Эротическая Проза

Ирина Стрелкова
Черта с два! Почему я кому-то что-то должен?! К сожалению, первое, что я должен самому себе, это иногда есть. Неужели, единственный способ для меня заработать денег, это спать?
Древнейшая профессия. Я усмехнулся. Хоть и не самая.
Дурацкий вопрос. Конечно, это не единственный способ. Просто я так привык. И кроме прибыли он мне дает нечто большее - самоудовлетворение. И некое подобие славы.
Мне сейчас не хочется работать. Я ненавижу слово «надо». Я ведь знаю, что опять не получится.
Ногу под себя, взгляд в стену. Колпачок ручки давно превратился в мочалку. Тетрадочка. Листочек. Все такой же чистый. Все такой же бумажный. Все такой же клетчатый. О чем это я?
Нет, ну представь… Пусть это будет мальчик. Или два мальчика. И девочка. «А может, это дворник был…». Ха. Смешно. Опять не о том. А хотя… Дворник это забавно. Нестандартно, по крайней мере. Ну, пусть будет дворник. А гомо-, гетеро-, би-? Или так, вообще, постоять пришел. Посмотреть. Посоветовать. Вроде как старичок-лесовичок с бурной молодостью… Лесовичок? Тоже ничего себе… Сидит себе там, в заповеднике и олених каких-нибудь к сожительству склоняет. Представляю себе название «Рогатые тоже любят»… или «Любовь заповедная»… о, а ничего… ничего,… если не плагиат.
Тьфу, гадость. Выплевываю колпачок. И колпачок гадость. И все остальное гадость еще большая.
С отвращением смотрю на кровать. Не могу. Почему моя фантазия работает только во сне?!
А я как назло сейчас не вижу снов. Я не вижу нужных снов. Я не вижу других снов, кроме наших. А значит, я не могу писать. А значит, у меня нет денег. А значит… Да ничего это не значит, кроме того, что я чертов неудачник.
Кстати о деньгах.
Рукой в задний карман. Что-то шуршит. В левый. Звенит.
Ну что ж… почти 2 тысячи своих отечественных. Состояние. Минус 500-600 рублей на интернет-кафе.

(«Киса, собирайся, пойдем!» Нетерпеливо пританцовываю на месте, мну в руках зеленые бумажки.
«Куда, сладкий?» Истома в голосе. Она валяется на диване в одних трусиках.
«Они книгу взяли! А мы идем за компьютером!»
«Жааарко…»
«Ну, солнышко, ты же знаешь, как он мне нужен для…»
«А может в душ… холодный… А? Мррр…» Она чуть приспустила трусики с бедер и двинулась ко мне на четвереньках.
«А может сначала… Ай!» Она прыгнула на меня, и мы покатились по полу. Ее руки на моей шее, чуть душат, ее ноги вокруг моих бедер, крепко сжимают, ее язык у меня во рту. А я вдыхаю судорожно, с болью, со стоном, сдираю с нее единственную помеху, жадно целую ее в пушистые волосы, провожу пальцем по струне позвоночника, утыкаюсь носом между ее грудей и дышу ею, дышу, и надышаться не могу единственной моей.
А потом в душе взбиваю шампунь на ее голове. Она гладит меня по спине и ниже. Думает. И тихонько: «А может на Ибицу съездим? А компьютер… У меня ведь ноутбук есть…».)

Меняю футболку, беру куртку.
Я знаю куда пойду. Посмотрю на людей. Вдруг чего придумаю. А то лесничий с оленями. Во сне ведь приснится, не отмахаешься. Во сне… Вздыхаю. Захлопываю дверь. Закуриваю.

− Привет!
Киваю. Девочка-бармен радостно улыбается.
− Давно тебя не видно было…
Спросит про нее, убью.
− А ты сегодня в одиночестве?
Дрянь. Выплевываю.
− Не видишь?!
Сжимаю «колбочку» с текилой. Неловко улыбаюсь.
Поздно. Она обиделась.
Ну и ладно. Хотя девочка красивая…
Пью.
Большой и указательный вокруг стекла. Как ее запястье. Очень тонкое и прохладное.
Соль. Как поцелуй, когда нельзя, но очень хочется.

(Кожа по коже сладко-сладко. Моя щека на ее животе. Языком в щелочку пупка. Смеется. Моя нога трется о ее ногу. Опускаю голову ниже. И…
«Ннне надо!» Брыкается, сворачивается в клубок обиженным ежиком, хватает меня за волосы, не дает опустить голову. «Слышишь?!» Я замечаю, что она готова плакать.
«Котенок мой, кисонька, что случилось? Ну почему?»
«А ты не понимаешь?!» И смотрит зло. Я целую ее глаза, провожу языком по ресницам.
«Понимаю, солнышко… Но хочется…»
«Ну, там же… тебе же… противно…» Теребит рукой одеяло.
«Кто тебе это сказал, милая?! Это же… прекрасно…»
Еще, кажется, и покраснеет! Мое необыкновенное сказочное существо умеет плакать и краснеть! Мое! Я крепко-крепко прижимаю ее к себе. У нее, маленькой, перехватывает дыхание. Но она молчит и только крепче прижимается ко мне. Ее дыхание на моей шее. Потом разрешает мне целовать ее живот, бедра. Полувсхлип, когда мои губы встречаются с ее губами. Ее пальчики в мои волосы. И спокойствие после не-спокойствия. И сплю, счастливый, с запахом крови, вкусом крови и цветом крови на своих губах.)

Стакан на стойку.
Мест почти нет. Стриптиз. Странно. Людям не хватает ежедневных зрелищ в зеркалах своих ванных комнат? И субботними ночами по телевизору?
Чудом нахожу стул без стола. Ставлю у стены. Пепельницу на пол.
И сигарета за сигаретой. Дым забирается в легкие, щекочет. Ненавижу курить. Но ей нравился этот запах... Наматываю на палец полоски дыма.
Это была плохая идея. На людей я все равно не смотрю. Слишком счастливые. А смотрю… на дверь. Когда-то давно… Очень давно… Целый год назад… Она в нее вошла.

(Сквозняк. Машинально оглядываюсь на дверь. Нет, опять не она. Неужели продинамила… Вместо того, чтобы отвернуться и, например, уйти – все-таки прошло 35 минут с назначенной встречи… задерживаю взгляд. Джинсы, белая майка с синим рисунком. Джинсовая курточка перекинута через руку. Узкое загорелое лицо (а ведь только апрель), чуть вздернутая верхняя губка, светлые волосы, темные глаза. Очень хрупкая. Очень легкая. Очень подвижная. Одна.
«Джин-тоник, пожалуйста. И чуть-чуть вишневого сока туда… Да, так. Спасибо.» Села в углу. А я… я смотрю на нее. Она заметила, подняла брови, чуть наклонила голову. Я опустил глаза.
«Еще текилу». Девочка-бармен подмигивает.
«Понравилась?». Забираю стаканчик.
«Она тут в первый раз?» Девочка пожимает плечами, улыбается…
«Да нет… пару раз я уже вишневый сок в джин-тоник добавляла…» Пью. Резко выдыхаю. Слезаю с высокого стула. Из-за плеча «Удачи!»
Когда я подошел и промямлил «Можно к вам…», она снова подняла брови томно-тонко и посмотрела на меня как-то робко-непонимающе. И я, даже не дожидаясь ее «За-кого-вы-меня-принимаете», ушел.
«Ещё». Девочка сочувственно покачала головой и поставила стаканчик на стойку. Я долго смотрел на него.
«Уходит». Бармен показала мне глазами куда-то за мою спину. И в тот же момент тонкая маленькая ручка на моем рукаве.
«Почему же вы так быстро ушли? Но, кажется, вы скучаете… Да и мне невесело. Вы не хотите меня проводить?» И я проводил. Только один раз. Потом мы вместе сняли квартиру.)

Зачем я сюда пришел? Не для людей. Не для сюжета. А чтобы вдруг… случайно… совершенно неожиданно встретить ее.
Глупо. Потому что она не вернется.
Она не вернется.
Куртку в рукава. Пепельницу на стойку.
Она не вернется.
Не оглядываться, не искать глазами.
Она не вернется.
Неоновая вывеска за спиной. Поднимаю руку. Гулять, так гулять.
Не вернется. Не вернется. Не вернется.
Открываю заднюю дверь новенькой десятки. Не хочу разговоров.
Укачивающая темнота города. И запах скорого дождя.

(«Обожаю весну…» Она смеялась мне своими ямочками и болтала ножками. Мы сидели на подоконнике и курили. Она провела ладошкой по моей спине. Я сладко вздрогнул.
«Мой персик…» Я сбросил окурок и проводил его глазами. Одуряюще пахло сиренью, и я не верил в свое счастье. Она устроила свои ступни мне на колени, я осторожно массировал ее пальчики.
 «Мррр… Весна… Ты чувствуешь, как пахнет, мой котик…? Скоро дождь будет…» Она глубоко-глубоко вздохнула и прикрыла глаза, продолжая меня рассматривать из-под ресниц. Как же я обожал этот ее взгляд.  «Что тебе хочется делать, когда ты чувствуешь этот запах?». Я провел пальцем по внутренней стороне ее бедра.
«Догадайся». Она легонько надавила ступней мне между ног.
«Ты о другом думать не можешь?» Я расстегнул джинсы и положил ее ножку себе на голый живот.
«Рядом с тобой не могу». Она крепче уперлась пяточкой.
«А мне вот каждый год хочется что-то изменить… Найти что-то новое… Выйти из дома и долго-долго гулять. А лучше, переехать. Постричься, перекраситься, сменить имидж… даже друзей… и…» Она вывернулась, пересела ко мне на колени, взяла в рот мочку моего уха и утробно заурчала.
«То есть я должен сказать спасибо за тебя этой весне?» Я запустил руку ей под майку, дотронулся пальцем до ее соска. Она прижалась крепче.
«Типа того». И откинула голову, томно улыбаясь… Я спустил ее с подоконника, сам встал во весь рост и заорал в эту сумасшедшую весну «СПАСИБО!!!». Она звонко рассмеялась и, глядя на меня снизу вверх, стала стаскивать с меня джинсы.)

Она предупреждала. А я… А я думал, что от меня она не уйдет. Я надеялся... что она любит. Дурак? Она, конечно, любила, но это не помешало ей уйти. Она любит всех, не только меня. И теперь, этой весной, из окон такси мне хочется кричать совсем другое. Но я, сглатывая комок в горле, шепчу через сжатые зубы «Ненавижу».

Хочется есть, но лень готовить. Ставлю молоко в микроволновку. Мюсли… кончились. Вот черт. Молоко вскипело. Выливаю в раковину. Значит, не ужинаю.
На столе немым укором, закостеневшей мозолью тетрадка в клеточку.
Отодвигаю стул, беру пепельницу.
Окно тонет в тусклом теплом весеннем дожде. Уютно-розовые занавески на фоне сине-черной ночи. («Киса, откуда у тебя такие мещанские вкусы?» «Не ворчи, солнышко, это ведь так… по-семейному…» Носиком в шею. Сдаюсь.) Кладу ноги на подоконник. Тот самый подоконник. В глаза бросается потрескавшийся лихорадочно-малиновый лак на нестриженых ногтях. Меня передергивает. Убирая их под себя, провожу по ним рукой. Побрить, что ли? Она любила... Она, она, снова она! Хватит!
Но покорно бреду в ванную, стригу ногти, снимаю лак, брею ноги. Над раковиной смываю с рук гель, привычно не ища свое отражение.

(«Красавица моя…» Я сидел на кафельном полу с пепельницей на коленях. Она выставила ножку на бортик и наливала гель на мочалку. Тонкие запястья, ровный загар, стройные ноги, впалый животик, под ним на волосках водяная пыль. Я стряхнул пепел. На папиросной бумаге расплывались мокрые пятна.
«Ты это всем говоришь?» Морщусь. Смотрю как гаснут искры в сером пепле. Поднимаю голову и замечаю ее хитрую улыбку из-под потоков воды.
«Только красавицам. И только моим». Теперь морщится она. Встряхивает волосами. Мокрая прядь прилипла к щеке.
«И много их у тебя?» Шутливо-ревниво-обиженно. Она перешагивает через бортик. Я укутываю ее в махровое полотенце, прижимаю к себе, чувствую через ткань ее влажное тепло. Тянусь за расческой.
«Две…» Неверие. Удивление. Злость.
«К-к-кто?!» Упирается руками мне в грудь, смотрит пристально. Струйка воды стекает по щеке, по шее и исчезает под светло-зеленым полотенцем. «Ну?!» Я прячу улыбку.
«Ты…» осторожно целую ее в плечо, вдыхая запах «морских минералов». «И она». Поворачиваюсь к зеркалу, прикладываю губы к запотевшему стеклу. Там, где отражаются ее поджатые губки.
«Не смей!» Почти успеваю отстраниться. Каскад осколков зеркала и стеклянной пепельницы вместе с пеплом и окурками рухнул в раковину. Хорошее было зеркало. Да и пепельница ничего… «Это не я! Не смей любить никого, кроме меня! Даже мое отражение не смей, потому что это не… Ой…» Она бросилась ко мне, обняла за шею и стала быстро-быстро целовать мое лицо. Там, где ее язык соприкасался с моей кожей, чуть пощипывало. «Прости меня… ну пожалуйста… пожалуйста… я не должна была… но ты так… как будто на самом деле… не надо больше… прости… тебе больно, да?... Очень больно…? Я не хотела, правда… тебе больно… никогда…»
«Тише, милая». Я зарылся в ее мокрые волосы, охладить горящее лицо. «Мне почти не больно…»
«Да?... Подожди, я сейчас… сейчас». В маленьком осколке, оставшемся висеть на стене отражался мой поцарапанный подбородок и пятна крови на воротнике футболки. «В царапинах стекла не осталось, нет?» Она вернулась с пачкой пластыря и флакончиком перекиси. «Сейчас я тебе все промою… Я… Черт!» Она болезненно скривилась, села на бортик и подняла ногу. Из пятки шла кровь. «Это мне за дело… это правильно…» И попыталась улыбнуться. Я ответил улыбкой. Она прижалась к моему животу. Я погладил ее по голове.
«Я люблю тебя. Такой, какая есть, люблю. Со всеми твоими заморочками. Моя единственная».
И я не знаю, может она не поверила разбившемуся зеркалу, так же как и я. Все было слишком хорошо.)

Падаю в кресло. И спать хочется-не хочется.
Включаю телевизор. Тупо переключаю каналы. Главное, не про секс. Не хочу вспоминать. Нашел что-то необременительно-музыкальное. Смотрю в телевизор, пока не начинает светлеть.
Когда глаза начали закрываться, понимаю, что уже не отвертеться. Надо идти... работать.
Постель холодная и слишком большая.
А теперь надо все забыть. Не смешивать личную жизнь с работой. Не смешивать. Не смешивать...
Успеваю выключить свет.

(Настольная лампа повернута в сторону, но свет все равно падает на ее тело, сливается со светом уличного фонаря и тенью деревьев. Она такая красивая, когда спит.
Я дописываю наше с ней существование еще на пару месяцев. Если издатель даст, сколько обещал. И молюсь, чтобы мне сегодня ничего не снилось. Мне пока не нужно. И у меня есть моя явь. У меня есть моя она.
Смотрю на нее и не могу наглядеться. Моя. Такая красивая и моя.
Тушу сигарету и откладываю ручку. Нет, лучше завтра проснусь пораньше.
Ложусь рядом с ней, стараясь не разбудить. Но она очень чутко спит. Не открывая глаз, обвивает рукой мою шею, а второй начинает меня гладить.
«Любимый пришел».
Не могу сдержаться и целую ее в губы. Она жмурится от удовольствия и на секунду отрываться: «Накурился...», и снова целует. Долго. Нежно.
Ее пальчики спускаются вниз и путаются в моих волосах, а губы не отпускают. Я вздрагиваю. Одновременно пытаюсь отстраниться и приникнуть ближе. Она смеется и обвивает меня ногами. Я потихоньку теряю голову.
«Не уйдешь».
Ласкаю ее грудь, убираю волосы, чтобы они не мешали мне любоваться.
«А я и не хочу. Твоя.»
Она строго грозит мне пальчиком.
« Не твоя, а твой. Ты моя самая любимая маленькая мужчинка.»
Я покорно киваю.
«Твой. А что мне за это будет?»
Она снова смеется и целует меня. Глаза, губы, шею, соски, осторожно зубками, живот, ниже, ниже, ниже!!!... Вдруг поднимает на меня глаза... Ждущие, испытывающие, лукавые. Боже, как я ее люблю!)

Просыпаюсь от собственного стона.
Не смешивать не получилось. Подушка мокрая от слез. А я и не помню, когда плакал. По крайней мере, сейчас не плачу.
Я заснул 2 часа назад. И больше не засну. Мне надо хоть что-нибудь написать.
Я не виноват, что она мне приснилась. Мне просто был нужен сюжет... Такие сны, с тех пор, как она ушла, я почти перестал видеть. Я не могу выбирать... Черт, перед кем я оправдываюсь? Перед ней или перед собой?
Мне не надо вспоминать, что снилось. Я очень хорошо помню ту ночь.
Я сел за стол. Мне стало страшно.
Неужели мне надо описывать все сначала? Как однажды весной она от кого-то ушла и пришла ко мне. Как мы познакомились в клубе. Как мы сняли эту квартиру. Как мы жили здесь, как любили друг друга. Как она научила меня быть мужчиной и даже думать о себе как о мужчине. Я должен рассказать им это?! И поместить нашу сказку в дешевую обложку на грязные прилавки под картонную надпись «Эротика. Порнография.»?!! И эта жадно-похотливо-озабоченная толпа будет вместе со мной переживать все наши ночи, ласкать ее нежное отзывчивое тело, целовать ее...?!!
Нет! Не может быть.
Но мне нужны деньги. Мне надо на что-то существовать. Без нее - не жить.
Я... люблю ее.
Как мужчина я не должен плакать. Ей бы не понра...
Я взяла ручку.