КРОСС ПО ЗЕЛЕНОМУ КОВРУ В КИТАЙСКОМ КИМОНО
Чо Ку Рей, Сей Хи Ки, Хон Ша Зе Шо Нэн…
Микао Усуи.
Доктор Бенжамен полз по ковру Зеленой гостиной… Сейчас читатель, сумевший добраться до этой главы, получит вознаграждение за терпеливый труд над самим собой. В награду будут поданы три блюда. Два из них – сюжет и эротика. Сюжет, как линия последовательно совершаемых и логически взаимосвязанных действий, которые так нужны линейному уму ученика (а мы здесь все – ученики), появляется, наконец. Эротика – это то, что любят все без исключения, даже те, кто не имеет мужества признаться в этом самому себе. Если ты хочешь узнать о ней, то загляни в толковый словарь. И только когда ты поймешь, что там ничего толком не сказано, ты начнешь искать ее, и экспериментировать, когда найдешь. Я желаю этого тебе. От себя же дополню твои искания
СЛОВОм ОБ ЭРОТИКЕ.
Словом, об эротике. Некая энциклопедия определяет ЭРОТИКУ как чувственность и повышенный интерес к сексуальному. Последнее представляется не совсем корректным. Интерес или есть, или его нет. Если он есть – мы живы. Мы живы, когда он есть и потому, что он есть. Ввиду того, что большинство из нас живы, он у нас есть… Слава Богу.
Мы живем в мире, разделенным самим человеком в его сознании на дуальные пары; высокое и низкое, мое и чужое, правое и неправое – вот их производные. Хорошее и плохое… Принято считать верхнюю половину тела хорошей, а нижнюю грязной, греховной. Это порождает очередное заблуждение человека дуальности – разделение любви на возвышенную и низменную.
Художник от природы одарен возможностью соединять созданные обывательским сознанием противоположности и реализует это в процессе творчества. Это состояние доносится до зрителя в концепциях, реализуемых в образах и красках. Изображая женщину, художник видит ее как явление, как единое. У него выключается чисто земной механизм присвоения оценок, расщепляющих женский пол на идеальных и падших. Любое явление, человек – изначально цельны, и нет в них ни высокого, ни низменного.
Создание картины есть акт любви. Можно сказать, что художник «любит на холсте». И затем происходит, по существу, магическое действо внесения картины в мир… В попытке вернуть дуальность к цельности.
Этот мир дан нам в ощущениях. Путь к изменению сознания лежит через сердце, через область чувственного. Мы разделены на женщин и мужчин и соединяемся в акте любви. Воззвания к воссоединению звучат на языке чувств. Эротика служит тонким мостиком, соединяющим обе половинки дуального мира и, таким образом, одним из инструментов актуализации Принципа Любви на Земле.
Эротика – как вино. Употребляемое в меру, оно необходимо для гармонии, а значит – для здоровья. Классическое различие между эротикой и порнографией существует, но все оценки, как всегда, лежат в области человеческого сознания. Так что, пожелаем всем нам быть истинно эротичными.
На третье же подается то, что рождается из первого и второго, а это зависит от того, каковым зеркалом являетесь вы сами. Вы можете этого не читать, но тогда вам придется искать другое зеркало, а точнее, оно само вас найдет. Вы станете преследовать друг-друга, друг от друга убегая, и так будет до тех пор, пока не возникнет отражение. Чье? (ответ см. в конце книги). Этого мало. Чтобы отразиться, надо поглядеться, а для этого придется стирать толстый и жирный слой сажи, покрывающей зеркало. Иногда на это уходят годы. Иногда – жизни. Так что, рано или поздно вам придется встретиться с самими собой. Мужайтесь и, если этот поезд ваш, торопитесь, пока еще доктор Бен ползет по ковру Зеленой гостиной…
Итак, доктор Бенжамен полз по ковру Зеленой гостиной. Это был потомок того самого великого Мастера, тоже доктора, и тоже Бенжамена, о котором написана некогда довольно известная книга. На вопрос унаследовал ли потомок генетические дары своего выдающегося прадеда, отвечу, что не только получил, сохранил, но и приумножил, о чем будет понято из нижеописываемого.
Шторы Зеленой гостиной были наглухо задернуты, солнечный свет с улицы дробился их порами в мельчайшую изумрудную пыль, и комната казалась чашей, исполненной зеленых сумерек, а на дне этой чаши призрачно белело тело женщины, будто лежащая на морском дне статуя, некогда украшавшая теперь затопленный античный город. Тело было живым, но лежало неподвижно, находясь во власти чар доктора Бенжамена, который ползал вокруг него по ковру Зеленой гостиной, сам находясь во власти его, тела, чар.
Доктор был одет в просторное зеленое кимоно из тонкого шелка, предназначенное специально для проведения лече6ных сеансов, и доктор в зеленом мраке был почти невидим, даже для дежурного ангела, который обычно патрулировал этот район города. Женщина видела доктора, хотя глаза ее были закрыты. Она видела доктора внутренним взором, который дан женщинам от рождения, и который стал острее у нее во время сеанса. Она хотела бы сообщить об этом доктору, но не могла пошевелить даже малюсенькой морщинкой, не желая нарушить охватившего ее блаженства, которое казалось ей одновременно и вечным, и хрупким. Она вся состояла из пустоты, в которой эхом звучало дыхание трудившегося над ее телом доктора. Она могла впустить его в свою пустоту…
О н а н и ч е г о н е х о т е л а, п о т о м у ч т о м о г л а в с е.
Лечебный метод назывался Шэнь-мэнь-сюэ. Он был рожден на Древнем Востоке одной из богинь, и это была, конечно, Богиня Любви. «Шэнь-мэн» на китайском означает «ворота Духа». Великая Богиня исторгла это дитя через восемь месяцев после зачатия (у некоторых богинь столько длится период беременности). Небесная сила вошла в ее чрево снопом золотого света и легонько пощекотала изнутри. Богиня сказала «ой», так как была женщиной, а женщины в таких случаях обыкновенно говорят «ой». Богиня поняла все, что от нее требовалось и совсем не удивилась, что не испытала обычно требующегося в таких случаях оргазма. Она испытала его, когда исторгла новорожденного из чрева, со всей силой, соответствующей статусу Великой Богини. Она сотрясала земли Древнего Востока, разметав руки, ноги и волосы по его полям, и весь Тибет, Гималаи, Памир и Санкт-Петербург испытали внезапно невесть откуда нахлынувший приступ оргазма. Сотрясение было столь сильным, что вызвало срыв льдов с полюсов планеты, полюса сместились, и это привело к наступлению на планете периода, ставшего известным в истории, как Ледниковый.
Прелестное дитя шлепнулось в море неподалеку от берега и было выловлено местными рыбаками. Рыбаки в таких случаях, заметьте, всегда к месту. Это от них потом распространилось поверье, будто дитя вышло из морской пены в виде нагой девушки… А в народе до сих пор, порой звучит куплет оставшейся от предания песни: «Рыбаки ловили рыбу, а поймали бабу»…Было это на Древнем Востоке, там где теперь Европа…
Дитя свезли в один из китайских монастырей, который сохранился и доныне. Монахи вырастили его и долго использовали его силу исключительно внутри Ордена для лечения и восстановления утомленных битвами воинов. Орден был мужским, и ни одна женщина извне не допускалась в его храмы. Между тем было замечено, что у воинов, которые лечились у мастеров, на первом же сеансе с губ срывалось непрошенное «ой». Также было замечено, что примерно через восемь месяцев воины таинственно исчезали из Ордена. Некоторых находили годами спустя в миру, имеющими семьи с детьми. Жены их были прекрасны и всегда выглядели довольными, а из детей у них были исключительно девочки, тоже прекрасные и все схожие между собой, но не со своими родителями. Девочки отличались нежнейшей кожей, источавшей аромат зеленого меда, и родимым пятном в виде золотисто-коричневого ореола, окружавшего пупок.
Так было, пока в монастырь не приехал по обмену опытом один предприимчивый искатель с Окинавы. Он изучил десять тысяч разновидностей боевых искусств и создал из них лечебную методику. Воистину, он был великим Мастером. Своим методом он воскрешал бойцов, убитых одним из десяти тысяч боевых видов борьбы. Но ему, как и каждому мастеру, не хватало последнего штриха, последнего нюанса, который животворит все произведение и делает его шедевром. Однажды Мастер попробовал Шэнь-мэнь-сюэ на себе самом. Когда с его губ сорвалось внезапное «ой», мастер понял, что это и есть тот самый штрих, и он вплел его в цепочку приемов своего метода, которых насчитывалось ровно сто. После добавления нового приема их и осталось сто, но сто первым стал сам метод, единый и неделимый.
Вернувшись на родину, Токадо Ши начал практику и с разу увидел эффект. Он также заметил, что среди его пациентов нет ни одного мужчины. И от него не укрылось, что женщины не произносят «ой», но из их пупков начинает исходить золотое сияние. Тогда мастер понял, что посвятит свой метод женщинам, и назвал его «Возрождение Богини».
Доктор Бенжамен, разбирая полученные в наследство архивы прадеда, узнал из дневников, что тот научился удивительному методу у самого Токадо Ши, получив при этом посвящение в Японии, и что метод можно использовать в качестве массажа. Доктор совершил путешествие в Японию, где после двадцати лет поисков нашел одного умирающего монаха и научился у него основам Шэнь. Постепенно доводя метод до совершенства, доктор достиг высот мастерства. Осознание этого произошло во время тренинг-сеанса, проводимого им для хозяйки квартиры, которую доктор снимал под кабинет. Когда доктор положил свои руки на ее крестец, коснувшись большими пальцами двух из пяти священных точек, тело Маргариты (так ее звали) приподнялось над полом на два дюйма, и из ее пупка, как из прожектора, вырвался сноп света такой яркости, что в полутемной до того комнате можно было читать, не напрягая зрения. Этот свет не исчезал очень долгое время, так что Марджи смогла заработать приличные деньги, подвизаясь на освещении взрывоопасных участков соседней шахты, куда нельзя было вносить обычные источники света. Она также подсвечивала на вечеринках у знатных горожан, и тем самым сделала хорошую рекламу доктору: к нему потянулись богатые пациенты. Излишне говорить, что среди них не было ни одного мужчины.
Женщина, лежащая на полу Зеленой гостиной, звалась удивительным именем Ульяна. И надо признаться, что доктор Бенжамен давно хотел ее. Не раз он возбуждался от прикосновений к упругим телам некоторых из своих молодых пациенток, но он помнил предупреждение из дневников прадеда о необходимости блюсти в Шэнь-мэнь-сюэ чистоту помыслов и действий. Ульяна же словно содержала в себе нечто, освобождающее от обязательств. Хотя, впрочем, не снимавшее барьеров. Она была живой индульгенцией промискуитета. И Бенжамен чувствовал себя его служителем. Хотя, он хотел, но не имел. Он хотел многих, но так сильно, как Ульяну, он не желал никого из женщин. Холостой образ жизни, который вел доктор, способствовал развитию его желания во всепоглощающую страсть.
Ульяна надевала на сеансы просторную трикотажную футболку и черные колготы с широкими ажурными полосами, охватывающими верхнюю часть бедер, чем буквально сводила доктора с ума. В мечтах он не раз проигрывал возможные варианты перехода лечебного массажа в эротический, проделывая это с Ульяной. Доктор сознавал, что готов нарушить внутренний принцип Ордена, и что никакие предупреждения деда не в силах удержать его от этого шага. Он должен был перейти внутренний барьер, представлявшийся ему в виде объемной темной полосы. Полоса истончалась до нити, но никогда не рвалась, потому что доктор пасовал в самый последний момент, перед тем, как перейти барьер. Он очень страдал от сознания своей несостоятельности. Но этим утром Бенж решил, во что бы то ни стало, перейти черту, истончив ее до нити и разорвав, как рвет финишную ленточку набегающий на нее спринтер. Он знал, что ему вновь придется встретиться со своим страхом, от которого сохнет во рту, ладони делаются липкими, а сердце бешено колотится то в области гортани, то в области простаты. Он пойдет прямо на свой страх и… Это будет в конце сеанса. А пока… доктор Бенжамен полз по ковру Зеленой гостиной…
Это явилось, как второе дыхание у марафонца. Бенж массажировал большую грудную мышцу, которую у женщин обычно заменяет грудь, и нечаянно коснулся соска. От доктора не укрылось, что сосок мгновенно напрягся под едва скользнувшей по нему ладонью. Он набрался смелости и повторил касание. Потом еще и еще, затаив дыхание, следя за реакцией Ульяны. Та по-прежнему не подавала признаков жизни. Доктор взял в ладони ее откинутую руку и начал массаж в области точки хэ-гу. В этом приеме Бенж сидел на коленях, и по окончании массажа точки он не опустил руку женщины на пол, как обычно, а, будто случайно забыв, оставил ее лежать на своем бедре. Ульяна не убрала руки, и это воодушевило Бенжамена. Когда он вернулся к большой грудной мышце и вновь нечаянно задел сосок, который под тонкой тканью футболки сохранял свою напряженность, рука Ульяны нечаянно соскользнула с крутого бедра доктора и съехала в его пах. У Бенжамена перехватило дыхание, и сердце заколотилось там, куда соскользнула рука Ульяны. Почувствовав напряжение в паху, доктор продолжал работу с большим воодушевлением, и массажные движения его руки становились все более щедрыми. Он склонялся все ниже и не замечал, что касается дыханием волос женщины, что сопит ей почти в самое ушко. Логичным продолжением было бы движение руки Ульяны навстречу предельно возросшему напряжению в паху у доктора. То ли Бенжамен так страстно хотел этого, то ли проснулось желание у Ульяны, или их движение оказалось обоюдным, но случилось так, что, совершая, как принято в этом методе, колебания корпусом, доктор привстал энергичней обыкновенного, и рука женщины скользнула навстречу этому напряжению в его паху, такому сильному, что оно ощущалось ее рукой на расстоянии. Доктор понимал, что дальнейшее должно произойти автоматически, но он так желал этого и так боялся, что не заметил того мгновенья, когда это произошло. Пальцы Ульяны охватили твердый, пульсирующий и горячий под тонким шелком кимоно ствол, кипящая струя ударила из паха в голову Бенжамена, и он, задохнувшись от восторга, красной волной затмившего взор, прорвав истонченную нить последнего барьера, стремительно впился в губы Ульяны.
Вначале ответа не последовало. Но это длилось миг такой малый, что доктор не успел стушеваться. Вслед за тем губы Ульяны шевельнулись. Женщина отвечала на поцелуй.
Все было так, как бывает в подобных случаях. Взлетали в воздух сорванные в пароксизме страсти футболка и кимоно, трещал капрон колгот, катались по ковру сплетенные тела, где-то на самом дне чаши глубиною в вечность, и растворялись в зеленой темноте там, куда не достигали искорки рассеянного портьерами солнечного света.
Напряжение десятидневной массажной сессии дало себя знать - доктор истощился неожиданно быстро для самого себя. Его пароксизм взорвался и истек обильным, сладким и клейким ручьем в темные и теплые Ульянины глубины. Глубина показалась ненасытной, вслед за ручьем засасывая всего Бенжамена, теряющего силы. Доктор понял, что они с Ульяной всего чуточку не совпали во времени.
Он не мог допустить фиаско, так как был истинным джентльменом, да еще воспитанным на частице культуры древних самураев. Бенж знал, что надо делать, хотя раньше никогда не делал этого. Он понял, что в этом единственный выход. Бенж пошел на этот шаг и единственное, чего он опасался, так это разочарования. Он знал, что, даже если это вызовет у него чувство брезгливости, он, как истинный врач, сумеет ее преодолеть. Но не хотел разочароваться тем, что видел множество раз в анатомическом театре и на практических занятиях, будучи студентом, а теперь ему предстояло увидеть так близко, увидеть и почувствовать совсем иначе, чем ранее.
Бенжамен ласкал губами напрягшиеся розовые соски, затем медленно начал опускаться вниз, ведя по коже живота кончиком языка, влажность которого истощилась на уровне пупка Ульяны. Он вошел языком в углубление пупка, пустив туда немного слюны, смочил ею язык и снова двинулся ниже… еще ниже… Бенж немного напрягся в ожидании специфического запаха, который мог, как подумалось, ему не понравиться. Легкий запах действительно появился, но не был неприятным, только совершенно необычным, и доктор, подсознательно разложив его на составляющие, понял, из чего этот запах происходит. Он увидел перед собой очень близко вход в розовые влажные недра, он увидел все, что ранее составляло предмет отстраненного профессионального изучения, но сегодня становилось вожделенным призом. И он увидел этот малюсенький бугорок, оказавшийся чуть солоноватым на вкус, а потом, через несколько минут ласки, утратившим этот привкус. Бенжамен где-то в глубине себя точно знал, что и как должен делать, и по извивающемуся в экстазе телу Ульяны, по коротким и сильным взрывам ее вздохов понимал, что все идет, как надо. Почувствовав наступление великого момента, он просунул язык во влажную щель, бесстыдно дерзко и глубоко, уже наверняка зная реакцию женщины, затем медленно, сильно прижимая его кверху, вывел наружу, на волне начавшейся длинной судороги всего ее тела, потом быстро, сильно и страстно впился глубоким поцелуем взасос, охватив губами все, что у нее есть, вбирая в себя всю ее, в то же время не прекращая движений языком, и выпустил ее, облегченно выдохнув, на завершении этой длинной судороги, которая окончилась женским вскриком навзрыд. Ульяна выгнулась дугой, напрягшись, прижав его голову к себе, глубоко вдавливая лицо доктора в теплую слякоть своей пробужденной весны, затем мгновенно обмякла, повернулась на бок и, подогнув ноги к животу, затихла.
Бенж некоторое время продолжал поглаживать ее, трогая губами шелковистую кожу ее ягодиц. Она сначала протянула к нему руку и наощупь коснулась лица, губ. Она повернулась на спину, он, отерев мокрое лицо, подвинулся к ней.
- Какая же ты умница,- тихо сказала Ульяна и нежно поцеловала доктора в губы.
Они долго разговаривали, пили принесеный Ульяной коньяк, слушали музыку. Бенжамен читал свои стихи…
Когда за окном стало темнеть, Бенжамен почувствовал желание. Он подумал, что сейчас повторит то, что понравилось Ульяне и, положив голову ей на колени, уткнулся лицом в ее мягкий живот.
-Нет,- ласково сказала она, мягко, но решительно отстраняя его.- Теперь – я.