День первый.
Неподалеку от дома с захваченными группой террористов мирными жителями стоит одетый в военно-полевую форму офицер. Роль его в происходящем, казалось бы, невелика - всего лишь командовать группой, сдерживающей напирающую толпу, толпу тех, чьи родственники сейчас находятся в смертельной опасности, тех, кто просто хочет чем-то помочь, и, чего греха таить, тех, кто просто поглазеть пришёл. Про последних говорить не стоит: сунуться в самое пекло они явно не собираются, а если и влезут, то лишь по собственной дурости. Туда им и дорога.
Другое дело - родственники заложников. В первую очередь близкие. Очень, очень непростая задача - удержать их, особенно силами небольшого подразделения. Каждый раз, когда что-то происходит, толпа напрягается, и то и дело кто-нибудь пытается проникнуть поближе к злополучному дому. Особенно опасны в этом отношении женщины, особенно матери детей, оказавшихся в руках кучки подонков. Природный инстинкт ведёт их на помощь к своим сыновьям и дочерям, и как тут им объяснить, что никакого толку от того, что они рискуют найти бессмысленную гибель под пулями. Ведь гибель эта не имеет смысла с точки зрения логики, но не с точки зрения чувств.
В сложившейся обстановке нервы у командира подразделения должны быть вдвойне железными. С одной стороны - негодующая толпа, с другой - вооружённые до зубов террористы. Да, у него нет близких, оказавшихся внутри оцепленного здания, даже друзей и близких знакомых (по крайней мере таковых не значилось в предварительных списках). Но и он не в состоянии оставаться бесчувственным камнем, будь он даже трижды командиром. А вот вышестоящие шишки, не находящиеся постоянно на месте разворачивающейся трагедии, могут. Они спокойно просчитывают варианты развития событий, что-то планируют и что-то приказывают. И хорошо, если они хотя бы чуть-чуть осознают, что в их руках - сотни человеческих жизней.
А вот простой офицер должен очень многое решать на месте. Дали бы хотя бы в два раза больше людей, а лучше в четыре или пять. Тогда кольцо вокруг дома стало бы гораздо шире и плотнее, а толпа - дальше от зоны непосредственной опасности. Да вот только "бы" мешается.
День третий.
Всё тот де дом, всё те же заложники. Но ситуация вдруг резко изменяется. Настолько резко, что никто даже предположить не мог. Никто из тех, кто не находился около здания, окутанного кошмаром, никто из тех, кто не имел возможности ощущать происходящее всеми струнками своей души, которые, надо сказать, даже у военных не заржавели в конец.
Террористы пытаются вырваться. Они приводят в действие достаточно мощное взрывное устройство, затем устраивают перестрелку. В этот момент какая-то женщина кинулась к дому с заложниками. Никто не смог её остановить, тем более что военным было просто не до неё. И это заметил командир отряда. Неизвестно, какими были его мысли в тот момент, когда он кинулся за ней, и, почти под самыми пулями, даже не ударил, а просто опрокинул на асфальт, при этом крича что-то своим подчинённым. Самой женщине он сказал только два слова: "Лежи и не двигайся!.."
День пятый.
В палате госпиталя сидит всё тот же офицер, только одет он теперь в простую одежду, а левое плечо у него туго забинтовано. Рана, правда, оказалась не особо серьёзной, и уже имеет тенденцию к заживанию.
Что касается произошедшего, то он остался недоволен действиями местных властей, нерешительностью иных вышестоящих командиров, и т.п. В отношении себя тоже имелось кое-какое недовольство: можно было сделать, несмотря на ограниченные возможности, гораздо больше. Но если говорить о той женщине, то тут претензий он к себе не имел, пусть даже она сейчас потеряла ребёнка и ненавидит себя за то, что не смогла ему помочь (со временем пройдёт), пусть даже безумно рада, что тот остался жив, и готова день и ночь ухаживать за ним в больничной палате. Такова уж его работа.