-то всех вел я, сам не зная, куда, наобум… Митя в мастерской? - оборвал он цепочку риторических вопросов.
- Вряд ли.
- Пойду поищу его.
На улице он увидал Аркадия, окруженного соседями: темные, тяжелые фигуры на сером фоне вечера. Плотная группа распадалась, люди расходились по дворам, излучая в пространство тревогу, страх, горечь…. Таким селение Кот еще не видел. Здесь жили, как в преддверии конца, в ожидании неминуемой оккупации. Пожалуй, лишь Аркадий сохранял присутствие духа.
- Ты моего пацана не видел? - поравнялся с ним Кот.
- Там! - Аркадий указал за селение.
“Я - туда!” - жестом проинформировал Кот. И пошел, чувствуя спиной направляющий взгляд Аркадия.
Но он и сам знал, оказывается, куда идти. Он это понял, услыхав флейту. Непонятным оставалось, звучала она в реальности, или в глубинах памяти Дона Гато.
Затем он услыхал голоса. Они-то уж точно принадлежали миру сему. Мужчина и женщина о чем-то с воодушевлением спорили, но слов разобрать было нельзя. Кот свернул с тропинки и заторопился - на голоса, точнее, на Митин голос, становившийся все громче и все отчетливей.
- Если б все было, как вы говорите! - наступательно вещал Митя, - если бы мы и правда могли вступать в контакт с ромашками, ежиками, стрекозами, мы бы не выжили! Тогда получается, что клубень картофеля, который вы чистите, вопит, как человек, с которого живьем сдирают кожу, и съесть его - все равно, что откусить себе палец! Когда материальное тело научится питаться чистой энергией Космоса, тогда мы, возможно, научимся понимать язык рыб и растений, но не раньше! Раньше это - табу!
- Ты утрируешь, - ответил улыбчивый женский голос, и Кот вспомнил слова Ксении: “Новая жрица - совсем юная девчонка!”. Митя, кажется, не зря опасался повторить судьбу отца, и Дону Гато не хотелось, чтоб повторил.
- Природа заботится о воспроизводстве, - продолжала девчонка, - его механизм отлажен и, пытаясь его усовершенствовать, мы его ломаем. Одно дело съесть яблоко -это естественно, яблоко для этого и создано. Но когда ты набираешь корзину яблок, чтобы сгноить в чулане или, чтоб кидаться ими, как камнями…
- Я уже понял, что вы хотите сказать! Но я не могу не кидаться! В силу своей видовой принадлежности! Чем попало! Что пол руку попадет! В момент, когда мое существование оказывается под угрозой! А оно всегда, почти круглосуточно, под угрозой!
Кот увидел, наконец, Митю, и женщину, с которой Митя полемизировал. Женщина сидела над склоном, а Митя возбужденно перемещался вокруг нее.
- Я не могу и не должен думать о том, что чувствует корова, когда ее забивают на мясо те, кто ласкал ее и холил! Иначе я сам стану этой коровой! Я буду бесконечно страдать за каждую корову, овцу! Я растворюсь в эмоциях бродячей собаки…
- Ощутить - это не раствориться! Это расширить сферу своего Я!
- Невозможно. Если быть последовательным: и питаться и сострадать еде! Человечество плотоядно, и оно в этом не виновато! Для того чтоб утонченный поэт мог съесть свой бифштекс, кто-то должен быть бесчувственным мясником! Социум - как сама планета - имеет два полюса, лежит между ними: тиран и бунтарь, палач и жертва. Можно поменять полюса местами, но и после катастрофы мир вернется в интервал между двумя крайностями! Отец! - обрадовался Митя, заметив Кота.
Кот не отозвался. Он в упор рассматривал жрицу: бледное узкое лицо с запавшими глазами, длинные поседевшие пряди волос убраны под воротник куртки, заострившийся нос, морщинки у рта… Она! Единственная женщина его жизни! По-новому, но по-прежнему прекрасная! Она!
- Отец, я здесь встретился с такой интересной женщиной…
- Я с ней знаком, - глухо перебил Кот. - И тебя могу познакомить. Ты не возражаешь? - жестко справился он у Феодосии. - Или предпочитаешь остаться инкогнито? Митя! Это твоя мать.
- Не понял, сударыня, - часто заморгал Митя. - Вы что, призрак?
- Полагаю, известие о ее смерти оказалось сильно преувеличенным! Так?!
- Так, - подтвердила Феодосия. - Так было надо.
- Кому?! - с трудом подавляя ярость, выдохнул Кот. - Ему?! Мне?! Высшим силам?! Или твоему избранному народцу?!
- Нам.
- Кому - нам?! Кому, черт подери?! Ты хоть соображаешь, стерва, что ты сделала со мной?! Со всеми, кто был рядом со мной?!
- Не кричи, отец! - Митя на удивление быстро справился с потрясением. - Если мы будем орать, мы не узнаем чего-то важного! Дай ей объяснить.
- Ей нечего объяснять! Она мне все объяснила в своей записке! Она тогда врала и сейчас наврет!!
- Не говори за нее!
- Она бросила нас! Как ненужные шмотки! Бросила! Ладно б меня! Но она и тебя бросила, сына! Ради того, чтобы дуть здесь в дудку и прикидываться самой продвинутой, главной жрицей! Она сумасшедшая! Они здесь все сумасшедшие! Пошли, Митя!
- Стой! - крикнула с неожиданной властностью Феодосия. - Успеешь уйти.
- Митя, эта женщина дрянь, сука! Она хуже суки, потому что даже сука не бросит…
- Падре! - возвысил голос Митя. - Кальяте! Ту тьенес кэ дарла ла опортунадас де эспликарнос тодо! - и обернулся к Феодосии. - Я сказал, чтобы он…
- Спасибо! Но ему надо исторгнуть из себя демонов. Я подожду.
- Умная, да?! - свирепо развернулся к ней Кот. - Она очень умная, Митя! Она все про всех знает!
- Каждый имеет право на заблуждения, как же без этого, отец? Без этого разум стал бы инстинктом…
- Ты хочешь, чтоб она запудрила тебе мозги, как когда-то мне?! Не смей, Феодосия! Оставь его в покое! Или…
- Пусть мертвые останутся мертвыми? - она улыбнулась вымученно. Лицо ее оставалось спокойным, но пальцы до побеления впились в узел накинутой поверх куртки шали.
Кот схватил Митю за руку, дернул, увлекая за собой, но Феодосия окликнула: “Кот!… Ты заметил, что Митридат не испытал особого потрясения. Почему?”
- Почему? - ошалело спросил Кот у сына.
- Не успел, наверное. Ты так разошелся, что мне стало не до себя…
- Ему не было больно, потому что у него не было воспоминаний обо мне и потому, что ему всегда хватало любви.
- Твоей заслуги в этом нет! - отчеканил ненавидяще Кот.
- Но и степень моей вины не измеряй мерой своего гнева!
- Вот как?! Может, я еще и возрадоваться должен?! Твоему воскресению?! Какое счастье, как кстати! Как я рад, что ты изгадила мое прошлое и посягнула на будущее!
- Я ни на что не посягаю.
- Так ведь - уже! Уже!!
- Если вы обо мне, - вмешался Митя, - я не вещь, которую можно делить! Вы мне позволите не называть вас мамой, сударыня?
- Он не знает этого слова!
- Ничего, я знаю много других. Слово “смысл”, например, слово “цель”. У тех, кто нас сюда вызвал, была цель, и смысл этой цели мы узнаем, если ты, отец, возьмешь себя в руки! Сделай милость, отец!

Аркадий курил на крыльце, когда сзади к нему подошла Ксения: “Мне кажется, надо сходить к ним. Тебе или мне”.
- Она справится.
- Он не хочет даже слышать ее, не то, что слушать.
- Митридат справится. Уже. Чувствуешь?
- Тихо стало, - кивнула с облегчением Ксения.

- Из всего, что вы сказали, я понял три вещи, - резюмировал Митя.
Он сидел на вершине холма между затихшим, изнемогшим от эмоций Котом и напряженно-сосредоточенной Феодосией.
- Впрочем, первую я знал и раньше: мой отец всегда любил вас. Он страшно мучился из-за того, что вы умерли, и сейчас, конечно, его можно понять. Второе: вы очень мужественная женщина, - Митя сделал легкий поклон в сторону Феодосии, но она не отреагировала, все так же смотрела в никуда измученными глазами, - Вам тоже больно, но вы привыкли жертвовать личным ради общественного, прямо, как настоящая коммунистка. Я не глумлюсь, я серьезно! - поспешил вставить он, - И третье: вами был произведен опыт, генеральная репетиция исхода, так скажем! Вы решили проверить, могут ли потомки Митридата адаптироваться в большом мире без вреда для мира и для себя. Для чистоты эксперимента я ничего не должен был знать о себе, своих корнях, о селении… Я правильно понял?
- Не совсем, - устало ответила Феодосия. - Я сговорилась с Ксенией, солгала отцу и старейшинам, что ты Митридатов лишь по фамилии, что мы провели тесты и убедились…
- А по правде? - заинтересовался Митя
Феодосия сунула руку в карман куртки и вынула крохотный флакончик: “Выпей!”.
- Что это?
- Не пей! - очнувшись, заорал Кот, попытался выхватить у Феодосии флакончик, но Митя опередил его и крепко сжал в кулаке. - Дай сюда! Это яд! Это селение - самый настоящий дурдом, а твоя мать - главная пациентка! Ты! - подался он к Феодосии, - Ты ведаешь, наконец, что творишь?!
- Он спросил - я ответила, - не пошевельнулась она. - С Митей ничего не случится, но и правда, ни к чему вливать в организм лишнюю дрянь. Отдай мне эту гадость, Митя. Не упрямься, ты же видишь, что творится с отцом…
Митя, поколебавшись, вернул флакон и, раскрыв его, Феодосия вылила содержимое на землю у своих ног: “Там была вода, Кот, колодезная вода”.
- Так какого?!…
- Для меня, для него - все равно, что колодезная вода…
- То есть! - чрезвычайно возбудился Митя. - В меня от рождения заложен своего рода фильтр?! Нейтрализатор?! Я могу пить воду из болота…
- Не можешь, - оборвала Феодосия. - Ты невосприимчив к ядам, у тебя есть много других особенностей, но от клинка, пули, дизентерийной палочки ты не заговорен.
- А какие у меня есть “другие особенности”?
- Это знаете вы. Оба.
- Ага! Меня удалили из этой вашей генной лаборатории, назовем так, чтоб проверить, разовьются они сами по себе или нет!
- Так я сказала отцу и старейшинам. Но не себе. Ты должен был вырасти свободным.
- Ты где видела свободных? - саркастически хмыкнул Кот. - Раз уж ты своих соплеменников признала, наконец, несвободными…
- Мы, Митридатовы, слишком пристально смотрим вглубь себя. Мы подчиняем свои порывы заповеди “Не навреди!”, и это лишает нас порывов. Мы стали бескрылыми, как наседки, сидящие на золотых яйцах. Пора было расширить заповедь: “Береги то, что отличает тебя от прочих!”. Это как солнце, музыка, хлеб, которым ты обязан делиться…
- Как боевые искусства Востока! - добавил непримиримо Кот. - А им обучают сегодня кого попало! Когда каждый придурок научится телепатии, мир окончательно и очень быстро съедет с катушек! Твои предки были правы, бежав от мира. Ты - нет!
- Это ты - нет! - запротестовал Митя. - Вспомни! Секреты изготовления пороха, бумаги, зеркал! Прецедент возник - все, процесс пошел!… Я, значит, должен стать первым связующим звеном? - напрямик спросил он у Феодосии. - Меня сюда привезли, чтобы я узнал, кто я? Чтобы меня проверить?
- Я этого не хотела! - Феодосия резко встала и отвернулась от них. - Не этого я хотела!
- Но если ты всем сказала, что Митя - в мою породу, то как они узнали?! - напрягся Кот.
- А ты не чувствовал меня рядом?!… - Она лихорадочно, дрожащей рукой нашарила флейту и прижала торопливо к губам.
- Пойдем, - потянул Митя за рукав Кота. - Нам надо подумать, а ей поплакать…
Кот двинулся было следом, но оглянулся на одинокую, словно забытую в полумраке фигурку, и остановился: “Знаешь…”
- Догадываюсь. Пока!

Митя проводил взглядом отца, неуверенно спускавшегося по склону, и зашагал к тропе. Он улыбался. Сперва тихие, невнятные, отдаленные, до него доносились голоса, призрачные образы уплотнялись, и все это соединялись в красочные картины жизни: вот мужчина и женщина - молодые Кот и Феодосия, - шагают, взявшись за руки, по зеленому лугу.
А вот семилетний Митя, окруженный одноклассниками, перечисляет уверенно: “Сегодня вызовут Сидорчук, Орлова и Бабкину”.
- А меня? - вопрошает встревоженный тощий пацаненок с царапиной на щеке.
- Тебя - нет. Но у тебя пара за диктант! А у меня вообще кол! - утешил он товарища.
Взрослый Митя вспомнил урок диктанта. “На лугу пасутся коровы, кони, козы”, диктовала нараспев учительница, а дети старательно писали.
Митя тоже писал. Пока не поднял глаза и не увидел за окном закат: пурпурное солнце садилось в разноцветные тучи. Зрелище было таким прекрасным, что Митя мигом забыл о конях, коровах и козах. Зачарованный, он всем телом потянулся к окну, к светилу и… ушел из реальности, в которой учительница взывала бессильно: “Дементьев! Митя, ты чем занят?! Митя, я к тебе обращаюсь!”
Из классного помещения Митя перенесся в сад их с Доном Гатом нового дома, в общество взбешенно-недоумевающей Лены.
- Что я должен объяснить, что?! - наступательно спросил он у Лены. И ответил себе, про себя: “Я виноват, что не послушался внутреннего голоса! Ангела хранителя по бабы Вариному! Связался со змеюкой, от которой так и несло опасностью! Мне не хотелось это чувствовать! Хотелось поступить вопреки! Стать, как отец! Просто жить и не замечать очевидного! Я это должен ей сказать?! Ей?!…”
Митя бежал по улице, расталкивая прохожих. “Баба Варя умирает! Баба Варя умирает!” - кричала каждая клеточка его существа. Задыхаясь от бега и горя, он толкнул калитку бабы Вариного дома. Калитка оказалась заперта, и Митя, не мешкая, перелез через ограду: “Баба Варя умирает…. Умирает…. Уже умерла!” Не заходя в дом, он шлепнулся на ступеньки, скрючился и заплакал, зарывшись лицом в колени.
Взявшись за руки, Кот и Феодосия шли по лугу. Поднимались из долины к небу над вершиной горы. Тихо шли и молча разговаривали.
- Почему я думал, что ты любишь меня? - горестно вопрошал Кот. - Наверное, меня не за что любить, но я этого не знал…
- Смирение паче гордыни, так это называется? - укорила Феодосия.
- Ты жрица, а я варвар! Хуже! Раб обстоятельств!
- Не лукавьте, Дон Гато. Ты вырастил чудесного сына…
- Он оказался твоим.
- Мы что, начнем делить его? Теперь?!
- Глупо. Как все вообще. Как то, что ты меня бросила.
- Я все время была с тобой. Вот в чем я виновата! Я оказалась слишком слабой, чтобы не пойти за тобой, твоими дорогами.
- Почему ты не пошла моими дорогами, как есть, во плоти?
- Я умерла бы через три года после рождения Митридата, и моя смерть стала бы для всех вас бедой. Митя никогда не избавился бы от воспоминаний, от комплекса сироты, а так - я всего лишь графа в его метрике! Будь я рядом, ты бы не стал Доном Гато, Кот. Одурел бы от нищеты, от безнадежности, запил…
- Спасибо тебе за все твои благодеяния, Дося! А сейчас ты для нас кто или что? Привидение? Имя в Митиной метрике?
- Дриада, - ответила она вслух.
- Что дальше? - тоже вслух спросил Кот.
- Вы погостите и уедете, а я буду доживать свой век здесь. Дриадой.
- И всем нам будет хорошо?
- Не знаю.
- Как это?! Ты - и вдруг не знаешь?!
- Стараюсь!
- Бог свел мужчину и женщину - для любви! - чтобы они весь век промыкались врозь?!
- Ты говоришь об обладании, Кот, но мы обречены любить друг друга без обладания, через Космос…
- И кому нужна такая любовь, что в ней хорошего?
Кот покосился на Феодосию. Он вдруг увидел ее и себя, идущими по разным сторонам улицы, в толпе, которая то и дело скрывает их друг от друга.
- А если б я увез тебя в тундру, в горы, на необитаемый остров?…
- Там не выжил бы ты, Кот. И Митя. Ваша природная среда - социум.
- А как насчет домика с патио? Глухие стены, в внутри - море цветов!
- Раньше это было невозможно, а теперь - поздно.
- Ты, как была, так и осталась трусихой! Эгоисткой с амбициями Кассандры!
- У Кассандры были амбиции? Скорее, комплекс неполноценности.
- У тебя, зато, комплекс полноценности, Дося! Так да или нет?! Если тебя заботит Людмила, то ее мы с Митей мало заботим. Она и сама по себе отнюдь не бедная женщина, но я оставлю ей все совместно нажитое имущество, включая дом. Нам я построю новый.
- У меня уже есть дом. А Людмиле ты нужен. Ей важно чувствовать себя замужем. И с точки зрения репутации и как женщине, которая надеется, что ты вернешься… отсюда. Тогда у вас все наладится.
- А если я не хочу, чтоб у меня с ней что-то наладилось?
- Роман под названием “Люда” ты не прочел, а пролистал.
- С меня хватило! Я не намерен возвращаться к напечатанному! Пора, наконец, разобраться с рукописью нашего романа. Ведь рукописи не горят, они - там? - он ткнул сигаретой в небо. - Только протяни руку… - Кот протянул Феодосии руку ладонью вверх, но она покачала головой: “Ты все такой же неугомонный!”
- Я ничего не теряю, но хочу обрести то, о чем мечтал!
- Да, но я не мечтаю стать причиной многих безумств. Начиная с безумия психиатра. Кот, если ты все разрушишь, то ничего уже не создашь, никакого дома. От тебя все отвернуться…
- Ты всегда призываешь к лучшему, а ориентируешься на худшее, не замечала за собой?
- Кассандры, наверное, все такие! - грустно рассмеялась Феодосия.
Они остановились, глядя в лица друг другу. Они вновь стали молодыми Котом и Досей, и кубарем покатились по склону в мешанину цветов и звезд. В утро с бьющим из-под валуна родником. Вместе они приникли к струе, а подняв глаза, Кот заметил канистру, оставленную Петром и Ланкой…

Селение спало. Только в окне у Аркадия горел свет - необычайно яркий. На этот свет выбрался из черноты одинокий путник Кот.
- Не спишь! - констатировал он, толкая дверь комнаты. - Я хотел спросить. По новым законам я имею право купить здесь дом с участком земли?
- Митридату? - сразу понял Аркадий. - У него уже есть. Новый дом Феодосии за селением, на горе. Она оформила дарственную. Домик небольшой, но красивый. Митридат сейчас там. Утром глянешь или тебя сейчас проводить?
- Утро вечера мудренее, - рассудил Кот и только теперь обратил внимание, что Аркадий с книгой расположился не под лампой или свечой, а в кресле возле светильника, лишь по виду напоминающего керосинку. “Керосинка” сияла ровным золотистым светом.
- Что это?!…
- Лампа Алладина, - улыбнулся Аркадий. - Местный уникум сотворил. Генерирует энергию Космоса. А что вечеряли мы при свечах, так старики больше свечи любят, с ними уютнее…
- И с этим… - сам себе не поверил Кот. - С этим вы собираетесь в наш мир?!
- Это - для домашнего пользования…
- Как порох, бумага, восточные боевые искусства! Ты хоть соображаешь, что вы можете натворить, натворите, когда со всем этим выйдете из подполья?! Вы не улучшите наш мир - вы ускорите конец света!
- Сие - свет! И это даже символично, что мы … - начал было Аркадий, но Кот развернулся и, громко топая, скрылся в отведенной ему комнате.

Толкнув дверь в комнату, где спал Митя, Феодосия приблизилась, протянула было руку, чтобы погладить Митю по голове, но не решилась и медленно опустилась на колени подле наконец-то обретенного сына.

Феодосия лежала на топчане, отвернувшись к стене лицом. В той самой комнате, на том самом топчане, где в мае 85-го года приходил в себя найденный в лесу Кот. Она лежала так давно, не меняя позы, не замечая хода времени и людей, пытавшихся ее образумить.
Вошла Ксения, метнула на Феодосию и сердитый и сострадательный взгляд. Поставила на табурет у постели кружку молока, прикрытую ломтем сыра и тронула сестру за плечо.
- Поешь! - потребовала Ксения. - Хоть молока попей, нельзя так!
Феодосия не откликнулась, и Ксения затормошила ее.
- Ты хочешь умереть?! Ты все равно сейчас не умрешь! Только себя изнуришь и отца измучаешь! Слышишь меня? Феодосия!!
- Я все время их вижу перед собой. Все время их слышу, - вышептала Феодосия в стену.
- Иногда оставаться труднее, чем уходить, ты это знала. Возьми себя в руки, или я все расскажу отцу!
- Он же не глупый…
- Он верит, что ты ведала, что творишь! Повернись! Посмотри на меня!
- Не могу.
- Можешь! Все ты можешь! - закричала в отчаянии Ксения и оборвала себя, почувствовав Филиппа Ксенофонтовича в дверном проеме. Ксения обменялась с отцом короткими взглядами и быстро вышла, а Филипп тяжело пересек комнату и присел на край топчана. Некоторое время он молчал, разглядывая свои руки. Потом предложил негромко: “Поплакала бы ты, Феодосия. Где твоя флейта? - и добавил, обращаясь скорее к самому себе, чем к дочери. - Мы отвечаем за близких только перед собой. Перед другими они отвечают за себя сами. Наберись терпения. Тебе потребуется много терпения…”

Кот глядел, щурясь, в низкий потолок комнаты Аркадия Митридатова, пока потолок этот не превратился в небосвод майского далекого дня. Под весенним небом Кот добрался до родника, увидел канистру с водой, но не стал ни озираться, ни прислушиваться. Взял канистру и пошел с ней в сторону лагеря - в один из вариантов будущего.

Он появился в квартирке Ланки, когда Ланка и ее мать деятельно собирали его вещи в две вместительные спортивные сумки. Мать и дочь, перекрикиваясь, сновали по комнатам.
- Бритву не забудь! - напомнила, роясь в стенном шкафу, теща Кота. - Мужикам первым делом надо бритву класть!
- Чем это вы тут занимаетесь? - уже все понял, но еще не поверил себе Кот.
- Тебя собираем! - рявкнула теща.
- Я разве куда-то уезжаю?
- Ты переезжаешь к родителям! - объявила, толкнув его в коридоре, Ланка. - Нам тебя содержать осточертело! Ты уже сколько месяцев сидишь на моей шее?
- Девять с половиной! - огласила теща.
- Родить можно, не то, что найти нормальную мужскую работу! И не надо мне про других! - взвыла она, упреждая возможный протест. - Другие так не живут! Те, с кем я общаюсь, по крайней мере! Петька так не живет! Он крутится!
- А ему зачем крутиться, когда у тещи есть пенсия?! - подлила теща масла в огонь.
- У тебя обстоятельства?! - пуще прежнего разъярилась Ланка. - Вот пусть твои родители вникают в твои обстоятельства! Почему тебе то деньги не платят, то в рейс не берут! Я, дипломированный экономист, мылом на базаре торгую, а он…
- Куда без вещей?! - в спину Коту заорала Теща. - Нет уж, ты вещички свои от нас забери, нам чужого не нужно!
- Стой! - волоча набитые сумки по полу, Ланка устремилась вдогонку. - Чтоб не ходил потом то за носками, то за трусами!
- Ключ! - всплеснула руками теща. - Ключ, Лана!
Кот вынул из кармана ключ, поиграл им, прикидывая, куда бы деть, и, наконец, засунул Ланке в бюстгальтер.
- Эй! - донеслось до него сверху, когда он вышел из подъезда.
На балконе четвертого этажа Ланка и ее мать переваливали через перила так и оставленные им спортивные сумки.
- Стой! - спохватилась теща, когда сумки уже летели вниз, - а если что разобьется? Фотоаппарат его где?
- Фотик - совместно нажитое имущество! - объявила победоносно Ланка, - так что пусть он за него со мной судится, если хочет!
Кот прошел было мимо клумбы, на которую приземлились сумки, но передумал и вернулся за ними. Из распахнутого окна первого этажа за ним жадным взглядом наблюдала через решетку старуха.

Кот вернулся из просмотренного варианта будущего к канистре. Пнул канистру, и вода из нее потекла в родник, из которого они с Феодосией пили…

Темной тенью, чуть касаясь перил, Феодосия сошла на первый этаж дома.
- “Прости меня, добрый Боже, за мыслей и чувств греховность, - не размыкая губ, молилась она, - за то, что свою ничтожность сполна, осознаю. Но с нею бреду по свету мучительно - неразлучно - как с собственным отражением в глубинах бессчетных линз…”
Не спеша, распустила узел на шали и набросила шаль на зеркало в холле. Вошла в узенькую комнату с окном в лес, легла и скрестила на груди руки.
- Не переживай, - мысленно сказала она Коту. - Смерть - это всего лишь новое приключение. Отнесись к этому так!

В доме Митридатовых Кот рывком подскочил на топчане. Сел, часто, трудно дыша. Отбросил одеяло и стал торопливо одеваться.

Митя улыбался во сне пестрым картинам жизни: вот он, пятилетний, гордый собой, идет с рынка, держась за руку бабушки Нели, и несет черешню в маленькой плетеной корзинке. Он такой трогательный в своей значительности, такой откровенно счастливый, что встречные непроизвольно улыбаются ему.
Счастливо улыбнулась, всплеснула руками Варвара Григорьевна, когда Митя торжественно вкатил в ее комнату столик на колесиках, уставленный угощением: “Мое любимое мороженое! Как же ты узнал, что я больше всего люблю?”
- С днем ангела, баба Варя!
Евгения играла на пианино, а Кот и Людмила сидели рядышком на диване. Митя наблюдал за ними исподтишка: вот, не меняя отрешенного выражения лица, Людмила нашла руку Кота, и они переплели пальцы.

Аркадий поджидал Кота на крыльце. Молча протянул ему “летучую мышь”, и пламя закачалось, стремительно удаляясь.

Феодосия улыбалась, лежа с закрытыми глазами - кротко и благодарно. Она видела над родником Митю с повзрослевшей Аниной дочкой Катей. Молодые черпали горстями воду и пили, и брызгали радугой друг другу в смеющиеся лица, как когда-то, - совсем недавно! - Кот и Феодосия.
А ее, Феодосию, Кот ввел за руку во двор своего домика в Балаклаве, где сидели в шезлонгах его бабушка и дедушка. Они радостно заулыбались, подвинули шезлонги, и Феодосия, помахав на прощание Коту рукой, заняла место между ними на старенькой любительской фотографии.

Кот распахнул дверь и увидел в холле Митю. Митя ждал его.
- Тише, отец! - выставил он предупреждающе ладонь, - не вспугни! Она заслужила красивый сон.
- Но она… - как-то сразу обмяк Кот. - Она проснется?…
- Уже нет, - Митя мягко положил руки Коту на плечи. - У нее все случилось, чего она больше всего хотела. Она дождалась нас и освободилась.
- Так она умерла? - глухо уточнил Кот
- Ушла, - поправил Митя. - Как все в нашем селении. Она не вернется, папа. Пойдем!
Митя развернул отца и, как слепого ввел в комнату, освещенную лицом Феодосии.
- Видишь? - заворожено прошептал Митя. - Она стала звездой.
- Она и была ею. Для меня.
- Оттуда, из другого селения, ей будет легче светить нам… Я вас оставлю ненадолго вдвоем.
Митя ободряюще стиснул локоть Кота и вышел на цыпочках.
- Вот мы и остались вдвоем… - зажмурился, запрокинув голову, Кот. - Вот как это нам удалось!
- Пришел мой черед просить: отпусти! - услышал он в ответ и закусил губу: “Не смогу!”
- По-настоящему мы теряем только живых. Отпусти все, что мешает тебе быть свободным.
Он закрыл глаза и увидал автомобиль с откинутым верхом на трассе над океаном, а в нем - Людмилу с Хэрардо Рамосом.
- Все зависит лишь от тебя! - выдал ему Космос перевод взволнованной речи Рамоса. - Пора покончить с этой двусмысленностью, с этой нелепостью, из-за которой мы не можем быть вместе! Я устал врать и прятаться! Решайся, дорогая! Пора!
Кот писал вдохновенно портрет Вселенной. Писал, сидя в диком своем саду в Аргентине; писал у родника, над которым разливался смех Мити и Кати; писал над телом Феодосии, с Феодосии. Под звуки флейты, на которой за стеной играл Митя. Боковым зрением Кот увидел, как к роднику приблизилась девушка в тунике и пеплосе, подставила под струю глиняный кувшин и преобразилась в Феодосию. А затем - в кого-то, пока еще Коту незнакомого. Подняла кувшин на плечо и прошла мимо Кота по тропке, уходящей в небо. В звездное небо уходила на холсте Феодосия. В знойное, полуденное - ее сестра по планете Земля, то золотисто-русая, как Людмила, то рыжая, как Катя, то темноволосая. Шла и несла в кувшине воду цвета небес. И все громче звучала флейта, и грусть в сердце ее была чиста, как вода и светла, как небо. А вдоль тропы звездами цвели кипарисы, космические ракеты, растущие из земли.


Севастополь
апрель-май 2004 г.