Предисловие переводчика.
Жанр максим, столь популярный во Франции 17 и 18 веков, ушел со сцены вместе с дворянским сословием, его породившим. Но, похоже, ничто не умирает навсегда, и небольшая книжка , лежащая перед читателем – свидетельство если не возрождения Парфенона, то некого интереса к его руинам. Изданная во Франции небольшим тиражом в одном из провинциальных издательств, она случайно попалась мне на глаза на книжном развале в Ницце - и я приобрел ее за семь франков. Она показалась мне забавной, хотя я тщетно пытался найти в Интернете хоть какие-то отклики на ее существование. Подозреваю, что Камброню – псевдоним профессора какого-нибудь заштатного лицея, и что вышедшая за его счет книга безболезненно скончалась от удушья под грудой прочей печатной продукции.
Привлекательность труда состоит в его вопиющей несвоевременности. Донкихотство автора, нападающего в шлеме из тазика цирюльника на ведущие идеи современной мысли вызовет лишь улыбку просвещенного читателя, но некоторые замечания господина Камброню не лишены остроумия, в его парадоксах угадывается последовательность («если это и бред, в нем есть своя система»), и, как мне кажется, сделанная мною выжимка вполне оправдает время потраченное на ее чтение.
Рене Камброню.
МАКСИМЫ И РАЗМЫШЛЕНИЯ.
Максимы-это аристократия мысли и, как всякое благородство, обречены в демократические времена на жалкое прозябание. Они - плод досуга, результат стремления к совершенству стиля, и демонстрация презрения к предрассудкам. В эпоху масс досуг становится в глазах общества праздностью, стиль – нездоровым желанием выделиться, а недоверие к мнению большинства – худшим типом инакомыслия. Революция признает лишь две формы возвышения над толпой – фонарь и эшафот.
Тонкий цинизм, свойственный Шамфору и Ларошфуко сначала сменился ханжеским морализмом победоносной буржуазии, а затем массовая культура заполнила своим хламом все чердаки. Буржуа девятнадцатого века стеснялся быть циничным. У современного представителя «среднего класса» попросту не хватает воображения на то, чтобы оценить цинизм по достоинству.
Аристократ считает что ему все же позволено быть лучше некоторых. Демократ считает что никому нельзя позволить быть лучше него.
Приговор Сократу – вот истинное торжество афинской демократии.
Убеждение демократа состоит в том, что все должны быть как все, но только получать больше.
Великая демократия Соединенных Штатов создала универсальный критерий ценности произведения – количество вырученных за него денег. Эстеты могут сколько угодно жаловаться, что при такой оценке Кант обречен в соревновании с Сименоном – они не понимают, что критерий совершенно правильно отражает относительное значение этих двух авторов для демократии.
Демагогия - « умение говорить для народа » - неотрывна от демократии, «власти народа».
Дети очень высоких родителей, по статистике, имеют тенденцию быть ниже чем родители, а дети очень низкорослых – выше. Природа стремится к посредственности. Туда же стремится демократия, отвергая как худшие, так и лучшие экземпляры.
Большинство людей, судя по опросам общественного мнения, заблуждается по поводу происхождения времен года. Это же большинство, согласно официальной идее демократии, может правильно решить, какая экономическая политика лучше всего соответствует интересам страны.
Демократия, как и обыватель, заблуждеатся относительно своей внутренней сущности. Большинство демократий, как и людей, эгоистичны, лживы, трусливы, и падки на лесть – только тупость мешает им признать за собой эти качества.
Идеал демократии – человек, наилучшим образом воплощающий в себе общие недостатки.
Правильно организованное общество должно строиться на балансе пороков, а не достоинств. Алчность одних должна уравновешиваться трусостью других, желание обманывать – готовностью слепо верить. Нет ничего прочнее союза садистской натуры с мазохистской – обе стороны получают от него удовольствие.
Попытка действительно строить общество на основе идеалов (христианства или коммунизма, например ) всегда кончалась крахом. Кто в западном мире всерьез следует Евангелию? Где существует демократия как реальное следование мнению большинства по всем вопросам? Словесная мишура прикрывает действительное положение вещей и всегда к услугам тех, кто в нее верит.
Политика имеет полное основание делаться втайне. Красиво разложенный на блюде кусок сочного мяса производит самое положительное впечатление, но лишь закаленные натуры способны не поморщиться присутствуя при всех стадиях приготовления жаркого из живого теленка. Знание подноготной политической кухни лишь отбивает аппетит.
Заглавия популярной серии типа «Интернет для придурков» не вызывают никакого протеста у публики : люди охотно признают, что быть идиотом как все – в некотором роде кардинальная добродетель. Иметь деньги – вторая добродетель. Идиот с деньгами – вот идеал демократии. Человек, не считающий себя идиотом, и все же имеющий деньги, как и идиот, денег не имеющий – на полпути к святости. Человек без денег не считающий себя идиотом – воплощение порока.
Человек как биологический вид и общественное животное меняется очень медленно. Чтение античных авторов неопровержимо свидетельствует о том, что как его умственные способности, так и мотивация, не сильно изменились за две с половиной тысячи лет. Для того чтобы понять современного человека достаточно сделать перевод с латыни на французский.
История человеческих обществ – непрерывный ряд диктатур, обмана, насилия, лжи и грязи. Между тем, с каждым поколением официальная пропаганда утверждает как врач-шарлатан у Мольера, не знающий что сердце у человека слева: «мы это все теперь переменили». Комический эффект состоит именно в том, что шарлатану верят. Трагический – в том, что в пьесе жизни большинство находится не в партере, а на подмостках.
Защита диссертации – доказать десятку общепризнанных идиотов что ты ничем не умнее их.
Гордость своим образованием – верный признак посредственности.
Отличник обычно страдает комплексом неполноценности. Он всю жизнь старается хорошенько выяснить за что дают высший балл, прикладывает все усилия к тому чтобы этот высший балл заработать, и сердится когда о высшем балле отзываются с пренебрежением. В глубине души он не переносит троечников, которые счастливее его, хоть и подчеркивает перед ними свое превосходство.
Японцы изобрели стульчак, с помощью специальных датчиков определяющий состояние пищеварительного тракта индивидуума, которому по средствам такой аппарат приобрести. Это хитроумное устройство служит истинным символом роли науки в современном обществе.
Рассуждения убеждают лишь тех, кто их не понимает.
Гете считал бредом теорию цветов Ньютона, Шопенгауэр высмеивал идею волновой природы света, Гегель называл животный магнетизм величайшим открытием современности. Философия самым непростительным образом садится в лужу, когда ее начинают применять на практике. Политика, уличенного в любви к философствованию, надо расстреливать на месте – он принесет своей стране лишь несчастья.
Общество, состоящее из одних философов было бы обречено. Они не стали бы работать, вечно ругались бы друг с другом, и считали бы ниже своего достоинства плодить детей (даже не учитывая того факта, что среди философов первого ранга практически нет женщин). Между тем, философы всегда считали себя вправе давать советы по государственному устройству.
Философия – это любовь к мудрости. Поэтому профессиональная философия имеет так много общего с профессиональной любовью.
Ученый перестал быть умным человеком еще при Стендале. К нашему времени он перестал также быть и культурным человеком. Варварский жаргон специалистов и столь же варварский стиль их публикаций – прямое тому свидетельство.
Люди становятся образованнее, но не становятся умнее. Процент людей, которые понимают теорему Пифагора постоянен от поколения к поколению : разнится лишь число тех, которых научили этой теоремой пользоваться.
Раньше ученых лишь презирали. После того как они изобрели атомную бомбу, их стали не только презирать, но и бояться.
Образование, помимо дрессировки работника умственного конвейера, состоит во внедрении спасительного страха перед самостоятельной мыслью.
Ученые ругают журналистов, пишущих на их специальные темы, но с удовольствием читают мнения политических обозревателей.
Ученый объясняет другим, для того, чтобы понять. Учитель – для того чтобы продемонстрировать, что понял.
Лучшие среди философов чувствовали вполне искреннее беразличие к тому, будут их читать или нет. Возможно, что люди, обладающие наивысшим философским даром настолько самодостаточны, что, как Сократ, не заботятся о публикации своей доктрины. Они предпочитают умирать в счастливой безвестности, вдали от шума толпы.
Без ущерба переносят образование либо те, которые без него ничего не имеют, либо те, которым оно ничего не дает.
Бывают философы страха (Паскаль , Бердяев, Мигель де Унамуно…). Они ищут Бога надеясь на вечную жизнь, ибо идея небытия после смерти кажется им непереносимой. Аргумент Паскаля о том, что признав существование Бога человек ничего не проигрывает если Бога нет, и выигрывает вечную жизнь, если Бог есть трудно назвать иначе, чем теологическим аргументом «от трусости».
Общественный строй, изгоняющий религию, неизменно становится религией сам. Эпоха Робеспьера ввела нелепый культ Разума.
Польза истории состоит в том, что она повторяется. Бесполезность – в невозможности предотвратить это повторение.
Эдисон говорил, что инженер начинается с правильно повязанного галстука. Ученый таким галстуком кончается.
Секрет популярности – быть лучшим среди бездарностей.
Изящество – это роскошь интеллекта, поэтому оно претит толпе.
В конституции США записано что человек имеет право на стремление к счастью. При этом молчаливо подразумевается, что он не имеет права на его достижение.
Счастье возможно лишь для того, кто отказался от иллюзии его достигнуть.
Убедить человека, что он страдает потому что грешен – в этом состоит секрет власти. Ты страдаешь оттого, что беден – говорят демократы. Ты страдаешь оттого, что эгоистичен – говорят коммунисты. Ты страдаешь оттого что смертен - говорит церковь. Дорога к счастью – утверждают они – это избавление от греха, и мы знаем путь. В действительности, счастье состоит не в избавлении от греха , а в том, чтобы не страдать, будучи грешником.
Об авторском праве: Цитата из Платона совершенно бесполезна в рекламе стирального порошка. Поэтому Платона все еще можно цитировать бесплатно.
Телевидение превращает мир в одну большую деревню. Все последние сплетни теперь можно узнать не выходя из дома.
Феномен бесконечной теленовелы вполне объясним : младенец может питаться лишь хорошо разжиженной пищей.
Действительно хороший писатель может стать популярным лишь при условии что его неправильно поняли.
Изнанка гобелена для того и повернута к стенке чтобы не смущать зрителей королевского величия мыслями о грязной мануфактуре на которой этот гобелен соткали.
Были ли наши предки, не имевшие телевизора, автомобиля и вакцины от бешенства в среднем несчастнее нас? Несчастнее ли цивилизованного человека дикарь из амазонских джунглей? По - видимому, уровень материального благосостояния отнюдь не пропорционален уровню довольства жизнью. Человек, получающий в африканской деревне 500 долларов в месяц имеет полное основание считать себя богачом. Отсюда-ergo - он богат.
При социализме жизнь улучшалась. Его крах произошел оттого, что она улучшалась медленнеее, чем при капитализме.
Внешне простой вопрос об этической ценности счастья вовсе не так однозначен. Идея счастья, отложенного на потом, чрезвычайно популярна на Западе. Христос вовсе не был счастлив, распространяя благую весть – он пришел на землю страдать. Христианство рассматривает земное существование как юдоль страданий, и обещает рай тем, кто более всего мучался здесь.(«to merit Heaven by making Earth a Hell»(Byron)) Его идея праведной жизни состоит в том, что человек должен искупить свои грехи страданием, и тогда он получит воздаяние на небесах. Смерть – результат грехопадения Адама, по мнению церкви, является страданием и наиболее явным подтверждением греховности всего человеческого рода. Счастье рассматривается как недостаточно ясное понимание своей греховности. Оно позволительно в моменты просветления святому, но как перманентное состояние безусловно предосудительно.
Социализм полагает что счастье настоящих поколений должно быть принесено в жертву счастью поколений будущих. Коммунизм обретает очертания рая в котором будет жить неизвестно кто (в лучшем случае, дети внуков). Покамест, страдание от нерационального общественного устройства рассматривается как некое отличие.
В демократическом обществе довольство малым рассматривается как признак неудачника («loser»). Рай демократического общества – некое абстрактное «качество жизни», которое должно достигаться упорным и малоприятным трудом. Практически, человек должен как к раю стремиться к беспрерывному обогащению, никогда его не достигая.
Возможно, такая распространенность идеи благотворности страдания связана с тем, что невротики являются наиболее активной частью населения. Неуверенные в себе люди нуждаются в одобрении со стороны окружающих. Они отдают все силы на то, чтобы выделиться , произвести внечатление, повести за собой остальных, и действительно достигают многого. Так как для невротика недовольство собой является естественным, системы, придуманные невротиками, ставят во главу угла не достижение счастья , а некую абстрактную добродетель, которая, будучи однажды достигнута, ведет в рай. Для того, чтобы такая система служила реальной движущей силой, необходимо лишь чтобы цель была недостижимой.
Действительно счастливые не ломают голову над философскими вопросами.
Пошлость – это общепризнанное мнение. Идея, вошедшая в сознание масс, не может не быть пошлой.
Как есть люди с идеальным слухом, так есть и виртуозы пошлости, точно чувствующие, что понравится толпе. Даровитые индивидуумы часто обладают дефектами в этом отношении – они склонны судить о других по себе.
Амстердамский буржуа отрезал четверть «Ночного дозора» чтобы картина поместилась в лестничном проеме. В этом состоял его способ войти в историю живописи. Многие художники, следуя примеру, составили себе имя на обрезках чужих работ.
«Сделайте нам понятно» - вот крик толпы. Тот, кто уверенно говорит пошлости, всегда может рассчитывать на успех.
Если бы появился человек с четырмя ногами, ему не дали бы играть в футбол: он был бы слишком хорош для этой игры.
Чемпион мира бежит стометровку чуть быстрее десяти секунд. Почти любой может пробежать ее за двенадцать. Двадцать процентов – вот различие в физических возможностях людей. Возможно, различие врожденных умственных способностей – того же порядка, но дрессировка отнимает здесь больше времени и требует некоторой внутренней мотивации. Заставить человека бегать гораздо легче, чем заставить его думать.
Свобода – это недостижимая мечта для толпы и долг аристократа.
Шамфора интересовало сколько глупцов необходимо чтобы составить публику. В Голливуде это теперь знают точно.
Словечко «Digest» , которое в Штатах означает текст, обкарнанный таким образом, чтобы его мог легко усвоить обыватель, вызывает у иностранного уха упорную ассоциацию с чем-то, один раз уже переваренным.
Перелет столь же плох, как и недолет. Как посредственность часто не понимает поступков умных людей, умные люди часто не понимают поступков посредственности. Человек толпы автоматически выбирает для прогноза самую пошлую мотивировку и образ действий – и в большинстве случаев оказывается прав. Умный человек склонен переоценивать людей, так как интуитивно судит по себе. Он часто попадает впросак. Знаток воспринимает пошлость не интуитивно, а посредством изучения, и поэтому может предсказать и то, как поведет себя человек, к толпе не принадлежащий. Так как таких – меньшинство, знаток не имеет в реальной жизни почти никакого преимущества перед пошляком.
Всякая мысль уже была когда-то кем-то высказана. Вышеприведенная-не исключение.