Она стояла на крыше своего дома. Немая. Серая от каменных мыслей. Слезы застывали в глазах, словно навечно, словно с сотворения мира она стояла вот так, босиком в старой потертой рубашке, с этими же холодными глазами и ветром в волосах. Она знала, что ждет мгновенья, страшного, двуокого, открывающего гробницу свободы и освобождения; мгновения, лежащего у порога, нужно только сделать шаг, всего один шаг… и боль уйдет. Та боль, что играла с сердцем в рулетку и душила шелковым шарфом воспоминаний. Остались только воспоминания. Воспоминания о чем-то далеком, уже пожелтевшие… Старые туфли, детские, с бантиком и каблучком, они так весело лепетали что-то на своем каблучном языке, и все вокруг оборачивались… И она такая маленькая и счастливая…Такая маленькая… наверное, такая же, как он… Опять, опять чугунный пресс чувств, трепета и страха… Опять передозировка болью… Шаг, нужен шаг… Утюг не выключила, утюг… Какой утюг… И носки не постирала… Все пустое… К чему теперь…
Оплавленные мысли теряли крылья и все больше волочились по земле и о земном. Вспоминались какие-то незаконченные мелочи, потерянные ключи, не поменяла фотографии в рамках, не позвонила в турагенства… Питер, безумный Питер… К чему теперь… Нужен шаг, лишь шаг…
Ей вспомнились его глаза – темные, живые, во многом взрослые, глаза человека, который даже молча может сказать гораздо больше, чем большинство его сверстников. Нежность неуловимым, необузданным потоком хлынула в сердце и, словно по каналам, разнеслась по всему озябшему телу. Кровь бунтовала под напором такой молодой энергии, такого жгучего света, исходящего от него, простого, но радужного ребенка… Именно ребенка… В одежде этого слова и разгуливала ее боль, в этом-то слове и смыкалось белое и черное… Становилось страшно от собственных мыслей… Ее ноги вздрогнули… Нужен лишь шаг…
Она открыла глаза и посмотрела вниз… какие-то люди, какие-то машины – суета, в которую нужно шагнуть, чтобы раз и навсегда от нее убежать. Она заглянула в себя: в крови бурлила энергия улыбки и тепла, его энергия. Она шагнула назад и села. Холодный бетон обжег продрогшие ноги. Что она делает здесь на крыше, неужели она и вправду прыгнет в эту темноту… Что завело ее в этот ветреный тупик? Вопрос. Вопрос о вечном. Вопрос о любви. Вопрос, зачем. Зачем такое солнечное, неоновое, пушистое чувство на грани эротизма и материнства, питающее душу, должно оставаться в клетке и замаливаться как грех. Любовь и Бог сошлись врагами в ее сердце, но они были единым, неделимым целым, ее сущностью, ее единственной верой. Борьба перекрывала дыхание…
С каждой новой любовью рождалась новая надежда. Рождалась и умирала, ибо не было ответа. Но она ждала, ждала и искала… И вот оно снова – ощущение бесконечного счастья рядом с другим живым существом, ощущение чего-то большого в этом маленьком островке пульса… И снова этот билет в один конец, этот крик в вакууме… И вот она здесь, сидит на грязном бетоне, истерзанная бесконечной смертью надежды, с охапкой его энергии в крови…
Она резко встала и шагнула вперед. Носки ног играли с ветром, но пятки все еще держали ее на краю. Шагнуть, нужно шагнуть…
Она закрыла глаза. Он сидел за партой, цезарем читая, тыкая в ухо соседу, смеясь, играя, и казалось бездонный источник жизнерадостности и света – вот он, здесь, открыт, заходи и бери, вот, пожалуйста, все, все берите, а у него еще больше останется.
Слеза холодной змейкой проползла по щеке и шее. Она открыла глаза и медленно пошла домой. Он жил в ее крови, его было так много, так ярко. Она не смогла убить двоих.
10.-11.04.04.