За окном, со скоростью сто двадцать километров в час летели заснеженные леса Брянщины, но мы этого не замечали. Потому что час был поздний, и в окне этом отражались только мы: двое мужчин в спортивных костюмах; маленькое купе с тусклой лампочкой, и столик, полный всякой всячины и увенчанный початой бутылкой «Московской».
Несмотря на двукратную разницу в возрасте, мы испытывали друг к другу ту, не всегда объяснимую симпатию, когда видишь человека впервые в жизни – и понимаешь, это «свой». Он и мыслит похожими категориями, и взгляды ваши в основном совпадают, и вкусы не очень разнятся.
На какую тему могут говорить два малознакомых мужика весь вечер? Правильно, на тему армейской службы. При условии, что они оба служили, конечно. Мы оба служили, правда, с разницей в тридцать лет, но это мелочи. Поэтому, мы, весь вечер вспоминали всякие интересные случаи из армейской жизни.
– Дело было на Сахалине, в сорок восьмом году, в окружном госпитале – слегка
улыбнувшись воспоминаниям, начал свой очередной рассказ Николай Степанович, так звали моего случайного попутчика.
– И лежал, в одной из палат, боевой майор, Сергей Дмитриевич Семиложкин.
Как сейчас помню, видный мужчина, орденоносец, усы как у Буденного, длинные, красивые. Чуть ли не весь женский персонал госпиталя по нему страдал, кто открыто, кто втайне. А он, не будь дурак, вовсю этим пользовался. Приходил вечно заполночь, выпивши, будил всю палату, короче, вёл себя не очень красиво.
Но ребята, соседи по палате, ему все прощали. Потому как, вояка он был отменный. Ему, с его начальной школой, даже лейтенантом быть не светило, но за доблесть в бою с японскими захватчиками, за его бесстрашие, звания Семиложкину сыпались, как из рога изобилия.
Да и то, был трижды ранен, тонул вместе с десантным ботом, участвовал во всех основных сражениях за острова. В госпиталь он попал для обычного обследования, перед пенсией. Анализы чуть ли не каждый день сдавал, витамины пил, на процедуры разные ходил.
А у главного врача госпиталя, было одно увлечение, как сейчас говорят, «хобби». Смастерил он особый прибор, для обзора задниц. Взял латунную трубку, вставил туда пару линз, лампочку на двенадцать вольт и давай пациентам в это место смотреть.
Вставит, лампочку включит и наблюдает. И так он в этом деле поднаторел, что, чуть ли не любую болячку мог распознать. Только глянет он, значит, пациенту в дупло, и сразу говорит – у вас допустим, ишиас, в ранней стадии. И действительно, очень редко ошибался. Он даже диссертацию защитил он на этом деле, на солдатских задницах.
Ну, и, кроме всего прочего, популярность на Сахалине приобрёл – бешеную.
Очередь к нему на приём была огромная, за месяц вперёд нужно было записываться. И все больше женщины. С одной стороны, понятное дело, что сразу после войны мужчин маловато было, многие не вернулись с фронта. А с другой стороны, специфический дамский интерес тоже просматривался, главврач был симпатичный мужчина, в расцвете лет и разведённый. А главное, он за своё медицинское открытие вот-вот должен был перевод в Москву получить, в Академию. Это вам не шутки.
Но пока он ещё был главным врачом, начальство местное его обязало: мы тебе предоставили базу для исследований, будь добр – отрабатывай, лечи народ. И вот, он, военных безо всякой очереди осматривал, назначения делал и т.п. Правда, многие, тогда, не понимали своего счастья, пробовали отказаться.
Мол, с чего это я свою задницу буду подставлять для осмотров? Некоторые даже письма в Москву писали, так мол и так, издеваются, в госпитале над фронтовиками, в такое место трубку суют раненым бойцам.
Да только без толку все это. В Москве ведь тоже не дураки, понимали, что пока доктор академиком не стал, нужно пользоваться уникальной возможностью поправить здоровье военнослужащих.
И работал в том госпитале молодой санитар, Коля, он после ранения остался там. И очень любил Коля всякие розыгрыши, шуточки.
Вот, приходит раз, медсестра вечером в палату и объявляет:
– Сергей Дмитриевич, завтра с утра на ректоскопию.
Повернулась – и вышла. А Семиложкин насторожился, он ещё не слышал о новомодном методе:
– Что ещё за «ректоскопия»?
А в палате, как раз, Коля крутился, тумбочку чинил. Видит он – материал для шуток готов, другим пациентам, что в палате лежали, подмигнул и говорит:
– Как - вы не знаете? Это новый метод профилактики простатита, вставляют мужчине в задницу провода и включают двести двадцать вольт.
– Что ты несёшь? – встревожился Семиложкин. – Как можно, живому человеку в задницу двести двадцать вольт подавать?
А сам смотрит на соседей по палате. Ну, ребята все молодые были, безжалостные. Кивают печально, подтверждают, мол, есть такой метод, главврач его разработал. Трясёт, конечно, сильно, но выжить можно. Коля видит – розыгрыш удался, серьёзную морду сделал и удалился.
А Семиложкин лежит, в потолок смотрит, губами шевелит - переживает. Полежал он так с полчаса, а потом вскочил, нажал кнопку вызова сестры. Прибежала сестричка, Катюша, удивлённая очень. Он ведь на осмотре лежал, то есть, больным, на самом деле, не считался. А Семиложкин ей и говорит:
– Передайте главврачу, я от вашей ректоскопии отказываюсь.
Ну, Катюша обозлилась маленько, что её зря дёрнули, она то надеялась, майор-красавец с ней пофлиртовать хочет.
– Я бы, – говорит, – на вашем месте, особо не выкаблучивалась бы. Вам же услугу делают. Другим больным этой процедуры месяц ждать нужно.
И дверью – хлоп! Совсем загрустил майор, встал, к окну подошёл, и на стекле пальцем чёртиков рисует. Ребятам, вроде, и жалко человека, но розыгрыш есть розыгрыш, нужно доводить до конца. Тем более, ничего же страшного с ним не сделают?
Утром проснулись – Семиложкин весь с лица серый, сразу видно, человек плохо спал. И ведь боевой офицер, смерть не один раз перед собой видел, а вот, поди ж ты, электричества боится.
Коля пришёл:
– Пойдёмте в туалет, – говорит, – товарищ майор, перед процедурой нужно клизму сделать.
А Семиложкин в кровать вцепился, затрясся весь и как закричит:
– Приведите главврача, мать вашу! Я майор, орденоносец, в бога-душу, меня сам товарищ Жуков знает, мне не нужно провода куда попало совать!
Ну, народ видит – перегнули палку. Давай всей палатой, и Коля с Катюшей в придачу, майора успокаивать, мол, пошутили, ничего страшного в этом нет. Ну, засунут в задницу трубку, ну, глянет главврач одним глазом, как у вас там дела – и на этом все. Полчаса уговаривали, вроде успокоился.
Повёл Коля майора в туалет, сделали ему клизму, и направились они прямёхонько к главврачу на приём.
Перед дверью кабинета попробовал, было, майор задержаться, но Коля быстро двери открыл, и главврач их увидел. Хочешь, не хочешь – пришлось Семиложкину войти.
Он ещё у главврача попытался осторожно выведать – в чем, собственно, состоит процедура? А тот спешит, у него перед другой дверью очередь из дамочек сидит.
– Товарищ майор, – говорит, – вы сюда техническую экспертизу пришли устраивать, или на процедуру?
Главврач по званию – генерал-майор, так что, особо не попрыгаешь. Притих Семиложкин, спустил штаны, лёг животом на специальное кресло и Коля его пристегнул резиновым жгутом.
Главврач майору трубку вставил, и говорит Коле:
– Врубай! (в смысле – «включай двенадцать вольт, на лампочку»)
А Семиложкин это слово услышал, и решил, видимо: «Ну, все! Обманули-таки, суки! Сейчас все двести двадцать вольт зазвенят у меня в промежности!»
Рёв, из кабинета главврача, раздался дикий, резиновые жгуты затрещали, а перепуганные дамочки, сидевшие у двери в поликлинике, испытали сильный шок. И было от чего испытать.
Дверь кабинета распахнулась, чуть не слетев с петель, а по коридору, стремительным галопом проскакал Семиложкин со спущенными штанами. Из его мощного тела свисали два длинных провода, а на проводах болтался, подпрыгивая, штекер от блока питания на двенадцать вольт.
Начальство во всем разобралось, и санитар Коля получил-таки пять суток гауптвахты, «за издевательство над честью и достоинством советского офицера». А вот женщины к Семиложкину остыли, почему-то, м-да.
Мой собеседник отвинтил пробку и разлил остатки «Московской» по маленьким, хрустальным стопкам, любезно предоставленных нам проводницей. Время близилось к полуночи, мы убрали остатки пищи со стола, постелили постели, и стали укладываться. И только когда мой попутчик погасил свет, до меня, наконец, дошло:
– Николай Степанович, а санитар Коля – это вы были?
– Ага. Спокойной ночи.