Он был хорошим мальчиком.
Моя мама не раз говорила:
-Доченька, я так рада, что ты дружишь с Павликом. Он хороший мальчик и родители у него приличные люди.
Но он мне не нравился. Я была в том возрасте, когда девичью душу будоражат принцы с лохматыми прическами и на ревущих конях.
Я носилась с ними на мотоциклах по пыльным дорогам, распугивая добропорядочных граждан, и была счастлива.
Павлик не был лохматым и ждал меня дома, беседуя с мамой, которая прикрывала мое отсутствие байками о занятиях с одноклассницей Надей.
Павлик верил. А когда я возвращалась домой, вся обветренная и обкуренная дешевыми сигаретами, предлагал свою помощь по физике.
Он был умным мальчиком. Учился на физмате, и готов был помочь разобраться в непролазных для меня законах ядерной физики. Я не нуждалась в его помощи. Плевать я хотела на физику. Пэтэушные друзья были интереснее и притягивали своей невоспитанной непосредственностью. Они никогда не задумывались, чтобы брякнуть какую-нибудь глупость и крутое слово нередко звучало в нашей компании.
С Павликом надо было говорить об умном. Он притаскивал мне гору книг, с упоением говорил о поэзии и читал стихи Пастернака:
Любить иных - тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Конечно, такие стихи мне не нравились. Я очень обижалась на Павлика, полагая, что он меня считает дурой, без извилин, и гордо не замечала его усилий произвести на меня впечатление.
Его книжки с дурацкими стихами пылились на полке.
Я зачитывалась Стругацкими. Не теми философски-заумными, какими они стали в последствии, а ранними, сумевшими перевернуть всю существовавшую до них фантастику. Для меня навсегда они остались авторами «Парня из преисподней» и «Трудно быть богом».
Приглашение на день рождения Павлика я получила от мамы, когда, опоздав на час и со страхом ожидая нагоняя, пришла домой.
-Приходил Павлик, - со вздохом посмотрев на меня, сказала мама. - Он хотел пригласить тебя на день рождения. Но не дождался. Вот, оставил пригласительный билет.
Мама протянула сложенную вдвое открытку. Я даже опешила. Никто меня не приглашал на день рождения пригласительными билетами. Боже, какая изысканность! А какие слова:
«Дорогая Ирина!
Приглашаю тебя на празднование моего совершеннолетия.
С уважением, Павел.»
-Я думаю, - сказала мама, - тебе надо сходить. Павлик хочет познакомить тебя с родителями.
-Мамуся, ты что замуж собралась меня выдавать? Я не хочу замуж. Я еще маленькая.
Мама весь этот разговор не хотела превращать в шутку.
-Почему бы и нет. Все может быть. У Павлика очень хорошая семья. А ты ему нравишься. Может ты хоть поживешь как человек.
-Мама, мне только семнадцать. Я еще учусь в школе и замуж не собираюсь.
-Конечно, лучше с этими лоботрясами на мотоциклах гонять и водку хлестать.
-Я не пью водку. И они не лоботрясы.
Я начала чувствовать, что разговор приближается к тому моменту, когда будут помянуты мой отец - алкоголик, бросивший нас, и ее неудачная жизнь. А закончится все мамиными слезами, которых я не люблю больше всего на свете. Несмотря на весь мой нигилизм и максимализм в придачу, я была послушной девочкой и согласилась пойти на день рождения Павлика.
-Только ради тебя, - все-таки я постаралась, чтобы последнее слово осталось за мной.
Нежный ветерок холодил ноги, которые за последние годы привыкли прятаться под потертыми джинсами. Мама настояла на том, чтобы я сменила свой обычный наряд. Платье и босоножки на высоком каблуке создавали необычное ощущение. Будто это не я, а кто-то совсем чужой и незнакомый, идет по улице города разряженной куклой.
Павлик ждал меня возле своего дома.
-Привет! - сказал Павлик. Он с удивлением смотрел на меня.
-Тебе подходит платье.
-Нет, ты, наверное, думал, что я притащусь в своих штанах.
Мне было приятно, что я удивила Павлика. Но не показывать же это.
-Ну что, пошли.
-Пошли. Ты не бойся. У меня хорошие родители.
-Еще чего. Я и не боюсь.
Вранье. Я очень боялась. Я же понимала, что Павлик пригласил меня как свою девушку, с которой хотел познакомить родителей. Но я не была его девушкой. И становиться ею не собиралась. От этого мне было стыдно. Как будто я всех обманывала. И себя, и Павлика, и его родителей.
Мама Павлика произвела на меня впечатление. Если ее описать, то достаточно одного слова: большая. Очень высокая, полная женщина. Она была старше моей мамы, но выглядела потрясающе. Такая вся ухоженная и нарядная. На лице у нее сияла улыбка.
-Здравствуй, Ирочка. Я так рада, что наконец-то увидела ту, о ком Павел прожужжал все уши.
-Здравствуйте.
Я была еще очень глупой и не знала, что надо говорить в случае знакомства с родителями.
-Меня зовут Елена Дмитриевна. Просто Елена Дмитриевна. А Сергей Петрович сейчас подойдет. Все работа, работа.
Когда мы прошли в комнату, я поняла, что для такой квартиры действительно надо много работать. Много или где-то. Я никогда не интересовалась, кем работают родители Павлика. Только мама говорила, что они очень обеспеченные люди. Мне было все равно. Но я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что в квартире пахло деньгами и большими деньгами. И цветы. Комната была полна цветами. На подоконнике, на полках, на стенах. Цветы были везде и создавали удивительный уют. После такой роскоши наша квартира для Павлика, наверное, казалась совсем убогой. Ну и плевать. Я не заставляю его к нам приходить. А мне дома нравится.
Когда пришел отец Павлика, нас пригласили к столу.
Стол поразил своим богатством. Белоснежная скатерть и посуда, до которой страшно дотронуться. Такая тоненькая она была.
-Угощайся, Ирочка. У нас все тут по-простому.
Ничего себе по-простому. Я таких и блюд-то не видела никогда.
-Попробуй салями. Сергей Петрович принес.
Я впервые услышала это слово.
-Это колбаса, - заметив мое замешательство, пришел на помощь Павлик.
На губах Елены Дмитриевны промелькнула улыбка. Интеллигентная такая. Но которая больно резанула меня.
Вкус у салями был божественным. Он нежно обволакивал желудок точно также как обволакивало уши нежное слово «салями». «Докторская» по два двадцать, которую я очень любила и которая была у нас и то не каждый день, было ничто в сравнении с ней.
Все было красиво и чинно. Красивый стол, красивые слова, красивые тосты в честь юбиляра. Видно было, что родители души не чаяли в своем сыне. За столом я узнала какой он хороший, добрый, умный. Его очень любили в этом доме.
А потом Елена Дмитриевна показала мне альбомы с фотографиями. Целая куча альбомов. И всюду Павлик. Сначала маленький. Потом он становился все старше и старше. Пока не превратился в того Павлика, которого я знала. Я устала от этих фотографий. Мне было не интересно. Но я обещала маме, что в гостях буду вести себя прилично. Я так и вела. Улыбалась, поддакивала, задавала вопросы. А Елена Дмитриевна все рассказывала.
-Посмотри, Ирочка, вот Павлик с нашей кошкой.
На фотографии маленький Павлик держал огромного белого кота. Павлик улыбался и кошка тоже.
-Павлик очень любил Берту. Играл с ней, - Елена Дмитриевна пустилась в воспоминания. - А какой он шутник был. Привяжет, бывало, на шею Берты колокольчик и бегают они по комнате. Колокольчик звенит, Павлик смеется. Так весело было.
Мне это не казалось слишком веселым. Я вспомнила, как недавно во дворе надавала затрещин соседскому мальчишке за то, что он издевался над бездомным котом, привязав к его хвосту консервную банку. Но не могла же я сказать об этом Елене Дмитриевне, восторженно рассказывающей о своем сыне.
Я постаралась просто перевести разговор на другое:
-У вас так красиво дома. Столько цветов.
-Да, у нас настоящий Дом Цветов. Это из-за Павлика, - оказывается и эта красота для него. - В детстве Павлик очень болел. Простуды всякие, бронхиты, даже воспаления легких. Где мы его только не лечили, куда только не возили. Ничего не помогало. А один профессор, очень талантливый доктор, сказал, что все болезни Павлика от сухости воздуха в нашей квартире. И посоветовал развести в квартире цветы. Вот и рос Павлик среди цветов. И болеть престал. Спасибо профессору.
На глазах у нее появились слезы. Мне даже жалко ее стало. А потом добавила:
-Правда, денег у нас негодяй выкачал кучу. Но что для сына не сделаешь.
Я очень устала в тот вечер. Бесконечные рассказы о Павлике его родителей, мое старание быть приличной девушкой утомили меня. По дороге ко мне домой мы молчали. Я просто устала от разговоров. У подъезда, чтобы что-то сказать, я спросила:
-А что стало с кошкой?
-Какой кошкой? - не понял Павлик.
-С вашей. С Бертой.
-Она сошла с ума, и мы ее усыпили.
Господи! Он сказал это так просто и буднично, что мне стало страшно.
Мама встретила меня на пороге.
-Ну как? - был ее первый вопрос.
-Все хорошо. Все было очень хорошо.
И вдруг, сама того не ожидая, я прижалась к груди мамы и заплакала.
-Доченька, что ты? Тебя обидели? - мама гладила меня по голове, стараясь успокоить.
-Нет, - а слезы текли не переставая.
И сквозь них, запинаясь и всхлипывая, я начала рассказывать о кошке. Говорила какая она красивая, как она любила Павлика, как ее усыпили.
-Маленькая моя, тебе что кошку жалко?
Да, я плакала от жалости к кошке, представляя как милый мальчик, выросший среди цветов и любви родителей, гоняет бедное животное по комнате с дурацкими колокольчиками на шее.
Плакала от жалости к маме, что она никогда не сможет стать такой ухоженной и богатой, как Елена Дмитриевна.
Плакала от жалости к себе. Потому что поняла, что в жизни наступает момент, когда приходиться прощаться с детством.