МУЗЕЙНЫЙ ПЕРЕУЛОК.
Все мы прошли то время, когда, созревая, не знали, куда направить свою бурлящую энергию. Так как наша компания в основном жила на ул. Кирова, 4 (ныне Грушевского) и Музейном переулке, напротив Динамо, то мы с утра до ночи гоняли в футбол на открытой деревянной баскетбольной площадке возле теннисных кортов. Играли даже ночью при слабом свете неоновой рекламы кинотеатра Днепр. В воскресные дни туда приходило много желающих, и там разгорались нешуточные баталии «на вылет» между нами подрастающим поколением и взрослыми «дядьками». Там бывали и киевские динамовцы, на которых мы смотрели как на недостижимую мечту. Когда мы подросли, мы изредка поигрывали с игроками дублирующего состава, когда им не хватало состава, бывал даже легендарный Яшин, когда московские динамовцы приехали играть с киевским Динамо и пришли туда на разминку погонять мяч. Один парнишка одно время даже гордился тем, что ему дал «подсрачник» сам Яшин, за то, что тот не вовремя подал вылетевший за пределы поляны мяч…
Порой нам удавалось поиграть с киевскими динамовцами. Например, однажды нашфутбольный матч прервал какой-то мужик, скромно попросившись поиграть с нами. Мы не очень любили брать чужих в игру, но глянув на мужики - обомлели, это был легендарный игрок киевского Динамо, Щегольков! Мы сразу согласились и тогда тот попросил нас выделить к нему в пару одного парня, чтобы играть вдвоем против нас четверых. Посовещавшись, мы выделили Щеголькову самого техничного игрока - Силыча. Глянув на обманчивую скромную внешность нашего товарища, динамовец сказал:
- Не, ему надо жирку сбросить! Давайте мне вот этого! - и показал пальцем на другого парня, Вовку по прозвищу Хала. Безусловно, Вовка внешне выигрывал по сравнению с Силычем. Силыч был полный, на вид неповоротливый, а Вовка - спортивный, шустрый и верткий. К тому же Вовка занимался спортивной гимнастикой и мог крутить такие сальто и фляки, что нам и не снилось! Но на поле это были две большие разницы, как говорят в Одессе. Гимнастические динамические стереотипы порой мешали Вовке в футболе, а Силыч на поле преображался в думающего хитрого техничного финтаря и это были две несопоставимые фигуры: Вовка выглядел буратинисто рядом с Силычем...
Мы ухмыльнулись и отдали Вовку в напарники Щеголькову. Игра началась и, думаю, динамовец не раз пожалел о своем выборе! Обиженный Силыч творил на поле чудеса, в то время, когда Вовка умудрялся промазать мимо мяча в самых убойных позициях перед воротами... В общем, мы выиграли, не пожалев себя!
Одно время баскетбольную площадку оккупировали профессиональные каталы. Деньги там крутились сумасшедшие и, пресытившись картами, для разнообразия, каталы просили иногда у нас мяч в аренду, платя немыслимые деньги для нас по 10 рублей в час, били по воротам друг другу, считая гол по сумасшедшей ставке 100 рублей гол (тогда это была месячная зарплата). Но когда их вскоре стало столько, что нам негде было играть, и они нас попросту выгоняли - мы пожаловались местной грозе всех блатных и шпаны, участковому Зикунову, которого боялось и не любило все поколение янгстеров наших улиц, который пересажал почти все поколение наших «стариков», и вскоре всю картежную братию накрыли облавой менты.
Иногда к нам присоединялось старое поколение Музейного переулка. Это было нечто, когда мы играли на «кубок» – бутылку водки для них - с нашей стороны или квас и бублики с маком для нас, пацанов – с их стороны. Все корты сбегались посмотреть, когда, сняв пиджаки, рубашки, американские подтяжки, штаны и модные штиблеты в семейных сатиновых синих трусах до колен, выходили играть босиком «старики», причем, им футболки были нужны, как ежу рубашка, весь «иконостас» был выколот на их телах. Рубка шла сумасшедшая, не столько за кубок, сколько за славу и сколько было счастья, если мы их обыгрывали! Это было то время, когда нас приучали к спорту бесплатными секциями и этого у большевиков не отнять. Об этом с тоской вспоминал Олег Блохин, когда объяснял свое решение вступит в нынешнюю компартию политических покойников...
По вечерам мы собирались на Музейном переулке, играли в казаки-разбойники, прячась по всем чердакам, знакомых нам как пять пальцев; травили анекдоты, потом стали бренчать на гитарах и попевать модные бардовские песенки. Иногда устраивали и вовсе дикое развлечение, поворачивали прожекторы подсветки музея на крутой спуск от Совета Министров, слепя глаза водителям. Слава Богу, все обошлось благополучно для них, но, после облавы ментов, так не поймавших ни одного из нас, ведь мы знали все входы и выходы и щели на Музейном, мы завязали с этим безобразием.
Летом мы ходили на пляж на Гидропарк, переправлялись компанией, человек по сорок, на пароме на Довбычку, имея с собой только по пакету молока и бублику на брата на целый день и 5 копеек на обратный проезд в метро, раскладывались кругом, столбили территорию, доставали карты и гитары, и кореш, по кличке Пушкин, начинал исполнять приблатненные частушки, а мы хором подпевали припев. Вначале вокруг пустело, они были с матом, народ опасливо отодвигался от «парней с Печерска», как нас называли. Но потом публика, разобрав смысл песен, начинала ржать и процесс шел в обратном направлении - все, кроме мам с детьми, подвигалась к нам. Все частушки не упомнить, их было тысячи в голове у Пушкина. Например, «Девки бегали по льду, простудили ерунду, а без энтой ерунды, не туды и не сюды!» «Мимо тещиного дому я так просто не хожу, что ей член в окно засуну, то ей жопу покажу», что вызывало особенный энтузиазм у мужской половины пляжа. Пушкин, разойдясь, начинал исполнять на украинском суржике, мастерски исполняя инструментальную часть, народные пародии на фантастически модных в то время Битлов: «Гей Гнат, дай самокат», «О, дай мені хоч трохи грошей, тебе я дуже прошу, а то заїду тобі ломом в ухо, пізнаєш ти яка в тебе житуха», «Прийди милий, грюкни в стіну, а я вийду, тебе встріну, ком тугезер»; пародию на любимый шлягер Сальваторе Адамо: «Падає сніг, трактора позасинали, скоро нас засипле всіх... тумба ля неже!», или «Я хіпі, і кохаю Роллингстонз, Аероплани фірми Джефферсонс , люблю фірмові батона, та й ребра поламаю я за ті стейтсові плейбоя!» Венцом было исполнение невероятно популярной в то время рок оперы «Иисус Христос – супер стар» в виде пародии на украинском суржике. Потом мы начинал валять дурака, устраивая разные соревнования и трюки борцовской акробатики и пляж заинтересованно болел за нас. Иногда устраивали борьбу, т.к. часть из нас занималась борьбой на Динамо.
Иногда к нам на Довбычку презжал Вова по прозвищу Сидор или коротко «Си»
Вова был очень скромным, доброжелательным и очень приятным парнем в компании, где скромность никак не ценилась, часто смущенно улыбался и это было его визитной карточкой со знаком «плюс». Был у Вовы старший брат Миша по кличке «Ми» и улыбка у него была со знаком минус. Только однажды она сыграла в его жизни положительную роль. Ми был ленив, работать не хотел, интеллектуально явно отставал в развитии, грешил порой эксгибиционизмом перед девчонками и когда его вызвали в военкомат на призывную комиссии, то психиатр, увидев его улыбку, чуть ли не запросто дал ему белый билет…
Мы порой просили:
- Ми! Улыбнись! – и когда он улыбался, мы понимали психиатра, просто угорая от ржачки
Си и Ми были рыболовами профессионалами, они ловили там, где никто не мог поймать, и ловили не верховодку какую-нибудь, а только хищника: судака или щуку.
Когда я с ними и компанией поехал на рыбалку, то взрослые рыбаки просто ошалели, увидев какую рыбу они таскают… Потом подошли и прогнали нас с места, сказав:
- Вы на живца ловите, а это браконьерство, уничтожение природы!
Мы ушли, нам не с руки было драться с такими здоровенными жлобами. Перейдя на другое место, Си и Ми начали опять таскать рыбу на спиннинг и живца, а рыбаки тупо простояли на нашем месте часа 2, так и ничего не поймав! У братьев Сидоренко была с детства своя моторная лодка и они большинство учебного времени проводили на распаренном летним блаженством Днепре. Си учился неважно, а Ми – никак не учился, работал грузчиком…
Приехав с рыбалки на Выдубецкое озеро и оставив лодку на стоянке, мы возвращались домой через Мариинский парк домой. Парк был ухожен, расположен возле Верховного Совета и Совета Министров, в парке стоял красивый бело-голубой дворец, построенный по чертежу знаменитого итальянского зодчего Растрелли и был просто волшебным в своей красе и зимой и летом и осенью… Проходя мимо красивого фонтана с золотыми рубками мы подбили Си выпустить парочку судаков в фонтан в гости к золотым рыбкам…
Что и было сделано со смехом и оглядкой, чтобы не нарваться на ментов.
Когда мы пришли на следующий день в парк, якобы гуляя, посмотреть на рыбок - мы увидели в воде только двух судаков с раздувшимися боками, стоящими в засаде под большими красивыми декоративными листьями, плавающими на поверхности.
На следующее утро и судаков не оказалось!
Устав от рыбы, братья частенько ее раздавали соседям или продавали по мизерной цене. А что тогда и засаленная трешка для нас были большие деньги! Как-то, когда я прогуливался вечером по Музейному в ожидании корешей, меня подозвали Си и Ми:
- Хочешь рыбу увидать? – сказали два брата, улыбаясь своими знаменитыми голливудскими улыбками…
Я отмахнулся, уж рыбы-то с ними я насмотрелся…
- Да ты глянь! – и с этими словами Си приоткрыл сумку…
Меня аж передернуло – на меня смотрела огромная зубастая пасть судака- крокодила! Я такого нигде никогда не видел: в сумку вместилась только голова судака!
Гордо улыбаясь, братья удалились домой.
Так вот, в один из жарких дней к нашей компании на Довбычку приехал Си на своей моторке и Пушкин решил с ним же и уехать домой, чтобы не трястись в вонючем метро, забитом распаренными телами…
Пройдя весь пляж, они вышли на другую сторону косы, где была разрешена парковка моторных лодок, т.к. были неоднократны случаи, когда моторки винтами калечили ныряльщиков. Я сам видел в институте физкультуры товарища, который вынырнул в неудачном для него месте и попал под катер на подводных крыльях «Стрела» и потерял три пальца, да так, что у него остались те пальцы, которыми показывают обычно стопку, когда желают выпить…
Подходя к лодке, Пушкин наступил на какого-то пьянчужку, спящего на солнце в состоянии нирваны. Тот возмутился, Пушкин гордо послал его, видя габариты алкаша и тут случилось нехорошее… На крик из кустов вышел пьяный здоровенный амбал, друг алкаша, подошел к Пушкину:
- Ты что-то сказал, сосунок? – прорычал он, намотав плавки Пушкина вместе с их одержимым на пудовый кулачище…
Наша компания была вдалеке и помочь никто не мог, а мы и не ведали, что приключилась такая беда у нашего балагура!
Поняв, что сейчас его запросто изувечит этот пьяный гоблин, Пушкин начал выворачиваться:
- Дядя! Извини, я был не прав, прости… Хочешь бутылку поставлю щас?
- Гони пляшку!
- Так она в лодке…
Гоблин поверил и отпустил нашего бойца, а зря!
Скаканув зайцем в гречку, т.е. лодку, Пушкин рявкнул оцепеневшему от ужаса Сидору:
- Заводи!
Мотор на удивление завелся с пол-оборота и тут начался цирк!
Пушкин начал материть своих обидчиков и в хвост и в гриву, да так, что весь пляж привстал с подстилок, привлеченный художественным матом… В довершение всего, Пушкин снял при всем честном народе плавки, повернулся пятой точкой и показал гоблинам свою дупу во всей ее волосатой красе, глядя «тухлым глазом» и болтая двумя погремушками-бубенцами и шлангом зачатия…
Публика начал ржать, повалившись на подстилки….
Разъяренный и обманутый простофиля, зарычав от гнева, бросился в воду, чтобы как в песне профессора Лебединского «Я убью тебя лодочник», привести в исполнение художественную метафору песни и огромными гребками саженками в три маха подплыл к лодке.
Пушкин достал свой немаленький, распаренный на жаре и вытянутый в длину бандитом, детородный аппарат и начал просто мочиться на голову бандюку, жаждущему крови…
На пляже царил гомерических хохот, все валялись как кони…
Когда опасность стала реальной и за борт ухватилась огромная клешня – Пушкин долбанув врага веслом по конечности, скомандовал улыбающемуся Си:
- Газуй! Если не хочешь что тебя порвали как Тузик – грелку… и они отъехали на метров 20, глядя с удовлетворением, как по проливу плыло это чмо и Пушкин заорал на весь пляж:
- По реке плывет говно из села Кукоево…
Ну и пусть себе плывет, говнецо то х%ево!
О чем и было рассказано на площади Франко на вечернем заседании нашего клуба под вино «биомицин» с игрой во всех лицах. Мы животы надорвали от смеха…
Любовь к реке впоследствии привела Си в секцию только зарождавшегося экзотичного вида спорта под названием «водный слалом» и наш скромняга Си, превратился в настоящего атлета и стал чемпионом Союза по водному слалому! Но и то я об том узнал случайно. Си был скромнягой во всех отношениях.
Однажды, на этом же нашем любимом пляже произошел такой случай. Иду я по пляжу Довбычки и вижу: стоит в партере, гордо раскорячившись, кряжистый молодой человек и предлагает друзьям положить его на лопатки, горделиво поглядывая на тёлок из своей компании и прохожих. Я хотел пройти мимо пижона, но дружбан мясник по кличке Отрыжка, остановился глянуть, а кто ж его положит. Но никто не рисковал бороться с этакой корягой. Это меня заело:
- А можно мне? – «робко» спросил я.
- Валяй! – пренебрежительно, глянув на худого залетного 68 килограммового «фраера», милостиво разрешил амбал.
Но бедняга того не знал, что я профессиональный борец. Оценив ситуацию и жесткую непластичность «валяемого», я мгновенно взгромоздился ему на спину, заплел ноги, вырвал вверх из под него его опору рук, да так, что бедняга по плечи зарылся головой в песок, как страус, прогнул на себя растягивая, так, что его кости затрещали, выключил малейшую попытку сопротивления мучительной болью при любом движении и, как раздавленную жабу, перелопатив, плюхнул на лопатки лицом кверху. Это я сейчас говорю: «лицом» кверху. А тогда это было не лицо, а слюнявый песочный торт. Получилось как в неприличной поговорке про пьяного мельника: «Весь в муке и член в руке». Я аккуратно стряхнул залепивший лицо побежденного песок, сдул оставшиеся песчинки с глаз, позволив поверженному опупевше глянуть на хихикавшую публику и его тёлок, извинился и отпустил фраера. Со скрипом выплёвывая песок, он сипло выдавил как геморрой:
- А шо ж это был за приём? Я ж по классике хотел…, а ты… по вольной!
Этим страшным приемом, который назывался «растяжка» я потом положил на соревнованиях будущего олимпийского чемпиона Монреаля, чемпиона Союза по молодежи в то время, Павла Пинигина.
Когда мы отошли от смеющейся компании над поверженным кумиром, Отрыжка, поковыряв у себя в носу, лукаво сказал, ухмыляясь:
- Ты чево, старик, так же нельзя – и, не выдержав, заржал как сивый жеребец, тряся пивным брюханом.
Но всё это было блаженным и ласковым киевским летом, пахнувшим травяным дурманом перегретых лужаек, нежностью поцелуев влюбленных девчонок в тени под кустами с горьковатым запахом сломанной лозы и ивняка и бездонной прохладой зеленоватой днепровской воды для распаленного тела.
..............ПРОМОЗГЛАЯ ОСЕНЬ И ХОЛОД ЗИМЫ. ВЗРОСЛЕНИЕ................
Хуже становилось, когда начиналась сырая киевская зима, клубов и баров не было, деваться молодежи было некуда, и мы жались по парадным, пугая жильцов и вызывая их нарекания. Ситуацию спасала мать моего друга, добряги-кореша по кличке Силыч, дежурившая на стройке на Музейном и пускавшая нас поиграть в любимый преферанс, погреться в бытовке. Был анекдотичный случай, когда, проиграв значительную сумму для нас в то время (около 3 рублей), страдалец Юрка по прозвищу „Острый” схватил законченную пулю, и стал убегать, пытаясь ее съесть на бегу. Догнали. Разжали рот. Увидев не бумагу, а прослюнявленную синюю целлюлозу, забившую рот, его страдальческое лицо, начали ржать над пострадавшим. Правда, больше с ним не играли.
И вот однажды пришло взросление для пацанов. Влетает раздолбай Лёха, по кличке Бендер, и оторвано кричит:
- Наших бьют!
Я, как заводила, кричу:
- Кого?
- Мелкого, Шипиля!
Вся компания срывается с места и несется галопом на место происшествия, матерясь в адрес обидчиков. На переулке стоит, держась за челюсть, Шипиль, а рядом гордый фраер в дорогом модном белом плаще.
Подлетаю к Шипилю:
- Этот бил?
Фраер сам гордо отвечает:
- Ну я!
- Так он малой, как ты смел?
- У тебя, что ли спрашивать?
Ну тут и началось… Отметелили его в полный рост, превратив дорогой модный белый плащ в кучу грязного тряпья, отпинав фраера, как футбольный мяч... На дикий гам повыскакивали из домов родители, оттащили нас, и потом долго еще не смолкал базар на переулке об этике отношений. Сам страдалец, с чьей-то помощью отполз домой. Мы, с удивлением узнали, что он живет на нашем же переулке. В тот момент нам было наплевать, почему мы его не знали. Вообще нас не трогали «старики», уважали и за футбол, и за количество, да и интересы у нас были разные и не принято было трогать со своей улицы никого. А если кто-то зарывался, то его быстро ставили на место и нас не рисковали трогать. Все эти проблемы, как самому авторитетному в компании, приходилось решать мне. А так как у меня были еще два старших брата, которых хорошо знали в центре, меня обходили стороной.
Только однажды, один занозистый и гонористый еврей из более старшего поколения Музейного по кличке Мика, более сильный физически, чем я, сцепился со мной во время игры в футбол во дворе, когда я заступился за обиженного им моего младшего сотоварища - Силыча, выполнившего сложный трюк с футбольным мячом и который Мика не сумел его повторить под наш дружный смех. Тогда он решил выпендриться на мне, как на лидере ватаги пацанов для самоутверждения. В результате короткой драки, Мика залился кровью, получив несколько рассечений головы китайским фонариком, который оказался у меня в руках в тот момент и, который, пришлось после выбросить сплющенным. Мика неделю ходил как еврейский летчик, с забинтованной головой и грозил мне издаля дрыном, отскакивая от кирпичей летящих в него, но с тех пор он обходил нас стороной, потеряв навсегда интерес устанавливать свои порядки в нашей ватаге…
Об интересах того послевоенного поколения хорошо пел Высоцкий: «Не дерзнуть, не рискнуть, но рискнули из напильников делать ножи» и я еще застал это время и видел эти ножи у старших, да и сам потом, как дань моде, имел стилет, сделанный из надфиля. Это потом уже Ашот, сын тренера Ялтыряна, подарил мне японский стилет, оформленный как простая палочка, но разнимающаяся на ножны и стилет, которым можно было бриться и я, запросто, на пробу, перерезал какую-то книгу по истории партии на две части. Но даже и в мыслях не было где-то его применить. Так, просто красивая цяцька. Видимо в крови у мужской части населения страсть к любому виду оружия.
Утром меня поднимает старший брат и спрашивает:
- Ты хоть знаешь, кого вы отметелили вчера?
- Какого-то фраера, он нашего малого побил…- оправдываюсь на всякий случай...
- Так вот, приходил мой дружбан Ярем, и сказал что вы отлупили вора в законе Скитикова, он только откинулся из зоны, поэтому вы его и не знали…
Понимаю что что-то не так ("вор в законе" для меня было чем-то новым и непонятным), но хорохорюсь:
- Ну и что?
- А то, что можно получить перо в бок и Скит сказал, что так это не оставит…
- Так чё делать?
Брат и говорит:
- Я с Яремом поговорил, «старики» на переулке были ошарашены вашей наглостью, но рассудили так, что Скит сам виноват, тронул своего, не имея на это никаких оснований со стороны малого, чтобы повыпендриваться. Так Ярем и сказал ему от их имени. Поэтому мы решили: идите к Скиту домой, ставьте бутылку и пейте мировую, остальное мы замнём.
Собрались мы вечером на совет на Музейном и решили, что мириться надо. Купили бутылку водки в складчину, пригласили еще парней с площади Франко, с которыми мы очень дружили, зашли в парадное, позвонили. Открыл сам Скит и, увидев, что в парадном черно, как в метро в час пик, - все широкие пролеты "сталинки" были заполнены парнями, стояли и на широкоэкранном подоконнике, был даже огромный рычащий черный дог, его привел внук Гната Юры, спросил настороженно в приоткрытую амбразуру двери:
- Чё надо?
- Пришли мириться…
- Ну, всех я не смогу впустить в квартиру, - ответил Скит, постоянно перепрыгивая взглядом с одного на другого, желая понять истинное положение и оттягивая время для принятия решения…
- Ничё, мы делегатов направив, остальные подождут….- сказал я для убедительности.
Посидели, выпили "водовки", поговорили, поизвинялись для порядку, соблюдя этикет. Ну, Скита это устроило - он наверху, над нами и вроде бы, приструнил нас на публике, а то, не успел «делавар» выйти на свободу, а его малолетки привели в «чувство», как-то неудобно перед блатными...
................НЕТ ИСТИНЫ В ВИНЕ..........
Потом начался период в стране, когда партия залила её дешевыми винами: Портвейн по 97 копеек – чернила с народным названием «Монте Карло», “Біле міцне”- «Биомицин» по 1 рубль 22 копейки, «Солнцедар» 20 градусов по 1 руб 90 копеек, которым американцы, как мы шутили, поливали джунгли Вьетнама… Наша компания выпивала от безделья каждый вечер. И у нас, в условленных местах, на деревьях висели стаканы для распития, стыренные из автоматов. Однажды мы даже развели «Солнцедар» в миске с водой, подогрели, бросили сахар и выпили, иначе было практически невозможно пить эту гадость. Но эксперимент отказались повторять. Хуже был только очень дорогой для нас вермут по 1 руб. 52 коп., настоянный на травах по «итальянским рецептам», и даже находясь в режиме автопилота, когда было всё равно, что пить, его просто выливали – в его состав входила полынь и горечь во рту была несусветная, хуже блевотной желчи. Потом часть компании перешла на подпольный самогон, настоянный для дури бабками-барыгами на карбиде по 3 рубля 3-х литровая банка, да несколько человек, поклонники модного движения хиппи, начали баловаться таблетками из аптеки, запивая водой из фонтана…
Финал был страшен: умных, жизнерадостных, в расцвете сил парней, генофонд нации, в расцвете сил, выкосил цирроз печени, наркотическая деградация, кого искалечили или убили менты, опьяненные беспределом тоталитарного режима, кто сгнил в тюрьме… Так, например, во время допроса оперуполномоченным по кличке «Акула», один из допрашиваемых молодых парней «нечаянно» застрелился личным табельным оружием Акулы. Опер, отсидев год в ментовской тюрьме за халатность, попёр опять творить неправый суд. И речь тут идёт о неадекватности мер пресечения мелкого хулиганства некоторыми садистами в ментовской форме, после чего уже практически никому не удавалось вернуться к нормальной жизни. Били пацанов валенками, чулками с песком, чтоб не оставлять следов на теле, по почкам - рукояткой пистолета… А, по моему глубокому убеждению, шанс всегда должен даваться в таком нестабильном возрасте молодой личности в социуме судом присяжных. Не рубить сплеча, а наказывать по нарастающей… А у нас всё было как в анекдоте: стоит мужик возле камня на котором написано: «налево пойдешь – по морде получишь. Направо пойдешь – по морде получишь. Прямо пойдешь – по морде получишь». Стал мужик, задумался, куды ж ему бедному податься? И, вдруг, голос из-за камня:
- Мужик, думай быстрее, а то получишь по морде на месте!»
Но Ярему судилось страшнее, говорят, его зарубила топором красавица жена.