Город уже вдохнул первую тоску осени. Рваный холодный ветер надрывно тащил по небу огромную серую массу облаков. Казалось, будто облака эти ; огромное набухшее одеяло, и оно вот-вот опустится целиком на город, вот уже задевает крыши. Трубы и антенны рвут его ткань, и через появившиеся прорехи сочится нудный холодный дождь ; сырой, больной и бесконечный.
Я иду с работы. Очень хочется домой. Но идти далеко, надо было бы взять такси, но я почему-то решил идти пешком. Может быть ради желания выгулять свою тоску. Одиночество оно такое, бывает так сожмёт сердце…
Смотрю, брюхом облако опустилось совсем низко. Улицы, дома заволокло мороком тумана. Я уже с трудом понимаю, где нахожусь. Улица, одна, другая. Людей вокруг не вижу, да и понятно, все разбежались по домам. Пару раз проехали автомобили, и опять безлюдье, тишина, сырость, дождь и промозглая сырость.
Я уже окончательно потерялся в бесконечной череде улиц и переулков, к тому же изрядно продрог и промок. Хотелось тепла уюта и света, а ещё стакан глинтвейна. Сначала немного подержать его в холодных руках, сделать первый маленький глоток, прочувствовать, как горячая ароматная жидкость пробегает по телу, выгоняет сырость. Тело немного передёрнет. Потом второй глоток, третий, это было бы очень хорошо.
Я ищу кафе. Иду уже минут десять. Тщетно, не вижу даже магазинов. Странно. Вокруг меня только туман, дождь и сырость, набухшие от влаги стены домов и ни одной живой души. Хотя, нет, вот кошку вижу. Она, осторожно обходя лужи, идёт к арке, видимо хочет спрятаться от дождя. Слежу за ней взглядом и вдруг вижу полустёртую вывеску на ней. Я разобрал только одно слово – бар. Ох, как меня это обрадовало! Без долгих раздумий я толкнул дверь.
Бар был пуст. Ни души. За стойкой тоже никого. Я осмотрелся. Уютно: столики и стулья деревянные, покрыты тёмным лаком, стены украшены гобеленами с готическими замками и сценами портовой жизни средневековья; под потолком деревянный штурвал, на котором горели слегка оплывшие толстые свечи, наконец, стойка из морёного дуба. Стильно, со вкусом, мне понравилось.
Подошёл к стойке, тело встряхнуло исходящей сыростью, и тут меня поприветствовал любезный голос: «Добрый вечер! Располагайтесь. Вы сделаете мне одолжение, если подождёте несколько минут». – Я ответил согласием. Взял со стойки глиняную пепельницу, повертел её в руках, зачем-то понюхал и положил на место.
Хозяин голоса появился, как и обещал, через несколько минут. Опять посыпались приветствия, извинения, из которых я понял, что передо мной бармен и хозяин заведения одновременно. Внезапно возник на стойке глинтвейн, и бармен было уже потянулся за коньком, но был остановлен моим вопросом.
; Простите, но я не видел, как Вы грели вино.
; Вы ещё много чего не видели, молодой человек. Не забивайте свою голову пустяками. – Он посмотрел мне в глаза и продолжил. – Настанет момент, и вы поймёте. Но тому моменту предшествуют кусочки, маленькие такие обрывки правды, которые после сложатся в мозаику понимания. Собирайте лучше их. Через маленькую щель не разглядеть всего мира.
Но я вижу, что Вам сейчас меньше всего хочется доморощенной философии. Сколько я помню, Вы любите одиноко сидеть в дальнем углу за чашкой кофе. Ваш столик свободен, коньяк налит, а кофе скоро будет готов.
Бармен был прав, мои желания действительно были таковыми. Но откуда он это узнал?! Я решил его расспросить об этом подробнее. ; Я изменю правилам, если Вы будете не против. – Сказал я решительно.
; Желания клиента – закон! Пусть это звучит банально, но кто в силах изменить непреложные факты. А тем более, когда в гостях жертва несчастной любви.
; Вы и это знаете? – Я был удивлён и озадачен.
; Ты искал тёплый уголок, сухой и спокойный, а... ну сухой он не совсем. Перед тобой заходил один парень. Бр-р-р, он притащил за собой туман. Я с большим трудом собрал оставшиеся клочки. Но не в этом суть. Просто не пытайся согреть своё сердце маленькими чашечками кофе, это не поможет. Сердце, которое умеет любить – дверь во Вселенную. Теперь представь, как это глупо.
Я согласно кивнул головой и сделал глоток замечательного кофе. – Вопрос, чем его согреть? С этим не справится и центральное отопление.
; Не справится, ; деловито сообщает бармен, ; но ведь ты знаешь ответ.
Я задумался. Он прав, знаю. Разбитое сердце можно согреть только любовью. Только вот это не мой случай. Она ушла от меня. Я ничего не стал говорить в ответ. Сделал последний глоток кофе и достал кошелёк. ; Сколько с меня? – спросил, собираясь рассчитаться.
; В следующий раз расплатишься. Сейчас твоя оплата слишком мала. Ты не заполнишь ею даже пустоту своей души. – После этих слов бармен ушёл в подсобное помещение, оставив меня в недоумении и необходимости уйти в лихорадочный сумрак наступающего вечера.
Я вышел из бара, что ещё оставалось? Странный вечер. С городом творится что-то непонятное. Я родился и вырос здесь, мне казалось, что я знаю каждую улицу и каждый дом. Сейчас я с трудом узнаю место, в котором нахожусь. Оно, вроде, похоже на то, которое должно быть, но, при этом, другое. И я сам себе не могу объяснить, что именно не так.
Я в центре города, среди старинных зданий различных эпох от раннего барокко до модерна. Вот дом с атлантами, они без устали который век подряд держат свои балконы, напрягая нечеловеческие мускулы. Хорошо помню этот дом, за ним другой, с классическим портиком и фронтоном. Много раз проходил здесь, люблю эту улицу.
Но этого дома нет, есть другой. Парадный вход украшен кариатидами. Мне показалось, или они слегка усмехнулись, когда я проходил мимо? Похоже, они шепчутся у меня за спиной. Что вообще происходит? Я схожу с ума или пьян? Я выпил только стакан глинтвейна. Может, этот странный бармен подсыпал в него чего-нибудь из наркотиков? А зачем ему это, он даже денег не взял. Непонятно.
И сам бармен очень странный тип. Откуда он обо мне всё знает? И разговоры такие странные. И бар этот я вижу впервые, мне казалось, что я знаю все заведения в округе. Нет, не то чтобы я был постоянным посетителем баров, просто часто гуляю пешком по городу, потому хорошо знаю всё, что находится на его улицах. Допустить мысль, что этот бар открылся недавно, нельзя, я в состоянии отличить только открывшееся заведение от работающего давно. Этому бару было уже много лет.
Впрочем, все эти мысли недолго занимали моё сознание. Меня больше волновало другое. Моё расставание с любимой. Мучала загадка, как вышло, что неведомая черта легла между нами. В какой-то момент мы словно перестали понимать друг друга. Вначале наши отношения были лёгкими, светлыми, понятными, а потом что-то изменилось резко и вдруг. И я не понимаю, что именно.
Мы словно встали друг перед другом и не можем сделать шаг навстречу. Разговоры, близость, нежность не в силах преодолеть эту невидимую преграду. Но я люблю её. Вот, что сейчас действительно важно.
Осталась только дыра в душе, в которую со свистом втягивается всё лучшее в жизни. То, ради чего стоит жить, объединённое одним словом – любовь.
Дождь бьёт по лицу, я совсем промок и замёрз. Пора домой. В мою пустую комнату, где теперь есть только я и моё одиночество.
Отыскать свой дом оказалось делом нелёгким. Вечер бесцеремонно заполнял город тьмой, а фонари давили на плечи неоновой иллюзией света. Искривлённые, сломанные тени домов, разбегаясь по стенам, стремились сбежать сквозь стёкла окон от скудости и нищеты этих уличных «светил».
Опять петляющие переулки, бесконечные повороты, стремящиеся заманить меня в свою бесконечность, лишить простого животного права оказаться, наконец, в своей норе, и в относительном покое зализать свои раны. Поволока тумана превратила улицы города в сюрреалистический гротеск больного наркотическим бредом художника; даже архитекторы едва угадали бы свои детища в таком нагромождении каменных мастодонтов.
И всё же удалось угадать нужный подъезд, и уже мои шаги заполнили гулким эхо пролёты и ступени лестницы парадного входа старинного доходного дома. Поднялся на четвёртый этаж и застыл у двери. В квартиру нужно попасть тихо, бесшумно открыть и закрыть дверь. Потом осторожно, на цыпочках пробраться в свою комнату, чтобы не разбудить хозяйку. Это сложно, паркет в коридоре старый, половицы рассохлись, скрип от них страшный.
Эти меры предосторожности были очень важны. Ещё студентом мне удалось снять здесь комнату за весьма скромную плату. Хозяйка была очень любезна, но знать бы насколько её любезность будет бесстыдна. Буквально через три месяца она откровенно стала домогаться меня, и это в её шестьдесят с хвостиком! Облик же этой дамы напоминал мне изношенную пару обуви начищенной дешёвым кремом с жутким запахом ваксы и нафталина.
Надо заметить, что при этом она очень старалась быть манерной, изображая некую утончённость и изысканность. Выглядело это чудовищно, судите сами, когда тонкие губы с характерными для возраста складками, окрашенные помадой морковного цвета с блеском складываются в капризную гримаску. Тонкая, иссушенная, вся в морщинах ладошка небрежным жестом возносится ко лбу. Потом томно вскидываются брови, при этом приходят в движение щеки, с которых сыплется пудра. И, наконец, звучит старческий голос с интонациями юной барышни: «Мон ами, вы не находите этот вечер несколько скучным?»
Помню, как при первой наше встрече она показывала мне комнату, в которой я сейчас живу. После того, как я коротко ей представился и обозначил цель визита, она оттопыренным пальчиком мягко коснулась моей руки, томно повернулась и слегка кокетливо дёрнув плечами повела осматривать жилище.
Комната мне очень понравилась. Особенно вид из окна на крыши соседних домов. Великолепный городской пейзаж ; мечта художника, настолько красиво, что у меня даже появлялась мысль самому научится писать картины. Я остался здесь жить после окончания учёбы в университете. Устроился на хорошую работу с приличным заработком, благодаря которому мог бы позволить себе другое жилье, но остался жить здесь и терпеть мою ч;дную хозяйку.
У всех разные мечты, кто-то хочет иметь свой дом за городом, кто-то дорогой автомобиль, я же хотел яхту. С детства грезил морем, идти по волнам, слушая крики чаек и хлопанье паруса, шум волн за бортом. Это дело дорогое, потому по-прежнему невысокая плата за жильё, плюс возможность пешком ходить на работу не пользуясь транспортом, позволяли сделать эту мечту реальностью.
Мечта моя сбылась. Уже этой весной, как только открылась навигация, я впервые вышел в море. Это было прекрасно. Впрочем, теперь при мысли о яхте, моё сердце сжималось от боли, и в душе тихо, но надрывно пела тоска свою долгую и противную сагу о неудачной любви. Сагу о романтике, расставании и безысходности от потери самого лучшего, что может случиться в жизни.
Тихонько крадусь по скрипучим половицам.
Повезло, я незаметно проник в свою комнату и глубоко с облегчением выдохнул. Стоило немного успокоиться, как тут же боль расставания накрыла меня с головой. Включил настольную лампу, уселся в кресло, вытянул уставшие ноги. Налил себе коньяку. Прикрыл глаза.
Тихо, только ветер хлопает незакрытой форточкой. А перед глазами возникает образ той, которая ещё две недели назад превращала мою жизнь в весёлую и очаровательную сказку, сплетённую из восторгов и нежности. А теперь только боль и вой разбитого сердца.
Пожалуй, пора рассказать мою историю. Всё началось давно, я не берусь утверждать точно, но возможно с детских сказок. Помню, уже подростком я грезил о единственной. Её образ, сотканный из радуги, листьев, росы и лепестков, зажигал глаза блеском и обещанием счастья звал на поиски. Юношеские мечты…
Я искал сердцем, опираясь на какую-то необъяснимую внутреннюю уверенность, что, как только я увижу её, сразу узнаю.
Мелькали лица симпатичные, хорошенькие, милые, красивые; череда встреч приятных, скучных, иногда обременительных, иногда втягивающих в увлекательную игру страстей. И, конечно, расставания лёгкие, трудные, со следами помады или ладони на щеке. Но всё это было для меня одинаково пусто. Все эти отношения упирались в одно простое понимание – это не она.
Пустота гнала меня на дальнейший поиск, в погоню за неведомым призраком из моих грёз. Я точно знал, что она есть, моя единственная. И есть настоящая любовь. Потому искал, не уставал и не сдавался. У неё ведь тоже в сердце пусто без меня, мы нужны друг другу, и причина для этого одна – счастье. Ей тоже без меня плохо, и я тот, кто заполнит пустоту в её сердце. Всё просто и очевидно. Нам поможет только любовь.
Не знаю, зачем я рассказываю всё это, наверное, чтобы очередная порция алкоголя не пролилась наждачной бумагой по отупевшим от боли нервам. Опять начнутся пьяные слюни: вот кресло, на котором она сидела, а вот чашка, на которой остался след её губ и т.д. Обычно эти мысли у меня заканчивается ударом кулака о стену и опухшей физиономией утром. Нет, нет ; надеть белую рубашку, сверху галстук, нос по ветру, хвост пистолетом... Вот только почему же этот дождь за окном так напоминает слёзы?! И самое тяжёлое – это лечь в кровать и уснуть в предчувствии следующего дня, наполненного одиночеством и болью.
Расскажу, как всё начиналось. Я ведь действительно встретил её! Правда наша первая встреча была совсем не романтичной и очень близкой к катастрофе и позору.
Это произошло полгода назад. Не знаю каким ветром её занесло в наш офис, а общалась она с директором. Закончив с ним разговор, вышла в коридор, где я, с закономерной поспешностью стремился в «малый кабинет» по большому вопросу. Дело было у меня серьёзным и срочным. Я, как раз набирал скорость, чувствуя приближение неизбежного. А тут она, иду на обгон и неожиданно наполняю тишину коридора характерным звуком, некстати вырвавшимся из-под брюк. От смущения, забыв покраснеть, я обвинительно выпалил: «Как Вы некстати!» Что ответила она не знаю, поскольку оказался за спасительными дверями.
На следующий день мы опять столкнулись в коридоре. Я в большем смущении выдал: «Это опять ВЫ?!» – К сожалению, да, – ответила она, – не смотря на удивительный аромат нашей предыдущей встречи. – Тут мы оба рассмеялись, что помогло нам оказаться вечером в кафе.
Это был лучший вечер в моей жизни! Сидели у окна, столик на двоих. Пили вино, шутили, смеялись. Складывалось впечатление, будто мы знакомы всю жизнь. Взгляды, нечаянные прикосновения, смущение, слова невпопад, блестящие глаза и улыбки, которые прощали любую неловкость.
Следующий вечер мы опять были вместе. И ещё, и потом, и после, и казалось, что это на всю жизнь.
Наша любовь начиналась вместе с весной, она раскрывалась вместе с первыми листьями и распускалась вместе с первыми цветами, переплетаясь с их несмелым пока ещё ароматом. Эта, на удивление, солнечная весна согрела наши чувства, наполнила силой и выпустила в жизнь робким ростком, один стебель и два листочка. Только вот так и осталось неясным, что вырастет из него.
Трудно сказать, когда и как между нами стала появляться эта невидимая черта. Так бывает, начинаешь понимать, что произошло что-то только в тот момент, когда уже поздно, всё уже случилось, и нет возможности это исправить.
Когда и как появляется незримая черта между нами, людьми? Кто скажет? Мне спросить не у кого. Родители далеко, в другом городе, а по телефону о таких вещах не говорят. У меня здесь есть хорошие друзья, но у них нет ответов на эти вопросы, я это точно знаю. У них тоже не сложились отношения, не получились. Мои родители сумели, у них настоящая любовь. Уверен, они смогли бы мне помочь. Они точно знают путь к сердцу друг друга, и знают, какие препятствия лежат на этом пути и как их преодолеть. А я не знаю.
Зато точно знаю, однажды возникшая незримая черта между двумя людьми, однажды станет пропастью, преодолеть которую будет невозможно. Это очень больно. Правда, только в том случае, когда любишь. В таком случае твоё сердце остаётся на той стороне пропасти, ведь его отдал любимому человеку. Почему так важно любящим быть вместе? Чем дальше от тебя уходит человек с твоим сердцем, тем тебе хуже и больнее. Тут не просто рушится весь мир, это убивает тебя, разрывая душу на части.
Между нами черта появилась не вдруг, мы оба чувствовали её появление. Сначала делали вид, что ничего не происходит, старались не замечать. Потом, когда уже невозможно было игнорировать её, делали вид, что всё в порядке. Наигранно смеялись при неловких моментах, или для того, чтобы заполнить паузу. Но черта становилась всё зримее и отчётливее. С каждым разом всё труднее становилось закрывать на неё глаза.
Мы не вплетали в наши отношения ложь. Зачем это тем людям, которые любят друг друга? Где-то, наверное, не хватало сил для искренности. А может просто были слишком слабы, чтобы довериться другому без остатка. Душевная близость сложнее и тоньше телесной. Ах, если можно было бы, как с тела, снять одежды с сердца и просто обнажиться перед любимой без страха и стеснения.
Мы всё время что-то друг другу не договаривали. Словно боялись сделать какой-то шаг. Наверное, надо было решиться на него. Только я не знал, каким должен был быть этот шаг и в каком направлении нужно сделать его.
Черта ширилась, отношения становились тяжелее и утомительнее. Общение становилось всё более тягостным, встречаться стали реже. Мне казалось, что она что-то ждёт от меня, будто я должен что-то решить или сделать. Но я не понимал, да и сейчас не понимаю, чего именно она хотела. Клянусь, сделал бы это немедленно. Я сделал бы что угодно во имя самого дорого мне на свете. Я видел, как гасли её глаза, но не знал, что делать, всё больше молчал и замыкался в себе.
А потом оно просто перестала отвечать на мои звонки. Наверное, обиделась, кто может сказать об этом с уверенностью? Возможно, я и в самом деле что-то сделал не так. Может сказал глупость или бестактность. Всё может быть. Точно одно ; ни на толику не хотел её обидеть, наоборот. Я готов был отдать ей всё, что у меня есть, я ведь жил ради неё. Но, так вот выходит, этого всего мало, обида важнее лучших чувств. Ну что ж, пусть с ней и живёт, раз это ценнее нашей любви.
Теперь я один. После работы гуляю по городу. Опять дождь, сырость и бесконечная череда домов и переулков. Замёрз. И на душе погано. Хочется коньяку и поговорить с кем-нибудь о чём-нибудь.
Рука машинально толкнула дверь, показавшуюся мне знакомой. И точно – давешний бар, и опять за стойкой никого нет. Через несколько минут хозяин заведения появился с двумя чашками горячего кофе, приветливо кивнул головой и жестом пригласил сесть на стул у стойки.
; Я добавил в кофе коньяк. – Добродушно заговорил бармен. – Ты продрог. Тебе бы малинового варенья и носки с горчицей, но я не твоя бабушка, и потому всё, что есть...
; Спасибо. Всё очень хорошо. Это то, что нужно.
; Нет – это то, что есть. А ты просто хорошо с этим уживаешься. Я рад тебя видеть снова. Удивляюсь, как ты нашёл меня во второй раз.
– Я не искал. Просто шёл по улице, случайно открыл дверь и оказался у Вас.
– Про это я и говорю. Меня не часто находят даже при большом желании, а ты просто шёл и зашёл. Ну, говори, зачем пожаловал.
– Не было у меня желания, ; я пожал плечами, ; хотел просто согреться. А почему вы спрашиваете? – Мною вдруг овладело непонятное раздражение близкое к гневу. – Вы вот такой любезный, всё обо мне знаете. Кто вы такой? Что за вопросы? Я просто хотел немного коньяка. Всё!
– Не стоит горячиться, ; спокойно отвечает бармен. Ты находишься в «Баре разбитых сердец». Он создан для тех, кто любит. Всё просто, если ты любишь, но твоё сердце разбито, значит путь тебе в мой бар. Я соединяю сердца, это единственный способ заполнить пустоту в душе. Мы говорили об этом в прошлый раз. Вот эта стойка – мост между сердцами…
– Какой мост! – Гнев стремительной волной вырвал из меня эти слова. Потом меня понесло. – Это всего лишь барная стойка. Какие разбитые сердца! Я не псих, не дурак, хватит вешать мне лапшу на уши. – Не считая, я швырнул деньги на стойку и гордо удалился, хлопнув громко дверью.
Небо обрушивало на меня струи дождя ручьями, стекающими по лицу, по волосам за шиворот. Фонари хлестали по глазам неоновыми прутьями, и чёрные глыбы домов наваливались на плечи. Что происходило со мной, не объяснить, сам не понимаю. Похоже, всё напряжение минувших дней, вся боль из моего сердца вырвались наружу, сделав меня безумцем. Я ходил по улицам, останавливал прохожих, что-то говорил, ругался, смеялся.
Помню себя с бутылкой водки в руке, двое мужиков настойчиво мне подсовывают на закуску кусок вяленой рыбы. Я отдал им бутылку и громко матерясь, пошёл бить бармену морду.
Без труда нашлась нужная дверь. Пинком открыл её. Грозно вошёл в бар. Под потолком висели клубы табачного дыма, пахло перегаром и жареным луком. В зале было полно народу, между столиков суетилась дородная официантка. Она разносила мужикам кружки с пивом, те же при всяком удобном случае хлопали её по заднице и выкрикивали сальные шуточки.
Появился бармен. Теперь он был в тельняшке с закатанными рукавами. Сильными волосатыми руками он опёрся о стойку и закричал: «Я больше не наливаю в кредит бродяге! Эй, ребята, вышвырните его вон»! После нескольких тумаков я оказался в луже. С трудом поднялся, опираясь на руки. Встал на четвереньки, рядом со мной лежали деньги. Я сразу понял, те самые, которые я оставил на стойке.
Лужа охладила мой пыл. Я пришёл в себя. В бар, разумеется, возвращаться не стал. Собрался домой. В общем-то, идти мне больше некуда.
Уставший, мокрый и злой я сидел на каменном крыльце какого-то дома рядом с баром. Хотелось немного собрать сил, чтобы подняться и пойти, наконец, домой. В этот момент ко мне подошла кошка. Я узнал её, та самая, что пряталась от дождя под аркой, когда я в первый раз обнаружил этот бар. Симпатичная кошечка, серенькая, с темными пятнами, мордочка беленькая, глаза синие.
; Привет, зверюшка, сказал я ей, ; прости, колбаски нет у меня, а то угостил бы обязательно. – Кошка в ответ с непонятной укоризной посмотрела на меня и молча запрыгнула на колени, немного потопталась и, свернувшись калачиком, легла и замурчала.
; Вот ты нахалка! – Сказал я ей одобрительно. Кошка недовольно подняла голову. ; Прости, не хотел тебя обидеть, ; стал оправдываться я, ; просто неудачно пошутил. Тебе ведь тоже нужно немного тепла и небольшая порция любви, я понимаю. только вот я мокрый весь. Тебя это не смущает? – Кошка в ответ опять с непонятной укоризной посмотрела на меня и, положив голову теснее прижалась ко мне.
; Да, порция любви нужна даже мокрым, а тем более одиноким. Ты, как я посмотрю, тоже мокрая и одинокая, верно? – Кошка, как мне показалось, пожала плечами. – Вот в чём секрет любви и одиночества, может, знаешь? Как могут быть люди, которые любят, остаться одинокими? И несчастными. Я вот ещё злой и пьяный. Плохо мне, понимаешь? Кошка вместо ответа прижалась ко мне сильнее и замурчала ещё громче.
; Утешаешь? Спасибо тебе! А я вот голову ломаю, всё сердце наизнанку. Понимаешь, лежит вот между нами черта такая, не пройти. Сердце воет, что-то рвётся изнутри, а никак. Нужно, понимаешь, нужно сделать шаг. Но ни я, ни она не в силах её переступить. Стоим на месте. Глупо, да?
Кошка внезапно поднялась, потянула передние лапки, потом села и принялась вылизывать мордочку. – Значит глупо, ; уныло сам себе подтвердил я, ; дураки мы. Или я? Как думаешь? – Кошка резко застыла с вытянутой лапкой. – Понял, я дурак. В общем-то я так и думал. Надо делать шаг именно мне, верно? Я ведь люблю её, знаешь она одна такая. И я очень хочу, чтобы мы опять были вместе. Мне вообще ничего больше не нужно. Понимаешь?
Кошка поднялась на задних лапках, передние поставила мне на грудь, лизнула в нос, спрыгнула и убежала, оставив меня в недоумении. Я поднялся, огляделся вокруг, ища глазами дорогу к дому и сделал шаг. И вдруг понял кошачий намёк. – Киса, я обязательно сделаю, как ты сказала. Как только пойму, сразу сделаю. Просто я люблю её, и только это имеет значение.
Хозяйке «повезло» - она лицезрела меня «в пике моей формы»: мокрое насквозь пальто валялось у ног, спущенный галстук заброшен на спину, свисает клоком оторванный ворот и комья грязи на штанах. К моему немалому удивлению хозяйка весьма спокойно отреагировала на мой экстравагантный вид. Несколько секунд она молча разглядывала меня, а после совершенно нормальным голосом без привычного жеманства сказала – Так, ясно, ты поссорился с девушкой. Одежду прямо здесь оставь, я потом уберу и постираю. И бегом в душ, только твоей простуды мне и не хватало. – Она повернулась и степенно удалилась на кухню.
Я хорошенько прогрелся в душе, немного полежал в ванне, оделся в сухое и чистое и уже почти трезвый, согретый и довольный вошёл на кухню. И встал. Нет, лучше сказать застыл на месте в полном изумлении. Моя хозяйка в халате, накинутом на ночную рубашку, сидела на старинном деревянном табурете. Шлёпанцы, небрежно сброшенные с босых ног, лежали рядом. Босые пятки она поставила на нижние перекладины табурета, которые скрепляют ножки.
Она сидела спиной ко мне у окна. На широком подоконнике стояла початая бутылка наливки, рядом пустой гранённый стакан, и чуть дальше лежало надкусанное яблоко. Жилистые, сухие старческие ножки бесстыдно выглядывали из-под ночнушки. А ещё она пела! Кстати, вполне прилично.
В поле чистом, в поле белом
Не видать начала…
Услышать в исполнении хозяйки песню Юты я никак не ожидал, не знал, что она настолько «продвинутая» в современной музыке.
Кабы я была бы с милым
Горя бы не знала…
Выводило она, покачиваясь в такт. Пела самозабвенно, не замечая моего появления.
В небе месяц, месяц белый
Одинок да светел
Кабы я была б несмелой
Милый б не приметил…
Что делать? Я взял другой табурет, сел рядом и теперь мы уже вдвоём тянули:
Ветер дует, ветер свищет
Вот ему потеха…
К слову, ветер действительно потешался в этот момент за окном и действительно свистел сквозь оконную раму. Ливень за окном не утихал. Хозяйка мельком глянула на меня, взяла бутылку и налила полный стакан наливки. Потом налила себе, мы чокнулись, выпили. Она взяла яблоко, немного откусила. ; Какая гадость! – Сердито воскликнула она и бросила яблоко в угол. А потом мы опять запели:
В поле чистом, в поле белом
Не видать начала…
Когда закончили петь, хозяйка повернулась ко мне и совершенно нормальным голосом, без своих обычных ужимок спросила,; Плохо тебе?
; Да, ; честно ответил я, про себя отметив, что она обратилась ко мне на «ты», ; очень.
; Знаешь, ; сказала хозяйка, наливая ещё по стакану, ; мы, бабы, дуры. Порой и сами не знаем, чего хотим. Настолько сами запутаемся и других запутаем, что ни бог, ни чёрт не распутают. Только вот и распутывать не надо. Просто кто-то должен решить, когда мы сами не можем. А решить правильно может только тот, кто любит. Да ты пей, чего застыл?
Я сделал небольшой глоток. Наливка была вполне приличной на вкус. Вишнёвая, без привкуса спирта. Забористая такая. Хозяйка свой стакан опрокинула махом, толкнула меня локтем в бок. ; Пей, не отравишься! И помни, женщина до тех пор не успокоится, пока настоящего мужчины рядом нет. А он тот, кто может всё решить, и она его решениям будет верить. Доверится она ему должна, ты понял?
; Нет, ; честно сказал я, ; но уже улавливаю. – Меня начал накрывать жар. Голова соображала всё хуже и хуже. Но я держался. Мне был важен разговор с моей хозяйкой. Судя по всему она просто одинокая и несчастная женщина. А когда человек одинок, то ему можно простить безобидные причуды. Нельзя простить человеку одно – чёрствое, равнодушное сердце. Хозяйка же явно сопереживала мне и старалась помочь, как могла и как умела.
; Так вот, не унималась хозяйка, ; женщину нужно брать. Особенно когда она сама решиться не может. Именно потому мужчина делает предложение. Ты слушай, тебе это надо. Как бы женщина не куролесила, чего бы не творила, тебе её спасть придётся. А ещё при этом извиняться, что не так это сделал! – Хозяйка в голос захохотала.
; Скажи, ты ведь тоже любила? – сам не ожидая от себя этого, вдруг спросил я.
; А то ж, ; приосанившись гордо сказала хозяйка, ; а то ты думаешь, я тебе с потолка истины вещаю?! Я не знаю, как ракеты в космос летают, а уж как женщина любит, и что она делать будет скажу тебе наверняка. Только вот мой дружочек возлюбленный слишком робок оказался. Впрочем, что тебе с того?! Налей нам ещё по стаканчику.
Мы выпили и теперь уже в обнимку пели:
Когда настанут холода
И белая дорога ляжет,
Все промолчат, никто не скажет,
Что с холодами не в ладах.
Да дело даже не в годах,
Не в деньгах, не в музейной пыли.
Не насовсем, а навсегда,
Недолго только жили-были.
Жили-были
А потом мне стало совсем плохо. У меня начался жар. Горело всё тело. Хозяйка отвела меня в постель. Помню, напоследок она сказала: «Женщина дарит жизнь, мужчина в ответ дарит жизнь женщине. Это его долг, понимаешь, подарить женщине счастливую жизнь».
И вот я уже в постели с градусником под мышкой, ртутный столбик которого немедленно взлетает к отметке 38 С, а в моих воспалённых глазах всё проступает облик Единственной. Огненным смерчем разрывается сердце, в ушах звучат последние слова: «Сколько бы мы не изливали любовь, всё равно останемся далёкими и одинокими. Откройся – у двоих может быть только одно сердце. Пока ты бродишь в тюрьме самого себя, я не смогу быть с тобой». Потом оно поцеловала меня и ушла. А потом пришло спасительное забытьё, медленно я проваливаюсь в сон.
Одеяло стало рваться на клочки серых облаков, покрывая тело капельками прохладной влаги. Капли скатывались по телу, покрывая город сеткой мелкого дождя. А сверху меня обжигало солнце. Я пытался рассмотреть его, но оно всё время превращалось в размытый блин телесного цвета. Пытаясь повернуться, я натыкался на острые крыши домов, больно врезавшихся в спину, грозя проткнуть меня насквозь.
– И вот уже третий день так. – Суетливо говорит хозяйка. Мне хочется увидеть того, с кем она разговаривает. Приоткрываю глаза. Только их больно держать открытыми, шершавые веки сползают вниз. Поэтому не смог разглядеть доктора, но его голос показался мне знакомым. – Всё будет хорошо! – говорил тот. – Вот если бы он зашёл ко мне ещё один раз, то я рассказал бы ему верное средство от такого недуга.
; Да как же он к вам придёт, он же горит?! Он и с постели не поднялся ни разу! – Хозяйка сильно возмущена.
; А вот об этом не беспокойтесь, драгоценная, он хорошо знает дорогу ко мне. – Слышу я, потом опять забытьё.
Облако под головой вдруг начало шевелиться. Я почувствовал, как сползаю вниз. Остальные облака, что склизкими объятиями держали меня, тоже пришли в движение. Я стал падать на город, растекаться по нему струями дождя. Касаясь пальцами луж, я понимал, что это моя боль и горечь, вся моя безмерная тоска собралась в них. Сейчас она совьётся в призрак тумана и рассеется в первых лучах утра сизоватой дымкой.
Но мне надо зайти к доктору. Надо зайти. Я пойду. Нужно сделать шаг, потом другой. Надо выйти на улицу, бар ведь там, где-то в городе. Я дойду. Вот, уже поднимаюсь с постели. На мне сухие носки, ботики, тугой ворот белой рубашки давит шею. Привычная дверь. Открываю. Бармен встречает у входа. Я едва успеваю войти, а он уже радостно разводит руки и приглашает широким жестом в своё заведение.
; Я рад, что ты хоть так смог дойти. Ха-ха-ха, – его раскатистый смех всколыхнул свечи. – Наконец ты сменил «почему» на «как». Тебе нужен мост! – Он хлопнул рукой по стойке. – Вот этот мост. Именно он соединяет сердца. Если ты встанешь на него, то я смогу повернуть колесо судьбы! – Он хохотал, а я испарялся в тонкой дымке влаги, взлетающей над нагретыми скудным солнцем крышами домов. И несёт меня эта испарина в голубое небо её глаз.
Я снова прихожу в сознание. Опять голоса над моей головой. Хозяйку узнал сразу, а вот мужской голос мне не знаком. ; Он всё время бредит, – суетливо говорила хозяйка. – До Вас приходил один врач. Мне он не понравился. Какой-то странный. Сказал, что ему нужен мост. И теперь больной бредит мостом. Кричит: «Я должен найти мост!», или «Где мост?! Я должен встать на мост!»
Я закрыл глаза. – Мост. Точно! Стойка из морёного дуба. Как его найти? Я даже не знаю названия заве...
Коридор из влажных, покрытых плесенью стен, сужался всё стремительней. Я бежал по нему, сбросив пальто. Сквозь шум собственного дыхания слышалось, как меня догоняет что-то страшное и тяжёлое. Впереди маячит дверь, за ней моё спасение.
Дверь с грохотом закрылась, в неё ударило это «что-то тяжёлое», доски затрещали, но выдержали. Бар опять был пуст. Я растерялся, но решил всё же встать на стойку. Пол вдруг покрылся трещинами, сквозь них стала проступать влага, и уже через мгновение я стоял по щиколотку в трясине. До стойки было метров пять. Несколько шагов. Падаю. Еле вытаскиваю руку из трясины. Прыжок, и через нечеловеческие усилия, другой. Удалось, я на стойке. Ботинки остались в тине, я опять весь в грязи. Стойка начала плясать подо мной как необъезженный мустанг. Что там подняться на ноги, едва удавалось удержаться на ней.
Распахнулась дверь, ведущая в подсобное помещение. Я услышал звон рынды, крики чаек и солёный запах моря ворвался в бар. Наконец-то удалось поднять голову. Стойка угомонилась.
Бармен стоял посередине зала, как раз под люстрой, сделанной из корабельного руля. Он рассмеялся, раскрутил колесо, и свечи на его ободе превратились в огненный смерч. Закружилась голова, перед глазами всё поплыло.
Я бежал по стойке, гулко отзывались шаги в сумраке переулка. Я бежал в беспамятстве сам не зная зачем и куда. Я хотел одного – в последний раз увидеть её глаза и, наконец, умереть, подарив ей своё сердце.
Бегу по городу. Кариатиды воют и визжат мне в след, царапают лицо ногтями. Атланты отрывают свои балконы от стен домов и бросают в спину, норовят дать пинка. Со стен сорвались горгульи, облепив меня со всех сторон, впились в икры, руки, лицо. Слетелись грифоны, стали рвать когтями моё тело в клочья, а каменные львы подъедали куски тёплого мяса. Но мне было всё равно, ведь по первому лучу рассвета я поднимался в бирюзу её глаз, бережно протягивая сердце.
Я открыл глаза. За окнами поблёскивало солнце, и на карнизе о чём-то спорят воробьи, веселя ясную тишину беспечным чириканьем. Болезнь отступила. В теле ещё оставалась слабость, но в целом всё хорошо. Я прикрываю глаза и вдруг понимаю, в моём сердце больше нет пустоты, оно светится. В нём опять появилась любовь.
; Девушка, к нему нельзя! Он болен! Остановитесь! Ну, вы посмотрите, нахалка какая! – Услышал я голос моей хозяйки.
Почти бесшумно открылась дверь.
На пороге стояла она.
; Ты всё-таки пришла ко мне?! – Удивлённо спросил я.
В ответ она рассмеялась и взяла мою руку. – Просто я люблю тебя. – Прозвучал её тихий голос.
На следующий день хозяйка принесла мне записку на кусочке картона размером с обычную визитку. «Я давно не получал такой шикарной оплаты!» ; был текст на ней. С другой стороны карточки был изображён корабельный руль и готическим шрифтом написано:
«БАР РАЗБИТЫХ СЕРДЕЦ».