Иван Петрович открыл окно и впервые за 40 трудовых лет задумался о жизни. Его взгляд остановился на скучной кирпичной стене соседнего дома; за перегородкой тихо бормотала парализованная старуха – его мать. Ивану Петровичу ничего не пришло в голову, кроме обрывка мысли: «…жизнь есть игра…».
60 лет он играл в свою жизнь. За это время от него ушла жена с детьми, умер его лучший и единственный друг – отказали почки, появился новый телевизор – соседи, уезжая за границу оставили ему старенький «Электрон», слегла после инсульта его мать – больше 15 лет она прикована к постели, а он прикован к ней. Он играет роль заботливого сына. Выносит судна, вежливо слушает обрывки воспоминаний выжившей из ума мумии: «…в 17 лет тебя родила…отец –то твой погиб, а я с тобой…махонький такой на руках, а вокруг война…мы за кусок хлеба…дети ведь, жалко, один умер в поезде, так мы вышли на полустанке, крестик поставили, война ведь…а родителей я больше не видела…а Тоня вернётся, как я помру, так и вернётся, прописка мол, детей растить…» - и, срываясь на визг, - «все вы моей смерти ждёте, ждё-ё-ё-те… не плачь, миленький, крестик будет…».
Он помнит, как ему было 5 лет. Когда к ним приходили солдаты, расквартированные в городке, соседка по бараку тыкала ему в руки самодельную замусоленную куклу и выталкивала за дверь. У солдат был хлеб и иногда – колбаса, а он всегда просил есть. Он играл с куклой и жадно ждал, пока уйдут солдаты и мать, отводя в сторону глаза, сунет в его грязную ладонь кусок побольше…
В университете он играл в комсорга, а в общежитии, закрывшись в вонючей уборной, играл в поэта, переписывая в тетрадку ранние стихи Сологуба, которые в то время несложно было выдать за свои. Он выдавал стихи, а кто-то выдал его. И он играл в раскаявшегося декадента и даже порезал на куски с таким трудом доставшиеся ему зауженные брюки.
Затем он играл… Да во что он только не играл на протяжении всей своей жизни: в пылкого любовника, честного служащего, примерного семьянина… Никогда не рисковал играть только в себя самого…
Уже 15 лет он выносит за ней судна и слушает её невнятное бормотание: «ты меня хочешь убить, я знаю, я старуха…у тебя ведь под кроватью нож, я знаю, а Тонька сразу прибежит, квартиру ей…». Он не может никуда выйти, больше, чем на час, так как мумия начинает тарабанить еле шевелящейся рукой в стену соседей и нарочито громко жаловаться на судьбу. Его пенсии не хватает ни то, что на больницу, но и на элементарные средства гигиены. 15 лет он послушно играет жертву обстоятельств, сходя с ума от визгливо-надтреснутого голоса.
Иван Петрович резко отошёл от окна и, приблизясь к кровати, решительным движением накрыл подушкой плюющийся словами рот.
Иван Петрович мерил шагами комнату: надо вызвать … чтоб зафиксировали
факт смерти… чтоб увезли в конце концов!..
Иван Петрович захлопнул окно и понял, что ничего не изменилось, что снова придётся играть: в безутешного сына, в одинокого увядающего мужчину, в свою
жизнь, а потом и в свою смерть. «Сыграть в ящик! – злорадно подумал Иван Петрович, - вот в чём смысл существования человека играющего, тогда он становится свободным, становится просто человеком. Но уже мёртвым» – добавил он и решительно открыл окно…