Утром, я выплыл из подъезда с остатками непереваренной толпы, торопящихся на ничего не делании. Мною позавтракал автобус, выплюнув на остановке, переварив содержимое моего кошелька.
Я посеял себя на рынке, чтобы собрать урожай криков, бестолковщины и жадности. Прокрутил все это в башковой мясорубке. На этом, замесив тесто, и оно родило мне жирную пачку замусоленных младенцев, которую тут же проглотил мой, страдающий от голода, карман. Распухнув от важности, он начал отрыгать мелкие монеты на поддержание моих штанов.
Я покормил ларьки и магазины, так как их младенчатые кассы все время открывали свои пластмассовые пасти, и их отбивающий плач отдавался у меня в наперсточном желудке.
Возвращаясь пешковой дорогой, я наслаждался хрустальным воздухом, который рассыпался по моей одежде и убаюкивающе, скрипел под ногами.
Я проглотился в дом, проплыв по венам подъезда. И оказался в алкокомунальной квартире, где разгоряченная конфорка, брызгая борщовой слюной, доказывала теплоту своих чувств. Воняя коровьими ушами и свиными копытами.
Соседи алконавты туманно передвигались по компасу своего носа. От полюса Композиции, к полюсу Браги. Они мнили себя доисторическими существами и общались между собой веерами пальцев и уматеренными фразами, разбавленными кулачными тычками.
Полчища победоносных тараканов на УРА доедали остатки былой роскоши вместе с притонными алконавтами, набив себе усатые животы, расцветали на стенах и гирляндами свисали с потолка.
Я разбудил спящую кровать шелестом одежды. Нежно обнажил ее простынное тело, и, прильнув к теплоте спящего сна, до утра похоронил себя под одеяльной крышкой своего кроватного склепа.
Земля, повернувшись на другой бок, разбудила мои уши будильным звоном.
Я готовился снова быть проглоченным, выплюнутым в этот мир хаоса.