В августе Летка позвонила любимому, чтоб помириться. Трубку взяла ее подруга:
- Ну что ты к нему прицепилась? - зло спросила она. - Не звони сюда больше.
- Почему? - глупо спросила Летка. В ответ раздались резкие, похожие на пульс истерички, гудки.
- Ну почему? - повторяла она еще месяц и не могла успокоиться.
Осень шлепала за ней промокшими ногами тысяч прохожих. Хлюпала носами мелких начальников в метро, чихала тетками, трубно дувшими в клетчатые китайские платки. Кралась вслед простудой, свившей в подъездах свое гнусное логово. Расстроенными скрипками завывала в продуваемых всеми ветрами чердаках. Осень трепетала выцветшими листочками сентиментальных романов, в которые зарывались ее подруги, спасаясь от серой хандры. Осень заливала пожары в сердцах холодными косыми ливнями. Человечество замирало: квасило капусту, заключало браки и сновало по рынкам в поисках теплых сапог на меху. Летке заключать брак было не с кем. По ночам, забравшись с ногами в уютное кресло, она зализывала душевные раны в интернете. Чеширскими улыбками повисали двоеточия и скобочки...
- Ты откуда? Познакомимся? :)))))
Капала вода на кухне, плакали деревья за окном. Расширенные зрачки смотрели в бесконечность. А пальцы выстукивали привычные для ночи слова.
- Хо-хо, наша красавица пришла!.. - и бессонные программеры Татарстана поднимали за ее здоровье смайлики пивных кружек.
- Ну как сегодня день прошел, сестренка? Тебя никто не обижал? А то смотри? Мы им навешаем!!!
И сердце екало от сознания, что у нее под рукой целая армия виртуальных чингисханов, готовых изничтожить врагов смертоносными татарскими вирусами. Летка была милостлива к врагам:
- У меня все чудесно!
По ночам она прилежно изучала нахальное мужское подсознание, сравнивая его с подсознанием любимого. Провинциальные плейбои, молодые начитанные снобы и веселые сорокалетние одиночки, с которыми так легко водить наивную девичью дружбу, признавались ей в любви и зазывали встретиться в реале. Летка разборчиво медлила: "Не мое..." После двенадцати она ходила к химерам из солнечной Новой Зеландии. Дружелюбные демоны лопотали по-английски и звали в свой хоровод.
- Dear lady, where'r u from?
- Are u Russian? LOL!
Несостоявшийся принц с далеких берегов съеживался вместе с ворохом алых парусов, повинуясь клику мышки.
- Вилла у него, - бормотала польщенная Летка. - Врешь ты все, маньяк виртуальный...
Через месяц она завела нового любимого - 30-летнего якутского бизнесмена Сережу. С первых буковок узнавала его нежно-зеленое чириканье в привате и, втайне замирая, расспрашивала о новой подруге. Она видела его Олю только на фотографии, которую жестокий прислал ей. За пять секунд разглядела все - черные корни светлых (ага, мелированных) кудрей, волоски на лошадиных ногах, нос картошкой и черные точки на нем. Увидела, запомнила и возненавидела навсегда.
- Летка, ты одна меня понимаешь, - плакался Серега, стуча клавиатурой в пустой четырехкомнатной квартире. - Ну вот скажи, что еще бабе надо? Шубу ей норковую купил, а она все равно ко мне не переезжает. Пекинеса, говорит, хочу. Ведь знает, что собак не переношу. Лучше вторую шубу купить... Да, Летусик, наверное, так и сделаю... Купить ей еще одну?
И Летка в сотый раз открывала фотографию, где на нее смотрела грудастая девица с глазами сытой овцы.
- У, сволочь! - шипела она разлучнице!
В далеком Нижневартовске сонная Ольга переворачивалась сбоку на бок, отгоняя тяжелые сны, пускала на подушку влажную ниточку слюны. А 18-летняя Летка, размазывала по лицу слезы. Не ей, а этой кукле достался веселый и богатый, владелец несчетных алмазных россыпей и оленьих стад. И она укладывала расстроенного оленевода спать, твердо обещая ему, что после второй шубы, ни один пекинес не покусится на просторное серегино жилище. А сама с тяжелым сердцем уходила дальше. Как Алиса в чащобу виртуальных лесов. Навстречу ей выходила лань с грустными глазами и спрашивала имя.
- Вы неправильно ввели имя регистрации, - взвивалась лань на дыбы, если Летка по ошибке путала регистр пароля.
Ее другом был 16-летний Макс из крошечного американского городка, живший до десяти лет в соседнем с ней городе. Ему единственному она могла доверить боль своей души - тоску по прекрасному якуту. И Макс, переживая, отправлял ее на боковую. А сам в который раз открывал посланную ему фотографию Сережи и с отвращением рассматривал первые серегины пролысины и жуликоватые раскосые глаза, казавшиеся Летке исполненными веселого лукавства. Ревновал к этому прожиге и обещал Летке, что когда вырастет, сделает ей вызов и заберет к себе в Америку. А в Израиле от тоски по Максу рыдала 14-летняя дочь директора гостиницы. Ева рисовала Летке в фотошопе моржовые усы и ненавидела ее за то, что она, такая взрослая, запудрила мозги ее мальчику.
- Ева, она ведьма, - у Макса был мистический взгляд на свои симпатии. - Она сама не знает своей силы. Да захоти она - любой падет к ее ногам. Я схожу с ума без нее. Это как помешательство.
- Все проходит, - Ева, насмотревшись на войну, была умна не по годам. - Пройдет и помешательство. Все будет хорошо. Ты, давай, спать ложись - поздно уже...
... И бегали пальцы по клавиатуре, и смотрели в бесконечность прекрасные миндалевидные глаза. И, утешая Макса, не слышала Ева, как вздыхает под порывами ветра привычное к человеческим слезам соленое Мертвое море...