Ольга Фёдорова
Любовь
«… твои колени оставили след на песке…»
Он стоял на лесной тропе в тени дикой изумрудной лианы и смотрел грозным и печальным взором куда-то вдаль, где скрывалось небо. Он знал, что лишь только солнце поднялось высоко над джунглями, сорок дней спустя после десятых дождей всё стихло здесь, он чувствовал, как чьи-то боязливые глаза наблюдают за ним из тихой и коварной зелени, он слышал их приглушённые вздохи, видел их тени на горячем песке – он простил им всё. Они не был ни зол, ни голоден, поэтому он не стал преследовать тех, кто прятался в тени его тени, но он хотел, чтобы им было видно, кто он и где он. Он медленно и гордо устремил свой взор в небеса сквозь гладкие переплетающиеся зелёные нити и плоские листья, сквозь блёклые жёлтые цветки и тёмные тонкие стволы деревьев к высокому недоступному солнцу. Он смотрел на его золотую игру в потемневших от его света небесах, он не задумывался о том, что это значит, пока не стал различать там какие-то ярко-красные запятые. Тогда он почему-то резко и сразу, ослеплённый, бросил голову вниз и повёл ею туда-сюда, расслабляя будто натянутую струною спину, и огляделся. Солнце осталось в его душе, оно горело и жгло, словно алый злой костёр, ненасытно пожирающий один за другим тусклые серые поленья. «Я должен идти, - подумал он, высматривая что-то в густой листве. – Я не могу, я не в силах, но я должен идти…» Медленной поступью он направился вглубь в джунгли, слыша, как за его спиной закричали довольные лохматые обезьяны, прятавшиеся от него в зелёной стене ветвей, как они мягко запрыгали с ветки на ветку, слегка задевая их хвостами. Он слышал голоса тропических птиц, вновь слетевшихся сюда, и вспоминал тишину, которая наступила, когда он вошёл сюда. Мир снова жил своей жизнью, жизнью вне его, и он знал, что стоит только ему вернуться – всё опять затихнет, замолкнет, затаится. Эта тишина, казавшаяся ему раньше сладкой, не радовала его теперь, когда где-то в глубине себя он слышит этот странный зов, который не даёт ему покоя. Он не хотел зла, он только знал, что должен идти туда, где начинается голубая земля, по которой проносятся тени, и куда ему самому не ступить. Странная диковинная голубая земля неодолимо влекла его к себе. Если раньше он мог есть её холодную обжигающую плоть и наслаждаться этим сладким чувством, даруя взгляд лежащему вдалеке зелёному бревну крокодила, если у них были общие жертвы, несмотря на то, что они никогда не делились друг с другом – то это таинство сейчас превратилось лишь в поспешное касание языком живительной влаги. Он внезапно и резко обернулся – не видит ли кто – и, подобно дикому, ошпаренному огнём коту, забился в прибрежные кусты. Он знал, что когда солнце встаёт точно над головой, она приходит сюда, чтобы поклониться этой чудесной земле, которая сливается с небом, этим зелёным атласным джунглям, а значит, и ему тоже.
Он не знал, кто она, откуда и зачем здесь, да и не хотел знать. Его уму была подвластна лишь яркая смена красок, впечатлений и чувств, которые были у него не так часто. Он не знал, как назвать то, что видит, то, что его очаровывает, да он и не задумывался об этом. Он знал лишь только, что она приходит сюда каждый день, но он не знал, что такое день, и что есть она, но он стремился сюда, повинуясь своим звериным инстинктам и истинно чудесному чутью. Просто он не знал о том, что он не хотел знать, он даже не знал, где он, он не знал, кто она. Просто он приходил сюда и ждал.
Она появилась, как всегда, ниоткуда, стремительно, невесомо и незримо. Она закружилась по берегу, утопая в жёлтом песке, а ветер развевал, прижимая к её стройному стану белую прозрачную ткань, делая линии её танца плавными и в то же время неожиданно обрывающимися. Вдруг тело её резко перегнулось назад, она заломила руки над головой, что сделало её похожей на иноземную статую из слоновой кости, неведомого идола – она заломила руки и упала на колени, и они тут же утонули в этом жарком и жадном песке.
Он видел, как голубая земля тихо вздымалась, переливаясь тихим блеском, серебристая рябь бежала по ней, и в глубине её светилось что-то ещё, что-то неведомое. Его глубокие бездонные глаза расширились, от жары их закрывали длинные стрелы ресниц, его дыхание замерло где-то на полувздохе, не дойдя до горла.
Она стояла на коленях в глубоком жёлтом песке у голубой влаги, под палящим красным солнцем, воздев руки, тонкие и хрупкие, словно ветви, к непостижимому свету. Её едва приподнятая голова была озарена сиянием и скрывалась в тени иссиня-чёрных прямых волос, ниспадающих до середины спины. Он не мог видеть её лица, её прекрасных широко раскрытых глаз, он видел только мглу этих чудесных паутин волос. Он тихо смотрел на её застывшую фигуру и осознавал, что никогда не видел ничего подобного. С каждым новым солнцем он приходил сюда тайком ото всех.
И вдруг его осенило: она заставила его испытать ту тишину, которую он давал узнать другим. Она заставила его молчать. Он не знал, что значит красота, но он не мог думать о ней тогда, когда рвал зубами кровавое мясо. Без этого он не мог, ведь он знал, что есть голод. Но и без неё он не мог тоже.
Порою ему хотелось стрелою выскочить из своего укрытия, броситься к ней, улечься у её ног, замурлыкав. Пусть она бьёт его, пусть гладит, пусть сразит наповал своим взглядом, своим опьяняющим дыханием…. Он не мог сделать ни шагу, боясь силы в своей собственной слабости…. Эта стройная фигура, эти чёрные волосы, скрывающие её лицо, это она…. Глядя на неё, он впервые не думал о том, с каким наслаждением он бы впился зубами в её нежную плоть – он не мог, он забыл…. И, видя её порывистые танцы на песке, он не думал о том, кто она, и зачем она здесь. Он просто хотел видеть, он хотел быть, хотел быть уничтоженным ею…. И тут он с тоскою и сладостью подумал: «Неужели это… я?»
Тропические травы колыхались под его тихим прерывистым дыханием в такт ударам его огромного сильного сердца. Ему трудно было постичь всё то, что происходило вокруг, он привык просто жить. Он не знал, почему свежие жёлтые цветы, источающие сладостный аромат, назавтра превращаются в грязные сморщенные куски земли, и он топчет их своею сильною ногою. Он не знал, почему жара сменяется прохладой, и откуда он понимает, как её найти. Не знал, почему становится темно, почему день сменяется ночью, не знал, куда ушла та ослепительно прекрасная чёрная пантера, которая иногда встречалась ему, чьи глаза сверкали, как ночные звёзды, и гладкая шерсть отливала серебром, как клинок ножа, который люди забыли в джунглях. Она была горда и смела, но однажды в новолунье она исчезла. Он не знал, где она теперь. Теперь это диковинное существо напомнило ему её, ту, что в задумчивости стояла у реки, глядясь в воду, словно в зеркало. Вода была гладкой и прозрачной, и он подумал, что она видит там себя, что она восхищается собой. Он смотрел, как она, задумавшись, поправляет прядь чёрных волос, упавших на глаза, и со страхом ощутил биение новой мысли: «А что будет, если она уйдёт, и никогда больше я не увижу её?..»
Это показалось ему невыносимым. Он сделал шаг из скрывавшей его листвы, потом, словно заворожённый, переступил на месте, потом ещё раз…. Теперь его ничто не скрывало, и она должна была увидеть его во всей красе, но…. Она медленно обернулась, её взгляд задержался на нём – ему показалось, что это было целую вечность, глаза её расширились, и она, вскрикнув, побежала по берегу, взрыхляя жёлтый песок, и как-то внезапно скрылась. Он не погнался за ней, он просто не мог больше ждать, он только подошёл к тому месту, где она только что стояла у воды, и глянул в прозрачное зеркало. Он увидел в неё себя – свою большую голову, огромные округлые туманные глаза, пышные усы, сильные грозные лапы…. В глазах зарябило от собственной пестроты, и он, тряхнув головой, неслышно и тихо отошёл. Потом остановился, подняв голову, и подумал, жмурясь от яркого жёлтого света: «Интересно, придёт ли она завтра?» А потом он вспомнил, что она из породы людей…. Он знал, что они такие, но не знал, зачем они приходят, и что им нужно. А приходили они часто, и даже ему приходилось сторониться их.
Однажды с наступлением темноты он вышел поохотиться, чтобы утолить голод перед сном, и увидел где-то там, вдали, мерцающий свет. Это выглядело так, что ему захотелось подойти ближе. Ещё тогда он увидел в этих людях и в том, что они делают, какую-то неверность, необычность и магию. И его рассудок вступил в борьбу с гордостью и любопытством одновременно, и всё же он тихо, неслышно пробрался сквозь заросли, вышел на затемнённую часть поляны и поглядел туда, в ту сторону. Люди сидели полукругом вокруг необъяснимого света. Это был красный цветок, который обладал свойствами тёплой шкуры в холодную ночь или той далёкой сияющей и недоступной звезды…. Он был ослеплён, ему пришлось даже прикрыть глаза, до тех пор, пока он не свыкся с этим светом. Долго-долго он смотрел на этот искусственный свет, на этих молчаливых людей, и тихо ушёл во тьму. Он знал, что у них есть дубинки, плюющиеся смертельным огнём, и от них ещё никому не удавалось уйти. Он считал себя повелителем джунглей, сильнее их, но остерегался их и старался не встречать их на своей тропе. И мог ли он знать, что одна из этих существ, обычно молчаливых и осторожных, привлечёт его внимание, уничтожит и заставит забыть о себе….
Он знал то, что она живёт где-то неподалёку – несколько соломенных хижин в обрамлении зелёных ветвей. Он видел отсюда, как вдалеке снуют туда-сюда маленькие фигурки людей, но подойти близко не решился – его инстинкт подсказывал ему, что это излишне. Он помотал головой, удивлённо-рассерженный, и, ещё раз обернувшись, медленно ушёл, оставляя следы на глубоком песке. Он знал, что завтра он вновь вернётся, чтобы вновь испытать это уже знакомое щемящее тоскливое и радостное чувство. Он знал, что вернётся….
Он проснулся среди ночи, когда вокруг было черно, и странная тишина пронзила его слух. Ему было не по себе оттого, что он вдруг понял, что он совершенно один, хотя раньше он совершенно не тяготился своим одиночеством. Где-то над его головой прошелестели тени мягких крыльев – это вылетела на охоту ночная птица. Он ощутил страшную усталость – долго мотался в поисках пищи, затем… затем он забрался подальше, скрывшись ото всех. «Зачем это?» - подумал он, просыпаясь и покидая то место для лёжки, которое он выбрал совершенно бессознательно. Он вышел на тропу, посмотрел вверх – небо было чёрное и пустое, сливающееся с остальной листвой, и необыкновенно тревожное. Он остановился и прислушался – лёгкий шелест травы, слабое дуновение и… что-то в нём самом. В этот миг он понял, что эта темнота прекрасна. Он любил ночь, сам того не сознавая – он обычно спал или не замечал, но сегодня он вдруг понял, что эта тьма – часть его самого, и иначе просто не может быть. Он слышал над собою шелест ветвей, лёгкий полёт падающего листа, тёмную пустоту неба и магию этой ночи. Она звала его за собой, но он не знал, куда он должен идти, поэтому он просто стоял и вслушивался в необычные диковинные звуки. Он не видел себя, не видел ничего вокруг, но он чувствовал и себя, и всё – он не мог иначе. И вдруг он ощутил, что понимает всё, и печален был его взгляд в темноте, и неслышно ступали его лапы по мягкой почве. Он долго вдыхал этот чистый ночной воздух, а после вернулся туда, где спал, неожиданно смирившись. И, уставив взгляд в бездонное невидимое небо, он вспоминал….
Неимоверно светлое золотисто-жёлтое утро. Ослепительно ярко. Он бежит куда-то далеко-далеко, и ветер неотступно бежит рядом. Он ныряет в голубую воду, подняв фонтан брызг, и выглядывает оттуда, жмурясь и отфыркиваясь. Потом он ощущает себя в воздухе – кто-то поднимает его, и затем вновь опускает на твёрдую шоколадную землю…. Ещё он смутно помнил первую охоту. Они долго бежали куда-то за кем-то, потом ему достался большой кусок розового мяса. Он знал, что это нужно, что иначе нельзя, и тогда он был в диком экстазе и опьянении этим бывшим когда-то живым существом…. А потом они ушли – тоже по очереди, воспитав его таким, какой он есть сейчас, отважным, сильным и гордым. Усилием воли он заставил себя спать, по собственному желанию закрыв глаза.
Утром, с первыми лучами взошедшего солнца, он поднялся и отправился к воде. Ему хотелось пить, хотелось воды, хотелось снова увидеть её. Он шёл туда, медленно и гордо ступая, потому что влекла его туда сила, непонятная и недоступная – он не мог уловить этого. Он чувствовал, как в джунглях слышалось едва уловимое дыхание, как все разбегались, стараясь не попадаться ему на глаза. Он совершал свой ежедневный солнечный путь, круг почёта, в час, когда никто, кроме него, не имеет права прикасаться к воде….
Кинув стремительный взгляд из зарослей, он увидел, что она уже там. Её прекрасные чёрные волосы были собраны где-то наверху каким-то ярко-алым цветком с множеством лепестком. Дул лёгкий ветер, развевая её белый шёлк. Но она была странно нервна – не спеша прогуливалась взад-вперёд по песку, сжимая тонкие красивые руки и постоянно осматриваясь. «Неужели на неё тоже охотятся?» - подумал он и тут же ответил: «Да. Это я…» На мгновение она присела на песок, тут же снова вскочила, стремительно обернулась, в задумчивости прикрыла большие глаза с длинными ресницами и подошла к самой воде.
Он издали смотрел на её стройный силуэт над голубой сияющей бездной. Золотой свет запутался в её иссиня-чёрных волосах. Вдруг она обернулась, ветер скрыл её смуглое лицо за волосами, и опустилась у воды на песок, подобрав под себя загорелые стройные ноги. Она не знала, что он здесь, что наблюдает за ней, но он выслеживал её слишком долго. Она была его жертвой, жертвой его интереса и любопытства, но он не хотел, чтобы она уходила. И всё, что он хотел – это уйти вместе с ней.
Когда же он не смог больше противиться магической силе, исходившей от неё, то, выгнув спину, он вышел из зарослей и отряхнулся. Он вспомнил, что хочет пить, и сконцентрировал на этом все свои мысли. Он думал о многом, он даже забыл о том, о чём помнят все люди – о том, что они враги. Он, медленно и гордо ступая, начал свой путь к воде, стараясь не глядеть в её сторону. Солнце шло за ним, глядя в его затылок. Она, казалось, не видела его, и он приближался к воде, в которой нуждался не меньше, чем в ней – она была для него чем-то, чего он не мог постичь. Он не знал ничего, но понимал всё, и это понимание давало ему силы быть сильнее себя, даже сейчас, когда он понял, что его ждёт, но отступать было уже поздно, да он и не хотел этого.
Не глядя на неё, он слегка нагнул свою огромную красивую голову к самой воде, и вдруг услышал её крик. Он удивлённо посмотрел на неё – она вскочила, на лице её был испуг, и… ненависть. Он отступила и была уже готова убежать, когда он вновь отвернулся к воде. И когда его язык уже чувствовал влагу, что-то обожгло его спину. Он всё понял, оглянулся и сделал несколько шагов навстречу опасности, которая подстерегала его из тех же зарослей. Тут же он почувствовал резкую боль в сердце, которое всё ещё билось в любви, но всего лишь спокойно остановился, поднял голову к небу, потом перевёл глаза на неё – она замерла в каком-то странном ожидании, и тихо опустился на землю, словно на перевернувшееся небо. Ещё минуту глаза его были распахнуты, и он мог слышать то, что происходит.
Из зарослей вышел молодой статный человек, держа в руках дымящееся ружьё. Он окликнул девушку, и она подбежала к нему.
- Ты испугалась, Маора? Но я же всё-таки убил его!
- Да, он же мог…. Какой огромный тигр! Я никогда не видела таких больших…. Но как ты его выследил?
- Скорее это он выследил тебя. Я видел его здесь несколько дней назад, когда пришёл посмотреть на тебя.
- Почему же он не нападал на меня?
- Не знаю. Может, он и не собирался нападать.
- Не может быть…. А если так, то зачем ты его убил?
- Ты прекрасна, как никогда…. Его шкура будет моим свадебным подарком тебе…. Уже не боишься?
- Нет. Хочу взглянуть на него поближе.
Оба осторожно подошли и с удивлением оглядели убитого тигра, неподвижно распластавшегося у их ног. В его остывающей крови ещё жила любовь, и любовь эта была сильнее смерти. Он любил жизнь так, что даже забывал иногда, что он живой, что он живёт, и что он делает здесь. Весь его мир был огромен, и он мог вместить в себя тех двоих, что стояли над ним и невольно любовались красотой его шкуры.
- Я люблю тебя, Маора, - вдруг тихо проговорил юноша и пристально посмотрел в её лицо.
Она почему-то отвернулась и пошла вдоль по берегу, медленно удаляясь от него. Её волосы и прозрачные одежды тут же подхватил ветер, но она уходила всё дальше и дальше к своему селению. Они оба смотрели ей вслед – любивший и любящий….
Говорят, что до сих пор над этой прозрачной рекой появляется белый призрак огромного тигра. Когда его тень приобретает узнаваемые очертания, он подходит к воде и долго смотрит в глубину, а потом ложится на песок и глядит куда-то вдаль, где земля сходится с небом. А потом с первым лучом солнца он поднимает голову, и поднимается всё выше и выше, к прозрачному яркому небу, и до тех пор, пока солнце окончательно не воцарится в нём, растёт и тает, постепенно растворяясь в белом жарком воздухе.
1992-1993