Оцелуй президента
(В первоначальном варианте - Поцелуй)
Иногда самые странные и неподобающие случаи влияют на нашу политическую ориентацию. Извиняет нас только то, что окружающая действительность ими прямо-таки перенасыщена.
Как-то прошлым летом, примерно в такое же потное, как сейчас, в метрополитене время довелось мне в тысячный раз перейти со станции Охотный ряда на станцию Театральную. В тот самый момент, когда переход, казалось, завершился, и я готов был прочно ассоциироваться с линейной толпой, ожидающей поезда на перроне, я неожиданно остановился, не завершив привычного для меня благоволительного к толпе маневра.
Нет-нет, с самой толпой все было нормально. Она как обычно стояла слишком близко к раю платформы, давно презрев призывы администрации транспортной организации повышенной опасности не пересекать предупредительные линии, имеющиеся на полах каждой станции. Меня отвлекло другое. Под лестницей, по которой я только что спустился, демонстративно не замечая никого и ничего вокруг, целовались. Да что там, прямо сосались взахлеб двое молодых граждан нашей страны – парень и девушка.
Я уставился на них с какой-то не вяжущейся к случаю улыбкой, но они и не подумали разлепиться. Нарочито неторопливая пластика их поцелуйного соединения свидетельствовала о том, что они, по-видимому, откровенно состоят еще и в половой связи друг с другом. Парень прижимал к себе девушку и лапал ее с жадною нежностью, хотя и немного неумело. Девушка же прямо текла в его руках всем телом, ничуть не выказывая противления его антиобщественным действиям. Я придирчиво оглядел ее наряд и, уверяю вас, нашел его состоящим из одного лишь платья. Никакого белья под ним не прослеживалось ни разу, хотя я обскользил ее ровно загорелое по теперешней моде тело не однажды.
В результате этого непредвиденного случая я погрузился в третий или четвертый пришедший поезд в довольно взъерошенном состоянии духа. Все, что я увидел в духоте метро так близко, все эти движения навстречу друг другу, когда ближе уже некуда, вся эта влепленность в непосредственной досягаемости других, не относящихся к этому тел, все эти ласки через одежду, а ведь на гражданке имелись признаки утреннего эпатажа в белье, наконец, эти влажные и виящиеся друг у друга, а потом топко влипающиеся в извилины противной стороны нарядные алые губы… Все это так и закрутилось в моей голове каким-то небрежно срежиссированным кавардаком.
Уже подъезжаючи к станции своего обычного назначения я все еще видел перед собой показательно влажные губы тех двоих молодых граждан и чрезмерно женственную податливость девушки к молодым мужским рукам. Это видение не отпускало меня, становясь, как мне казалось, болезненным. Я готов был вознегодовать. Я готов был уже поехать обратно и вопросить тех двоих, по какому праву, они так нахально влезли в мою голову?
Но я все-таки сдержался. Прямо каким-то чудом или еще чем. Как именно, теперь точно не помню: то ли за поручень, то ли за руку стоящей рядом женщины. А потом я решился сделать рекомендуемую психиатрами в таких случаях замену. Вообще-то я делал ее тысячу раз, как подземные переходы между станциями.
Мне стало даже удивительно, почему я сразу не попробовал это железное с точки зрения психиатрии средство. Но, чтобы не терять времени и не чувствовать далее краску благожелательного дамского смущения с собой рядом, я выдавил из себя вредное в общественной обстановке удивление и вспомнил про президента. Я всегда вспоминаю сначала про какого-то одного нашего президента – так мне легче.
Я говорю себе с нажимом на правый глаз (левый в этот момент у меня обычно болит): Наш президент! И тут же мужественно мягкий, обильный звуками С, Щ и Ш, невероятно размеренный политической выучкой голос звучит в моей голове тем самым манером, как он обычно звучал над Красной площадью. Сразу за голосом проявляются любезные новой исторической общности брови.
Далее все революционно заменяет большая, очень хорошего кроя, от зарубежных, наконец, портных, костюмная пара, прикрытая с трех сторон бронесвитками. Светлый чуб устремлен по-отечески вперед и куда-то вверх над мутными стальными глазами.
А, ближе к финалу осанисто окартинивающегося образа, его официальным волчком ометают инфернально огромные усы с блеском сапог на кончиках.
Тут-то все и заканчивается, утвердившись политкорректным, мобильным и спортивным в своем ядре промежуточно-окончательным образом президента. И на данном этапе замещения непозволительно целующихся в метро юных граждан выносит из моей головы прекраснососущим официальным аппаратом. Прекрасно настолько, что приметь я где-нибудь в метро даже настоящую живую лошадь под хорошо сохранившимся трупом террориста, и этот неприятный флюид тоже был бы высосан из меня светлым образом президента или же национального собрания. Обязательно бы он не устоял и оказался далеко вне меня, на задворках истории, где-нибудь даже в сортире.
И все почему? Да потому что президенты целуются в основном друг с другом. Иногда, как мне кажется, оказавшись наедине, могут поцеловаться со своим отражением в зеркале. Но настоящего президента, целующего свою, а тем более чужую, президентшу, по моему мнению, вы не сыщете. А все кадры видеохроники и телевидения, на которых присутствуют противоестественные деяния президентов – враки и фотомонтаж.
8.8.04