Суп пах восхитительно. Мисс Уилшип, как всегда, была на высоте. Джон Буль заправил салфетку за ворот, взял в руку ложку и недовольно поморщился. Нет, к кулинарным способностям хозяйки пансиона эта гримаса неудовольствия не имела никакого отношения. Просто малышка Молли принялась терзать свою скрипку. Хоть и занималась она этим за домом, звуки беспрепятственно долетали до веранды. К счастью, в последнее время уроки продолжались недолго. Брань, визг, тишина. Через две минуты девочка проскакала через веранду в дом, не преминув остановиться и гордо сообщить:
-- Он кинул в меня подушкой. И пообещал разломать скрипку.
Мисс Уилшип поднялась и пошла подбирать ценный в хозяйстве предмет.
Джон Буль пропустил в себя первую ложку супа. Внутренне он был благодарен Роду Либу за столь решительные действия, но внешне следовало оставаться добропорядочным джентльменом:
-- Надо что-то делать. Поведение мистера Либа становится все более и более вызывающим.
-- Неужели? По-моему, музыкальные упражнения Молли не способствуют пищеварению, так что мы должны быть благодарны Роду за своевременное вмешательство.
Профессор Кернси всегда отличался странностью суждений. Однако слыл выдающимся ученым, поэтому Джон относился к нему уважительно. Даже не спорил особо, просто старался вернуть старика в мир, где тот живет:
-- Конечно, ее игру приличной назвать пока сложно. Но ведь у девочки тяга к музыке.
-- У девочки тяга к тому, к чему и остальных девочек. Что она, зря выбрала окна мистера Либа? Поплачет сколько надо, пожалуется маме и с чистой совестью отправится играть.
Подтверждая слова профессора, довольная Молли выскочила из дома и умчалась на улицу. Но Джон решил не сдаваться:
-- Девочка учится серьезному отношению к делу. Следует помягче к ней относиться.
-- Предложить, например, музицировать на веранде.
Мистера Буля передернуло. Однако всерьез приглашать Молли на веранду никто не собирался, и он решительно сказал:
-- Почему бы и нет.
-- Думаю, если вам начнут активно мешать, вы быстро передумаете.
-- Для того, чтобы мешали, нужно чем-то заниматься.
На веранду, неся подушку, восшествовала мисс Уилшип:
-- Джентльмены, мистер Либ работает над своим новым рассказом. Постарайтесь не шуметь.
Никто и не собирался, в чем профессор тут же уверил хозяйку. Удовлетворенная мисс Уилшип ушла.
-- Наша хозяйка слишком уж благоволит этому мистеру Либу, -- заметил Джон.
-- Разве это плохо? – удивился профессор.
-- Нет, конечно, мисс Уилшип имеет право на некоторые причуды. Но ведь они выходят за рамки приличий. Не мешайте писателю. Не обижайтесь на творческую личность.
-- Пока они не выходят за рамки безобидных замечаний. Что вас так раздражает, Джон?
-- Меня? – Мистер Буль попытался подавить раздражение. – С чего вы взяли?
-- Написано на вашем лице, поверьте. Неужели то, что наша хозяйка относится к малоизвестному писателю лучше, чем к преуспевающему бизнесмену?
-- Да разве он писатель, -- уверенно заявил Джон. – Псих и бездельник. Ну да, сидит, что-то пишет. Я бы тоже так смог, да некогда ерундой заниматься.
-- Вряд ли, Джон, вряд ли. Все-таки мистера Либа считают талантом.
-- Кто? Несколько ваших нечесаных студентов? Или эти вульгарные молодые леди, позабывшие о морали и приличиях?
-- Ну да, Либ особенно популярен среди молодежи.
-- И что? Разве можно в таких серьезных вещах как искусство полагаться на вкусы молодых? Нет, только серьезные, состоявшиеся люди, только произведения, способствующие формированию достойного члена общества.
-- Мистер Либ, значит, не способствует.
-- Конечно же нет. Разве его опусы похожи на то, что принято писать?
-- То есть то, что нравится вам.
-- При чем здесь я? Любой скажет, что лишь подражая великим, создавшим нашу литературу, можно написать что-либо хорошее. Что же касается молодежи, так она вечно стремится доказать, будто отличается от нас. Вот и готова возносить всякий бред.
-- Какие категоричные высказывания. Неужели вам так не понравилось то, что вы читали?
-- Читать мистера Либа? У меня нет времени на всякую ерунду.
-- И заранее считаете его рассказы бессмысленными?
-- Я руководствуюсь мнением авторитетных в этой области людей. Да и вообще, разве не видно, что такой человек не в состоянии писать что-либо достойное.
-- Какой человек?
-- Не говорите, что не знаете, Кернси. Понимаю, Род Либ вам почему-то нравится. Но против фактов не попрешь: он – ненормальный. Сумасшедший, псих.
-- Откуда такая уверенность?
-- А как еще можно назвать человека, который игнорирует общество, почти не вылазит из своей комнаты?
-- Отшельником, Джон, отшельником.
-- Отшельники живут в пустыне. А если ты в городе, будь добр, веди себя прилично. В гости ходи, заводи знакомства. Приличные знакомства. А то посмотришь, с кем мистер Либ встречается, сплошь подозрительные люди. Я не удивлюсь, если многие из них окажутся анархистами или социалистами.
-- Не беспокойтесь, -- усмехнулся профессор. – Человека три, не больше.
-- Тоже мне успокоили. И одного достаточно. Разве нормальный человек будет общаться с таким сбродом? Нет, найдет себе приличных знакомых. А этот Либ. Я однажды пригласил его на партию в бридж. И что? Он заявил, что не имеет времени играть в карты.
-- Не все же нравится бридж.
-- Пусть не нравится. Но ведь надо хоть иногда поддерживать компанию. И если уж совсем не хочется, так откажись культурно. На дела сошлись или на недомогание. Зачем так грубо отказываться?
-- Род Либ – человек прямой.
-- Иная прямота хуже воровства. Ему, видите ли, с нами скучно. Мне тоже не все интересны, но ведь надо же уважать окружающих. Помните литературный вечер? Ведь пригласили по-человечески, со всем уважением. Ушел в самом начале, да еще заявил, что, видите ли, ему надоело слушать романтические блеяния провинциальных графоманов. Разве нельзя было посидеть пару часиков?
-- Может, у мистера Либа не было двух свободных часов?
-- Бросьте. Псих и позер. Я ему как-то намекнул, что надо бы остепениться, завести семью. Тогда вся дурь сама и уйдет. Знаете, что он мне ответил? Чем держать жену за сотню миль от себя, лучше ее вообще не держать. Как будто я специально. Единственная причина длительных разлук – моя работа.
В действительности были еще причины, но, как истинный джентльмен, мистер Буль называть их не стал. Вместо этого поспешно добавил:
-- И при каждом удобном случае я стараюсь повидаться с семьей. Сегодня к своим поеду. Сразу после обеда.
-- Успокойтесь, Джон, -- засмеялся профессор. – Никто не ставит под сомнение вашу супружескую верность.
Мистер Буль посмотрел на Куинси, пытаясь определить, всерьез тот или издевается. Решив, что человек науки издеваться не умеет, успокоено продолжил:
-- Сами видите, какое у мистера Либа отношение к семье. А что для нас семья? Святое. От человека, легкомысленно относящегося к святому, всего можно ожидать. И знаете что? Вчера встретил этого Либа. Он шел босиком! По улице!
-- Ну и что?
-- Вы не поняли? Босиком! Да еще и размахивал своими ботинками!
-- Неужели это так страшно?
-- Конечно. А если в следующий раз ему вздумается прогуляться без брюк?
-- Не думаю. Это все-таки нарушение общественной морали.
-- Вот, вот. Либу уже и на мораль наплевать. Я же говорю, что он ненормальный. Не удивлюсь, если на людей начнет кидаться.
Бамс!
В доме принялись препираться на три голоса.
-- Похоже, закончить обед спокойно нам не дадут, -- вздохнул профессор.
Он оказался прав. Минут пять трио выясняло отношения, потом громко хлопнула дверь, и дуэт из двух женских голосов, одного возмущенного и одного успокаивающего, двинулся к веранде.
-- Мало того, что он мешает Молли заниматься, так еще и поднял руку на женщину!
Одри Гливен, мать Молли. Мисс Уилшип защищала писателя:
-- Он не собирался делать ничего плохого.
-- Да? Кинуть в меня тарелкой – ничего плохого?
-- Мистер Либ просто бросил тарелку на пол. У него сегодня плохое настроение.
-- Только не говорите, что Молли всему виной. У бедной девочки может случиться нервное расстройство из-за этого безумца.
-- Не беспокойтесь, я найду место, где никто не будет ей мешать.
-- Место? Ребенок имеет право заниматься там, где ему наиболее удобно, не подвергаясь нападкам ненормальных. Вы должны заботиться о жильцах.
-- Я и забочусь. Обо всех жильцах. Если вам не нравится мой пансион, вы вправе его покинуть.
Пансион Одри нравился, она сразу сбавила обороты:
-- Но вы же слышали, что этот мистер Либ мне наговорил. Он опасен для окружающих. Я же не только о себе, обо всех думаю. Вдруг мистер Либ начнет на людей бросаться. Прошу вас, примите меры.
-- Хорошо, хорошо, -- успокоила женщину мисс Уилшип.
Джон Буль был доволен услышанным.
-- Вот! – торжествующе заявил он.
-- Ладно, сдаюсь. – Профессор, смеясь, поднял руки. – С вашей точки зрения Род Либ – действительно безумец.
-- Поэтому надо что-то делать, -- добавил Джон.
-- Может, попробовать оставить его в покое? Думаю, чем меньше общество будет реагировать, тем спокойнее мистер Либ будет себя вести.
-- Общество не может не реагировать, -- с самым серьезным видом заявил мистер Буль. – Еще можно терпеть бездельника, но безумец опасен.
-- И что же он сделал такого опасного?
В общем, ничего, поэтому Джон решил увильнуть от ответа:
-- А вы что предлагаете?
Кернси улыбнулся:
-- Попробуйте стать индейцем.
-- Кем?
-- Белым индейцем. У североамериканских аборигенов безумие считается священным. Они думают, что такой человек беседует с богами. И если нет реальной опасности, лезть в эти разговоры не стоит.
-- Чушь.
-- Ну почему же. Не каждый безумец – гений, но каждый гений – в чем-то безумец.
-- Так вы предлагаете терпеть всяких ненормальных только из-за того, что они могут оказаться гениями?
-- Почему бы и нет. Они же терпят наше присутствие.
Джон открыл рот для изречения достойного ответа, но тут заревел клаксон, и у мистера Буля невольно вырвалось другое:
-- Дженкинс. Я же просил его приехать после обеда.
-- Опс, -- Кернси посмотрел на часы. – Что-то мы заговорились. Ваш шофер прав, обед уже кончился. Прошу извинить, мне нужно бежать.
-- Не торопитесь, -- великодушно сказал мистер Буль. – Дженкинс вас отвезет.
-- Но вы же собрались ехать к семье.
-- После обеда. Думаю, он успеет обернуться прежде, чем я закончу.
-- Если так, то я, пожалуй, воспользуюсь вашим щедрым предложением. Только мне нужно несколько минут, чтобы собраться.
-- Отлично. Я пока проинструктирую Дженкинса.
Джон дошел до машины, объяснил шоферу изменения в планах. Подумал немного и добавил:
-- Вот еще что. На обратном пути заскочишь в психиатрическую лечебницу. У нас тут живет субъект, потенциально опасный для общества. Пусть приезжают, мисс Гливвен им все объяснит. Запомни: мисс Гливвен.
Потом подскочил профессор, поблагодарил за оказанную любезность, хлопнул дверцей, уже из отъезжающего автомобиля крикнул:
-- Подумайте насчет индейцев!
-- И думать нечего, -- пробормотал мистер Буль, возвращаясь к обеденному столу. – Мы все-таки не дикари.
Потом подцепил кусок мяса на вилку и задумчиво посмотрел мимо собеседника. Тот терпеливо ждал. Наконец Джон вернулся из своих воспоминаний, произнес:
-- Что я еще могу сказать о Либе? Его многие не любили. Не понимали, поэтому и не любили. Странный человек, можно сказать, безумец. Его гениальность завораживала, подавляла. Люди не могли этого постичь, потому пугались.
-- А вы?
-- А что я? Мне просто посчастливилось жить рядом с Родом Либом.
-- Насколько мне известно, в жизни он был не таким уж и счастьем.
-- Да, пожалуй. Но мы его прощали. Наверное, потому что понимали. Я, профессор Кернси, мисс Уилшип.
-- Почему же тогда мистер Либ оказался в психушке?
-- Мне неприятно об этом вспоминать, -- вздохнул мистер Буль. – Дело темное, я тогда как раз был в отъезде. Иначе бы такого не случилось. Люди порой очень раздражительны. А тут соблазн. Один звонок – и неудобного соседа нет.
-- Вы кого-то имеете в виду?
-- Ах, давайте не будем ворошить прошлое. К тому же профессор Кернси довольно быстро вызволил Рода. Будь я рядом, справились бы вообще моментально. Но увы.
-- Вы жалеете, что уехали тогда?
-- Жалею? Трудный вопрос, -- тут Джон печально улыбнулся. – Ведь именно “Рассказы из психушки” сделали Либа знаменитым. Получается, недоброжелатель, если можно так выразиться, пошел ему на пользу.
-- Да? Может, тогда следовало оставить мистера Либа на лечении?
-- Род не нуждался в лечении.
-- Неужели? Вы же сами назвали его безумцем.
-- Он и был безумцем. С точки зрения общественных стандартов. Род находился вне их, выше их. Разве такого человека можно назвать нормальным?
-- Замечательно. И что же мне, простому человеку, делать? Все-таки безумие есть безумие.
-- Знаете, у североамериканских индейцев безумие считается священным. Они верят, что такой человек беседует с богами. И, если нет опасности, стараются ему не мешать. Так почему бы нам не стать белыми индейцами? Пусть не каждый безумец – гений, но каждый гений – в чем-то безумец.
-- Прекрасные слова, мистер Буль, -- удовлетворенно сказал журналист. – Думаю, на них мы и закончим. Наши читатели останутся довольны.
-- Я рад, -- кивнул Джон Буль.
И наконец-то отправил мясо в рот.