Когда болит сердце и душа стонет от боли, ничто спасти не может. Ничто не может, да красота помогает. Не ведают люди, как выходит так, что коли видишь горы островерхие, степи широкие да реки синие – на душе будто бы легче становится. А ведь жизнь-то не всегда легкая бывает: часто сердце остановиться хочет, часто из груди оно рвется. Только не вырваться ему оттуда – крепко человек в тисках его держит и не выпускает. А как станет совсем тошно, так, что жизнь милой не кажется, едет в горы.
Что в горах? Краса, краса такая, что смотришь и не знаешь: рай это или сказка. В одном уверен – не бывать тому, чтоб изжить красоту такую из сердца. А горы стоят все и стоят - ни вода, ни ветер не в силах сдвинуть с места их. Стоят они и радуют людской взор. Смотришь, бывало, со скалы на море и диву даешься – как живут здесь люди? Ведь нельзя взор оторвать ни о моря того, ни от гор тех. А за горами – равнины, степь бескрайняя. Смотришь в даль и не знаешь, есть ли конец у нее. А над головой ветер движет облака по небу и кажется, будто и ты сам летишь вслед за ними.
Было плохо мне, сердце рвалось наружу, душа замирала, словно к прыжку готовилась – выпрыгнуть из тела бренного хотела. Что делать не знала. Казалось, ничто не спасет меня, ничто не поможет. Только отправила мама в Крым меня. Жила до того я в Харькове. Гор знать не знала, моря видеть не видела. Степь только знала что такое. Приехала в Симферополь я, да нового ничего не увидела. Только хуже стало, тоскливей. Жалела, что город свой покинула, дом родной оставила. Только гляжу – едем уже к горам. Смотрю – вздымаются в небо вершины, и цепляются за них облака. А сосны, будто стражи небесные, высокие-высокие, пиками в небо упираются. В миг мне легче стало. Глаз оторвать не могла я от вида такого. Мысли злые, как орлы, ввысь ринулись, покинули они разум мой. Только слышно было издалека откуда-то, как кричали они в вышине, как метались они средь гор.
Долго ехали горами мы. Проехали Роман-Кош, Ай-Петри, подъехали к морю. Ехали берегом от мыса Сарыч до Судака. В Судаке остановились. Да не видала раньше я того очарования: море, словно синее бескрайнее небо волны свои катило, как ветер облака. А сами волны – караваны среди морской пустыни, влекут они на горбах своих белые валуны прямо к берегу, чтобы оставить на песке или гальке пену белую – русалку, что жизнь свою во имя любви отдала.
Стояла на берегу я среди скал и камней, что волею судьбы по берегу разбросало. Волны бились о них, и я с замиранием сердца слушала шепот тот морской, что пленяет душу людскую, избавляет от мук, прогоняет думы грустные. Внимала я ему, а на душе и впрямь легче становилось. Знала теперь я, что спасает от мук душевных.
Да недолго спокойствие то дивное длилось. Ехали мы дальше. Снова в горы, потом к морю, и снова в горы, а потом в степь. Взвилась душа моя ввысь, когда степь увидела. Да что та Харьковская степь по сравнению с простором этим? Горы стоят вдалеке, море блестит меж ними, а передо мной простор бескрайний. Не знаешь куда идти. Шаг влево сделаешь – среди цветов полевых окажешься; шаг вправо – и вот уже перед тобой поляна лавандовая; вперед пойдешь – озеро увидишь, а вода в нем чистая да холодная, а по берегам трава зеленая. Стоишь и диву даешься – бывает ли красота такая. Только грустно стало мне от красы той. Поняла я, что коли встретишь простор такой, увидишь гору высокую, что вздымается к небу вершиной зеленой своей, остудишь ноги усталые в холодной да чистой озерной воде, пройдешься по берегу морскому – враз покой потеряешь, не нужно будет тебе больше ни суеты мирской, ни шума городского – одного простора хотеть будешь, такого простора, чтоб вперед идти можно было, сколько не пожелаешь, ввысь смотреть можно было, сколько глаза увидят, в воде прохлаждаться, сколько угодно будет да цветы полевые нюхать, сколько сил хватит. Вот и получается, что зря ездила, зря тот край полюбила дивный – не хотела домой возвращаться, в Крыму остаться хотела, да не могла. И разве стало мне легче?
Валерия Зинковец.
14.08.04.