Жёлтые, по осеннему сухие, кленовые листья, с ровным почерком, разлетелись по комнате, по светлому залу, захваченные ветром, залетевшим с балкона, двери были открыты для незваных гостей, дома, коммунальной квартиры, из под расчерченных крест на крест, с маленьким коридором, бывших буржуйских хоромных номеров, рядом, звучал звонкий приказной голос немки воспитательницы, гувернерши, из соседней детской комнатки, строгое, расчерченное волевыми морщинами, лицо и любящее своих маленьких подопечных сердце, билось рядом. Протяжными, звучными тонами - разлетались по комнате, последние в этом году лучики солнца, шершавым языком лизали грациозные руки; рыжая, охотничья, сука Динго, ласкалась к молодой хозяйке, женщина сидела в пол оборота к окну, откинувшись в кресле, с убранными в пучок волосами, перевязанным тесьмой, собранная, в ожидании, укутав в чёрную шаль, своё одиночество, вдовье горе, полученное послание, от ведической богини Мары, пол года назад, от наполненных слезами глаз старика денщика, муж офицер, - погиб в Галиции, рядом с родненьким, человеком, забранным от неё в поход и теперь воротившемся с австрийским свинцом в теле, ей казалось это невозможным, невероятным с ним, отцом её крошек, маленьких медвежат, непонимающих кучеряшек, продолжение солнечных зайчиков, не знавших отца, не понимающих, происходящего с мамой, смятения творящего в доме и нового чувства, разбивающего маленькие ангельские души, детский страх потери и не возвращения, уже случившегося, произошедшего горя. Поли и Аня игрались, возясь в снежно белых платьицах, по зеркально натёртому паркету; отвалившемуся и затёртому ныне, после великих свержений(свершений), избитого десятками кованных, армейских сапог ревущих, бросавшихся топтать, громить, стирать с земного лица всякого, таких как отец, офицерскую тварь, интеллигенцию, стреляя в их же домах, на глазах, их же… но это далеко и не для них, дочек уже не будет в рухнувшей, старой России, в Лионе осели, осколки прежнего мира, затонувшего, в необъятной глазу, рабочей, толпе, хлынувшей по стране, топя всё, оставляя за собой, хаос, раздутые тела, материал для стройки нового, века, в истории, идущего после потопа - мировой, красной Революции. Она вздрогнула, очнулась, от резкого, гулкого звонка в дверь, наверное, булочник, из соседней лавки, или Его родители, почему так рано сегодня, или уже поздно, давно поздно, девочки выбежали на встречу сладким корзинам, сластёны, с гостинцами от того же булочника, была ещё мирная жизнь, там война, забравшая мужа, здесь пошатнувшийся мир, Москва жила между, двух событий, между двух камней, которые раздавят этот пока ещё тихий город, осталось подождать до февраля; «скоро выпадет первый, робкий снежок, но он ещё не ляжет…» думалось дворнику, достающему из затёртого кисета, ароматную, шибающую в нос, махорку. Ветер раскрыл старую, пожелтевшею от времени не разлинованную тетрадь, где писано, нервным, женским почерком, “ Дорогой Алёша, одной рукой обнимаю наших девочек, другой тебя…”…оторвав глаза от написанного и резко поднявшись, я подошёл к стеклянной двери, закрыл её, становилось прохладно, наступала запоздалая зима.