тоже довольно старенькая вещь
======================================
Старые истории…. Будоражат кровь и продолжают
жить в тёмной бесконечности памяти….
Что ты выберешь? Быть снаружи или изнутри?
если
ИЗНУТРИ
то добро пожаловать
Мне 19 лет, работаю в книжном магазине, заочно учусь, холост, недавно сделал модную стрижку и приобрёл новый компьютер. Хобби – рисование. Рисую с детства для себя и друзей. Наверное, для автобиографии маловато, просто я хотел поведать о другой стороне моей жизни.
Люди рассказывают о своём прошлом потому, что хочется поделиться приятными воспоминаниями или поворчать о том, как быстро летит время. А я никогда о нём никому не рассказывал. В частности, о том периоде жизни, который я про себя назвал «периодом медленного сумасшествия». Но иногда наступает момент, когда сдерживать всё это в себе становится практически невозможно. Надо просто кому-то открыться, иначе оно просто начинает отравлять тебя, заволакивать мозг серым туманом и стучать в висках. Вот этот момент и настал. Сегодня я возвращался домой пешком. Невероятная жара сдавливает горло, и тело начинает казаться непослушным и чужим. Бесконечные, шумные дороги, нескончаемый поток прохожих, супермаркеты, кафе…. Хотелось весь этот день провести в постели перед телевизором и забыть о существовании пыльных городских аллей, о жаре, пропахшей бензином, о ворчливой соседке и её очумевшего кота с нелепым именем Ботинок…. Никуда от неё не денешься. Поднявшись на лифте до четырнадцатого этажа и остановившись у своей двери, я начал искать ключи, а тут она откуда ни возьмись, распахивает свою дверь и говорит: «Добрый день!» «Добрый, добрый. Ну и погодка сегодня!». «Ох, не говори, прямо с ума сойти можно….». Прежде чем соседка успела сказать ещё что-нибудь, я зашёл в квартиру и закрыл дверь. Дома я достал из холодильника лёд и кинул три кубика в стакан с лимонадом. По радио передавали неутешительный прогноз на завтра: Тридцать два по Цельсию. Сейчас бы умотать куда-нибудь на северный Полюс…. В комнате стоял полнейший беспорядок. Разбирая старые бумаги и напевая какую-то почти забытую мелодию, я наткнулся на коробку со старыми рисунками. Лучше бы мне вообще не видеть её, но любопытство взяло верх. Там я нашёл свои первые работы – портрет мамы, штук пятнадцать пейзажей, изображения лошадей и кошек, автомобиль моего отца…. Чего я только не рисовал…. Постепенно рисунки становились всё мрачнее и мрачнее. Весёлых пони на лугу сменили серые хищники с белоснежными клыками, старые дома на берегу высохшей речки, смерть в капюшоне у изголовья кровати маленькой девочки…. Словно тихое помешательство. Еле заметный сдвиг, неожиданное отклонение. В конце концов я наткнулся на самый отвратительный шедевр. Мгновенно в висок что-то ударило, помутилось в глазах. Я сложил рисунки обратно и закрыл коробку. Сердце стучало, как сумасшедшее. Будто я только что пробежал приличную дистанцию на марафоне. «Мне хотелось забыть тебя», - произнёс я в пустоту.
В тот период мне было всего 10 и мы жили в семейном коттедже недалеко от озера. Казалось, время тогда шло удивительно медленно, и всё на свете можно было успеть передумать, переделать, многому научиться и многое понять. Так начинался мой путь, ухабистый, трудный, но интересный. Но всё оборвалось однажды, в такой же жаркий июльский день, как этот. Соседские мальчишки рассказали мне о доме 117, что находился у самого леса. Туда почти никто не заходил. Я не поверил тогда их байкам про отшельника, который живёт в подвале и питается крысами и воробьями. Очень старый дом, в нём давным-давно никто не жил, по сути это было аварийное строение, и его следовало бы снести, но никто не хотел тратить на это силы. А мальчишки рассказали, что там живёт что-то. Не кто-то, а именно что-то, как они выражались. Я несколько раз ходил туда, сам не зная зачем, пару раз даже походил к двери в подвал, но дальше – не решался. Меня что-то притягивало и одновременно отталкивало. Тайны всегда имеют привычку выползать на свет, а тем, кто эти тайны хранит, они не дают покоя, пока он кому-то о них не поведает. Однажды возвращаясь домой после школы на автобусе, я сошёл на три остановки раньше и отправился к тому самому дому. Дорога была поросшая травой, над ухом жужжали насекомые, воздух был раскалённым и почти осязаемым. Я остановился, достал из рюкзака бутылку воды и сделал несколько глотков. Шорты прилипали к телу, а футболка давно пропиталась потом. Но я шёл. Не в поисках новой сенсации, не для того, чтобы доказать что-то самому себе. До сих пор не пойму, что двигало мной в тот момент. Там что-то было, и оно ужасно меня интересовало. Вызывало отвращение и одновременно чувство легкого трепета. Бывало, я поворачивал назад, даже не доходя до места. Но не в тот день. Когда я поравнялся с покосившейся набок калиткой, подул слабый ветерок, наверное, впервые за этот день. Может, это был знак, а может, мне просто показалось, и никакого ветерка не было вовсе. Я сбавил шаг и направился к дому. Входная дверь была приоткрыта и почему-то тихо поскрипывала, несмотря на отсутствие ветра. Окна напоминали пустые глазницы. Одно окно на втором этаже небрежно заколочено досками. На крыльце – старое проржавевшее ведро, покрытое слоем грязи и паутиной. Казалось, что когда-то очень давно хозяева в спешке покинули этот дом, и по сей день здесь всё оставалось нетронутым. Наступило ощущение, будто я попал в прошлое. Подвал. Старая решётка лежит в стороне, обнажая поросшую мхом старую дверь, которая была всегда открыта. Я спустился по маленькой лестнице и оказался перед дверным проёмом чуть ниже моего роста. Непонятно, кто и зачем сделал такой низкий проём и кому потребовалось крепить здесь решётку. Лицо обдало прохладой. Естественно, в подвалах всегда прохладно. А ещё до меня донёсся слабый запах старых вещей и чего-то…. Чего-то ужасно отвратительного. Наверное, примерно так пахнет тухлое мясо. Я задержал дыхание и попытался разглядеть что-то в глубине подвала. Жара больше не ощущалось. Стало холодно. Подвал словно дышал зимним морозом, и остро ощущалось чьё-то присутствие. Я шагнул в темноту. Уже не холодно, температура вполне обычная, даже прохладой не назовёшь. А омерзительный запах усилился. Я услышал, как в дальнем угу что-то зашевелилось. Горло сдавил ужас. Я кинулся к двери, когда перед глазами всё поплыло и стало распадаться на отдельные фрагменты нелепой мозаики. Я приник к двери, до лестницы оставалось полшага, но сдвинуться с места не было сил.. Я различил темную фигуру, напоминающую человеческую. Ужасно нелепую фигуру, которая, словно пьяная, пошатнулась, и замерла. Я знал, оно смотрело прямо на меня. Я не видел его глаз, но я знал, что оно смотрит. В этот момент ноги обрели способность двигаться и я ринулся к выходу. Чуть не споткнувшись на лестнице, я вскарабкался наконец наверх, едва не уронил рюкзак, вовремя подхватил его, и кинулся бежать. Миновав калитку, я ещё долго не позволял себе сбавить скорость, боясь оглянуться, потому что тогда я мог бы увидеть нечто, отвратительное и мерзкое. Они говорили про отшельника. Но это был не человек. И одновременно в нём было что-то человеческое.
Вернувшись домой, ещё в прихожей я уловил запах яблочного пирога. Мама, вытирая руки ярко-розвовым полотенцем, вышла встретить меня. «Милый, ты как раз вовремя. Иди, умывайся, и будем обедать. Как прошёл день? Задержался….». Я сказал, что оставался с ребятами после уроков, поцеловал её в щёку и пошёл в ванную. Когда я зашёл на кухню, моя девятилетняя сестра вместо приветствия почему-то показала мне язык, и я ответил ей тем же. Отец отложил в сторону газету и отпив лоток горячего кофе, произнес: «Сын, твой любимый пирог готов». «Да, пап». Тут сестра наконец заговорила: «А что это с тобой?». Мама, раскладывая по тарелкам салат, добавила: «Что-то случилось? На тебе лица нет». «Нет, всё в порядке». А потом мы ели и говорили о тёте Тане, которая обещала приехать на днях, о соседской собаке Джули и обо всякой подобной ерунде. Обычный семейный ужин, ничем не отличающийся от тысячей таких ужинов, что были до него.
Когда за окнами уже стемнело, мы как раз досматривали какую-то тупую комедию, над которой все смеялись до потери пульса. После традиционного пожелания спокойной ночи я поднялся на второй этаж к себе в комнату, и даже не раздеваясь, прилёг на кровать, и уснул. Мне снилась дорога. Очень длинная дорога, и невыносимая жара. То по правую, то по левую сторону вдруг возникали старые покосившиеся строения, но стоило только остановить на них свой взгляд, тут же рассеивались в воздухе. Миражи из прошлого, они молчаливо взирали на меня своими глазницами-окнами, заставляя холодеть от неизведанного прежде чувства. Тонкого ощущения опасности, которое присуще, наверное, лишь животным. И когда передо мной вырастает тот самый проклятый дом, мне безумно хочется кричать. Я кидаюсь в сторону и падаю на землю, но оказываюсь на полу огромного, пустого подвала. Темнота охватывает меня плотным кольцом, и вот тогда я понимаю, что давно умер, и запах собственной разлагающейся плоти ударяет в ноздри. Я слышу, как где-то вдалеке лает свора обезумевших псов. Брызнувшие из глаз слёзы заливают моё лицо, руки и грудь, словно июньский дождь.
Когда я открыл глаза, то понял, что валяюсь на полу, запутавшись в пледе, которым обычно застилал кровать. Пот тёк по лицу градом, руки были холодными, как лёд, а в висках пульсировало. Я поднялся, и, шатаясь, побрёл в ванную. В коридоре взглянул на часы – было ровно три часа ночи.
Когда грань между нормальным миром и миром фантазий размывается, нам кажется, что это всё и есть – один большой, непонятный мир. По крайней мере, именно так казалось мне. Вдруг привычные очертания стали приобретать зловещие, искажённые формы. Я понял, что просто больше не смогу вернуться в прошлый мир. Произошёл сдвиг, аномалия, и я потерял нить. Я не мог больше отличить то, что есть от того, чего никогда не может быть. Может быть, я даже чуть-чуть переставал верить в себя. Каждому из нас в жизни приходится пройти через нечто подобное. Но мне выпал шанс заглянуть по ту сторону. И как бы я этого не хотел, это должно было произойти. Вот сейчас, сидя на полу и перебирая старые рисунки, черновики, письма, я начинаю осознавать, что наконец-то сумел выбраться из липкой паутины и обрести способность быть самим собой. Ведь я живу. Меня больше не мучают кошмары, и то, что со мной произошло тогда, могло вполне оказаться сном. Только вот кто-то внутри меня упорно твердил, что это был никакой не сон. Мне хочется забыть. Но такое никогда не забывается. И я не сходил с ума. Это с миром что-то произошло, он перевернулся вверх дном и показал свою скрытую, неопознанную сторону. И этот мир хотел показать мне что-то. Открыть какую-то страшную тайну, но я не был готов. Я был слишком слаб. Был мал для этого. А теперь? Теперь, я надеюсь, во мне достаточно здравого смысла, чтобы держать себя в руках. Что бы оно мне там ни обещало.
проводник
Это было так давно, что воспоминания уже не такие чёткие и от некоторых описаний я постараюсь воздержаться, дабы мой рассказ оставался правдивым до конца. После той ночи во мне поселилось отвратительный червь скрытого страха. Он начинал ворочаться во мне с наступлением темноты, когда в окна заглядывала бледная луна, и в углах комнат скапливались тени. Иногда я садился в кресло и долго смотрел на небо, не понимая, что же всё-таки терзает меня. Ответ не приходил, и я отправлялся смотреть вечерние шоу по телевизору или усаживался в кровать с книжкой и читал, пока веки не становились тяжелыми, а шрифт в книге не начинал расплываться и двоиться. Ночью мне неизменно снились кошмары. Иногда в них появлялся тот самый чертов дом, но больше ничего связанного с моими редкими путешествиями к злополучному месту. Наверное, я был на грани тихого помешательства. И вот настал день, это была, кажется, суббота, когда я твёрдо решил дойти до конца. Посмотреть в глаза своему страху, чтобы покончить с ним раз и навсегда.
Я взял с собой перочинный нож, большой отцовский фонарик и сложил их в свой рюкзак. Надев на голову синюю бейсболку, я спустился из комнаты на первый этаж, и заглянув в гостиную, сообщил, что иду в гости к приятелям. Родители одобрительно кивнули, а сестра, очевидно в это самое время воровавшая из кухни конфеты, крикнула: «Скажи Денису, что он псих, и чтобы он отдал мою кассету». Я ответил что-то невразумительное и выскочил на улицу. Проклятая жара всё никак не спадала. Зато был ветер. Небольшой, но всё-таки спасительный. Дойдя до автобусной остановки, я подождал минуть пять нужный маршрут, и проехал несколько миль к югу.
Потом автобус свернул на пустынное шоссе, и, оглянувшись, я заметил, что кроме меня здесь остались только пожилой мужчина с грандиозной лысиной на голове, тучная дама в нелепом сарафане и соломенной шляпке, точь-в-точь какие носила тетя Таня, и четыре подростка: три девчонки и пацан. Они о чём-то ожесточенно спорили, и все как один жевали жвачку и хлопали пузыри. Ещё пара остановок, и двери тяжело распахнулись. Я вышел, и направился в сторону леса. Когда я оглянулся, то понял, что рядом ни осталось ни одной живой души. Потому что никакому сумасшедшему даже в голову не придёт тащиться в то богом забытое место. Ребята из автобуса направились в сторону речки, тучная женщина вмиг куда-то испарилась, а пожилой мужчина потихоньку плёлся к какому-то зданию за высокими деревьями. А я шёл к проклятому дому.
Опять эти мучительные минуты ходьбы. Ноги от чего-то заныли. И тут я понял, что совершенно забыл взять с собой воды. А жажда грозила вот-вот вцепиться в меня своими клешнями. Отступать я, естественно, и не думал. Просто чертыхнулся про себя и в который раз за день взглянул на небо в надежде увидеть облака. Но надежда снова не оправдалась. Вот и всё. Мой путь был завершен, и я снова стоял у ограды, борясь с приступом необъяснимого страха. Но раз уже дело зашло так далеко, отступать теперь не было никакого смысла. Для чего же я тащился сюда, забыв обо всём на свете? И тогда я уверенно шагнул вперёд. Я проделал всё то же, что и в прошлый раз, и когда оказался в подвале, снял с плеча рюкзак и вытащил папин фонарь. Луч света упал на противоположную стену. Нет, не на стену. То была груда старых, оплетенных паутиной ящиков, а за ними, может быть, и была стена, только её не было видно. Я держал фонарь так крепко, что побелели костяшки пальцев. Запах в подвале сводил с ума, меня тянуло рвать, но я держался, как настоящий мужчина. Мои шаги отдавались от стен гулко и в то же время невероятно отчётливо. И ещё я слышал свое дыхание, тяжелое, сбивчивое. Когда страх доходит до своей критической точки, происходит процесс некоего «торможения». Вот и я сейчас находился где-то между безудержным ужасом и тупым спокойствием. Мне было невероятно страшно, но страх не сковывал, а наоборот, приказывал идти вперёд. Время тянулось медленно, будто я принял сильнодействующий наркотик, и поэтому несколько уверенных шагов показались мне вечностью. Мысли напоминали полумертвых амёб, они наплывали друг на друга, образуя смесь полого бреда и невероятного абсурда. Я попытался собраться и взять себя в руки, но фонарь тут же запрыгал у меня в руке, как живой. Я чуть было не выронил его. И именно в этот момент, когда я готов был пожалеть о том, что вообще когда-то подумал о том, чтобы вернуться сюда, я снова ощутил чьё-то присутствие. Во мне что-то оборвалось и полетело в бездну, теряясь в обрывках мыслей. Никогда в жизни мне не было так страшно. Нет, не страшно. Я испытал настоящий ужас, когда оно вдруг выросло у меня перед глазами. Я завизжал, как девчонка, споткнулся, и упал на пол, больно ударившись кобчиком. И теперь я видел его, в луче света, снизу вверх. Это было настоящее чудовище. Нет, не то, что рисуют в детских книжках, комиксах или показывают в фильмах ужасов. Это было до безобразия нелепое чудовище, уродливое, и омерзительно реальное.
Я продолжал визжать до тех пор, пока оно не посмотрело мне прямо в глаза. Передо мной стоял (или сидел, чёрт его знает) неповоротливый, обезображенный многочисленными опухолями и сочащимися гнойными волдырями посланец ада. Я смотрел в его человеческие глаза, глубоко посаженные на морде (или лице?) и меня сковывал холод. Орать у меня уже не было сил. Я видел перед собой нечто среднее между человеком и псом. Его сгорбленная фигура напоминала человеческую, руки-лапы со здоровенными когтями скрежетали по полу. «Это собака, собака» - пульсировало у меня в воспалённом мозгу. Это действительно была собака, но человеческие черты лица и особенность фигуры выглядели на этой собаке особенно отвратительно. Я спрашивал себя, что мне теперь делать, но ответ не приходил. Я не мог подняться, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. А пёс-урод щёлкнул челюстями, и я увидел, как серая слюна стекает с клыков и капает на каменный пол. «Он сожрёт меня, как одну из крыс, что обитают в этом чистилище». Я попытался заговорить, надеясь, что существо поймёт меня, и первое, что пришло на ум, было: «тут так холодно….». На что собака лишь оскалилась, и я разглядел, что рот её наполнен человеческими зубами, беспорядочно выпирающими из кровоточащей десны. И только клыки, мощные и острые, как бритва, придавали этому оскалу звериный облик. Я заплакал. Дверь подвала скрипнула, и где-то справа послышался топот маленьких мышиных лапок. Я сглотнул горькую слюну и закрыл глаза. Так было уютнее, и можно было представить, что я нахожусь где-нибудь в папином гараже или.… Кажется, он пошевелился. Да, он двинулся с места, и я был почти уверен, что направляется он ко мне. Когда я открыл глаза, то с ужасом обнаружил, что свет фонаря стал тусклым и слабым. Садились батарейки. Да, чёрт возьми, это было так неоригинально, как в дешёвых ужастиках, но это произошло, словно какая-то тупая издёвка. Я поднялся, что далось мне с невероятными усилиями, и на негнущихся ногах подался к выходу, и тут видимо существо поняло, что добыча, которая сама пришла в его логово, вдруг решила ретироваться. Собака залаяла. Фонарь уже почти совсем потух, и я не мог даже при желании увидеть в какой стороне сейчас находится чудовище. Собака лаяла, и такого отвратительного звука мне не удалось услышать больше никогда в своей жизни. Скорее, она не лаяла, а орала, и в этом крике было что-то похожее на человеческий голос, но к нему добавлялись ещё и клокочущее рычание. Никогда не забуду, как оно двинулось на меня, я слышал его, чувствовал каждой клеточкой своего тела, что вот-вот его зубы вопьются в меня. Не помню, как я оказался у выхода, но уже забравшись по лестнице, я расшиб себе нос о каменную плиту, и, обернувшись, увидел, как собака выглядывает из черной пасти подвала и улыбается. Да, она, черт возьми, зло улыбалась мне. И её человеческие глаза, волосатая морда и опухоль на лбу вместе с гнойными нарывами отпечатались у меня в мозгу, как фотография. Она снова залаяла, и вдруг я понял, что теперь лаю сам. Да, я лаял, истерически, с надрывом, брызгал слюной и рыл пальцами землю. Мне было так страшно, я боялся уже не собаку, а самого себя, мне уже начало казаться, что у меня тоже сейчас вырастут волосы и появятся безобразные злокачественные опухоли. Собака затихла и скрылась в темноте. А я, дрожа от неожиданного холода, от беспомощности и испуга, упал на живот и заревел. Теперь уже по-человечески. Холод отступил, и спину начало припекать полуденное солнце. Кровь из носа всё текла и текла, и я даже поразился, как она не вытекла из меня вся. Я пролежал так ещё несколько минут, потом поднялся, вспомнил про перочинный нож, и мне вдруг стало смешно, но я даже не улыбнулся.
Когда калитка осталась далеко позади, я опустился на колени и облизнул пересохшие губы. Подумалось вдруг, что у меня не хватит сил даже дойти до остановки. Кровь уже почти не сочилась из носа, но было больно. Солнце нещадно палило, и жажда мучительно сушила гортань. В эти минуты я поклялся, что больше никогда не вернусь сюда и уж тем более не стану рассказывать о том, что здесь произошло. И я не рассказывал. До сегодняшнего дня.
========
Пахло свежестью. Я сидел на скамейке у дома и вглядывался вперёд себя. Ночь была на удивление прохладной. Мысли - ровными и гладкими, как море в период штиля. Мне хотелось закрыть глаза, а потом открыть их, и очнуться в постели, чтобы понять, что сегодняшней день – всего лишь сон. Но ничего такого не происходило. Я сжал руку в кулак, и понял, что внутри меня поселилось странное тёмное нечто, начинающее сводить меня с ума. Я поднялся, зашёл в дом и уже в своей комнате плотно закрыл дверь и достал с полки листы бумаги и карандаш. В свете ночника я сделал простой набросок, который привёл меня в ужас, но я упорно продолжал выводить карандашом уверенные линии. Мне хотелось швырнуть рисунок о стену, порвать его в клочья, но другая часть меня мешала этому. Я провёл за работой часа два, и когда картина была готова, провёл по ней сухой ладонью и замер. На меня смотрело существо, словно порождённое больной фантазией шизофреника. И самое страшное было то, что существо отнюдь не было вымышленным. И я так и не сумел забыть тот день, как ни старался. Отложив картину, я вышел на балкон и долго смотрел на полную луну, сочащую слабый призрачный свет.
Тётя Таня приехала утром, я только что позавтракал, и собрался было сходить к приятелю, как за окнами послышался автомобильный сигнал, и в воротах показалась она. Мама уже встречала её. Тётя Таня что-то тараторила и хихикала, обнимала маму и расспрашивала что-то «о детишках». Тётя была удивительной женщиной. Весёлая и добрая, она мне была очень симпатична. Я тоже вышел на улицу, и тут же услышал восторженное: «Ой, а вот и наш мальчик!». «Здравствуйте», - я приветливо улыбнулся и она слегка приобняла меня за плечо. От неё пахло каким-то цветочным ароматом. Тут в воротах появилась девчонка, я её видел впервые, а за ней – здоровенная овчарка. Я тяжело выдохнул. Слишком уж умные были у этой собаки глаза. Дочка тёти Тани улыбнулась мне и представилась: «Я Лиза. А это – Сэм». «Очень приятно…» - только и сумел вымолвить я, глядя на пса в упор. Он утробно заурчал и натянул повод. «Он нервничает», - пояснила Лиза. Я попытался изобразить на лице понимание, и мы все пошли в дом. «Пойдем, я познакомлю тебя с моей сестрой», - сказал я, когда Лиза привязывала собаку к перилам на крыльце. «Ему жарко не будет?» - попытался я проявить внимание. «Нет, тут же тень. Пошли». Когда дверь закрылась, я даже ощутил какое-то странное спокойствие. Собаки остаются за дверью. Я вообще никогда слишком не любил собак. Особенно теперь. И уже потом, когда я вырос и поселился в собственной квартире, я никогда не заводил собак. Они не внушают мне никакого доверия.
Мы весело провели время. Никогда так не веселился, а уж тем более в кругу семьи. Удивительно, как мы друг другу поднадоели, частенько спорили с сестрой, но этот день и вечер стали какими-то особенными, и я ощутил себя самым счастливым парнем на земле. Мы жарили шашлыки на свежем воздухе, отец играл на гитаре. Девочки уже познакомились и рассказывали друг другу что-то до ужаса интересное, уединившись на скамейке у самого забора. Сэм вел себя на удивление спокойно и я даже почти с ним подружился. Впрочем, хороший пёс, очень воспитанный и добрый. Когда все уже собирались ложиться спать, а костёр почти догорел, сестра предложила тем, кто не против, провести ночь в палатках. Сговорились, что в палатках будут спать дети, и мы, радостные, побежали брать с собой необходимые вещи. «Я никогда не спала в палатке, только один раз, когда мы с папой ходили в поход», - сказала Лиза. «У нас хорошо, тихо. Тебе понравится. Тем более можно почитать ужастики на ночь» - я проследил за её лицом, и она тут же сморщилась: «Фууу….». Ну что ж, у каждого свои интересы. Сэм всё время вертелся под ногами, когда мы с отцом устанавливали две палатки. Одну для девчонок, а другую для меня. Я даже успел внушить себе, что всё в порядке, и перестал думать об отшельнике из подвала. Пришлось очень сильно постараться, чтобы выкинуть эти мысли из головы. Я долго не мог заснуть, даже когда девчонки уже перестали шептаться и играть в театр теней в свете ночного фонарика. Я вылез на воздух. Сэм лежал рядом, мирно посапывая. В небе висела луна, напоминающая глазное яблоко огромного чудовища. Это око следило за нами сквозь пелену рваных облаков, и оно всё знало. Все наши тайны. Сэм приподнял голову и посмотрел на меня так, будто хотел что-то сказать. «Эй…. Приятель, ты тоже не спишь?» Я подошёл к собаке и погладил её по широкому лбу. Пёс мотнул головой и широко зевнул. Чёрт возьми, какие умные глаза…. Я долго смотрел в них, не мигая, и они тоже смотрели прямо на меня. «Ты извини, но я с недавних пор не совсем доверяю собакам». Он положил свою тяжелую голову на передние лапы и вздохнул. Совсем по-человечески, с какой-то то ли обреченностью, то ли с сожалением. «Но ты хороший парень, да? Держу пари ты самый замечательный пёс во всём мире». Наверное, я бы смог его полюбить.
Но только это была не моя собака, и я, поднявшись, вернулся обратно в палатку, и на этот раз тут же заснул.
Последняя нить
Лето пролетало быстро. Середину августа я встретил за письменным столом, на котором громоздились кипы бумаг, краски, карандаши и старые фотографии. Я ушёл в себя, и теперь смутно припоминаю, о чём думал, что переживал. Цвет моего лица был бледным, сероватым, глаза впали. Я часами мог сидеть у себя в комнате и ничего не делать, просто смотреть в стенку, выбрав там для изучения крохотную точку и не сводить с неё глаз. «Ты знаешь что-то, чего не знаю я», - сказал я однажды, глядя на изображение подвального жителя. «Ты, наверное, знаешь ответы на многие мои вопросы, только никогда ничего не скажешь. Может, повоем на луну, вместе? Хочешь?». И тогда я выходил на балкон и подняв голову, как это делают многие собаки и волки, издавал протяжный вой.
Сначала мне никто не отозвался.
- Ты, черт возьми, меня слышишь!!!! – заорал я куда-то в сторону горизонта. – Ну, нет, брат, у нас с тобой теперь будут общие тайны!!!
И тогда мне кто-то ответил. Кто-то….. чужой. Я понял это по его голосу, хриплому и жутко-человеческому. И я общался с ним часто. Выходил ночью на балкон и ловил в воздухе мелодию его старой песни.
Было странно, непонятно и жутко понимать, что моя привычная жизнь вмиг сломалась, и сквозь эту трещину в реальность начал просачиваться потусторонний туман. Ирреальность. Чужая стихия. Иногда я просыпался среди ночи, щеки были мокрыми от слёз, но я не помнил, что мне снилось. Свое состояние я выражал во мрачных «шедеврах» на листах бумаги. Красками и карандашами я пытался передать то, что бурлило внутри. Это были отпечатки моего внутреннего мира.
А потом я потерял связь с собакой из подвала. Я больше не чувствовал его. Может быть, он умер и сейчас разлагается в одном из черных, покрытых паутиной углов своего убежища. А может, его не было и вовсе, просто мой больной мозг немного остыл и вернулся в привычную стихию. Может быть, даже меня уже не существовало. Было страшно и одиноко. По ночам мне чудились беспокойные крысы, снующие под полом, дыхание больших драконов, шуршание крыльев летучих мышей. Это были звуки изнутри. Я это хорошо понимал. Там всегда было одиноко и душно. Каждый, кто там побывал, возвращался уже совсем не таким, как прежде. Казалось, что мне вообще не удастся уйти. Это не пугало. Даже придавало сил для новой борьбы. Мне было всего 10. Слишком юный возраст, для того чтобы познавать другую сторону. Мой проводник куда-то исчез. Тот, кто стал для меня началом моего путешествия.
За чужими людскими лицами скрывались существа изнутри. Я не верил в это, а просто знал. Хотелось разгадать их, разоблачить. «Это не твоё дело. Просто наблюдай» - так сказал мне однажды пёс из подвала, перед тем как уйти навсегда. А когда мы с семьёй покинули старый особняк, мне больше ничего не осталось, кроме как потихоньку забыть всё, что связано с тем местом. Я уже не помнил о том, что было по ту сторону.
*****
наше время.
Огонь расходился. В лесу запахло палёной бумагой и чем-то ещё, приторным, сладким. Ночь распластала над лесом свои тёмные, тяжелые крылья. Языки яростного костра слизывали последние воспоминания прошлого. Человек, что стоял у костра, один за другим опускал туда старые картины, куски бумаги с отпечатками истины. Дым лился в небо, пытаясь охватить собой луну. Так и должно быть. Так было предрешено. А потом пошёл дождь, долгожданный и свежий, искренний и светлый, как молитва. Костёр потух, серый пепел начал остывать и таять.
Человек вышел из леса на дорогу, подошёл к автомобилю и распахнул дверцу. Дальше – пустынная дорога, мерное движение дворников, лёгкая музыка из колонок. «Ты просто избавился от лишнего мусора» - сказал человек, и эти слова прозвучали слишком реально в салоне автомобиля, направляющегося обратно в город. Небо изливало свою старую боль на пожелтевшие деревянные дома, на асфальт, на траву и редкие деревья. Дождь уже пробирался к городу, летя за автомобилем по пятам, и вскоре обогнав его, ворвался туда вместе с могучим ветром и блеском молний. Снаружи нам не различить чьего-то пугающего взгляда. Они никогда не смогут рассказать нам свои тайны, пока ты не заглянешь туда. По ту сторону. Пока ты не шагнёшь за черту и не познаешь самого себя как часть огромного неопознанного мира, вырванного из реальности черными клешнями темноты. И тогда может показаться, что нет выхода, нет света. Есть только Истина. Огромная, страшная и безликая. Холодная, как камень. Ты найдешь здесь свою философию за краем сновидений и хаоса. И тогда, сквозь ужас и безутешный плач ты поймёшь, что это твой мир. И ты сумеешь вернуться назад, только если тебе очень повезёт. Потому что изнутри всё выглядит совсем иначе. Изнутри становится ясен каждый шаг, рождённый инстинктами. Здесь труднее дышать. Зато здесь ты никогда не останешься слеп. Не отворачивайся. Добро пожаловать Внутрь.
P.S. 2 сентября. Мне снился ветер. И серый, непроглядный туман. Собака из подвала смотрела на меня в упор, но страх не мог пробиться сквозь грань пустоты. «Привет» - сказал я. «Ты меня забыл», - сказала собака. «Нет, просто захотел избавиться от лишнего мусора». «Ты хочешь вернуться, слепой человек?». «Нет» - сказал я. Снаружи скоро должен был настать рассвет. Мне хотелось взглянуть на него хотя бы в последний раз. «Зачем ты тогда ответил мне?» «Ты так хотел».
На тумбочке надрывался телефон, но никто не поднимал трубку. Первые лучи солнца пробивались сквозь плотную ткань занавесок и касались пола и стен. Как чисто и безнадёжно! Как по-детски наивно устроен мир! Но всё знать – труднее. Когда ты мудр, ты можешь сойти за сумасшедшего. Жаль только, ты никогда не узнаешь цену своего выбора.
ты так хотел….